Маргарет Александрович Джордж 2 страница

– Ш-ш-ш! Ш-ш-ш! – пробормотал он, но маленькая королева не успокаивалась и продолжала всхлипывать до тех пор, пока граф Леннокс не протянул скипетр – длинный жезл из позолоченного серебра, увенчанный хрусталем и шотландским жемчугом. Он вложил скипетр в ручку младенца, и ребенок пухлыми пальчиками обхватил тяжелый жезл. Плач прекратился. Потом граф Аргайл преподнес ей государственный меч в блестящих позолоченных ножнах, и кардинал исполнил обряд опоясывания крошечного тела метровым клинком.

Наконец граф Арран принес корону, тяжелую фантазию из золота и драгоценностей, заключавшую внутри золотой венец, который Роберт Брюс носил на своем шлеме в битве при Баннокберне недалеко от Стирлинга. Осторожно держа корону, кардинал возложил ее на бархатную подкладку на голове девочки. Из-под короны выглянули печальные глазки Марии с тяжелыми веками, доставшимися ей от предков. Кардинал поправил корону, а лорд Ливингстон держал малышку прямо, пока графы Леннокс и Арран поочередно целовали ее в щеку, принося клятву верности. За ними последовали остальные пэры и прелаты – они преклоняли перед ней колени, возлагали руки на ее корону и клялись в своей верности.

Генрих VIII обрушил на Шотландию всю мощь своей ярости. Его армия отправилась брать штурмом замок Стирлинг, чтобы захватить Марию, разграбить и сжечь все вокруг. Мужчин, женщин и детей они должны были предать мечу, Эдинбург разрушить, Холируд и приграничные аббатства сровнять с землей и сжечь уже созревший урожай.

Английские солдаты отметили свой путь в Эдинбург убийствами и бесчинствами. Они подступили к Кэнонгейту и к дверям Холирудского аббатства и вошли в святилище. Во время поисков гробниц Стюартов они обнаружили огромный закрытый склеп в правом крыле аббатства и вломились туда, осквернив королевские останки. Солдаты вскрыли гробницу отца Марии, гроб вытащили наружу, выставили на посмешище и бросили в притворе.

Шотландия плакала и скорбела. Страна была ранена и кричала во весь голос, но никто не услышал ее и не пришел на помощь. Трупная вонь поднималась к небесам. Дети, оставленные на попечении выживших родственников, ложились спать голодными. Растерзанные улицы Эдинбурга покрывала копоть от сгоревших домов. Шотландцы смотрели на разрушенные аббатства и опустевшие церкви и обращались к Богу как к последней надежде, но уже не так, как раньше. Несмотря на запрет протестантской литературы, в Шотландию контрабандой доставляли протестантские тексты Священного Писания в переводе Уильяма Тиндейла и даже экземпляры английской Большой Библии 1539 года. Там, где еретические проповедники не могли укрыться, Библию можно было спрятать; там, где Бог хранил молчание в бывшей римско-католической церкви, Он начал прямо доносить Свои слова через Священное Писание. Проповедники, прошедшие подготовку в Женеве, а также в городах Голландии и Германии, распространились по всей стране. Люди слушали их проповеди и находили утешение в словах Бога. Он протягивал им руку, и они принимали ее.

В замке Стирлинг королева-мать и ее дочь находились в безопасности. Старинный замок на высокой скале, выраставшей из равнины, держался стойко, и англичанам было не по силам взять его. В стенах дворца Мария де Гиз обустроила для своей дочери дом, там присутствовали ее товарищи для игр, наставники и ручные животные. Это был словно отдельный мир, расположившийся высоко над долиной Форта, смотревший на Стирлингский мост и проход к шотландскому Хайленду, где человек мог бесследно исчезнуть и укрыться от любых чужеземных врагов, охотившихся за ним. Иногда они устраивали вылазки для соколиной охоты и осмотра окрестностей, а потом возвращались под надежную защиту крепостных стен.

