Маргарет Александрович Джордж 8 страница

После второго банкета, накрытого на том же черном мраморном столе, за которым английский король Генрих VI дал пир в честь своей коронации много лет назад, после очередных танцев, маскарадов и карнавальных шествий с лошадьми из золота и серебра, тянущими кареты, усыпанные драгоценностями, и волшебными кораблями с развевающимися серебряными парусами, скользившими по бальному залу, свечи наконец начали гаснуть, и их пламя перестало отражаться в тысячах самоцветов, украшавших корсажи, шеи, уши и волосы придворных. Наступила ночь, и гости один за другим стали расходиться, скрываясь в темноте и пересекая мост над мирно плещущейся Сеной. За ними тянулся шлейф из духов, смеха, музыки и песен. Луна взошла над белыми ветвями цветущих деревьев в дворцовом саду и залила город своим бледным светом.

Марию и дофина отвели в королевскую спальню, где им предстояло провести ночь. Кровать была высокой и мягкой, подушки набиты свежим гусиным пухом и обтянуты атласом.

Четыре Марии облачили королеву в ночную рубашку и помогли ей подняться на две ступени к постели. За резной ширмой слуги Франциска делали то же самое для него. Франциск появился в ярко-синем халате с меховой опушкой, выступая с нарочитой медлительностью. Стряхнув с плеч заботливые руки, он самостоятельно забрался в постель и скользнул под одеяло.

– Мы отпускаем вас, – важно сказал он. – Тебя тоже, дядюшка!

Он помешал кардиналу Лотарингскому благословить брачное ложе, и тому оставалось лишь подчиниться.

Дверь захлопнулась со щелчком, хотя они оба знали, что любопытные останутся снаружи и всю ночь будут подслушивать. Франциск обвил руками талию Марии и поцеловал ее в губы; его собственные детские губы были пухлыми и пахли сладостями.

– Теперь ты моя, и никто не сможет отнять тебя у меня, – торжественно произнес он и грустно добавил: – Так, как они отняли мою собачку и ручного медведя.

– Медведь мог бы все тут поломать, – со смехом сказала Мария. – Помнишь, когда он убежал в Блуа и ворвался в дом мадам Пильон?

– Ах, дорогой старый Юлий! Я был готов возненавидеть их, когда они забрали его. – Франциск положил голову ей на плечо и свернулся калачиком рядом с ней. – Он был такой мохнатый, с мягким носом…

Он еще что-то пробормотал и погрузился в сон. Мария полежала еще несколько минут, глядя на лунный свет на полу комнаты, а потом тоже заснула.

На следующее утро кардинал Лотарингский и герцог де Гиз известили всех, что брачная ночь «прошла, как ожидалось, чинно и благополучно». Они радостно вернулись в свои апартаменты, где торжественно сдвинули серебряные кубки и благополучно напились.

Следующий месяц Мария каждое утро просыпалась с мыслью «я замужем» и гадала, почему она не чувствует себя по-другому. От нее этого не ожидали; считалось, что с ней должна произойти какая-то глубокая внутренняя перемена. Но нет: она оставалась такой же, как раньше, и Франциск тоже. Когда она называла его мужем, это казалось одной из игр, которые они вели друг с другом, когда были младше и провозглашали себя пиратами, воинами и драконами. Точно такое же чувство она испытывала теперь, когда говорила «Франциск, муж мой».

Их обучение продолжалось, но теперь они имели общую свиту. Мария привела с собой всех своих людей – мадам Райе, четырех Марий, отца Мамеро и Бургойна, – и теперь они жили и работали вместе с людьми Франциска, что уже привело к нескольким романам. Более многочисленный двор подразумевал более широкие привилегии и большие расходы, но так как он почти целиком состоял из молодых людей, происходящее казалось театральной постановкой.

В дневное время они занимались только пикниками, охотой и верховыми прогулками, а по вечерам музицировали, танцевали, читали стихи и играли в карты. Единственными взрослыми, вторгавшимися в этот светлый мир молодости, отдыха и развлечений, были братья Гизы. Старшие племянники Марии регулярно посещали ее и настаивали на частных беседах, где подробно расспрашивали о ее учебе и сообщали о том, что происходит за пределами ее блистательного двора.

Большей частью это были мрачные и неприятные новости: войны, убийства, заговоры, болезни и смерть. Единственным радостным известием стало объявление о том, что благодаря королевскому браку шотландцы и французы теперь имели двойное гражданство.

