Верховная власть алан (I - X вв. ) 12 страница

Войны оставались и играли свою роль, как и соперничество вождей, но конечной целью того или иного был не грабеж, а расширение территории и увеличения населения вождества, т.е. создание большей основы для оптимизации производства, снабжения, распределения все большей части избыточного продукта. Важно отметить, что этот процесс шел не только за счет завоеваний. Сложное вождество, как новая структура складывалась постепенно, причем в ходе ее разрастания и усложнения протекал внутренний процесс изменения принципов управления, централизации.

Чтобы регулировать данные процессы в аланском обществе необходимо было заменить выработанную в эгалитарной общественной структуре систему политического лидерства на более сложную. Кроме того, для выполнения управленческих обязанностей нужны были не эпизодически, а регулярно функционирующие органы власти. В силу этого происходит необходимое увеличение должностной номенклатуры – опять таки строго иерархически организованной, с замещением высших должностей знатными и титулованными лицами, преимущественно родственниками правителя. Все это приводило к превращению центра отдельно взятого аланского протогосударства в сосредоточие непроизводительного потребления, к тому же еще и престижного, претендующего на изысканность, элитность, уникальность продуктов и изделий. Численный рост аристократии, рост ее претензий, развитие общественного разделения труда – все это вело к интенсификации потребностей, что давало стимул развитию различных ремесел, с последующим естественным увеличением потребления, приобретение редкостей, диковинок, т.е. рост престижного потребления [119, с. 162].

Показателен вещественный материал уже упоминавшегося Даргавского катакомбного могильника – золотые, серебряные, бронзовые, костяные, деревянные, кожаные, керамические и стеклянные изделия (часто импортные, а большей частью местного изготовления), который свидетельствует о высоком уровне ремесленного производства, о торгово-экономических связях раннесредневекового населения Даргавской котловины [147, с. 105].

Определенные параллели напрашиваются с данными из раннесредневекового катакомбного могильника у с. Верхний Садон (Северная Осетия). Погребальный обряд богат и разнообразен: поясная гарнитура геральдического стиля, фибулы шарнирной конструкции, зеркала, стеклянные и полихромные бусы, серьги, перстни, браслеты, туалетные принадлежности, детали конского снаряжения, оружие. Отдельно отмечается большое количество золотых и серебряных предметов [153, с. 88]. Близость к основным перевалам, а также наличие в могилах византийского импорта свидетельствует о включении Садона в систему торгового оборота средневековой Алании.

Интересные данные дают нам материалы археологического исследования уже упоминавшегося могильника VIII – IX вв. «Мощевая Балка». Благодаря сухости пещер в «Мощевой Балке» удивительно сохранились ткани, позволяющие восстановить покрой платья (из 363 находок треть составляют целые экземпляры). Удивителен и состав тканей. А.А. Иерусалимская, автор находок, по этому поводу пишет: «…Знаменитейшие в истории раннесредневекового искусства драгоценные ткани, немногие, из сохранившихся образцов которых украшают в Европе алтари богатых соборов или рамки самых почитаемых святых, или погребения лиц королевского достоинства – эти самые ткани мы находим в изобилии (и в очень разнообразном «ассортименте») в затерянных высоко в горах Северного Кавказа могильниках».

Прежде всего, в находках «Мощевой Балки» привлекает внимание великолепный мужской кафтан [90, c. 87]. Он сшит из иранского шелка, с внутренней стороны обшит каймой из шелковой согдийской ткани, под воротом спереди вставлен прямоугольник из византийского шелка со сценой охоты; галуны кафтана сделаны из узорной китайской саржи. Длиннополый кафтан, с боковыми разрезами внизу и отрезной в талии, застегивался справа налево в верхней части, оставаясь распахнутым внизу, т.е. был приспособлен к верховой езде. Кафтан явно принадлежал представителю местных социальных верхов; одежда простых людей резко отлична, она из домотканой холстины и покрыта заплатками [77, с. 259].