Были туманы, воющие ветры и обледеневшие склоны холмов, с которых время от времени спускались дети, пользуясь коровьим черепом вместо санок. Были маленькие лохматые пони, на которых маленькая королева и ее подружки – всех их звали Мариями, что было очень весело, – учились ездить верхом. Потом были новые туманы, цветущий вереск, зеленые лощины и безбрежное небо с облаками, рыщущими по нему, словно разбойники.

В самом замке в опустевших королевских апартаментах имелась комната, потолок которой украшали круглые медальоны. Маленькая Мария иногда заходила туда и смотрела на резные деревянные головы в тусклом свете из окон с заколоченными ставнями. Руки одной из фигур на росписи обнимали края медальона, словно нарисованный человек собирался убежать и вырваться в реальный мир. Но он оставался неподвижным, навеки застывшим на краю нового мира, куда не мог попасть, глядя на нее с потолка.

Ее мать не любила бывать здесь. Обычно она приходила сюда, чтобы найти Марию и вернуть ее в королевские апартаменты, где она жила и училась, где была мягкая мебель, пылающий камин и лица взрослых.

В туманной мгле раннего детства она познакомилась со своими единокровными родственниками. Ее мать, проявившая странное милосердие, – или это была политическая прозорливость? – собрала четырех незаконнорожденных отпрысков своего умершего мужа и привезла их в замок Стирлинг. Мария любила их всех. Ей нравилось чувствовать себя частью большой семьи, а поскольку ее мать не находила общество бастардов оскорбительным для себя, она поступала так же.

Джеймс Стюарт был суровым и серьезным, но как старший среди них он считался самым умным, и они прислушивались к его мнению. Если он говорил, что не стоит еще раз съезжать по склону холма, когда вокруг сгущались сумерки, Мария знала – он прав, и если она не послушается, то окажется внизу в кромешной темноте, одна-одинешенька.

Перед тем как Мария де Гиз привезла в Стирлинг единокровных родственников маленькой королевы, она собрала другое подобие семьи для своей дочери – четырех дочерей своих друзей и подданных, примерно одного возраста, каждую из которых звали Марией: Марию Флеминг, Марию Битон, Марию Ливингстон и Марию Сетон. Правда, по шотландскому обычаю все они носили имя Мэри.

Мэри Флеминг считалась почти чистокровной шотландкой, и хотя в ее жилах текла кровь Стюартов, она далеко отстояла от линии наследования: она была внучкой Якова IV. Ее матери Джанет достались лучшие фамильные черты Стюартов – красота и бодрость духа. Она служила гувернанткой для пяти маленьких Марий. С самых ранних пор Мэри Флеминг была единственной, кто мог по достоинству оценить проделки Марии и превзойти ее в озорстве.

Хотя три другие «Марии» носили шотландские фамилии и имели отцов-шотландцев, их матерями являлись француженки, фрейлины Марии де Гиз, приехавшие вместе с ней. То, что их дочери будут дружить с ее дочерью, чрезвычайно радовало королеву-мать и создавало ощущение домашнего уюта в чужеземном замке. Матери говорили друг с другом по-французски, а их дочери либо не интересовались вторым языком, либо не хотели учить его, хотя понимали некоторые слова. Но когда женщинам хотелось обсудить подарки и сюрпризы для девочек, они всегда могли безопасно общаться между собой на родном языке.

Для различия между ними девочки называли сильную и статную Мэри Ливингстон «Крепышкой» или просто «Пышкой». Высокую и сдержанную Мэри Сетон называли по ее благородной фамилии, а хорошенькую мечтательную толстушку Мэри Битон – «Битон» из-за ритмического сходства ее фамилии с фамилией Сетон. Мэри Флеминг все называли Фламиной в силу ее яркого и жизнерадостного характера. Только королевская дочь всегда оставалась Марией, той самой Марией.