– Это означает, что Франциск теперь такой же шотландец, как и француз, – сказал кардинал.

Мария невольно рассмеялась, представив Франциска стоящим посреди ветреного двора в шотландском замке. Картина показалась ей удивительной; она не помнила такого замка и сомневалась, что он вообще существует. Он стоял на высоком утесе…

– И это также означает, что вы стали француженкой, – продолжил кардинал.

– Я чувствую себя совершенной француженкой, – сказала она.

– Теперь жители каждой страны могут свободно пересекать границы без разрешений и паспортов. Это первый шаг к постоянному объединению.

Мария вздохнула:

– Интересно, произойдет ли это когда-нибудь на самом деле. Мятежники в Шотландии становятся все более свирепыми… – При мысли о том, какие неприятности они причиняют ее любимой матери, у нее заныло в груди. Мать держалась стойко и пыталась отбиться от них, но Шотландия находилась очень далеко и как будто не имела ничего общего с ее жизнью здесь, с радостными днями, где тревоги были неизвестным понятием или в крайнем случае не более чем досадной мелочью, которую можно легко устранить.

– Этот день настанет, дорогая, – заверил кардинал.

Приближалось Рождество, и Мария гордилась тем, что может самостоятельно организовывать придворные празднества. В этом году у них с Франциском будет собственное Рождество, и они пригласят много гостей. Возможно, в этом и заключалось подлинное значение брака: иметь свой дом и свое Рождество, а не гостить у кого-то другого.

Французское Рождество! Миниатюрные ясли, bыche de Noлl[22] в огромном камине, полуночная месса в королевской капелле, озаренной тысячами свечей, концерты духовной музыки – Мария дрожала от предвкушения, планируя все это.

Франциска ждал особый подарок: она заказала для него арабского жеребца из Испании. Он давно хотел иметь такого коня и с восторгом перечислял ей несравненные качества арабских скакунов: их ум, пламенный нрав, быстроту, изящное сложение и большие глаза. О, он будет так удивлен… и вне себя от радости! Если заводчик сможет достать коня… если конь благополучно переживет путешествие на север… Тем не менее сама мысль об этом возбуждала ее и создавала ощущение собственной дальновидности и компетентности.

Незадолго до начала рождественского поста Мария получила неожиданное приглашение в Париж, где с ней хотел встретиться Генрих II. Почему король не приедет сюда? – гадала она. Но ответ на этот вопрос можно было получить только в Париже.

Когда Мария прибыла в Лувр, все еще замерзшая и усталая после путешествия, ее сразу же пригласили к королю. Ей едва хватило времени снять тяжелый дорожный плащ и причесаться, прежде чем ее проводили в зал для приемов.

– Мария Тюдор умерла, – сурово произнес Генрих II и перекрестился. – Теперь я нахожусь в присутствии новой королевы Англии, – он поклонился Марии. – Да, дитя мое и дочь моя. Твоя добрая кузина Мария Тюдор была призвана Богом и оставила свою корону тебе.

Как неожиданно! Как необычно! В какой-то момент Мария понадеялась, что это неправда. В противном случае это все меняло, а она не хотела перемен. Она была счастлива и без этого.

– Она назвала меня королевой? – спросила Мария. Все знали, что Мария Тюдор отказалась признать наследницей трона свою сводную сестру Елизавету, потому что не доверяла ей и сомневалась в законности ее права на престол.

– Она не сделала этого, – ответил Генрих. – Вы королева по крови. Вы ее наследница по праву происхождения.

– Она называла имя Елизаветы? – настаивала Мария.

– Еретики полагают, что она это сделала. Никто этого не слышал, и нет ни одного свидетеля, которому мы можем доверять. Ее единственное доверенное лицо, единственный человек, которому она открывала помыслы своего сердца, – кардинал Поул – умер всего лишь спустя двенадцать часов. Только он знал правду, но истина заключается в том, что она не могла назвать Елизавету своей преемницей. Нет, они надеются преподнести это как свершившийся факт, прежде чем кто-либо успеет помешать им.

– А вы собираетесь помешать им?

Только не война! Только не очередное побоище!

Голос Марии был спокойным, а ее вопросы звучали бесстрастно. После свадьбы она становилась все более смелой и менее почтительной. Вину за это король возлагал на Гизов.

