Думается, без серьезной АПТ, естественно, умело соединенной с иными, тоже «ведущими», психотерапевтическими воздействиями (рациональная психотерапия, групповая, аналитическая, терапия творчеством и т. д.), сегодня невозможно квалифицированно помочь астеническим (астенопо-добным), психастеническим (психастеноподобным) и другим дефензивным (с переживанием своей неполноценности, робким, вялым) пациентам — и, прежде всего, эндогенно-процессуальным. Даже без специальных лечебных занятий трудом, физкультурой-ритмикой мы требуем от них непременной деятельности: по возможности притворяться в своей апатической субдепрессии здоровым, вытащить себя из постели в положенный час, пусть натужно, но улыбнуться, пусть натужно, кивнуть себе в зеркало, беспощадно отвести себя на работу, там постараться, хоть механически, но вежливо общаться с сослуживцами и сделать то, что необходимо по службе сделать, надеясь в глубине своей, что «засквозят», откроются, наконец, благодаря всем этим механическим усилиям, живой интерес, любопытство, любовь к делам, к людям, к природе. Действовать, действовать, пока не размышляя — зачем это. Выполнять составленное расписание дня, недели, месяца. Пусть машинально, но все же пытаться смотреть фильм, читать книгу, записывать хотя бы о бытовых мелочах, которые сегодня произошли (кого встретил, кто что сказал), и тогда незаметно затеплится, станет разгораться душа.
Клинико-лнллитичЕСкля терапия (КАТ) — важный раздел, метод клинической психотерапии. Это не психоанализ в узком, истинном смысле. Любая подлинная психоаналитическая ориентация есть система не реалистическая, не естественнонаучная, а аутистически-символическая. т. е. выстраивается она не из клинического опыта, не из экспериментов, а из аутистической, самособойной работы чистой мысли, толкующей так или иначе символически переживания человека. Психоаналитические ориентации противоречат друг другу, таким образом, лишь своими умозрительными содержаниями, а это обусловлено прежде всего разнообразием аутистических стилей, нередко даже враждебно исключающих друг друга (пансексуалистически-фрейдовское содержание-стиль, адлеровское — с конфликтом стремления к власти и чувства неполноценности, и т. д.). Клинический анализ, в отличие от психоанализа, есть, т. о., анализ душевных переживаний, построенный на реалистической, естественнонаучной работе мысли. От рациональной психотерапии терапия аналитическая отличается более или менее подробным разбором, рассмотрением, анализом работы бессознательного в душе пациента. Существо аналитической терапии вообще — и есть выяснение вместе с пациентом смысла его душевных переживаний с целью помочь ему обрести этот смысл, осознать происхождение тягостного (прежде всего неопределенностью, аморфностью) эмоционального напряжения, дабы смягчиться, осознанно отреагировать, излечиться осознанием, определенностью. Анализировать же, выяснять смысл происков бессознательного возможно (в соответствии с особенностями душевного склада аналитика, его школы) — и психоаналитически (аутистически-сим-волическое толкование высказываний, ассоциаций, сновидений и т. д. в духе той или иной психоаналитической ориентации), и клинически (т. е. реалистически, исходя из особенностей клиники, личностной почвы, лежащих в основе конституционально предопределенных структур душевной защиты). Некоторые широко и живо мыслящие клиницисты-классики (современники 3. Фрейда) не отвергали психоанализ именно потому, что понимали, знали возможность его клинического преломления (Э. Блейлер, 1911, Э. Кречмер, 1922). Как именно, какими способами, в системе каких аутистических символов или клинико-реалис-тическим толкованием вскрываются-осознаются бессознательные переживания пациента — зависит от склада, мироощущения психотерапевта и пациента. Наряду с аути-стически-символическими аналитическими толкованиями (Фрейд, Юнг, Адлер, Фромм, Лакан) существует и ана-литико-реалистическое, клинико-психотерапевтическое толкование (Э. Блейлер, Э. Кречмер, Ю.В. Каннабих, С. И. Консторум). Так, если психотерапевт, фрейдовски убежденный в том, что болезненная робость, застенчивость, тревожная напряженность, с ними связанная, всегда обусловлены Эдиповыми механизмами (сексуальное тяготение ребенка к матери с ненавистью и страхом к отцу-соперни-