Восемь маленьких детей шалили, боролись друг с другом, устраивали тайные встречи, заключали союзы и изобретали секретные шифры. Держали домашних животных и играли с картами, пытаясь предсказывать судьбу; ссорились, а на следующий день клялись в вечной дружбы. Девятый член компании, Джеймс Стюарт, властвовал над их маленьким царством с серьезностью пятнадцатилетнего подростка, застрявшего на полпути между миром взрослых и детей, но не принадлежавшего в полной мере ни к одному из них. Обе стороны обращались к нему за советом в общении между детьми и взрослыми, и наоборот.

Марии исполнилось лишь полгодика, когда она стала жить в замке Стирлинг, и весь мир для нее сосредоточился в этой горной крепости. Здесь ее короновали, здесь же она сделала свои первые неуверенные шаги; здесь наставники давали ей первые уроки в прихожей апартаментов королевы-матери. Когда Марии исполнилось три года, ей подарили маленького пони с островов на дальнем севере Шотландии, и она стала учиться верховой езде. Разумеется, Пышка прониклась к пони такой же любовью, как и она сама, в то время как Сетон и Битон предпочитали более тихие домашние развлечения. Фламина же хорошо умела ездить верхом, но предпочитала человеческие проказы общению с животными.

Мария смотрела на Джеймса снизу вверх и с готовностью следовала за ним. Она приставала к нему и требовала поиграть с ней. Постепенно девочка поняла, что он не любит, когда к нему прикасаются и пытаются помыкать им, и что такое поведение оказывает противоположный эффект. Если она хотела, чтобы он уделил ей внимание, то должна была смотреть в другую сторону и говорить с кем-то еще. Тогда любопытство в нем пересиливало и привлекало его к ней.

Однажды, когда Марии было около четырех лет, она ушла из внутреннего двора, где дети играли в мяч между большим залом и королевской часовней, и прокралась в запретные апартаменты короля. Из-за закрытых ставен там всегда царил мрак, но это место притягивало ее. Большие круглые медальоны на потолке создавали впечатление гнетущего присутствия, словно охраняя какую-то тайну. Она воображала, что если поискать как следует и заглянуть в каждый уголок, то ее отец найдется. Он просто прячется и разыгрывает их. Только подумать, как будет счастлива ее мать, когда его приведут к ней!

С бешено стучащим сердцем она прошла через гулкий сторожевой зал. Она уже знала, что там ничего нет. Комната была пустой, и король нигде не мог скрываться. Следующее помещение, приемный зал, тоже оказалось пустым, но за королевской спальней находилось несколько маленьких тайных комнат. Мария знала, что они существуют: она видела их на картах. Вероятно, король прятался именно там… если он вообще прятался.

Но они находились дальше всего от входа, и там было очень темно. Раньше она не осмеливалась заходить туда. Однажды девочка подошла к спальне и увидела на другом конце темный вход в уборную, однако мужество покинуло ее, и она вернулась назад.

Сегодня она решила, что пойдет туда. Марии хотелось привести с собой Фламину, но она знала – отец не появится, если рядом с ней будет кто-то еще. Она должна прийти одна.

В то же время девочка понимала, что это лишь игра. Ее отца на самом деле там не было; это было испытание на храбрость, придуманное для самой себя. Она прокралась в тускло освещенную комнату и направилась в спальню. Ее глаза привыкли к полумраку, и теперь она могла видеть гораздо лучше. Мария подошла к двери спальни и заглянула внутрь.

Там по-прежнему стояла кровать, и даже балдахин остался на месте. Мария осмелилась встать на четвереньки и заглянуть под кровать, дрожа всем телом и находясь на грани обморока от предвкушения. Но там не оказалось ничего, кроме пыли и тишины.

Теперь оставалось сделать следующий шаг и зайти в уборную. Мария не слышала ничего, кроме звука собственного дыхания. Ей одновременно хотелось уйти отсюда и двигаться дальше. Девочка затаила дыхание и на цыпочках вбежала в комнату.