Одежда элитной части общества была яркой, узорчатой и роскошной. Это восточного типа халаты с каймой из узорчатого шелка и частично туники византийской формы, декорированные шелковыми орнаментами. Штаны, являющиеся типично кочевнической деталью одежды, заправлялись в мягкие сапоги, затянутые у щиколоток тонким ремешком с инкрустированными накладками и пряжками. Важным атрибутом мужского костюма был пояс, символизировавший социальный статус хозяина. Чем выше стоял последний, тем богаче был и пояс, разнообразнее его украшения.

В женских захоронениях наиболее частыми находками являются разнообразные украшения: бусы преимущественно импортного происхождения (хотя встречаются и местные); бронзовые браслеты, перстни цельнометаллические и со вставками из цветного стекла и камней, серьги многих типов. В богатых погребениях они бывают золотые и тонкой ювелирной работы. В качестве особо интересных примеров можно привести массивные золотые серьги в виде опрокинутой пирамидки и золотые калачиковидные подвесные цепочки, золотой цилиндрик и золотые бляшки из горного катакомбного могильника VII – IX вв. Камунта (Дигория) [77, с. 262]. Вероятно, их появление было связано с византийским импортом.

Продолжают широко бытовать дисковидные металлические зеркала, которые отливались из светлой высокооловянистой бронзы [148, с. 78 – 79]. Получают распространение маленькие бронзовые ложечки с отверстиями, видимо для каких-то туалетных целей.

В целом, оценивая материальную культуру аланского общества VIII – IX вв., необходимо отметить, что весьма выгодное географическое положение Алании на транзитных путях (первым из которых должен быть назван «Великий шелковый путь») между Черным и Каспийскими морями и близ передовых в культурном отношении стран Закавказья, Ирана и Византии способствовало не только приобщению к культурным достижениям, но и накоплению в стране значительных материальных ценностей, оседавших в руках социальной верхушки. Контролируя важные кавказские перевалы, связывающие южнорусские степи с Ираном и Византией, аланы получали огромные доходы от караванной торговли. Китайские и согдийские шелковые ткани и одежды, византийские монеты, сасанидские геммы, египетское стекло и прочие ценности оседали в руках аланской знати.

Материалы захоронений, иллюстрирующих предметы вооружения и конского снаряжения свидетельствуют о концентрации богатств в руках аланских князей и их дружин. В богатых аланских воинских погребениях этого периода встречаются изделия из золота, а многие воинские атрибуты – палаши, сабли, наборные пояса, конская упряжь и седла – очень часто бывают украшены серебряными или серебряными с позолотой элементами. Наборы снаряжения из погребений аланских дружинников до некоторой степени разняться уровнем пышности и богатства. Так, например, три конских убора из воинских погребений могильника Даргавс указывают на социальную неоднородность состава аланской дружины [43, с. 10 – 11]. Пышный комплекс катакомбы № 3 представлен седлом, украшенным серебряными элементами, великолепным убором конской упряжи: начельником, многочисленными бляхами и бляшками, выполненными из серебра с позолотой. В то же время как убор из конского погребения № 7 выполнен в основном из луженой меди, имитирующей по цвету серебряные изделия.

Анализ социально-экономического развития Алании VIII – IX вв. показывает, что в процессе оформления статуса верховного правителя одними из важнейших механизмов реализации власти, несомненно, явились такие факторы как контроль над ресурсами, редистрибуция (перераспределение функций), контроль над ремесленным производством, контроль над обменом и торговлей, наиболее полно характеризующих понятие вождества. Важность этих механизмов для усиления власти вождей подчеркивается многими авторами.

Данные источников, довольно скудно освещающих период истории алан VIII – IX вв., не позволяют нам в полной мере говорить о наличии в аланских протогосударствах-вождествах такого механизма усиления власти вождя как редистрибуция (перераспределенческие функции). Однако уровень социально-экономического развития общества, несомненно, должен был характеризоваться этим явлением. Редистрибуция могла использоваться: 1) для потребления на традиционных праздниках, что потенциально должно было способствовать повышению престижа щедрого вождя; 2) для персонального потребления вождя и его близких; 3) для затрат на обеспечения различных общественных работ и др. целей.