– Я собираюсь выступить с протестом и посмотреть на их реакцию, – ответил он.

– Протест без поддержки войск мало что значит. А я слышала хорошие вещи о Елизавете и о том, что она нравится людям.

– Ба! Им нравится любой новый правитель. Они ликовали, когда Мария Тюдор взошла на трон, и разжигали костры в ее честь. Англия предназначена для вас. В течение года они обратятся против своего монарха. Английский порок – это предательство…

– …а французский порок – это распутство, – закончила она старую пословицу.

«Эта новая самоуверенность не так уж приятна, – подумал король. – Нужно вытрясти из нее подобные замашки».

– Вы будете носить траур по королеве Марии и нанесете английский герб на вашу королевскую посуду, балдахин и другие регалии. Завтра будет банкет, и я велю герольдам официально провозгласить вас королевой Англии.

– Нет.

– Да. Вы должны подчиниться: я ваш король.

– Я помазанная королева в своем праве и такой же монарх, как и вы. Я равна вам, а не являюсь вашей подданной.

Король пришел в ярость. Значит, вот чем Гизы наполняют ее голову? Как будто Шотландия самостоятельная страна, равная Франции по значению! Глупцы!

– Вы сделаете так, как я приказываю, – сказал он, и его уже сузившиеся глаза превратились в щелки.

– Единственный приказ, который я признаю, – это четвертая заповедь: «Чти мать свою и отца своего». Я почитаю вас как своего отца, которым вы являетесь по закону, и готова слушаться вас как отца, но не господина.

«Дерзкое дитя! – подумал король. – Ее нужно приструнить, но кто сделает это? Ее дяди воспрепятствуют этому».

– Сделайте, как я велю, и вскоре вы станете настоящей королевой в реальной стране, – сказал он. Она должна быть амбициозной и согласиться с ним на этих условиях. – Только подумайте: королева Англии!

Тем не менее Мария выглядела недовольной.

– Я ненавижу фальшь, – ответила она. – Все это основано на фальши и пустых жестах.

– Но для того, чтобы стать правителем, нужно уметь делать подобные жесты, – настаивал король. – Это важная часть этикета, закона и даже борьбы за трон. Иногда они могут иметь такой же вес, как все остальное.

Его Святейшество папа Павел IV шаркающими шагами подошел к своему письменному столу в Ватикане. Его худое тело дрожало от того, что ему казалось пронизывающим холодом, но на самом деле в возрасте восьмидесяти двух лет кости аскетичного понтифика находились слишком близко к его коже. Зима выдалась не особенно холодной, и многие люди расхаживали по огромной площади Святого Петра без плащей. Но в папских апартаментах никакая позолота на картинах или изображения пустынных песков не могли заставить его согреться.

Как ему сообщили, коронация Елизаветы Тюдор была назначена на пятнадцатое января. Выбор, свойственный северянам. Папа полагал, что они привыкли к холоду и даже к проведению церемоний под открытым небом в морозные дни. Она должна получить письмо до коронации; она не может быть помазана и коронована вопреки ее воле. Никогда!

Он медленно сел и жестом велел одному из стражников пододвинуть жаровню. Ему не нужно было перечитывать ее письмо; он знал его наизусть. Она просила у него признания своих прав. До сих пор он сомневался в ответе, но теперь сомнения исчезли. Здесь не должно быть никаких компромиссов. Еретик может восседать на троне, но английский престол по-прежнему официально считался католическим. Таким он и останется, и она должна подчиниться его решению, прежде чем он рассмотрит вопрос о ее признании.

Его тонкие паучьи пальцы взяли перо с серебряной инкрустацией, и он начал писать таким же паучьим каллиграфическим почерком:

«Мы не можем признать наследственное право того, кто не рожден в брачном союзе. Королева Шотландии заявляет о своих правах на трон как ближайшая законная наследница Генриха VII. Однако, дочь моя, если Вы выразите готовность подчиниться нашему суждению, мы проявим всяческую снисходительность к просьбе Вашей милости, какую могут позволить требования справедливости».

Он присыпал чернила мелким песком, чувствуя себя таким же могучим, как святой Георгий.

Вскоре после этого он был вынужден издать буллу, направленную против «дщери тьмы» в Англии. Сидя за тем же столом и озадаченный ее быстрым ответом, адресованным даже не ему лично, а ее послу в Ватикане, бывший глава итальянской инквизиции сделал то, что должен был сделать.