Там оказалось жутко и темно. Мария снова ощутила некое присутствие, и оно не было благожелательным. Она заставила себя обойти комнату по периметру, прикасаясь к стене, но на полпути ее едва не стошнило от страха. У нее подкашивались ноги, поэтому Мария снова опустилась на четвереньки и поползла к двери.

Но теперь она очутилась в еще более темной комнате. Должно быть, там было две или даже три двери. Как найти выход? Ужас овладел ею, и рассудок, казалось, окончательно покинул ее. Девочка свернулась калачиком на полу и дрожала от ощущения собственной беспомощности.

Потом она услышала какой-то звук. Призрак! Призрак ее отца! Он все-таки пришел встретиться с ней, но Мария внезапно поняла, что не хочет видеть его. В конце концов, зачем ей встречаться с призраком?

– Эй, Мария, – тихо сказал кто-то. – Ты заблудилась?

Она вскочила. Чей это голос?

– Да, я хочу вернуться во двор, – ответил ребенок, стараясь придать голосу твердость. Но ее колени продолжали дрожать.

– Зачем ты пришла сюда? – Голос проигнорировал ее просьбу.

– Я хотела все тут осмотреть, – с достоинством ответила она. Не стоит говорить о призраке или о возможности его существования.

– А теперь ты заблудилась. – В голосе слышалось насмешливое сочувствие. – Какая жалость, – он выдержал паузу. – Ты знаешь, где находишься?

– Нет… точно не знаю.

– Я мог бы вывести тебя наружу.

– Кто ты? – Она знала его голос, ибо уже слышала его раньше.

Темная фигура приблизилась к Марии и взяла ее за руку:

– Я Джеймс, твой брат, – сказал он.

– Ох, слава богу! Давай уйдем отсюда!

– Я сказал, что могу вывести тебя отсюда. – В его голосе звучало скрытое торжество. – И хотя я буду рад это сделать, я кое-что попрошу у тебя взамен.

– Что? – Она не понимала. Почему он так странно ведет себя?

– Я хочу получить награду – миниатюрный портрет нашего отца, тот, который ты носишь сейчас.

Сегодня утром Мария прикрепила брошь с миниатюрой к своему корсажу, словно это могло привлечь внимание отца. Мария любила этот портрет; он был единственным осязаемым напоминанием об отце, которое она имела. Ей нравилось смотреть на его длинное овальное лицо с тонким носом и полными губами. Втайне она желала походить на него, хотя бы когда вырастет. Она знала, что не похожа на мать ничем, разве что ростом.

– Нет, – ответила она. – Выбери что-нибудь другое.

– Мне больше ничего не нужно.

– Я не могу отдать его тебе. Это мое сокровище.

– Тогда я не смогу помочь тебе. Выбирайся сама.

Он быстро оттолкнул ее руку и побежал к двери. Девочка слышала затихающий звук его шагов, а потом осталась одна в темноте.

– Джеймс! – позвала она. – Джеймс, вернись!

Его смех донесся из прихожей.

– Джеймс, я приказываю тебе! – крикнула она. – Вернись немедленно! Я твоя королева!

Его смех прекратился, и мгновение спустя брат снова стоял рядом с ней.

– Ты можешь приказать мне вернуться, – угрюмо буркнул он. – Но ты не можешь приказать мне вывести тебя отсюда, если я решу остаться здесь с тобой. Я сделаю вид, что тоже заблудился. Так что отдай миниатюру, и я выведу тебя. Иначе мы будем сидеть здесь и ждать, пока стража не найдет нас.

Пока она принимала решение, ее губы дрожали.

– Хорошо, – наконец сказала она. – Возьми ее себе.

Правда, Мария отказалась сама снять брошь – пусть Джеймс сам возится с застежкой.

Но он проворно отстегнул брошь. Должно быть, он долго рассматривал ее, если знал, как сделать это в темноте.

– Ну вот, – сказал он. – Ты забываешь, что он и мой отец тоже. Я хочу иметь что-то на память о нем. Обещаю, что буду бережно хранить портрет и он останется в целости.

