Верховная власть алан (I - X вв. ) 4 страница

Роль военных предводителей резко возрастает в IV – V вв., в период Великого переселения народов. Движение германских племен активно влияло на систему ценностей внутри этих обществ, на перераспределение ролей в элитарной верхушке – в пользу усиления позиций военной аристократии, которые с основанием «варварских» королевств претендовали, в дальнейшем, на роль руководителя социума.

Так, например, Фюстель де Куланж, исследуя общественный строй Франкского королевства, обратил внимание на обычай избрания королей у франков, фиксируемый источниками и, на наш взгляд, не лишенный реального значения. Церемония возведения в короли вела начало из древней Германии. Этот акт состоял в том, что несколько человек из числа воинов поднимали нового короля на щит и публично несли его на плечах по кругу [22, с. 64]. Еще Тацит отмечал этот обычай и его применение у германцев в отношении военачальников. При Меровингах мы снова встречаем этот обычай, когда Хлодвиг заставляет кельнских франков признать его королем. Последние – скорее, может быть, отряд воинов, чем весь народ – «поднимают его на щит – таков их способ объявить его королем» [22, с. 65].

В истории древнерусского государства институт дружины также сыграл свою роль в процессе политогенеза. Наличие института дружины у славянских племен впервые фиксируется источниками применительно к VI в. По свидетельству Прокопия, переправившись в 549 г. через Дунай, славяне числом не более 3000 человек опустошили всю Фракию и Иллирию; «встречных без разбора, возраста, частью умерщвляли, частью уводили в плен, лишая имущества» [34, с. 314]. В 550 г. они обратили в бегство византийскую конницу, захватив в плен греческого военачальника Асбада. Упоминание источником численности славянского войска позволяет предположить, что в набеге приняли участие только дружинники – слой профессиональных воинов.

С возникновением феодальных отношений военно-дружинная знать превращается в корпоративного собственника земли. В этой связи, представляет интерес генезис термина «князь» – представителя социальной верхушки древнерусского общества. Предводители дружин, князья – первоначально выходцы из среды традиционной элиты (одним из источников формирования военно-дружинной знати у славянских племен, вероятно, основным, были юноши из семей родоплеменной знати). Время от возникновения института дружины до складывания раннефеодального общества было периодом возрастания роли военной аристократии.

Родоплеменная знать, очевидно, все больше поглощалась военно-дружинной [131, с. 26]. Сам князь вырастает из предводителя дружины в верховного сюзерена возникшего раннефеодального государства. В системе дружинной лексики восточных славян видное место также занимал термин боярин, заимствованный в результате славяно-русско-тюркских контактов. Бояре относились к высшей, наиболее приближенной к князю «старшей дружине» [185, с. 91]. Позднее, с образованием древнерусского государства, бояре также занимают высокое место в социальной иерархии.

Участие алан в постоянных войнах также приводило к выделению слоя военно-дружинной знати. Уже в первые века нашей эры обособилась социальная группа знатных «профессиональных» воинов, хотя некоторые исследователи склонны относить процесс дифференциации аланской военной аристократии к периоду ирано-византийских войн (V – VII вв.) [55, с. 18]. Обращение к археологическим материалам позволяет значительно «удревнить» этот процесс. Интересны в этом отношении курганные захоронения так называемой Зубово-Воздвиженской группы на Средней Кубани, где выделяются несколько богатых захоронений: воины-катафрактарии в римских кольчужно-пластинчатых панцирях были похоронены с оружием, в нарядной одежде, расшитой золотыми бляшками и многочисленными драгоценными украшениями – гривнами, браслетами, перстнями и т.п. [63, с. 218].

С появлением аланов в конце I в. на Нижнем Дону и Средней Кубани связана концентрация элитных воинских курганов – начала II вв. В богатом погребении могильника Центральный в Ростовской области находился костяк мужчины 25 – 30 лет. Среди сопровождающего инвентаря выделяются короткие и длинные мечи – оружие воинской элиты. На Нижнем Дону известно с десяток комплексов с такими мечами [63, с. 221]. Одним из значительных памятников аланской военной аристократии является богатый кочевнический комплекс последней трети II – первой половины III вв. в кургане у станицы Камышевской. Наиболее эффектным предметом погребения является хорошо сохранившейся длинный меч.