Надо отметить, что редистрибуция не способствовала концентрации богатств у элиты автоматически. Обогащение вождей и их окружения осуществлялось опосредованно, через увеличения престижа вождя путем организации разного рода массовых раздач. Генетически восходящие к престижной экономике, такие раздачи имели целью повысить социальный статус дающего [119, с. 161]. Общинники были вынуждены отвечать ответными подарками, превосходившими раздачи правителя по объему. Обретенная вождями возможность манипулировать общественным продуктом напрямую или косвенно приводила к тому, что они стали поощрять одних лиц и сдерживать других [163, с. 31]. Такая возможность приоткрывала или прикрывала общественную кормушку и была важным фактором усиления зависимости подданных.

Фольклорное отражение функций престижной экономики можно обнаружить в осетинском эпосе. Для виднейших Нартов устраивать щедрые и обильные пиры было делом чести. Как правило, такие застолья устраивали знатные военачальники Урызмаг, Сослан и Батрадз. Нарты и по прошествию нескольких лет благодарили Сослана за «большой пир». В голодный год Урызмаг с помощью запасов Шатаны пять дней угощал нартов [39, с. 171 – 173]. По одному из вариантов цикла, Урызмаг усомнился в целесообразности организации большого застолья для всех Нартов. Интересен ответ Шатаны: «С одной стороны хочет создать себе имя, а с другой – боится расходов» [30, Вып. 3, с. 4]. В ответе Шатаны выражена социальная роль престижной экономики. Вербовка многочисленных сторонников путем престижных раздач была одним из путей к лидерству [113, с. 90 – 91].

Обильные пиры и престижные раздачи устраивались из запасов, систематически пополняемых в набегах и походах. Письменные источники непременным условием участие воина в дележе считают степень его активности в бою. Геродот, в частности, писал: «Военные добычи у скифов таковы: скиф… головы всех убитых им в сражении относит к царю, потому принесший голову получает долю захваченной добычи, а не принесший не получает».

В то же время, далеко не все исследователи разделяют мнение о столь высокой значимости редистрибуции в вождествах. Даже в ранних государствах верховная власть нередко не была способной организовать полномасштабную редистрибутивную сеть. Для того чтобы перераспределительные механизмы все-таки функционировали, приходилось использовать различные изощренные способы контроля периферийных районов государства.

Наиболее ярким из них является так называемое полюдье – институт периодического объезда правителем подвластных территорий, в процессе которых он собирал с подданных дань, вершил суд и выполнял иные функции. Важной функцией государства становится также охрана складывающейся территории, на которую распространяется его власть. В связи с этой проблемой привлекает внимание фрагмент из работы Масуди «Луга золота и копи драгоценных камней»: Кроме аланской столицы «в этой стране находятся еще крепости и угодья, располагавшиеся вне этого города, куда царь время от времени переезжает» [2, с. 347]. В данном отрывке Ф.Х. Гутнов склонен видеть полюдье, своеобразный атрибут неразвитости феодальных отношений и государственного устройства [138, с. 25].

Как конкретно контроль над ресурсами мог увеличивать власть вождей? Во-первых, имеющиеся ресурсы вождь мог передавать в пользование, «дарить» своим подданным (так же как и произведенный прибавочный продукт), повышая тем самым свой престижно-социальный статус, а впоследствии улучшая и свое экономическое положение. Отдельные исследования указывают на возможность формирования господского двора и вотчины в среде аланской знати к концу I тысячелетия [137, с. 363 – 371]. В период формирования раннеклассового общества обогащение военной аристократии стало идти более быстрыми темпами, борьба вождей (князей) за единоличную власть и ее укрепление сопровождалось конфискацией имущества и земельных владений противников, зачастую представителей старой родоплеменной знати.

Такая практика получила широкое распространение в раннеклассовом обществе, а в феодальный период стала обычным явлением. Эту же практику, в дальнейшем, взяли на вооружение и монгольские ханы после завоевания равнинной Алании. Китайская хроника рассказывает о гибели аланского полководца Атачи, перешедшего на сторону монголов и отличавшегося во многих сражениях. «Хубилай, сожалея о его смерти, пожаловал Атачи 500 лан серебра и 3500 связок ассигнациями, а также 1539 дворов из числа усмиренных жителей» [12, с. 284 – 285].