– Пожалуйста, уйдем отсюда, – попросила Мария. Утрата миниатюры была настолько болезненной, что ей хотелось как можно скорее выйти на улицу, как будто солнечный свет мог волшебным образом изменить случившееся.

Мария пыталась забыть об этом случае, и в следующие дни ей почти удалось убедить себя, что потеряла брошь в темных комнатах – оставила ее в подарок отцу. Она была рада, когда Джеймс на несколько месяцев отправился к своей матери в Лохлевен. К тому времени, когда он вернулся, она почти забыла о миниатюре.

Ветер завывал в пустых заснеженных полях, замедляя продвижение маленького отряда. Они находились на пути из Лонгниддри к более крупному городу Хаддингтону; там Джордж Уишарт собирался проповедовать по призванию Святого Духа, несмотря на предупреждение, полученное от местного лорда Патрика Хепберна, графа Босуэлла. Продолжая свой путь ненастным январским днем, они следили за всеми подозрительными движениями. Это могли быть и дружественные лорды, обещавшие встретить их здесь, но они не исключали возможности столкнуться и с врагами.

Во главе небольшого отряда явственно различалась стройная фигура всадника, горделиво восседавшего на своем скакуне, который бдительно осматривал дорогу и держал наготове двуручный меч. Это был молодой человек лет около тридцати, работавший наставником двух младших сыновей сэра Хью Дугласа из Лонгниддри и служивший окружным писарем. Его звали Джон Нокс, и он больше не преклонял колени перед распятием и не умолял Христа открыть, почему Он отвернулся от Шотландии. Ответ пришел от Джорджа Уишарта: это Шотландия отвернулась от Бога, сбитая с пути и увязшая в «трясине папизма». В свою очередь, Нокс отрекся от сана священника и принял реформатскую веру. Это было опасное решение.

За стенами неприступного замка Стирлинг, где жила королева-мать, и такого же грозного замка Сент-Эндрюс – там устроил свою резиденцию кардинал Битон, – реформисты ходили от дома к дому со своими «контрабандными» Библиями и незаконными проповедями. Надежно укрытые от глаз и ушей королевы и кардинала, они вербовали новых сторонников среди населения, которое если и не «жаждало справедливости», то, по меньшей мере, было готово искать новые пути обращения к Богу. Во всем христианском мире, словно подводное течение или песня сирен, раздавался незримый призыв: «Придите и испейте из вод этого источника». Люди припадали к запретным водам по разным причинам: некоторые от настоящей жажды, другие – из любопытства, а третьи – из-за дерзкого характера и мятежных настроений. Троянским конем Генриха VIII были не подкупленные и запуганные вельможи, которых он отослал на север, а реформисты, последовавшие за ними со своей миссией.

Джордж Уишарт, опьяненный новым «вином» протестантской теологии из Европы, учил и проповедовал достаточно открыто, чтобы кардинал навострил уши и, словно охотничий пес, почуявший дичь, попытался выследить его. Уишарт продолжал свои смелые проповеди перед растущей паствой, временно уклоняясь от ищеек кардинала. Теперь он направился в окрестности Эдинбурга, несмотря на предупреждение верных друзей, что королева и ее подручный граф Босуэлл готовы схватить его.

По крайней мере, сторонники умоляли его не выступать так публично, как раньше.

– Буду ли я прятаться как человек, который стыдится своего дела? – ответил Уишарт. – Я осмелюсь проповедовать, если другие осмелятся слушать!

Теперь в полях Лотиана они ожидали встречи с единомышленниками из Западной Шотландии. Ради этого протестанты оставили безопасный Файф, где сосредоточилось наибольшее количество новообращенных.

Джон Нокс поднял грубый меховой воротник своего плаща и пристально вгляделся в снежную даль. «Клянусь Богом, пусть враги придут, и я выкошу их, как пшеницу!» Он крепче сжал рукоять меча.