«12 января 1559 года.

Настоящим мы объявляем, что еретические монархи не способны к правлению и не могут быть признаны законными правителями любыми членами Истинной Церкви. Любой союз с ними или подчинение им будет считаться смертным грехом».

Боевые порядки были выстроены. Теперь никакие переговоры невозможны. Булла под названием Cum Ex Aposotolatus будет опубликована по всей Европе.

Коронация Елизаветы состоялась 15 января 1559 года и, по сообщениям, была подобна сверкающему алмазу в зимний день. Мария жадно читала все описания длинной процессии через Лондон и торжественной церемонии в Вестминстерском аббатстве, завершившейся громогласными криками: «Боже, храни королеву!»

«Хотелось бы мне помнить собственную коронацию, – подумала она. – Нужно попросить маму составить ее подробное описание… если у нее найдется время для этого».

У Марии де Гиз действительно уходило все больше времени на управление Шотландией, ввергнутой в пучину беспорядков. Протестанты издали «призыв к нищете», приказав всем настоятелям монастырей пожертвовать к двадцатому мая свою собственность в пользу бедных. В свою очередь, Мария приказала всем еретическим проповедникам обратиться в католичество к Пасхе. Боевые порядки в Шотландии были выстроены так же, как и повсюду в Европе.

Тем временем Мария послушно исполняла требования своего отчима и облачилась в траур по королеве Марии Тюдор на банкете, где ее появление сопровождалось возгласом герольда: «Place! Place! Vive la Reine d’Angleterre!» Когда она вошла в обеденный зал, все присутствующие хором воскликнули: «Vive la Reine d’Angleterre!» Еду ей подали на новых тарелках с гербом Англии рядом с гербами Франции и Шотландии.

Она надеялась, что королева Елизавета не обратит на это внимания. Или, как она думала, если правда, что эти пустые жесты были ожидаемой вещью, то такой проницательный политик, как новая королева Англии, несомненно поймет это.

Шум был оглушительным: стекло визжало, ломаясь и трескаясь на каменном полу церкви. «Почти как живое существо, – подумал Джон Нокс. – Живое существо, которое не хочет расставаться со своим духом».

Но дух оказался злым, и ему следовало умереть. Это был дух идолопоклонства, демон, осаждавший людей с тех пор, как Бог впервые заключил с ними завет во времена Моисея, нет, во времена Авраама. Это было записано в первой и второй заповедях, где прямо говорилось:

«Да не будет у тебя других богов перед лицом Моим. Не сотвори себе кумира и никакого изображения того, что на небе вверху, и что на земле внизу, и что в водах ниже земли; не поклоняйся им и не служи им».

«Что может быть проще? Но в ответ сыны Израилевы создали золотого тельца, а наш ответ будет таким, – подумал он, лягнув отломанную голову статуи Девы Марии, лежавшую в нескольких метрах от ее туловища. – Мы создали образы и молимся им: девы, святые и красиво раскрашенные картины на стекле для того, чтобы забавлять людей, чтобы они мечтали и развлекались в Божьем доме, словно на карнавале».

Толпа накинула веревочную петлю на каменные плечи святого Петра, стоявшего в нише, и теперь тянула его вниз. Люди кричали и смеялись, когда статуя упала на пол и разбилась на куски. За ним последовал святой Андрей из соседней ниши, и снова грянули радостные крики. Каменная пыль висела в воздухе.

– Осторожнее со стеклянными осколками! – крикнул Нокс, и они повернулись к нему, словно послушные дети. Осколки валялись повсюду, и легко можно было поранить ногу или рассечь лицо. Он не хотел, чтобы кто-то пострадал.

Но ревущая толпа обретала собственный нрав; она упивалась зрелищем разбитых статуй и опустошенной церкви. Как буквально они восприняли его слова во время проповеди об идолопоклонстве, произнесенной два дня назад в Перте! Как они изголодались по реформам и решительным действиям! Гордился бы ими Кальвин?

При мысли о Кальвине и Женеве он испытал прилив ностальгии. Было бы очень легко остаться там и учиться у Кальвина, набираясь жизненного опыта в городе, посвященном Богу, полностью очищенном от идолов и населенном живыми святыми. «Я был меньшим среди них, – подумал он. – Всего лишь учеником Кальвина и Фареля, всего лишь подмастерьем. Это походило на первый день Пятидесятницы в Иерусалиме, когда огонь Святого Духа снизошел на землю и опустился на учеников. Быть там, быть частью этого! Это все равно что пребывать в раю.