Появление в донских степях группы воинских погребений, монолитных в обрядовом отношении и по представленному инвентарю, но различающихся представительностью и богатством, можно считать отражением процесса складывания военной иерархии дружинного типа. Как отмечают исследователи, более ранней сарматской культуре данного региона такие явления не свойственны [112, с. 113]. Погребения высшей знати в это время резко обособлены от основного массива могил по всем определяющим характеристикам, связанным с погребальным обрядом и инвентарным наборами.

В 1934 – 1935 гг. в станице Даховской на Кубани была найдена серебряная чаша с греческой надписью и именем «царя Великой Армении» Пакора (161 – 163 гг.). Исследователи предполагают, что чаша входила в состав даров, полученных от Пакора одним из аланских вождей, или попала в район Майкопа в результате очередного вторжения алан в Закавказье. Такой поход в Армению имел место в 197 г. Не исключено, что именно тогда чаша из Даховской и была захвачена аланами в виде трофея [77, с. 54]. Таким образом, материалы погребений показывают имущественную дифференциацию у алан уже в догуннское время.

В военно-иерахическом обществе алан в первые века нашей эры кроме постоянной военной силы – дружины сохранялось т.н. «народное ополчение», каждый мужчина являлся потенциальным воином и мог принять участие в набегах. При отсутствии регулярного войска существовала довольно продуманная военная структура, а боеспособность воинов достигалась постоянными тренировками.

О существовании уже в первые века нашей эры у алан определенной военной организации указывает сообщение Флавия Арриана. Войско разделялось на отряды, и каждый отряд имел отличительные знаки. «Скифские (аланские – К.К.) военные знаки представляют собой драконов, развевающихся на шестах соразмерной длины. Они сшиваются из лоскутьев цветной материи, причем голова и все тело вплоть до хвоста делаются наподобие змеиных, как только можно представить страшнее. Выдумка состоит в следующем. Когда кони стоят смирно, видишь только разноцветные лоскутья, свешивающиеся вниз, но при движении они от ветра надуваются так, что делаются очень похожими на названные животных, и при быстром движении даже издают свист от сильного дуновения, проходящего сквозь них. Эти значки не только своим видом причиняют удовольствие или ужас, но полезны и для различения атаки, и для того, чтобы разные отряды не нападали один на другой» [38 с. 281].

На основании сведений Арриана В.А. Кузнецов делает заключение, что организация войска алан была продуманной и подчинялась определенным принципам. Основой войска было деление на отряды по родоплеменным признакам, и каждый отряд имел своего командира и свой особый знак [77, с. 258].

Военной организации любого этноса всегда была присуща иерархическая структура (возрастная, основанная на личных качествах и т.д.), со временем менялись лишь ее критерии. В период классообразования в иерархии военных отрядов всевозрастающую роль стали играть имущественное положение и социальный фактор. По свидетельству Аммиана Марцеллина, у алан «молодежь с раннего детства, сроднившись с верховой ездой, считает позором ходить пешком» [4, с. 304]. По мнению Ф.Х. Гутнова «структура войска выражала в военной среде основные принципы социальной организации» [63, с. 189]. Войско состояло в основном из кавалерии, основу которой составляли тяжеловооруженные всадники-аристократы. В тесном взаимодействии с ними выступали лучники – легковооруженные всадники из рядовых воинов. В описании армянскими источниками похода алан в Закавказье и Мидию в 72 г. н.э., упоминается об отряде храбрых алан-копьеносцев [3, II, с. 31]. О предводителе копейщиков сообщается также при описании набега алан во времена Хосрова [1, с. 238]. Из сообщения Мовсеса Хоренаци вытекает, что у алан существовали специализированные отряды пехотинцев-копьеносцев, которые играли существенную роль в бою.