Прямых данных о пожалованиях такого рода в более ранний период истории алан нет. Но это не означает, что их не было вовсе. Дружина как постоянный социальный слой существовала у алан издавна. С некоторыми оговорками можно провести аналогию между положением аланской военной знати и дружинниками Древней Руси. Вспомним, например, поход Ольги на древлян в 945 году. Она уничтожила практически всю верхушку нобилитета Древлянской земли. Значительную часть населения Ольга отдала «в работу» дружинникам, остальных оставила под дань. Выражение «отданы в работу» исследователи считают возможным трактовать как передачу людей вместе с землей и хозяйством в собственность и управления дружинникам Ольги для их содержания [106, с. 72].

Во-вторых, вождь имел право на лучшую долю ресурсов – самый плодородный кусок земли, самые тучные пастбища. Для их обработки знать могла привлекать простых людей под каким-либо благовидным предлогом (например, для подготовки к празднику с учетом особой общественной важности этого мероприятия) [163, с. 31]. Важно отметить, что земля и развитое земледельческое хозяйство, дававшее не только необходимый, но и прибавочный продукт, в равнинно-предгорных районах Алании стали той материальной основой, на которой сформировалось стратифицированное общество.

Несколько слов о возможном контроле аланской «верхушкой» природных ресурсов. Источники, освещающие историю Восточной Алании (страна Ихран) отмечают особое значение, которое придавалось хазарским каганатом этой части региона. Помимо всего, это обуславливалось наличием в стране Ихран рудников серебра, меди и золота (как утверждают некоторые списки «Дербенд-наме»). Эти рудники предание связывает с верховьями Терека, вероятно, подразумевая богатый полиметаллами район Садона [128, с. 22 – 23]. Прямым подтверждением сведениям источника являются материалы раннесредневекового катакомбного могильника близ с. Садон (VII – VIII вв.). Наличие в могилах большого количества серебряных предметов (местного происхождения) свидетельствует о разработках в раннем средневековье Садонских серебряно-свинцовых руд [153, с. 88]. Вероятнее всего доход от получения серебра шел на содержание хазарского войска, размещенного в Ихране, т.е. поступал в распоряжение наместника кагана, или же передавался в распоряжение правителю страны Ихран.

Последнее обстоятельство обращает на себя особое внимание. Появление независимого правителя в Ихране предание относит к глубокой древности. Согласно источнику, во время похода ал-Джарраха на Северный Кавказ в 722 – 723 гг. правитель Ихрана сыграл решающую роль в организации отпора арабам и некоторое время являлся фактическим наместником кагана в Предкавказье. После возрождения каганата его функции, видимо, были урезаны. Однако сообщение о том, что доходы от рудников поступают к аланскому «правителю», а также другое сообщение – о том, что именно он взимает «харадж» с местной иудейской общины, определенно указывают на сохранение «правителем» и, очевидно, местной аланской аристократической верхушкой, связанной с ним, высокого социального статуса и сюзеренных прав в отношении земель и населения страны даже при наличии на территории Ихрана хазарского наместника и войска [56, с. 21].

Как уже отмечалось выше, одним из факторов институализации власти в аланском обществе явился контроль над обменом и торговлей. Контролировать громадные территории иногда с полиэтничным населением даже при эффективной налоговой службе проще, контролируя транзитные пути международной торговли» [139, c. 89]. Этот «секрет» знали и ахемениды, и сасаниды, и Александр Македонский, и аланы, и хазары. Торговые магистрали Северного Кавказа, как неоднократно отмечалось в литературе, являлись важными звеньями ВШП. Эксплуатация крупнейших международных путей позволяла аланской верхушке быстро обогащаться – торговые пошлины (десятина) были важнейшей статьей доходов северокавказских «царей». Это, в конечном счете, вело к ускоренным (особенно в Западной Алании) темпам социально-экономического развития и форсировало становление феодальных отношений.