Тем не менее существует опасность сотворить себе кумира даже из Женевы, – с отчаянием подумал он. – Дьявол обращает наши лучшие мысли против нас и пользуется ими как слабостями. Он пользуется моей жаждой порядка и свободы и пытается поработить меня. Ведь если бы я остался в Женеве, то повернулся бы спиной к родной стране, вместо того чтобы помогать ее освобождению от чужеземного ига».

– Мастер Нокс! Мастер Нокс! – они звали его.

Он пересек неф церкви, осторожно ступая по стеклу и каменному крошеву. Люди, вооруженные молотами и железными прутьями, стояли в полной готовности перед резной деревянной ширмой, отделявшей главный алтарь от остальной части церкви.

– Благословите наш первый удар, – попросили они.

Ноксу не понравился папистский оттенок этой просьбы.

– Разве я епископ? – спросил он. – Что я должен делать: брызгать на вещи святой водой, окуривать их ладаном или бормотать заклинания над ними? Нет, либо вещь принадлежит Богу, либо Он отворачивается от нее.

Они замолчали. Он удержал их под контролем и теперь мог направлять их действия по своему усмотрению.

– Я говорю, что Бог отвернулся от этого алтаря! – вскричал он. – Это скверна, украшение для языческого ритуала мессы. Ибо что есть месса, как не суеверный языческий ритуал, настолько тайный и богохульный, что людям даже не разрешают смотреть на кумирню во время его проведения?

Он раскинул руки:

– Покончите с ним! Уничтожьте его! Пусть от него не останется камня на камне.

Предводители начали орудовать ломами и дубинами, пробивая дыры в тонкой деревянной резьбе.

– Пусть дневной свет озарит эту темную пещеру зла и суеверия! Откройте ее для людей! – прокричал Нокс, возвысив голос над звуками ударов.

Той ночью у него болело горло от проповедей и вдыхания каменной пыли, и ему пришлось довериться заботам своей жены Марджери. Она приготовила отвар из ромашки с медом и настояла на том, чтобы он пил медленно. Ноксу нравился вкус, но Кальвин учил его избегать этой ловушки; даже еда и питье не должны служить иному удовольствую, кроме удовлетворения естественного голода и жажды. Поэтому для того, чтобы побороть удовольствие от сладкого и теплого отвара и близости своей молодой жены, Нокс заставил себя выслушать доклад Патрика, лорда Рутвена, одного из лордов протестантской Конгрегации. Этот человек был достаточно неприятен сам по себе и служил эффективным противовесом для Марджери и целебного напитка. Он был грубым, необузданным и к тому же слыл колдуном, хотя его вести были более или менее приемлемыми.

– Королева-регент поклялась привести французские войска, чтобы сокрушить нас, – сказал он. – Эта новость пришла из Эдинбурга. – Он покачал кудрявой головой и погладил свой клеймор, двухкилограммовый двуручный меч, который он носил с собой повсюду. – Мы окажем ей и ее лягушатникам славный прием: разделаем их, освежуем и подадим на обед, как они это делают с лягушками в своей любимой Франции.

– Прошу вас. – Нокс поморщился. Мысль о поедании лягушечьих лапок казалась ему отвратительной. – Сколько войск? – спросил он.

– Примерно две тысячи. Не беспокойтесь, мы выстоим. «Если Бог за нас, кто может быть против нас?» Послание к Римлянам, глава тридцать первая, – с гордостью добавил он.

Нокс улыбнулся. Значит, этот неотесанный боевой лорд, который едва умел читать, может запомнить Писание? «Ах, Кальвин, если бы я мог разделить с тобой этот момент!» – подумал он.

– Это верно, – тихо сказал он. – Но даже Господу будет полезно хорошее снаряжение. Помните завоевание Ханаана? «Господь был с Иудою, и он овладел горою. Но жителей долины он не мог прогнать, потому что у них были железные колесницы». Книга Судей, глава первая, стих девятнадцатый.

Он сразу же пожалел о своих словах, так как лицо Рутвена разочарованно вытянулось. «Может быть, я неправильно использую свои знания? – подумал Нокс. – Унижаю своего брата по вере вместо того, чтобы руководствоваться любовью? Это так трудно понять! Каждый поступок может привести к греху, и гордыня рыщет повсюду».