ку), нацеленно ищет эти механизмы в детских отношениях своего пациента с родителями, — это есть обычный пример умозрительно-психоаналитического толкования. Клинический психотерапевт, вживаясь, проникая в личностные, клинические особенности своего робкого, застенчивого пациента, осмысливает его как, например, конституционального психастенического психопата с реалистическим (не аутистическим) мышлением. С помощью изучения (пациентом) типологической литературы, врачебными разъяснениями (индивидуальными и в группе творческого самовыражения, где другие психастеники и представители иных характеров наглядно обнаруживают свои особенности в разнообразном творчестве) возможно помочь пациенту понять эти его особенности, трудности, общественно-полезную силу слабостей (показав, как похоже все это трудное характерологическое на известные трудности великих психастеников — Дарвина, Чехова, Павлова). Возможно помочь понять иные характеры, поступки и свои отношения с близкими, сослуживцами как людьми иного склада, с иными интересами и ценностями, которые следует научиться уважать (если в них нет безнравственности). И тогда пациент «прозревает» в этом своем новом осознании мира и себя самого, смягчается определенностью и вдохновляется на творческие дела. Это и есть типичный пример клинико-аналитической терапии. То же самое — в случаях невротических, когда психотерапевт помогает пациенту осознать, что тот защитно-бессознательно «залез» в «клетку» определенного невроза от конфликтных трудностей жизни, с которыми не смог справиться рассудочно-зрело по причине своей душевной незрелости. Но и здесь толкование идет не от какой-либо психоаналитической, экзистенциальной, замкнутой в себе самой ориентации, а от проникновения в клинические закономерности душевной (в данном случае невротической) защиты, от конституциональной склонности человека реагировать в определенной конфликтной ситуации либо астенически-невротически, либо фобически, либо истеро-невротически. Пациентам-невротикам с символически-аутистическими особенностями мышления, чувствования, психогенного реагирования нередко остается объяснять случившееся с ними в том же, отвечающем их особенностям символически-аути-стическом духе, но и это психоаналитическое объяснение, в отличие от психоанализа, идет не от психоаналитической ориентации, а от самой клиники. Например, на истерических невротиков с аутистическим складом личности в плане разрешения конфликта действуют сплошь и рядом лишь соответствующие их складу аутистически-символические мифологические объяснения, поскольку эти невротики мыслят-чувствуют аутистически, поскольку у них символические сновидения (в отличие от реалистических сновидений циклоидов) и т. п. (Каравирт К., 1980). Если психотерапевт в такого рода объяснениях не силен, не ловок, не может заразить пациента своей аутистической искренностью, верой, то остается направить пациента к психоаналитику.
Итак, КАТ, в отличие от психоанализа, анализирует, толкует бессознательные переживания клинико-реалистиче-ски, сообразно личностной почве, выясняя смысл этих переживаний в клинической беседе, с помощью метода свободных ассоциаций, ассоциативного эксперимента, клинического толкования сновидений и т. д.
2.3. О защитно-психологической структуре гипноза
(1979) 28>
Конкретные индивидуальные особенности психологической защиты данного человека отчетливо видятся в душевных его свойствах, реакциях — и в бодрствовании, и в гипнозе. Так, защитно-психологические механизмы человека, склонного к истерическому реагированию, позволяют ему, суживаясь сознанием (иногда до сомнамбулизма), истерически двойственно относиться к психотравмирующей ситуации, заслонять беду, потерю игрой (например, лаская куклу и называя ее именем пропавшего ребенка), отвлекаясь от неприятности или горя в истерический припадок, ступор, кашель и т. п. Защитно-психологический момент психастенического человека — деперсонализационный механизм, позволяющий в травмирующей обстановке осмысливать события с ощущением собственного эмоционального онемения, невозможности остро переживать. Эти же индивидуальные защитно-приспособительные механизмы оживляются в человеке при его гипнотизации (Рожнов, Бурно М., 1976).
Особенность структуры истерического гипноза — сужен-ность сознания вплоть до глубокого сомнамбулизма, а психастенического гипноза — деперсонализационное душевное онемение при достаточно ясном осмыслении происходящего. В этом смысле вызволенные гипнотизацией индивидуальные гипнотические состояния-структуры целебны, защитны сами по себе, независимо от гипнотического лечебного внушения.
Многие больные вялотекущим шизофреническим процессом обнаруживают при гипнотизации расщепленный сомнамбулизм, в котором деперсонализация причудливо переплетается с сужением сознания (Бурно М., 1978).