В руках владетелей перевалов и дорог оседали, в виде пошлины, даров, платы за проводников и коней предметы торговли. Археологические данные подтверждают эту мысль. К уже упоминавшемуся захоронению в Мощевой Балке, где сохранились образцы великолепных шелковых тканей из Китая, Согда, Ирана и Византии, переплет средневековой рукописи, можно добавить находки серебряного сасанидского кубка в Алагирском ущелье (Осетия), прибалтийской бронзовой пластины и янтарных бус в с. Лезгор (Осетия), отлитый в г. Басре в VII в. бронзовый орел в Джераховском ущелье (Ингушетия) [139, c. 89].

Начиная со второй половины I тысячелетия, аланы выступают не только как потребители на торговых магистралях, облагая пошлиной за проезд, но и становятся активными участниками караванной торговли. Применительно к VIII – IX вв. можно говорить о появлении в аланском обществе еще одной социальной прослойки – купечества, а также о существовании с этого времени широких внешнеторговых связей с северокавказскими обществами и государствами Закавказья и Восточной Европы. Так, византийский писатель Феофан в VIII в., рассказывая о приключениях протоспафария Льва Исавра на Кавказе, свидетельствует о том, что аланы соседят с авазгами и поэтому их «купцы то и дело отправляются к ним» [11, c. 82]. Неизвестно, чем, кроме продуктов земледелия и скотоводства, торговали аланские купцы и что, кроме тканей и драгоценностей они ввозили в свою страну. Неясно и многое другое (в том числе и национальный состав, ибо среди аланских купцов могли быть и евреи – выходцы из Хазарии), но само существование этой социальной прослойки в Алании не вызывает особых сомнений.

Ограничение доступа к внешнеторговой деятельности – это еще одна универсальная черта, характерная как для позднепотестарных обществ, так и для ранних государств [163, с. 33]. В аланских протогосударствах раннего средневековья право на обмен ограничивалось только его правителем или же главами ведущих родов. Это делало разрыв в статусе между элитой и простыми общинниками еще более ощутимым. Кроме того, исследования показывают, что внешнюю торговлю можно рассматривать как один из способов конкуренции элиты за высокий статус, который приводил к повышению позиций удачливых вождей. Весьма вероятно, что одним из факторов в возвышении западноаланского вождя VIII в. Итаксиса как регионального лидера мог являться контроль над обменом и торговлей.

Следует отметить, что внешнеторговый обмен являлся также одним из механизмов стабилизации внутренней экономики вождеств. Интересные данные находим у армянского автора IX в. Шапуха Багратуни, который, характеризуя Аланию и оценивая ее «со стороны», пишет: «Эта страна полная всяческих благ, есть в ней много золота и великолепных одеяний, благородных коней и стального оружия, закаленного кровью пресмыкающихся, кольчуг и благородных камений» [3, Вып. II, с. 43]. Свидетельства Шапуха Багратуни доносит до нас восприятие Алании современниками и является лучшей характеристикой ее социально-экономического развития. Помимо описания богатств Алании, обращает внимание успехи аланских ремесленников. В Алании постепенно, начиная с VIII в., ремесло отделялось от сельского хозяйства. Крупные городища, например, Адиюх, Гиляч, Хумара в верховьях Кубани становятся центрами ремесел и торговой жизни [83, c. 87]. Поздний византийский автор Лаоник Халкокондил (XV в.), характеризуя алан, отмечает их как «искуснейшие в военном деле и делают превосходные латы… и из бронзы изготовляют оружие, называющееся аланским» [2, с. 302].

В VIII – IX вв. имущественная дифференциация между рядовыми общинниками и представителями выделившейся знати была уже очень заметна. Ряд поселений этого времени можно рассматривать как замок владетеля, окруженный укрепленным или неукрепленным поселением рядовых общинников, находившихся уже в какой-то зависимости от него. Расположения поселений группами вокруг одного наиболее крупного, возможно, свидетельствует об отношениях связывающих между собой владетелей этих родовых групп (признаки определенной иерархии). Если сопоставить эти археологические данные со сведениями письменных источников, то мы увидим, что в IX в. на территории алан, на основе развития производительных сил (пашенного земледелия, дифференцированного ремесла, торговли) создались предпосылки образования раннеклассового общества.