На рубеже двух эр особые отряды конных воинов не только у алан, но и у многих народов мира составляли катафрактарии (от греч. катафракта – доспех воина), отличавшиеся от остальных всадников вооружением и специфическим способом ведения боя [96, с. 86]. Вооружение их состояло из тяжелого доспеха, закрывавшего тело всадника, шлема, копья, меча, иногда лука со стрелами. Зачастую доспехи имели и лошади. Катафрактарии могли действовать только целыми подразделениями в тесном боевом порядке. Появление катафрактариев означало «…оформление специального отряда всадников-аристократов, занимавшего автономную позицию в структуре войска номадов. Его с полным основанием можно назвать дружиной» [63, с. 189]. Количество катафрактариев всегда было ограниченным, потому что доспех, и особенно длинный меч, являлись дорогим оружием. Мечи, как правило, находят в захоронениях высокопоставленных особ. По имеющимся в письменных источниках данным, встречаются сведения о привлечении для военных действий отрядов алан численностью 500, 2000, 6000 человек [154, с. 97]. При приведении этих цифр античные авторы не связывают их с какими-либо военными подразделениями, но можно высказать предположение, что это были профессиональные отряды, постоянно принимающие участие в военных действиях, во главе с катафрактариями – воинами-аристократами.

Основное оружие катафрактариев: длинный тяжелый меч и длинное копье, которое можно было пустить в ход только двумя руками сразу [69, с. 47]. Именно такой набор вооружений наличествует в курганах «Золотого кладбища» и зубовско-воздвиженского круга в погребениях катафрактариев. Богатые катакомбы так называемого «Золотого кладбища» были исследованы еще в начале прошлого века Н.И. Веселовским. В настоящее время известно до сотни катакомб, которые принято связывать с аланами [149, с. 51]. При анализе материалов «Золотого кладбища» обращает на себя внимание высокое социальное и имущественное положение погребенных. Их воинский характер свидетельствует о том, что здесь мы имеем место со специальным воинским отрядом – дружиной.

Погребения военной знати – это, прежде всего, комплексы с богатым инвентарем, с оружием и украшениями. Вооружение в могилах представлено панцирями, наконечниками копий, длинными мечами и шлемами. Панцири составляли важнейшую часть экипировки аланского катафрактария, а «доспехи являлись самым ярким признаком принадлежности погребенного к военной элите» [155, с. 92]. Интересно греческое изображение аланских катафрактариев на склепе Анфестерия I в. нашей эры. Изучив рисунок, Ф.Х. Гутнов пришел к выводу, что изображенные на нем всадники одеты в доспехи в виде кольчуги, перехваченной поясным набором [63, с. 218]. Один из всадников изображен с жезлом (символом власти) в правой руке и мечом у левого бедра. Второй всадник держит длинное копье.

Изображение аланских всадника на склепе Анфестерия совпадает с рассказом Тацита, описывающего сарматских катафрактариев, вооруженных «пиками» и «длиннейшими мечами», облаченных в панцири, которые у них носят все вожди и знать; «…причем панцири делают из пригнанных друг к другу железных пластин или самой твердой кожи» [20, Т. 2, с. 42]. Тацит выделил катафрактариев не только в военном отношении, но и в социальном: они – «все вожди и знать».

Высокая боеспособность подобных дружин позволяла им предпринимать самостоятельные набеги, об одном из которых, организованном роксоланами в римскую провинцию Мезия в первых веках н.э. подробно сообщает Тацит. «Их конный отряд состоял из 9000 человек, опьяненных недавней победой, помышлявших больше о грабеже, чем о сражении… вряд ли существует войско, способное устоять перед натиском их конных орд. В тот день, однако, шел дождь, лед таял, и они не могли пользоваться ни пиками, ни своими длиннейшими мечами, которые сарматы держат обеими руками; лошади их скользили по грязи, а тяжелые панцири не давали им сражаться. Эти панцири, которые у них носят все вожди и знать, действительно непроницаемы для стрел и камней, но если врагам удается повалить человека в таком панцире на землю, то подняться он сам уже не сможет» [20, Т. 2, с. 42].

Из приведенного сюжета следует, что в набеге участвовали в основном катафрактарии – элита войска, дружина, сплоченная одной целью. Именно этой социальной группой присваивалась большая часть захваченных трофеев, поскольку содержание катафрактария обходилось очень дорого. Вероятно, что в походе не участвовали рядовые общинники.

В эпоху Великого переселения народов получает распространение отделка ножен рукоятей мечей золотом, цветными камнями и эмалью [88, с. 45]. Наиболее интересные экземпляры, относящиеся к аланам, происходят из пос. Дачи (Ростовская обл.), селения Брут (Северная Осетия) и селения Зарагиж (Кабардино-Балкария). Следует отметить, что материальная культура кочевников алан, вопреки расхожему мнению, достаточно богата. Достаточно вспомнить, утвердившийся у алан в I в. н.э. полихромный стиль, и получивший распространение в среде аланской знати. Так в «царских» курганах конца I в. н.э. у устья Дона (Хохлач, Дачи) находилась серия золотых предметов костюма в полихромном стиле (диадемы, гривны, браслеты, наконечники поясов), выделяющихся своим роскошным оформлением [213, с. 98]. С появлением алан в это период на Нижнем Дону и Средней Кубани получают распространение в среде аланской знати изделия, инкрустированные драгоценными и полудрагоценными камнями (гранат, бирюза, сердолик).

Одной из великолепнейших находок раннеаланского времени, настоящим произведением искусства, выполненном в полихромном стиле, является кинжал из кургана у пос. Дачи на окраине Азова. Рукоять и лицевая обкладка ножен сделаны из золота и украшены рельефными изображениями животных и вставками сердолика и бирюзы [43, c. 6]. По мнению исследователей, кинжал из пос. Дачи являлся не просто парадным оружием богатого воина, а, скорее всего, символом власти аланского вождя.

Верхушка аланского общества (особенно военно-дружинная знать) была культурно ориентирована на Боспор и города Причерноморья. Выделившись из среды соплеменников, аланская элита активно втягивается в орбиту античной политики, участвуя в войнах, союзах и заговорах. Близость донских алан к античному миру Причерноморья, по мнению Т.М. Кармова, дало им доступ к более ощутимым материальным ресурсам и богатствам, в отличии от их восточных соседей, оставивших Подкумский, Железноводский, Чегемский, Нижнее-Джулатский могильники [155, с. 94].

В последнее время внимание исследователей привлекают взаимоотношения античного и варварского миров, в т.ч. в контексте взаимодействия элит [140, с. 62 – 64; 159, с. 146 – 166; 183, с. 222 – 230]. Главным образом интерес привлекает контакты Рима и элитарных групп варварского общества (знати племен, царей и вождей). Как правило, эти взаимоотношения развертывались в сфере военных конфликтов, на фоне которых могли также развиваться «связи в области торговли и культурные отношения» [159, с. 147].

Определенные параллели напрашиваются при внимательном взгляде на историю алано-армянских отношений первой половины I тысячелетия н.э. Армянскими источниками упоминается аланский «правитель» IV в. Ашхадар. Царь Армении Трдат III (298 – 330 гг.), которого привлекла активность алан на Кавказе, их огромный военный потенциал, для укрепления связей с их правящей верхушкой решил породниться. Согласно Мовсесу Хоренаци Трдат отправил аскета Смбата «привести в жены девицу Ашхен, дочь Ашхадара, которая ростом не уступала царю, приказал облачить в пурпур, возложить на нее корону, дабы она могла быть супругой царя» [3, Вып. 1, с. 35].

Современные армянские исследователи [181, с. 212; 54, с. 72 – 73] отмечают внутреннюю связь имен Ашхадар и Ашхен, восходящих к одному корню xsa – «власть». Первый антропоним разбивается на составные xsa – «власть» + dar – «иметь» = «обладающий властью». Ашхен сопоставляется с осетинской формой axsin – «княжна». Учитывая время, в которое жили носители антропонимов, Ашхен точнее трактовать как «госпожа», а не княжна. Часть имени Ашхадар действительно восходит к древнеиранскому xsathra. Если исходить из трифункциональной концепции Ж. Дюмезиля, то термин связан со второй, военной функцией в догосударственный период, означая «военную силу и доблесть». Своеобразие аланского термина состоит в том, что xsar понимается как «высшее достоинство в бою» [42, Т. IV. с. 224 – 225]; т.е. антропоним Ашхадар следует переводить как «обладатель высшей воинской доблести» – багатар.

Багатарами у алан назывался высший слой военной аристократии, аналогичный хазарским тарханам [127, с. 8]. Впервые этот термин упоминается в свидетельствах древнегрузинских авторов Л. Мровели и Джуаншера. Описывая противоборство алан и грузин в середине V в., они называли и лица, стоявшие во главе войск. Грузинскими дружинами командовал «царь» Вахтанг, аланскими – военачальник Багатар. Причем летописцы называют последнего «исполином», «бумберазом» (богатырем), «голиафом», т.е. характеризуют его как широко известного, пользующегося славой воина, но не «царя» [10, с. 65; 26, с. 84]. Следует отметить вслед за В.А. Кузнецовым, что Багатар – скорее не имя, а титул для обозначения военного вождя [76, с. 85].

Генезис дружины как социального института, а также возвышение роли военной аристократии достаточно отчетливо наблюдается при обращении к нартовскому эпосу осетин, в исследовании той линии, где проводится сравнение общественной роли выборных «сезонных» вождей и профессиональных воинов, участников «многолетних» походов. Интересен сюжет о состязании нартовских героев Сослана и Батрадза, за обладание чашей Амонга – одно из главных свидетельств большой актуальности перераспределения приоритетов в нартовском обществе. Очевидно, что перед нами предстает эпоха распада родовых отношений под влиянием складывающихся военно-иерархических образований, которые решали разного уровня задачи и имели соответствующую организацию членов. По времени эта эпоха охватывает большой промежуток времени, отложившись в емкой памяти нартовского эпоса, и в ней нет свидетельств о завершении конкуренции: военные демократы и военные аристократы сосуществуют на всем протяжении циклов Сослана и Батрадза.

Основной формой организации нартовского общества эпохи преобразования военно-демократических структур в военно-иерархические был институт bal (отряд всадников, конная группа) [100, с. 55], эволюционизировавший из мужских союзов в военно-дружинное сословие. Эти отряды имели свою четкую многолетнюю структуру и совершали дальние походы и набеги – балцы. Военная организация племени стала профессиональной и приобрела характер постоянно действующего социального института: бал осуществлял и внутреннее насилие, выполняя карательные функции в интересах вождей и аристократии племени Ахсартаггата. При организации общих для племенного союза походов опорной военной единицей объединенного войска выступала военная дружина племени Ахсартаггата. Другие племена выставляли вспомогательные войска, по воину от дома.

Анализируя данные нартовского эпоса, А.Р. Чочиев пришел к выводу, что Сослан предстает первоначально не наследственным вождем, а избираемым по жребию. Избирается он, как правило, на сезон, на протяжении которого нужно обеспечить выпас скота нартов на дальних пастбищах у моря. Опорой Сослана становится военная организация племени потомственных воинов и героев Ахсартаггата, к которому принадлежал сам вождь. Это уже полупрофессиональный бал, которого хватило на этом этапе для первой победы над родовым строем – с его распадом на самом верху установившейся социальной иерархии племенного союза оказался бал – организация потомственных воинов [100, с. 59].

Со временем Сослан отобрал у поверженной родовой организации ряд полномочий, перестав выбираться, и закрепив власть военного вождя по наследству [28, Т. 1, с. 109]. Власть Сослана – военного вождя, настолько утвердилась, что в завершающих сюжетах цикла он грозит жестокой карой тем домохозяйствам, которые не выставят воинов для похода в балц [35, с. 191]. Военная аристократия претендует на монополизацию культов и ведущую роль в третейском суде [28, Т. 1, с. 93 – 98]. Дальнейшее развитие военной организации нартов и утверждение военно-иерархической структуры управления связано в эпосе с молодым поколением героев – профессиональных воинов: Батрадзом, Тотрадзом, Ацамазом. Во внутренней иерархии нартов-воинов намечается противостояние, разрешить которое удается при помощи поединка. Противостояние «сезонников» и профессионалов закончилось полной победой последних – этот вывод делается на тех же основаниях, которые позволили В.И. Абаеву разделить и расставить циклы Сослана и Батрадза «в последовательности, отражающей иерархию «престижа» первых и вторых».

Существовал своего рода комплекс качеств и навыков, которые отличали профессионального воина племени Архасартаггата от непрофессионалов этого племени. Несмотря на принадлежность всех героев эпоса к племени «воинов», «старые герои» Урызмаг, Хамыц, Сослан, Созырко не отнесены к высшей военной аристократии и к новым героям – образцовым профессионалам [100, с. 69]. Военная аристократия нового поколения – Батрадз, Тотрадз, Ацамаз, Асана образуют собирательный образ профессионального воина без страха и упрека. Они определяют принципы военной организации, являют образцы рыцарского поведения и рыцарских качеств во всех разделах рыцарства – от искусства боя до искусства музыки и танца, обхождения с женщинами. С новой военной аристократией связано появление в нартовском эпосе культа Wasamoпga – чаши воинов [65, с. 65].

В чисто военном отношении культ Wasаmonga служил освящению особого, элитарного воинского образования со своей особой внутренней культурой. Эти элитарные воинские объединения не могли не отличаться от обычных bal, особенно по подбору воинов (отбор воинов являлся сутью культа Уасамонга), их подготовленности, составу и качеству оружия, а также по другим характеристикам, в том числе и терминологическим. В самом деле, военная элита ходит в трехлетние, семилетние и более длительные походы (Батрадз), в то время как остальные сезонники не более чем в годичные походы, а то и просто «до ближайшего кургана» [100, с. 87].

Иллюстрация нартовских сюжетов позволяет нам, в полной мере, проследить генезис военно-иерархической структуры управления у алан, процесс обособления дружины, возвышения роли военного руководителя. Знать в военном отношении все меньше зависела от рядовых соплеменников, со своей дружиной и слугами она могла предпринимать самостоятельные набеги. В какой-то мере это отвечало интересам рядового населения, ибо оно не могло быть одновременно и производителем, и воином [61, с. 32]. Как показывает накопленный исторический материал, дружинники с вождем практически у всех народов жили в укрепленном городище.

В этом плане показательным примером может служить Зильгинское городище III вв. близ города Беслан Северной Осетии, раскопками которого занимался В.А. Кузнецов, И. Аржанцева, Ф. Дзуцев. Обычная для аланских городищ «многочастная» планировка с цитаделью, наличием жилищ с глинобитными полами дополняется поражающей воображение картиной оборонительных сооружений – рвом глубиной 6 м. и шириной до 15 м. Одновременно в профиле рвам придавалась ступенчатая конфигурация, что делало их буквально неприступными [77, с. 251]. Это наталкивает на мысль, что городище могло быть расположением крупной аланской дружины.

Как было упомянуто выше, основным средством существования дружины служила военная добыча. Тацит специально акцентировал на этом внимание: «…содержать большую дружину можно не иначе, как только насилием и войной; … что же касается пропитания и простого, но обильного угощения на пирах, то оно у них вместо жалованья. Возможности для подобного расточительства доставляют им войны и грабежи» [20, Т. 2, с. 359]. Показательно описание Тацитом роксаланских дружинников, которые «тащили тюки с награбленным добром».

В основе распределения добычи у алан-овсов лежал функциональный принцип, выражавшийся в неравноценности роли ветеранов и молодежи. Распределением добычи также занимались опытные воины. Всю добычу свозили на «поле дележа», где проводилась процедура сбора добычи, во время которой воины клялись в том, что ими ничего не утаивается. По обычаю, самой первой выделялась «доля пира силы» – тыхы куывды хай, доля богов, покровительствующих воинам. Вместе с ней отделяли вторую долю – «долю предводителя» – хистары хай [99, с.153]. Тыхы куывды хай и хистары хай использовались по-разному. Первая доля состояла из скота и тратилась на организацию победного пира после возвращения. Доля предводителя могла включать и вещи: золото, серебро, ткани, оружие. Остальную часть добычи, состоящую из скота, зерна и проч., делили на части соответственно возрастному составу воинов. Возрастной принцип при распределении добычи давал преимущество ветеранам в очередности, а также в размере и качестве доли. Молодежи, если она проявила себя достойно в бою, полагалась одна общая доля, которая ею разыгрывалась.