– Здесь редко говорят словами из Ветхого Завета, – заверил он. – Мы много изучали его в Женеве. Вы увидите, что скоро в каждой местной церкви будет Библия, переведенная на шотландский, и все будут свободно проповедовать Писание… – Он замолчал и откашлялся. – Но вернемся к нашим делам. Нам нужно оружие, чтобы сражаться с королевой и ее войсками.

– Я могу вооружить многих людей, – сказал Рутвен и широко улыбнулся, показывая крупные зубы из-под густой бороды, похожей на косматый мех. – Готов поручиться, что помощь придет и с южной стороны границы, от королевы Елизаветы. Ее знают как добрую протестантку.

– До вас дошли точные сведения? – взволнованный, Нокс повысил голос и снова пожалел об этом.

– Слухи и кое-что посильнее слухов. Дело сделано: парламент отверг католицизм «Кровавой Мэри», и Англия снова стала протестантской страной. Официально это случилось пять дней назад. Теперь в лице англичан вы имеете надежного союзника, а не врага.

– Теперь у реформатской церкви появился союзник, – поправил Нокс. – Английская королева никогда не простит меня за публикацию «Первого трубного гласа». Она приняла этот текст близко к сердцу, – что искренне озадачило его, – …и даже запретила мне проехать через Англию на обратном пути. Но ничего страшного, если она поддерживает истинную веру.

– Это так. Она отослала монахов, собравшихся провожать ее в парламент со своими церемониальными факелами. К дьяволу факелы, мы и так все прекрасно видим! – Рутвен рассмеялся.

– Это хорошо. – Нокс ненавидел монахов. Бритоголовые тупицы, которые вечно во все вмешиваются!

Королева-мать, пожилая Мария де Гиз, которую Нокс называл «французской коровой», приказала всем реформатским проповедникам обратиться в католичество к Пасхе; когда они отказались, она велела им предстать перед ней десятого мая.

«Ответом была моя проповедь на следующий день, та самая, из-за которой здесь, в Перте, начались бунты, – размышлял Нокс. – Теперь пусть встретится с нашей армией, если сможет пройти через руины своих папских храмов». Он громко рассмеялся, не заботясь о своем больном горле.

«И Бог избавил нас от перспективы возвращения ее дочери в Шотландию и на здешний трон, – подумал он. – Она до конца своих дней останется во Франции, среди шелков и разврата, а мы будем беспрепятственно вершить свои дела здесь. Благодарю Тебя, Господи. Теперь приведи нас к окончательной победе!»

Раннее лето в Париже с его мягкой погодой, обилием цветов и зеленой листвы было приятным временем для французского двора. К тому же ожидался большой праздник: испанский король Филипп, этот многоопытный жених, принял предложение стать мужем Елизаветы Валуа, отказавшись от бесполезных притязаний на руку новой королевы Англии. Свадьбу планировали в конце июня вместе с бракосочетанием ее незамужней тетки Маргариты Валуа и герцога Савойского – другого неудачливого претендента на руку королевы Елизаветы, которая отвергала их предложения направо и налево, словно домохозяйка, сортирующая старые обноски.

Но, несмотря на дорогостоящие приготовления, суету на кухнях, подгонку доспехов и турнирные занятия, в Турнельском дворце ощущалось некое беспокойство, оно буквально витало в воздухе, хотя никто не хотел признаваться в этом. Екатерина Медичи постоянно хмурилась и казалась больше погруженной в себя, чем когда-либо раньше. Елизавета Валуа, которой было лишь четырнадцать лет, с тревогой ожидала отъезда из Франции в качестве третьей жены человека, чьи предыдущие супруги прожили недолго, а сама Мария переживала из-за скорой разлуки с Елизаветой, которая стала ей почти сестрой, очередной болезни Франциска, но больше всего из-за новостей из Шотландии. Ее мать была больна и со всех сторон окружена реформистскими мятежниками во главе с Джоном Ноксом. Разразилась настоящая война со множеством убитых и раненых с обеих сторон. Возглавляемые протестантскими лордами и подстрекаемые проповедями Джона Нокса, шотландцы сеяли разрушения, а их армия напала на правительственные войска.

К тому же они получали поддержку из Англии. Королева Елизавета тайно посылала деньги для помощи мятежникам. Оставшись без этой поддержки, они бы уже были разбиты.