VIII – X вв. завершающий этап политогенеза у алан, приведший к образованию в начале X в. раннеклассового общества. Верховная власть в нем сосредоточилась в руках высшего слоя военной аристократии – багатаров. Согласно Ибн-Рустэ, «царь алан называется Б.гайр, имя, которое носят все их цари» [2, с. 343]. Данный титул изначально применялся по отношению к полководцам, но с течением времени он получил новый оттенок и некоторое время применялся также в отношении царей Алании. Таким способом, как нам представляется, аланские цари указывали на свою связь с определенным типом знати – военной аристократией.

В начале X века политическое значение Алании на международной арене заметно возросло. Во многом это обуславливалось ослаблением Хазарского каганата и сближением Алании с Византией. Политическая независимость Алании создала благоприятные предпосылки для экономического развития – кончились кровавые арабо-хазарские войны, прекратились даннические отношения, значительная часть северокавказской степи на некоторое время перешла в руки алан, что стимулировало отгонное скотоводство [74, с. 16]. Все эти обстоятельства самым положительным образом сказались на состоянии хозяйства Алании. В Х – ХI веках многочисленное население Алании переживало пору своего экономического расцвета. Ведущей отраслью хозяйства было пахотное земледелие, базировавшееся на плодородной почве. Об этом, прежде всего, свидетельствуют многочисленные археологические материалы.

Социально-экономическое и политическое развитие шло параллельно с генезисом структур верховной власти. И здесь можно подвести некоторые итоги, проанализировав данные письменных источников, которые, несмотря на свою малочисленность, имеют принципиальное значение для коррекции полученных выводов.

Источники IX – X вв. иллюстрируют важные изменения происшедшие в структуре верховной власти аланского социума к концу I тысячелетия. Наиболее характерным их итогом явился приход на смену временным военным вождям института наследственной княжеской («царской») власти, имеющей сакральный характер, исполнявшей важные функции военно-политического руководства, создававшей более обширные, более устойчивые политические образования. В этом смысле интересно упоминание закавказскими источниками аланского князя Багатара, относящееся к концу IX в. Степанос Таронский (IX в.) и Вардан Великий (XIII в.) отмечают овского князя командующим объеденным алано-абхазским войском, в 80-х гг. IX в. принимавшем участие во внутрифеодальной борьбе в Восточной Грузии [1, c. 245 – 246]. С именем этого аланского полководца связывают обнаруженный в 1940 г. экспедицией Карачаевского пединститута каменный ящик, захороненный под полом Северного Зеленчукского храма. Инвентарь богатого захоронения состоит из 242 предметов, 170 из которых – золото или позолоченные украшения. Среди погребального инвентаря внимание привлекает перстень-печать с альмандиновой вставкой, на которой вырезано имя армянского царя «Ашота сына Смбата» (886 – 891 гг.) [62, c. 77 – 78]. Перстень-печать Ашота I мог попасть к аланскому предводителю в качестве подарка союзника.

Усиление Алании, формирование на базе западного и восточного этносоциальных организмов мощного раннеполитического образования отметила также и византийская дипломатия, которая также перестала называть правителя Алании традиционным для него титулом кюриос, и к X в. ввела для него новое наименование эксусиократор и официально византийский двор обращался к нему как к независимому владетелю, связанному с империей единством религии [1, Вып. I, c. 246]. Наряду с «эксусиократором» Алании, Константин Багрянородный упоминает «архонта» Асии, в котором В.А. Кузнецов видит, прежде всего «старейшину» асов, истолковывая данный титул как «понятие, целиком связанное с родовым строем» [74, с.233]. Это утверждение вызвало возражение М.В. Бибикова, который на основе анализа византийских источников пришел к выводу, что «архонт» у Константина Багрянородного обозначает «местного аланского властителя» [116, с. 143]. В одном из последних исследований В.А. Кузнецов локализует Асию близ Дарьяльского прохода – верховьев Терека, а «архонта», вслед за М.В. Бибиковым, определяет как местного владыку (князя) [168, с. 177]. Похожего взгляда придерживается Ф.Х. Гутнов, по мнению которого отношения эксусиократора Алании и архонта Асии (страны Ирхан дагестанской хроники «Дербенд-намэ») напоминают отношения великого князя и местных князей Киевской Руси Х в. Причем эксусиократор Алании и великий князь киевский - это еще не самодержавные монархи, а государи, правившие в согласии с элитой своих обществ [138, с. 25 – 26].