Гипнотически-сомнамбулическая картина примитивных дебильных пациентов обычно отличается психологической бедностью, порой просто ступором с открытыми глазами и потерей ресничного рефлекса (как и острые психогенные реакции в этих случаях).
У больных алкоголизмом по мере нарастания деградации личности разрушается и защитная структура гипноза, приближаясь к картине естественного сна. Пациент с психоорганической деградацией (алкогольной, сосудистой, травматической) под гипнотическим внушением обычно засыпает естественным сном с храпом. Рапорт здесь неустойчив, рыхл, и приходится постоянно поддерживать, «очерчивать» его соответствующими внушениями.
Наш клинический материал подобного рода насчитывает более 200 случаев. По мере огрубения личности, например ювенильного алкоголика, его поначалу выразительно-живой, сложный сомнамбулизм терял свои краски, образы, возможность ярко переживать внушенные галлюцинации, дезориентироваться под внушением врача. Сомнамбулизм здесь опустошался вместе с личностью вследствие разрушения сложных защитно-психологических структур.
2.4. Об одной из форм эндогенно-процессуального гипнотического сомнамбулизма (1978) 25)
И.С. Сумбаев (1946, с. 15) отметил, что гипноз у шизофреников, «как правило, протекает атипично, и развивающиеся в связи с процессом гипнотизации изменения в состоянии больных не всегда легко отличить от сноподобных или кататоноподобных явлений». Например, одна больная спонтанно входила в гипноз и выходила из него, временами в гипнозе почти не подчинялась внушениям или реагировала противоположно содержанию внушения.
Шизофренический гипноз и по нашим наблюдениям (70 случаев) всегда атипичен. Он может быть сомнамбулическим и несомнамбулическим, однако здесь сосредоточимся лишь на особенностях одной из форм шизофренического сомнамбулизма, которую можно назвать «выхолощенным сомнамбулизмом» (18 случаев). Все эти пациенты страдают вялотекущим шизофреническим процессом с сенестопатиче-ски-ипохондрической безбредовой, субдепрессивной симптоматикой на первом плане. Здесь на фоне апатической субдепрессии или беспредметного внутреннего беспокойства с невозможностью сосредоточиться, с острой неуверенностью в себе, «глупым» волнением перед обычным разговором отмечаются тягостные ощущения: например, распирающие головные боли с давлением изнутри на уши, ощущения жжения и необычной стянутости круглых кусочков кожи головы («поверхностные спазмы»), неприятные ощущения тяжелой скованности, напряженности в голове, сдавленности в груди, затруднения дыхания с ощущением, будто «перекрываются дыхательные пути», состояния мыслительной рассосредоточенности, ощущения будто бы включения какого-то «реле в голове» с мгновенным вздрагиванием и легким звоном где-то по поверхности головы. Указанная симптоматика отличается известной подвижностью в зависимости, например, от событий, ситуации, несмотря на явную, хоть и медленную прогредиентность: например, «голова из цепко мыслящей раньше с годами делается все мякинистее», «неприятные ощущения все гуще», «покидает постепенно энергия» и т. д. В личности пациентов звучит мягкая растворенность истероподобности в психастенопо-добности. Сравнительная личностная сохранность здесь объясняется, видимо, и тем, что заболевание манифестирует после 30 лет. Все эти расстройства смягчаются на часы и дни и часто уходят вовсе под влиянием гипнотического внушения. «Буквально ощущаешь какую-то перестройку под черепной коробкой, — описывает больная М. свое гипнотическое состояние. —- Будто что-то там расползается или растекается, остается только легкое, светлое, приятное и исчезает тяжелое, давящее, гнетущее, болящее. Чувствую себя прекрасно, не ощущаю ни одной клеточки своего тела: везде мир и покой, только сознание, сосредоточенное на голосе врача, работает предельно четко — хорошо впитываются, впечатываются в как бы открывшийся мозг внушения врача. Чувствую, что лицо мое светлеет, разглаживаются морщинки, где-то внутри улыбаюсь. Состояние величайшего блаженства. В случае внутреннего беспокойства и нарастающего кома неприятных ощущений таблетка седуксена, как тормоз, действует, пожалуй, сильнее, чем гипнотический сеанс, но сеанс дает более сильную общую раскованность, свободу, сильнее влияет на тонус. При систематических сеансах гипноза общая тенденция к улучшению состояния, несомненно, имеется».