Нокс знал, что священники не должны носить оружие. «Но могу ли я по-прежнему называть себя священником? – подумал он. – Нет, клянусь кровью Христовой! Эта богопротивная церемония, через которую я прошел в своем невежестве, сделавшись священником, была ничтожной, и даже хуже. Я отрекаюсь от нее, услышав ясный призыв от Господа. Нет, я больше не католический священник».

Уишарт прочитал две проповеди в Хаддингтоне, в самой большой местной церкви. Лишь очень немногие пришли послушать его после тысяч людей, собиравшихся на его увещевания в других местах.

– Это граф Босуэлл, – представил его Уишарт немного позднее, когда они устроили небольшую вечернюю трапезу в доме Джона Кокберна в Ормистоне. – Он лорд этих земель. И, должно быть, он предупредил людей, чтобы они держались подальше от меня.

Уишарт тщательно жевал ломоть ржаного хлеба. Перед этим он благословил хлеб и поблагодарил Господа за пропитание. И теперь вкус хлеба изменился.

– Каков он из себя, этот граф Босуэлл?

Он посмотрел на людей, собравшихся за столом: Дуглас из Лонгниддри, Кокберн из Ормистона, лэрд[4] Бранстен и Джеймс Сэндилэндс из Кальдера. Уишарт плохо знал шотландских землевладельцев из Лотиана.

– Негодяй, – сказал Кокберн. – Человек, который предает всех. Его слово ничего не стоит. К тому же честолюбивый мерзавец, готовый продать свою душу или собственную мать, лишь бы возвыситься.

– Он уже продал свою жену, – заметил Бранстен. – Он только что развелся с ней, с прекрасной женщиной из рода Синклеров, потому что надеется втереться в доверие к королеве-матери.

– Он надеется попасть к ней в постель, – отрезал Кокберн. – Я имею в виду официально.

– Вы хотите сказать, он попытается жениться на французской королеве? – Уишарт был потрясен.

– Да. И он не отказался от своих намерений.

Джон Нокс задумался, стоит ли ему высказаться открыто. Он съел еще несколько ложек тушеной баранины, прежде чем заговорить.

– Моя семья давно знает Хепбернов. Наши предки дружили в течение нескольких поколений. Мы сражались под их знаменами на многих войнах. Они храбрые и обычно преданные люди. Этот «честный граф» – какой-то выродок, но мы не должны очернять остальную семью из-за родства с ним. Один из его замков находится лишь в нескольких километрах вниз по реке: замок Хэйлс на Тайне. Возможно, он сейчас там.

– Он… ревностный католик? – спросил Уишарт.

Нокс не удержался от смеха:

– Единственный алтарь, перед которым он молится, – это его зеркало.

Снаружи уже сгущались сумерки; ветер крепчал. Люди ощущали беспокойство, хотя пытались скрыть его. Как правило, находясь в обществе друг друга, они заглушали тревогу вином, но теперь они лишь переглядывались и ждали. Наконец Уишарт встал и сказал:

– Давайте почитаем Писание и помолимся.

Они собрались на другом конце небольшой комнаты, где в каменном камине слабо теплился огонь. Уишарт достал свою потрепанную Библию и привычным жестом раскрыл ее на выбранном месте. Он прочитал несколько стихов из восьмой главы Послания к Римлянам, а потом начал молитву.

Сразу же после окончания молитвы Дуглас сообщил ему, что должен вернуться в Лонгниддри сегодня вечером. Уишарт улыбнулся – он знал, что должно произойти, и понимал, что это к лучшему для всех. Он повернулся к Ноксу:

– В таком случае ты должен сопровождать своего господина.

– Нет, я должен остаться здесь и защищать вас! – горячо возразил Нокс. – Я буду биться, как Петр в Гефсиманском саду, и возрадуюсь, когда отсеку ухо слуге верховного жреца!

– Отдай мне меч, Джон, – сказал Уишарт.