В то же время В.А. Кузнецов допускает (на основе пассажа из «Церемоний византийского двора») правление в Асии X – XI вв. нескольких князей и, соответственно нескольких феодальных владений. В сопоставлении Асии и Алании, последняя определяется как политически объединенное раннегосударственное образование в верховьях Кубани, опережавшее «по уровню своего внутреннего развития» Асию [169, с. 177]. В выделении этих причин следует согласиться с доводами известного ученого. Политическая целостность Алании, в отличие от Асии, определялась рядом факторов. В период арабо-хазарских войн Алания находилась в стороне от театра военных действий и не была разорена подобно Асии. Кроме того, длительное функционирование Великого шелкового пути через территории прикубанских алан приносило им немало прибыли, способствуя их социально-экономическому, а, следовательно, политическому развитию. Безусловно, имело значение также прочные связи Алании с Византией.

Что касается «архонтов» Асии, то данные «церемоний» Константина Багрянородного косвенно подтверждают материалы археологических исследований, выделяющих в Центральном Предкавказье такие центры алан как Верхний Джулат, Нижний Джулат, Алхан-Кала, Чми, Даргавс, Кобан и др. Вероятно, катакомба № 14 Змейского могильника принадлежала семье местного князя. Об этом говорит погребальный инвентарь: плоский деревянный колчан, украшенный орнаментом, деревянное седло, украшенное золотыми пластинами с изображениями животных и птиц, фрагменты кожаной попоны, расшитые крученой серебряной нитью, богатая конская сбруя с множеством золотых бляшек. Но самый роскошный предмет – сабля: перекрестье, две обкладки ножен с петлями и наконечник ножен сделаны из позолоченного серебра. В перекрестье вставлен рубин. Данная сабля принадлежит к лучшим образцам раннесредневекового оружия Восточной Европы, а исследователи сравнивают ее со знаменитой «саблей Карла Великого», хранящейся в Венском музее.

Тело погребенного было покрыто красноватого цвета тканью, украшенной аппликациями из позолоченой кожи. В этой связи вспоминаются пурпурные одежды и обувь византийских императоров, служившие инсигнией царской власти. По предположению В.А. Кузнецова, византийские ткани из Змейской могли быть поистине царскими подарками аланскому князю, владевшему землями близ знаменитого Дарьяльского прохода [77, с. 265]. Выделяется также золоченый начельник с фигуркой женщины, возможно, героини эпоса или богини, держащей в руках чашу с питьем, и многочисленные накладки на седло и конскую узду можно отнести к лучшим образцам средневекового ювелирного искусства.

Таким образом, в X. в. в Алании существовала публичная власть, отделенная от народа. Определяя происхождение и характер это власти В.А. Кузнецов приходит к выводу, что институт царской власти возник на базе выделившейся из родового общества родоплеменной верхушки. Аланские цари (Дургулель Великий) – это вчерашние племенные вожди и военачальники (Саросий, Итаксис) [74, с. 233]. Письменные источники, в основном грузинские XI – XII вв., выделяют и другие элитарные группы алан, которые вместе с царями входили в систему управления раннеклассового общества. По свидетельству грузинской летописи, царь алан Дургулель Великий прибыл к своему шурину Баграту IV «со всеми князьями Осетии» [9, с. 33]. «История царя царей» панегирик царю Давиду IV Строителю (1089 – 1125 гг.) содержит эпизод, в котором Давид вступает в Осетию (для встречи кипчаков, переселяющихся в Грузию), где его встречают Цари Овсетии и все их князья (мтавары) [2, с. 418].

Дата добавления: 2015-08-27