Классический сомнамбулизм, возникающий обычно на здорово-ювенильной или истерической почве, есть, в сущности, суженное (функционально-сумеречное) помрачение сознания с последующей спонтанной или внушенной амнезией. В классическом сомнамбулизме всегда возможно внушать галлюцинаторные образы и отрицательные галлюцина-
ции, создать избирательный рапорт, дезориентировать сомнамбула, «закрывая» от него реальность внушенными галлюцинациями, «превращать» пациента в старика или мальчика.
В случае же «выхолощенного» шизофренического сомнамбулизма не удается внушить анестезию, какие бы то ни было галлюцинации, амнезию. Это сомнамбулизм с довольно четко работающей мыслью, способностью ориентироваться, рассматривать и анализировать свое необычное состояние «изнутри», запоминать детали. Почему же тогда этот «сомнамбулизм без сомнамбулизма» есть сомнамбулизм? Потому что снохождение налицо и сознание все-таки сужено, хотя и выхолощенно сужено: больной «видит» довольно отчетливо, каконо сужено. Потому что с открытыми, смотрящими внутрь, истинно сомнамбулическими глазами, с исчезнувшими ресничным и роговичным рефлексами пациент легко поддается внушению движений, выказывает каталепсию и почти полный паралич воли. Взор обращен «в никуда», не хочется «передвигать угол зрения», «глаза ничего не рассматривают»; «то, что вижу, головой не обрабатывается», полная пассивность и безынициативность, неспособность «думать из себя», если не задают вопросов; невозможно огорчиться, рассердиться или живо повеселиться, инерционность, потребность безмятежного покоя лежа или стоя, «так бы и стояла оставленная», «внушение как-то глубоко объемно входит во все части тела». И все же при этом «подпорчен» истеро-приспособительный смысл истинного сомнамбулизма —- уйти художественно-красочными средствами бессознательного реагирования (в трудной ситуации или при гипнотизации) в мир образов, который восполнит реальные неудачи, охранительно «выключит» из действительности, как видим это в случаях истерии. Здесь нет красочно-живого аффекта вообще, а потому нет и возможности истеро-аффективного сужения сознания с ярким фантазированием и галлюцинированием. Мы, несомненно, имеем здесь шизофренически расщепленный истерический механизм, а именно, как писал об этом А.Н. Бунеев (1937), «всплывание истерического на поверхность сознания и как бы разоблачение этого истерического самим больным», при котором, например, шизофреник анализирует свое собственное псевдодементное поведение.
Приведем подробное описание собственного гипнотического состояния все той же пациенткой М., 42 лет (инженер-энергетик).
«Удивительно быстро наступает состояние успокоения, дыхание входит в ритм почти с первых же Ваших слов. Расслабляюсь быстро, не успеваю уловить ни ощущения тяжести, ни тепла, а как-то сразу погружаюсь в знакомое состояние гипнотического сна. Неведомая сила притягивает руки к кушетке, голова приросла к подушке, прекрасно "зашивается" рот под Вашими словами. По Вашей команде открываю глаза — в первые мгновения легкий туман перед глазами, потом вижу отчетливо, как наяву, потолок, плафоны. Касаетесь рукой моих ресниц, ватой поглаживаете глаза, но не моргаю, не хочется, глаза на это не реагируют. Взгляд остановившийся. Вижу почти так же, как наяву, только это, пожалуй, взгляд в никуда. Затем по Вашей команде сажусь. Глаза сделали легкое движение в сторону и остановились на Вас. Больше двигать ничем не хочется. Если б не отвлекали меня вопросами, то вот так могла бы сидеть, наверно, долго, ничего не видя, так как окружающее, то, на что направлен взгляд, как будто не фиксируется в мозгу, потому что мозг как бы разленился, ничего не хочет воспринимать, голове так приятно сейчас в состоянии безду-мия, свободы от мыслей. Просите меня вспомнить о чем-либо, например, что-то неприятное. Не получается. Не удается втиснуть в голову ни одной мысли, от которых обычно трудно отделаться. Даете команду: "Правая рука поднимается сама, помимо Вашей воли". И рука поднимается, вначале дискретно, а затем кажется, более плавно. По Вашему указанию пытаюсь противодействовать подъему, стараюсь опустить ее вниз. Не получается! Какая-то упругая сила давит на руку снизу, и никак невозможно ее опустить, она по-прежнему поднимается вверх. Затем начинаете со мной разговаривать. Сознание работает четко. Понимаю все, что спрашиваете, мои губы и язык мне послушны, отвечаю свободно. Отчетливо, как наяву, вижу Вас, остальное вокруг будто слегка затуманено. Мне кажется, это оттого, что в гипнотическом сне взгляд неподвижен, угол зрения поэтому очень ограничен и все, что находится вне этого угла зрения, как-то стерто.