Нокс неохотно, но покорно передал ему меч.

– Теперь вернитесь к вашим детям, и да благословит вас Бог. Одного человека достаточно для жертвы.

Позже, когда наступила глубокая ночь и большинство людей заснули, Уишарт продолжал сидеть и ждать. Кокберн расположился рядом с ним; с его стороны было бы невежливо лечь в постель и оставить гостя в одиночестве.

Как добрый хозяин, Кокберн подложил дров в камин и принес проповеднику подогретый эль. Но Уишарт как зачарованный по-прежнему смотрел на огонь.

– Бедная Шотландия, – наконец сказал он. – Ей предстоят трудные «роды», когда реформатская церковь выйдет на свет. Но только истинная вера может спасти ее.

– Шотландцы уже тысячу лет исповедают христианство.

– Но, очевидно, оно не может поддержать их. Посмотрите на Шотландию! Она почти утратила независимость. Англичане бьют ее снаружи, а французы подтачивают изнутри. Королева-мать и ее союзник кардинал Битон назначили французов на все видные посты. А маленькой королеве всего лишь четыре года, и она просто марионетка в чужих руках.

Кокберн плотнее запахнулся в одеяло.

– Я не понимаю, как реформатская вера может что-то изменить.

– Она дает людям надежду и веру в то, что они избраны Богом. Когда человек чувствует это, он не может быть ничьим рабом – ни англичан, ни французов, ни даже королевы. Шотландцы восстанут и сами будут определять свою судьбу.

В дверь громко постучали. Кокберн вздрогнул, но Уишарт невозмутимо продолжал смотреть на огонь в камине. Кокберн подошел к двери, приоткрыл ее и обнаружил, что смотрит в лицо самого Босуэлла по прозвищу «честный граф».

– Ага, вот и Уишарт, – произнес граф, кивнув хозяину. – Какая приятная встреча, сэр!

За спиной графа Кокберн увидел большую группу мужчин, даже не пытавшихся соблюдать тишину. Среди них был также юноша, точнее, даже подросток.

– Вы должны сдаться, – сказал граф. – Пойдемте со мной.

Когда Уишарт встал, граф добавил:

– Вам некуда бежать. Дом окружен, и сам кардинал Битон находится лишь в километре отсюда, в Эльфинстонской башне с ротой солдат. Но я обещаю, что лично буду охранять вас и не отдам в руки кардиналу.

Он покосился в ту сторону, где стоял подросток, пытавшийся заглянуть в комнату.

– Это мой сын Джеймс. Ему всего одиннадцать, но он хочет собственными глазами увидеть прославленного Уишарта. Итак, сэр, готовы ли вы по доброй воле пойти вместе со мной?

Уишарт бросил на него долгий и печальный взгляд. Потом посмотрел на мальчика, пожиравшего его глазами.

– Я польщен, что ты захотел увидеть меня, – сказал он и повернулся к графу: – Могу ли я заручиться вашим честным словом, что вы не отдадите меня кардиналу?

– Слово чести, – заверил граф.

Граф отвез Уишарта в замок Хэйлс, а на следующий день выдал его кардиналу Битону.

Кроткого проповедника осудили и приговорили к смерти. Он был задушен, а потом сожжен на глазах у кардинала, который наблюдал за процедурой из своего мягкого кресла на бастионе замка Сент-Эндрюс.

Душитель традиционно попросил прощения у своей жертвы; Уишарт наклонился и поцеловал его в щеку. Нокс, скрытый в толпе, наблюдал за кардиналом, который сидел неподвижно с легкой улыбкой на губах.

По изящному жесту кардинала распорядители казни подожгли вязанки хвороста возле безвольного тела Уишарта, привязанного веревками к столбу. Когда пламя занялось и разгорелось, они спрыгнули с помоста. Нокс видел, как вздымающиеся языки пламени лижут тело Уишарта; его фигура как будто дрожала и мерцала среди жарких испарений. Вскоре кожа почернела и отслоилась, глаза лопнули и вытекли, волосы и борода исчезли в огненном ореоле, похожем на нимб, как показалось его ученику. Затем порыв ветра принес острый отвратительный запах – вонь горелой и опаленной человеческой плоти.

Нокс заметил, как кардинал поднес к лицу кружевной носовой платок. Но сам он набрал полные легкие дымного воздуха, в котором был развеян пепел его друга, как будто таким образом чтил его память. Теперь он услышал глас Господа.

Кардинал перекатился на спину и растянулся на шелковой простыне. Стояло чудесное майское утро, и в танцующих отражениях океанских волн на потолке его спальни он мог читать настроение моря. Оно было озорным и соблазнительным, как и его любовница Мэрион Огилви, которая спала рядом с ним, разметав свои темные волосы по подушкам, словно облака забвения. Забвение – вот чего он искал вместе с нею прошлой ночью. Но сегодня утром он вернулся в мир людей и более не испытывал в этом нужды.

Стук в дверь встревожил его. Сколько сейчас времени? Судя по расположению солнца, было еще довольно рано. Мог ли он проспать?

– Одну минуту, – сказал он и потянулся за шелковым халатом.

Мэрион что-то пробормотала, зашевелилась и открыла глаза. Кардинал встал с постели и подошел к двери, в которую продолжали стучать.

– Я прекрасно слышу! – предупредил он. Кто бы это ни был, он вел себя грубо и неуважительно.

Кардинал приоткрыл дверь и столкнулся лицом к лицу с толпой работников, но они почему-то были вооружены кинжалами. Скорее, это были переодетые убийцы. Они бросились вперед. Кардинал попытался захлопнуть дверь, но они распахнули ее и ворвались внутрь. Мэрион завизжала, когда один из них схватил кардинала за горло, а другой занес над ним кинжал.

– Покайся в своей порочной жизни! – прошипел мужчина с кинжалом. – Бог прислал нас покарать тебя, и я клянусь, что ни ненависть к твоей грязной персоне, ни жажда завладеть твоим богатством, ни страх перед гонениями не движет моей рукой. Я делаю это лишь потому, что ты всегда был врагом Господа Иисуса и его истинного Евангелия!

– Я священник! – закричал кардинал. – Вы не можете убить священника!

Кинжалы вонзились в его мягкое белое тело, не защищенное ничем, кроме тонкого шелкового халата.

– Покайся в убийстве Джорджа Уишарта! – Это были последние слова, которые он услышал.

Солнце находилось лишь на полпути к зениту, когда люди, собравшиеся перед замком Сент-Эндрюс, увидели поразительное зрелище: голый кардинал, которому в рот затолкали его же отрубленные гениталии, был подвешен за руку и ногу на том самом месте, откуда он наблюдал за сожжением Уишарта два месяца назад.

В теплых лучах майского солнца Мария и две ее спутницы – Мэри Ливингстон и Мэри Флеминг – ждали, когда конюхи выведут оседланных пони. Сегодня они собирались прокатиться по живописному парку у стен замка Стирлинг, который назывался Королевский холм. В парке были разбиты ровные террасы геометрической формы, засаженные декоративным кустарником, шиповником и плодовыми деревьями, благодаря чему они напоминали рукотворную гору. У его подножия тянулась хорошая тропа для верховых прогулок, и королевские садовники, которые подстригали кусты и удобряли почву, не возражали против нее, так как еще не приступили к работе.

Мария решила устроить скачки. Она любила ездить верхом, причем быстро – сливаясь с миниатюрной лошадкой с Шетландских островов, она чувствовала себя как птица в полете. Ей слишком редко выпадала возможность скакать так быстро, как она хотела, особенно на ее любимом пони Юноне. Иногда ей разрешали выводить Юнону за стены замка вместе с соколом Раффлзом, когда ее мать и кардинал отправлялись на охоту. Мария всегда любила эти лесные прогулки.

Дата добавления: 2015-08-28