Доля предводителя, слагавшаяся из драгоценностей, оружия и т.п., со временем предоставляла возможность участия в разного рода актах покровительства и раздачи подарков, что создавала ему ореол исключительности среди соплеменников. Особо следует отметить сосредоточение трофейного оружия в руках знати. Это создавало предпосылки для его использования в собственных интересах. Представлялась возможность по своему усмотрению вооружить воинов угодной части общины и претендовать на большую часть добычи, самостоятельно экипируя отряд [61, с. 33]. Существенная новация в обычаях распределения добычи была вполне различима и содержала в себе стадиальный признак. Это - показатель развития военно-иерархических структур, усложнения социальных процессов. Военные предводители – багатары и алдары (армдар) – оказываются вне системы равного распределения добычи. Наделение их долей без жеребьевки свидетельствует о сложившихся представлениях об исключительной роли личности предводителя. Функции вождей «сакрализуются», они удостаиваются равного с богами права быть вне процедур, обязательных для остальных смертных.

Таким образом, перед нами – результаты процессов, основное содержание которых приходится на эпоху разложения первобытнообщинных отношений у алан, трансформации военно-демократических отношений в военно-иерархические. На этом этапе политогенеза военная аристократия укрепляет свои позиции в обществе; наблюдаются примеры узурпации власти с целью превращения в наследственную, что способствует в дальнейшем выделению господствующих сословий.

1.3.3. Верховная власть алан в I – V вв.

По мере обособления аристократии в ранних ЭСО, усиливался параллельный процесс, связанный с дифференциацией управленческих функций. Уже во многих кочевых племенах выделение двух-трех более или менее обособленных групп среди аристократии, специализирующихся на отправлении различных управленческих функций, наблюдалось достаточно отчетливо. Эти группы, которые в составе руководящего слоя на рассматриваемом этапе политогенеза условно можно назвать «управляющими», «жрецами» и «военачальниками», в конкретных обществах обладали, разумеется, определенной спецификой. Причины этого чрезвычайно многообразны, от объективных условий функционирования того или иного общества до особенностей конкретной истории.

В основе высоких социальных позиций лиц, занятых организационно-управленческой деятельностью, лежал осуществлявшийся ими контроль над корпоративными средствами производства и редистрибутивной системой. Важным источником их силы и влияния было также руководство традиционными формами социальной организации, которые и составляли главную опору данной группы. Поэтому ее общественное положение и влияние во многом зависели от традиционных институтов [205, с. 165]. Первоначально старейшины, являющиеся руководителями племени, выбирались по уму, храбрости, способности разбирать спорные дела, т.е. социальная значимость члена общины зависела от его личных качеств, которые обеспечивали ему доверие и поддержку членов коллектива [120, с. 562].

Старейшиной не обязательно был старший по возрасту (старшинство в роду определялось принадлежностью к старшей линии рода и собственными подразделениями внутри каждой линии). Сын не наследовал должность отца, наследование шло в порядке очередности – по старшинству в родовой группе. Очередной правитель утверждался советом сородичей и, если он не отвечал требованиям, предъявляемым старейшине, его могли не утвердить, передав должность следующему по порядку. Старейшины выбирались из разных родов на собрании взрослых членов племени.

На ранних этапах старейшины могли выполнять функции военного вождя. В его обязанности как правителя племени входили: охрана территории, занимаемой общиной, от посягательств чужих коллективов, разбор споров из-за использования пастбищ и охотничьих угодий, наложение взысканий на провинившихся членов общины, организация облавных охот и т.п. [120, с. 563]. В целом, смешение «управленческой» и «военной» функций было редкостью в кочевнических обществах, особенно после оформления военно-демократических структур в военно-иерархические. Так, например, в среде ираноязычных племен очень рано значимыми стали «война и специализация для войны» – эффективная военная организация все чаще становилась вопросом жизни и смерти коллектива, что уже довольно рано привело к осознанию обществом необходимости превращения функции военного предводителя в постоянную должность.

Дата добавления: 2015-08-27