Вы спрашиваете, сплю я сейчас или бодрствую. Отвечаю, что сплю.
— Почему?
— Потому что без Вашей команды не могу ничего сделать. (В действительности я во власти оцепенения.)
Вы произносите какие-то слова — и руки, и ноги мои свободны, ничто не сковывает их. Спрашиваете:
— А теперь спите?
— Кажется, теперь не сплю (ощущаю, что все тело подчинено мне).
—Почему Вы так думаете?
—Потому что могу встать и уйти.
—
— Попробуйте!
Оживляюсь и пытаюсь опустить ноги с кушетки. Ноги застыли в каком-то промежуточном положении, не могу сдвинуть их с места. Спрашиваете, что я вижу. Вижу гипно-тарий. Все окружающее воспринимается довольно отчетливо, но взгляд стремится остановиться в одном положении и потом нет сил и желания его переместить. Взгляд такой же ленивый и инертный, как все мое тело. Пространство, охватываемое взглядом, более ограничено, чем наяву. Вас вижу как в тумане, нечетко — Вы теперь вне этого угла зрения. Внушение голубого неба и облака в нем не действует — вижу потолок. Внушаете запах скошенной травы, запах розы — ощущаю запах свежести, внушение прохладного ветерка дает уловимое ощущение прохлады. Внушаете, что вижу розы, просите взять их. Роз не вижу, взять нечего*. Заставляете попытаться увидеть на Вашей ладони кусок мела. Смотрю внимательно, пытаюсь представить мел, но не получается. Потом Вы захотели, чтобы для меня исчез большой черный портфель, стоящий у ножки стола. Смотрю, смотрю на него, а он не исчезает.
Ваше внушение в конце сеанса — забыть все, что было в лечебном сне, — не очень подействовало. Было лишь ощущение легкой обволакивающей пелены в голове, пытавшейся стереть происходившее».
В.Е. Рожнов (1973) полагает, что сомнамбулический гипноз в силу известного упрощения, аналитического разложения сложных психофизиологических актов создает особенно выгодные условия для исследования бессознательного. Шизофренический сомнамбулизм, несущий в своей структуре патологическую «поломку», думается, может дать в изучении бессознательного нечто свое, существенное, связанное с «поломкой». Ведь, чтобы лучше изучить нормальную работу часов и поразмыслить о времени вообще, надо вникнуть в работу испорченных часов. И точно так же работа здорового сердца понятнее через работу больного сердца.
* Примечательно, что пациентка подарила впоследствии своему врачу «розы, которые при всем желании так и не увидела в гипнотическом сне». |
Гипнотическое внушение при лечении многих случаев неврозоподобной шизофрении, как показывает наш более чем десятилетний опыт, действует основательно, но применять его должно вкупе с медикаментозной и разъяснительно-активирующей терапией. Существо гипнотического лечебного воздействия в описанных случаях, как и всюду, состоит в оживлении, усилении работы механизмов собственной, индивидуальной психологической защиты. Больные отмечают, что в гипнотическом состоянии чувствуют себя совершенно здоровыми, способны не думать о своих тягостных ощущениях* — будто возрождается прежнее, здоровое реагирование. После гипнотических сеансов время от времени «само собой включается состояние приятной уравновешенности», подобное гипнотическому.
В диагностически трудных случаях гипнотическое состояние шизофреника атипичностью своей может работать диагностически, если внимательно рассматривать в каждом таком случае структуру гипноза. В неврозоподобной шизофрении нередко психастеноподобное сплетается с истеропо-добным. И то, и другое гротескно звучит в гипнотической картине: истероподобное — сомнамбулической (хотя и выхолощенной) суженностью сознания, психастеноподобное — деперсонализационным онемением души с ясностью мысли; сплетение же того и другого дает «выхолощенный сомнамбулизм».