«О мама! – думала Мария, одеваясь для выхода на турнир, который являлся частью вечернего праздника. – Если бы я только могла увидеть тебя, быть с тобой… Мы так долго не виделись. Прошло уже восемь лет после твоего чудесного визита во Францию, восемь долгих лет… Я должна найти способ снова увидеть тебя. Возможно, я смогу приехать в Шотландию…» Желание было острым, как физическая боль, – мучительное томление, от которого перехватывало дыхание.

Перед каретой с позолоченными колесами, ехавшей на турнирное поле возле улицы Сент-Антуан, бежали герольды, кричавшие: «Дорогу! Дорогу Ее Величеству, королеве Шотландии и Англии!» Казалось, она делает что-то ради своей матери, наносит скрытый удар ее противнице, королеве Елизавете. Ее былое восхищение умом Елизаветы сменилось возмущением теперь, когда этот ум был направлен против ее матери. Она улыбалась и махала людям, приветствовавшим ее, а английский посол Николас Трокмортон подмечал все для составления доклада, который отправится в Лондон.

Мария заняла место на галерее для зрителей над улицей Сент-Антуан рядом со своим дядей-кардиналом, который уже выглядел утомленным.

– Я хотел бы иметь по одному ливру за каждый турнир, на котором мне доводилось присутствовать, – произнес кардинал, брезгливо отряхнув мантию. – Тогда я бы собрал больше, чем церковь получает за индульгенции, по словам Лютера. Конечно, никто не может вступить в брак, родиться на свет или быть коронованным без очередного турнира. Зрелище – это хорошее вложение капитала, если его разумно использовать. Но это… – он сделал пренебрежительный жест. – Пустые траты. Кто его увидит, кто будет потрясен этим зрелищем? Только не Филипп. Его здесь нет. Он не считает это событие достаточно важным даже для того, чтобы покинуть Испанию!

Такая же мысль промелькнула и у Марии. Ей было досадно, что Филипп не относился к будущей супруге с достаточным уважением, чтобы лично приехать за ней.

– Очень жаль, – сказала Мария. – Сердце Елизаветы еще не принадлежит ему. Он должен завоевать ее, а это плохой способ ухаживать за женщиной.

Кардинал глубоко вздохнул:

– Любовь и брак по договоренности плохо сочетаются друг с другом. – Ему было все равно, счастлива ли Елизавета Валуа или нет; такова была ее участь как принцессы. – Ваша кузина Елизавета Английская отклонила предложение испанского жениха, – продолжал он. – Разумеется, есть ощущение того, что она не настоящая королева. Так что Филиппу Испанскому еще повезло, особенно потому, что папа выпустил буллу, где он признает вас настоящей королевой.

На самом деле папа не издавал такую буллу, но шпионы кардинала так или иначе узнали его намерения.

Мария посмотрела на турнирное поле, расположенное между Бастилией и рекой, на парижские дома, сияющие под июньским солнцем, и на ярко-зеленые поля за ними. Она видела такой же пейзаж в своем часослове, яркий и похожий на панно из самоцветов.

– У меня слишком тяжело на сердце из-за неприятностей матери в Шотландии, чтобы думать о чувствах моей английской кузины, которая причиняет эти неприятности, – со вздохом призналась она. Она отказалась обсуждать свои формальные претензии на английскую корону, навязанные Генрихом II.

– Королева Англии не причиняет эти неприятности, – поправил кардинал. – Она просто извлекает выгоду из того, что происходит естественным образом.

– Как умно с ее стороны. – Мария по-прежнему смотрела на совершенный июньский пейзаж, так похожий на миниатюру. Ей хотелось попасть туда и пройти по извилистой сельской дороге, которая при взгляде отсюда походила на коричневую нить…

Соперники собирались по обе стороны турнирного поля под развевающимися знаменами. Кардинал снял шляпу и стал обмахиваться ею.

– Когда же они начнут? Это настоящая пытка!

– Скоро, – заверила она.

Он горестно вздохнул и повернулся, чтобы поговорить с королевой, сидевшей по другую сторону от него. Екатерина Медичи, одетая в темно-зеленое платье, выглядела недовольной; ее брови вытянулись в прямую линию, и она комкала носовой платок своими короткими пальцами. Мария слышала, как кардинал попытался развлечь ее, но королева беспокоилась все сильнее.

Дата добавления: 2015-08-28