2.5. О формах гипнотического сомнамбулизма сообразно клинической почве (1980)** 30)
Гипноз несет в себе разбуженный гипнотизацией индивидуальный защитный механизм, соответствующий варианту характера и психопатологического расстройства. Так, больные истерическим неврозом в силу вытеснительно-су-живающих свойств своей защиты впадают при гипнотизации в сомнамбулизм (если вообще погружаются в гипноз), а психастеническая психопатия с ее защитными особенностями в виде душевного онемения при ясности мысли обусловливает деперсонализационную структуру гипноза.
* «Блаженная пустота мыслей в голове», неспособность фиксироваться на ощущениях, душевное онемение, несомненно, несут в себе приспособительную работу организма. ** В соавторстве с К.А. Каравиртом. |
Во времена Шарко и Жане исследователи уже говорили о диагностической пользе гипноза, хотя бы лишь в плане отграничения функционального от органического и подозрения на истерию в случае глубокого сомнабулизма с галлюцинациями (Молль, 1909). П.Жане (1911, с. 219) отметил, что «чистый» гипнотический сомнамбулизм с «последовательной амнезией» встречается чаще всего у «бесспорных истериков, страдавших уже раньше сомнамбулизмом в какой-нибудь форме или имевших другие симптомы этого невроза и представляющих характерное для истерии душевное состояние» и никогда не возникает у «эпилептиков, психастеников, терзаемых болезнью сомнений, помешанных с систематическим бредом и прочих».
В 1946 г. появилась известная книга И.С. Сумбаева, в которой сопоставлялись механизмы фармакологического и гипнотического воздействия на больных истерией, эпидемическим энцефалитом с онейроидным синдромом, больных циклофренией и шизофренией. Отмечаются особенности гипнотической картины в каждом случае, обусловленные, как полагает автор, определенными экзогенными и эндогенными факторами.
Интересны и работы о дифференциальной диагностике негипнотического, спонтанного сомнамбулизма, поскольку очевидно, что по крайней мере в функциональных случаях гипнотический сомнамбулизм есть психогенно спровоцированная гипнотизацией индивидуальная сомнамбулическая реакция*. Х.А. Изаксон (1975), отмечая особенности сомнамбулической картины у больных истерическим неврозом (8 случаев), указывает на «стереотипность действий во время снохождения», «некоторую нарочитость действий» (например, пациент с мяуканьем лез на подоконник) и упорные заверения больных о том, что они ничего не помнят о случившемся снохождении, даже если их будили в сомнамбулизме. Больные неврастенией (3 случая) не выказывали в сомнамбулизме стереотипности и нарочитости действия, обычно «что-то бормотали, а затем как будто кого-то искали или с кем-то разговаривали и ложились спать». Когда их будили в снохождении, они смущались, и утром помнили об этом. Указанные кратко описанные случаи неврастенического сомнамбулизма, как и психастенического сомнамбулизма Ф. Раймонда (1900)**, думается, нуждаются в более тщательной дифференциальной диагностике и в сомнамбулическом, и в личностно-нозологиче-ском аспектах.
* Э. Циглер и X. Рамбах считают, что сомнамбулизм может быть остро психогенно спровоцирован даже у больного эпилепсией. ** Раймонд описывал «психастеническое бегство» наряду с истерическим и эпилептическим. |
В настоящей работе делается попытка клинически отметить особенности гипнотической сомнамбулической картины у больных с истероневротическими и истероподобными (шизофреническими) проявлениями. Особенности указанных проявлений и особенности гипнотического сомнамбулизма отчетливо сообразуются с личностной почвой, послужившей основным дифференциально-диагаостическим критерием в разделении больных на группы.
Наш клинический материал — 159 случаев (24 мужчин, 135 женщин) в возрасте от 19 до 58 лет.
Лекарственная терапия, которая могла бы влиять на картину гипноза, пациентам в период исследования не назначалась.
1-я группа: классический гипнотический сомнамбулизм (42 случая: 40 женщин, 2 мужчин). Обнаружился при гипнотизации больных с истерическим неврозом на ювениль-но-неустойчивойличностной почве. Живая красочность, выразительность истероневротических реакций ювениль-но-неустойчивой характерологической почвы перекликаются с живым характером классической сомнамбулической картины. Помраченное, суженное сознание легко наполняется внушенными галлюцинациями, которые сомнамбул отождествляет с действительностью (например, гладит галлюцинаторного котенка, как настоящего, нежно усадив на колени)*. Легко вызвать внушением избирательный рапорт, отрицательные галлюцинации (сомнамбул, например, даже специально вглядываясь, не отдает себе отчета в том, что видит реальный предмет, когда внушаем ему, что там нет ничего). Можно внушением «ввести» сомнамбула в любой возраст человеческой жизни с мимическими, пантомимическими, голосовыми, почерковыми и другими особенностями этого возраста, с тем выразительным моментом неосознанной игры, который Х.А. Изаксон упомянул как «некоторую нарочитость действий». Постгипнотическая амнезия, внушенные движения и вегетативные реакции, постгипнотические внушения — все это обычные вещи при данном истерически-диссоциированном душевном состоянии.
* Возможность внушением глубоко, достаточно стойко дезориентировать сомнамбул в месте, времени, окружающем, собственной личности, несомненно, обусловлена в большой мере высокой внушаемостью при живых, чувственных красках психики, участвующих в создании яркого сомнамбулического мира, конкурирующего с реальным. |
Здесь же следует сказать о пациентах (13 случаев, все женщины) с истерическим неврозом на инфантильно-неустойчивой почве, которых мы, как ни старались, не смогли загипнотизировать. Мы вынуждены отличать инфантилизм от ювенилизма, поскольку встретились с пациентами, к которым по существу их характера подходит именно выражение «задержанное детство», а не «задержанная юность». Ис-тероневротические реакции отличаются здесь характерной детской элементарностью, стойкой моносимптомностью, соматовегетативной неустойчивостью (в 9 случаях истерическое нарушение мочеиспускания). Здесь нет свойственной и здоровым юношам (в связи с их непсихопатически мягким «дисгармоническим инфантилизмом», Сухарева, 1959, с. 212) юношеской грубоватой раздражительности и гиперсексуальности. Напротив, у всех пациенток этой группы обнаружена стойкая фригидность, неподдающаяся лечению, видимо, по причине выраженной соматически-сексуальной незрелости. Тут вообще характерны выразительные черты физического инфантилизма в виде хрупкости, грацильности телосложения и моторной детской живости. Трудности гипнотизации в этих случаях отчасти обусловлены, видимо, тем же, чем и у ребенка до 7 лет: невозможностью сосредоточиться на словах внушения, что необходимо для погружения в гипноз. Молль (1909, с. 49) удачно заметил по этому поводу: «Дело в том, что хотя дети вообще легко подчиняются чужому авторитету, но мысли у них еще слишком бродят для того, чтобы у ребенка мог сложиться определенный образ гипноза».
2-я группа: чувственно-пустой гипнотический сомнамбулизм (46 случаев: 42 женщины и 4 мужчин). Наблюдался у пациентов с истерическим неврозом на примитивной почве. Примитивность, бедность психики обусловили здесь бедность красок, чувственную пустоту сомнамбулизма. При каталепсии (даже «забыла, где руки»), открытых глазах сомнамбулы с тугоподвижным, отсутствующим взором, при снохождениях, когда «все слышу, а лицо заспатое», при отсутствии или выраженном ослаблении ресничного, рого-вичного рефлексов и защитных движений, например вздрагивания в испуге при неожиданном размахивании рукой перед глазами, — при всем этом, в отличие от классического сомнамбулизма, здесь не удается внушить отчетливых галлюцинаторных образов. В лучшем случае пациенты говорят, например, о внушенном яблоке: «какая-то красновато-зеленоватая тень», вместо яйца на ладони: «что-то светлое», «откуда-то широкеньким пучком свет». Иногда сомнамбула видит внушенные ей березы, но «как на картине», «красок нет», «вижу деревья, но расплывчато», «как будто за окном». Обычно не удается вызвать и отрицательных галлюцинаций. Примечательно, что если при внушении галлюцинаций попросить закрыть в сомнамбулизме глаза, то те же образы с закрытыми глазами «видятся», как сообщают пациенты, гораздо яснее и ярче. Внушая галлюцинации с закрытыми глазами (осенний сад, яблоки и т. п.), удавалось даже иногда дезориентировать пациентов (например, пациент сообщал, что лежит на скамейке в саду и терялся, когда спрашивали, почему он тут, что делает). Но это, подчеркиваем, было только с закрытыми глазами.
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 42 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |