Existential Psychotherapy 28 страница

Обсуждение концепции воли в клинической работе должно вклю­чать в себя труды Отто Ранка, ведь именно он ввел концепцию воли в современную психотерапию. Ранк присоединился к Фрейду в 1905 г. как один из его первых учеников и был одним из его близких сотруд­ников до 1929 г., когда идеологические разногласия создали между этими двумя людьми непреодолимую пропасть. Профессиональный аналитик и гуманист, Ранк обладал обширными и глубокими интере­сами и знаниями, а его интеллектуальный накал в сочетании с горя­щими глазами навыкате оказывали мощное воздействие и на учеников, и на пациентов. Положение редактора ведущего психоаналитическо­го журнала, а также основателя и директора могущественного Венского психоаналитического института сделало его весьма влиятельной фигу­рой на раннем этапе развития психоанализа. Но в Соединенных Штатах судьба, подстрекаемая скверными переводами его основных работ, которые сегодня (почти милосердно) не переиздаются, не слишком хорошо обошлась с Ранком. Правда, он считался влиятельной интел­лектуальной силой в Пенсильванской школе социальной работы, но до недавнего времени, пока не выразил свое мнение Эрнест Беккер²⁵, у него не было ни единого открытого сторонника. Беккер считает Ранка гением будущего, ожидающим своего выхода на сцену, и дей­ствительно, я был изумлен его предвидением, читая его работы, осо­бенно книги "Волевая терапия" и "Истина и реальность"²⁶.

Ранковская система поведения и терапии была построена вокруг концепции воли; она слишком богата и сложна, чтобы позволить в небольшом очерке что-нибудь, кроме краткого изложения клинически релевантных вопросов. Его отход от Фрейда произошел в результате

несогласия с психическим детерминизмом последнего. Несмотря на убежденность Фрейда в том, что поведение представляет собой резуль­тирующий вектор противодействующих влечений и сил, как я отме­чал раньше, в Эго контрабандой был пронесен свободно выбираю­щий гомункулус. Ранк выбрал в качестве отправного пункта этого гомункулуса с исполнительной функцией и приклеил ему ярлык "воля". Он сохранил концепцию инстинктивных влечений, но поме­стил их под юрисдикцию воли: "Я понимаю под волей позитивную направляющую организацию, которая творчески использует, а так­же сдерживает и контролирует инстинктивные влечения"²⁷. Ранка больше беспокоил терапевтический результат, чем конструирование модели психики, и он был убежден, что строгий психический детер­минизм несовместим с эффективной психотерапией. Терапевтичес­кая процедура, посвященная раскрытию действующих на пациента влияний (исходящих как из бессознательного, так и из реальности на протяжении его личной истории), могла привести в результате, на­стаивал Ранк, только к тому, что пациент избегал бы ответственнос­ти и становился менее способным действовать. "Удивительно, на­сколько много пациент знает и насколько мало у него остается неосознанного, если не давать пациенту это удобное оправдание для отказа от ответственности"²⁸. Ранк полагал, что теория Фрейда воз­водит бессознательное в ранг носителя функции растворения ответ­ственности — той самой функции, которая в предшествующих систе­мах убеждений выполнялась божеством:

"Бессознательное, как показывает изначальный смысл слова, это чисто негативная концепция, определяющее не­что как не сознаваемое в данный момент, и при этом тео­рия Фрейда подняла его до самого мощного фактора в пси­хической жизни. Основанием для этого, разумеется, является не какой-либо психологический опыт, а нравствен­ная необходимость, состоящая в том, чтобы найти прием­лемую замену концепции Бога, освобождающую индивида от ответственности"²⁹.

Развитие воли. В ходе развития индивида воля, считал Ранк, формируется во взаимосвязи с инстинктивными импульсами. На формирование воли оказывает влияние то, как родители осуществля­ют воспитание импульсов. Сначала окружение озабочено прежде всего ограничением импульсивности ребенка, имея в виду сделать его под­ходящим для своего сообщества. Ребенок отвечает на эти родительс­кие ограничения противодействием — первым шагом в развитии воли

или, как выразил это Ранк, "отрицательной волей"³⁰. Постепенно ребенок начинает осуществлять личный контроль над своими импуль­сами и решениями — например, из любви к родителям обуздывать свои агрессивные импульсы. Таким образом, поначалу функция воли слож­но переплетена с импульсом: она либо контролирует импульс, либо сопротивляется внешним попыткам контролировать импульс. Эмоци­ональная жизнь ребенка, утверждал Ранк, также развивается в соот­ношении с инстинктивными импульсами. Эмоции отличаются от им­пульсов: импульсы мы стремимся разрядить, эмоции — продлить или удержать. (Ранк говорит здесь о приятных эмоциях, но не обсуждает дисфорические эмоции.) Следовательно, "можно сказать, что эмо­циональная жизнь отвечает замедлению или удерживанию жизни им- пульсов"³¹.

Таким образом, Ранк выдвинул мысль, что эмоциональная жизнь — зеркальное отражение жизни импульсов, тогда как воля — отдельная исполнительная сущность, по силе равная системе импуль­сов. "Воля — это импульс, позитивно, активно поставленный на службу Эго, а не такой блокированный импульс, как эмоция"³². Поз­же Ранк говорил о воле как об "Эго-импульсе"³³. Ранк стремился ото­рваться от Фрейда, но не мог отделаться от фрейдовской теории вле­чений. Продолжая исходить из разделенности психики, Ранк создавал себе трудности: воля, свободно выбирающий агент, описывается как "эго-импульс" — термин, порождающий столько же путаницы, сколь­ко ясности.

Ранк рассматривал отношения родитель-ребенок, а в действитель­ности весь процесс ассимиляции (и, как мы увидим, также и терапев­тические отношения) как борьбу воль и настаивал, что родителям следует быть тонко чувствительными к этой ситуации. Отрицательную волю не следует уничтожать, но необходимо принимать таким обра­зом, чтобы она трансформировалась в положительную или "творчес­кую" волю.

Ранк считал, что другие важные проблемы начала жизни являют­ся производными от основополагающей борьбы воль. "Эдипов ком­плекс не имеет другого значения, чем значение великого — если не первого — конфликта воль между растущим индивидом и противосто­ящей волей тысячелетнего нравственного кодекса, олицетворенного в родителях". Он (иронически) продолжал: "Ребенок должен подчи­ниться ему — не потому, что ему следует оставить отца в живых и не следует жениться на матери, а потому, что он вообще не должен счи­тать, что может делать то, что хочет, не должен доверяться собствен­ной воле"³⁴.

Ранк описал три стадии развития воли: (1) противоволя — проти­востояние воле другого, (2) положительная воля — проявление воли человека к тому, что он должен, (3) творческая воля — проявление воли человека к тому, что он хочет. Цель воспитания ребенка (и цель терапии) — трансформировать первые две стадии в творческую волю. Главная "ошибка" воспитания ребенка, полагал Ранк, это подавле­ние жизни импульсов и ранней воли ("противоволи" или "отрицатель­ной" воли). Если родители учат ребенка, что всякое свободное про­явление импульсов нежелательно и всякая противоположная воля плоха, ребенок страдает от двух последствий — подавления всей сво­ей эмоциональной жизни и чахлой воли, обремененной виной. Он вырастает во взрослого, подавляющего свои эмоции и рассматриваю­щего сам акт волеизъявления как дурной и запретный. Эти послед­ствия крайне важны для терапевта, часто встречающего пациентов, неспособных чувствовать и, вследствие переживания вины, неспособ­ных к волевому акту.

Нозологическая система Ранка основывалась на отклонениях раз­вития воли. Он описал три основных типа характеров: творческий, невротический и антисоциальный. Творческий характер имеет доступ к эмоциям и волевым актам по своему желанию. Невротический ха­рактер имеет волю, запутанную в клубок с виной, и замедленную эмоциональную жизнь. Антисоциальный характер имеет подавленную волю, им управляют импульсы.

Воля и психотерапия. Ранк считал, что и Фрейд и Альфред Адлер упразднили волю. Фрейд интерпретировал волю как сублимирован­ное сексуальное стремление, а Адлер рассматривал ее как компенса­торную тенденцию, позволяющую ребенку мириться со своим ощу­щением малости и неполноценности. Таким образом, оба они "отделывались" от воли, рассматривая ее как производную функцию. В отличие от них, Ранк утверждал "априорную волю" и подчерки­вал центральную роль воли не только в развитии ребенка, но и в те­рапии (которая, по его представлению, всегда осуществляется в кон­тексте воли).

Ранк рассматривал взаимодействие терапевт-пациент во многом так же, как опыт отношений родитель-ребенок. В терапии "сталкиваются две воли: либо одна побеждает другую, либо обе они борются друг с другом за превосходство"³⁵. Цель терапии для невротика должна состо­ять в том, чтобы научить его проявлять волю и, самое главное, про­являть волю без вины³⁶. Воля входит в терапевтическую ситуацию на самых первых сессиях, замечал Ранк. Следовательно, начало тера­пии — это "не что иное, как дебют великого поединка воль, в кото­ром первая легкая победа над явно слабовольным пациентом много раз

будет жестоко отомщена"³⁷. Пациент вступает в волевой конфликт с терапевтом, желая одновременно сопротивляться и покориться. Фрейд, считал Ранк, совершил серьезную ошибку, игнорируя этот волевой конфликт. "Битва за превосходство [между аналитиком и пациентом] настолько очевидна, что только желание ее не видеть может объяснить то, что Фрейд пренебрегает ею"³⁸. Ранк полагал, что фрей­довская техника не укрепляет волю, а скорее подрывает ее двумя пу­тями: через свою основную процедуру и через управление "сопро­тивлением".

Во-первых, по мнению Ранка, основная процедура психоанали­за — процедура, требующая состояния "безволия" и от пациента, и от терапевта, — ведет к ослаблению воли. "Основное аналитическое правило свободных ассоциаций особо предписывает полностью унич­тожить тот маленький кусочек воли, который, может быть, еще не подорван вашей невротической слабостью, и отдаться руководству бессознательного..."³⁹ (Этот комментарий предвосхищает критику, обрушенную на психоанализ спустя десятилетия: например, Сильвен Томкинс (Sylvan Tomkins) говорил о психоанализе как "системати­ческом тренинге нерешительности"⁴⁰, а Аллен Велис заявил, что "ум­ники нового времени энергично укладываются на кушетку и в резуль­тате не всегда могут энергично взяться за свою работу"⁴¹.)

В курсе терапии пациент противостоит тому, что он воспринимает как волю терапевта. Фрейд наклеил на это противостояние ярлык "сопротивление", считал его препятствием и предлагал различные пути (терпение, руководство, интерпретацию), чтобы его преодолеть. По мнению Ранка, этот взгляд на сопротивление был серьезной ошибкой: он полагал, что протест пациента — здоровая и существен­ная манифестация противоволи и, являясь таковым, он должен не ус­траняться, а поддерживаться и трансформироваться в творческую волю. "Задача терапевта — функционировать таким образом, чтобы воля пациента не разрушалась, но укреплялась"⁴². Если терапевт бу­дет пытаться заставить пациента делать то, что "правильно", пациент будет сопротивляться, и терапия провалится. (Несомненно, это ут­верждение содержит в себе зародыш современной психотерапевтичес­кой тактики "парадокса".) Поэтому Ранк систематически подкреплял все проявления воли пациента: если пациент сопротивлялся или пред­лагал закончить терапию, Ранк в ответ не упускал случая подчерк­нуть, что считает эти позиции прогрессом. Он утверждал: "Невротик не может проявлять волю без чувства вины. Ситуация может быть изменена не им самим, а только в отношениях с терапевтом, кото­рый принимает волю пациента, оправдывает ее, подчиняется ей и делает ее хорошей"⁴³.

Одна из ситуаций, где воли пациента и терапевта определенно сталкиваются, — это окончание терапии. Некоторые пациенты пред­почитают заканчивать стремительно, тогда как другие отказываются заканчивать и, если необходимо, цепляются за свои симптомы, что­бы сопротивляться усилиям терапевта подвести терапию к заверше­нию. Ранк полагал, что это столкновение воль содержит большой те­рапевтический потенциал, и сожалел, что он должен удерживаться до конца терапии, а то и вообще воплощаться лишь за ее пределами. Не разумнее ли было бы перевести этот волевой конфликт в середину терапевтической сцены, а еще лучше — в начало терапии? Ранк пы­тался делать именно это с помощью специального пункта терапевти­ческого сеттинга — точного "лимита времени". Его "сеттинг завер­шения" проецировал последнюю фазу терапии на начало лечения.

Эти терапевтические стратегии, относящиеся к воле, отражают лишь один аспект терапевтического подхода Ранка. Позже я расска­жу о его взглядах на "переживание", на роль настоящего и будущего времени и на природу терапевтических отношений.

Лесли Фарбер — два рода воли

В своей попытке противостоять тому, что он рассматривал в кон­цепциях Фрейда и Адлера как разрушение воли и ответственности, Ранк, может быть, преувеличивал роль волевой энергии и волевых проявлений. В целом акт сознательной воли не является источником изменения пациентов в терапии. Более того, терапевта часто приво­дит в замешательство (а исследователя сводит с ума) то, что измене­ние происходит на скрытом уровне, далеком от понимания и терапев­та, и пациента.

Является ли скрытое, "неволевое" изменение актом воли? Имен­но этот вопрос о связи между волевым актом и волей, основанной на бессознательном процессе изменения, создавал столь большие труд­ности для психологов, пытавшихся сформулировать краткое рабочее определение воли. Лесли Фарбер (Lesli Farber) внес в психологию воли жизненно важную коррективу — преувеличенный акцент на сознатель­ную волю⁴⁴. Фарбер полагает, что попытки определить волю оказы­вались неудачными потому, что существуют два разных рода воли, на­столько отличных друг от друга, что охватить их оба могло бы только самое бессодержательное определение.

Первый род воли по Фарберу — и именно в этом состоит его самый важный вклад — не переживается сознательно в процессе волевого акта

и вывод о нем должен делаться после события; об этой воле можно сказать, что она бессознательна. Фарбер цитирует У.Х. Одена:

"Когда я оглядываюсь на три или четыре выбора в моей жизни, которые оказались решающими, я нахожу, что в то время, когда я их делал, я очень мало понимал серьезность того, что делаю, и только позже я обнаружил, что казав­шееся незначительным ручейком на самом деле было Ру- биконом"⁴⁵.

Таким образом, Фарбер выдвигает мысль, что важные выборы, которые человек делает в жизни (и я уверен, он сказал бы — в тера­пии) не переживаются сознательно как выборы. Действительно, толь­ко после события человек способен прийти к выводу, что реально сделал выбор. Об этом роде воли можно думать как о подземном по­токе жизни, имеющем направление, но не имеющем дискретных объектов, или целей. Он обеспечивает индивиду движение вперед, но ускользает от непосредственного и прямого исследования.

Второй род воли — сознательный: он переживается непосредственно во время события. Человек без больших затруднений может охарак­теризовать ее присутствие, форму и силу. Второй род воли движет нас к определенной цели (в отличие от первого, представляющего собой чистое движение) и утилитарен по своей природе: "Я делаю это, чтобы получить то". Цель проявлений этого рода воли известна с самого начала (например, снижение веса, изменение межличностного сти­ля или окончание колледжа).

В терапии к этим двум разновидностям воли необходимо подхо­дить по-разному. Со вторым (сознательным) родом воли контакти­руют путем увещевания и апелляции к волевой энергии, усилию и решительности. Первая разновидность воли недоступна для этих ин­струкций, и с ней надо взаимодействовать косвенно. Серьезная про­блема возникает тогда, когда человек применяет к первому роду воли увещевательные техники, предназначенные для второго. Фарбер пред­лагает несколько примеров:

"Объектом моей сознательной воли может быть знание, но не мудрость; укладывание в постель, но не сон; прием пищи, но не устранение чувства голода; кротость, но не смирение; добросовестность, но не добродетель; самоутвер­ждение или бравада, но не мужество; удовлетворение вле­чения, но не любовь; сочувствие, но не симпатия; поздрав­ление, но не восхищение; религиозность, но не вера; чтение, но не понимание"⁴⁶.

В этих словах Фарбера содержится чрезвычайно важная для тера­певта мысль, к которой я много раз буду возвращаться в этой главе. Однако кое-что из того, что делается в психотерапии, — "не-могущие" колокольчики и дух "победы через устрашение", характерный для многих книг по самопомощи, издаваемых сейчас лавиной, — свиде­тельствует о том, что предупреждение Фарбера осталось незамечен­ным и что многие психотерапевты совершают ошибку, пытаясь зас­тавить волю второго рода (сознательную) выполнять работу воли первого рода.

Ролло Мэй — желание и воля

Прекрасная книга Ролло Мэя "Любовь и воля" полна богатых кли­нических инсайтов, в числе которых — инкорпорация "желания" в психологию воли⁴⁷. Мэй напоминает нам, что желание — предше­ственник воли, что без первоначального желания не может быть ни­какого осмысленного действия⁴⁸. Проявление воли — это не только энергия и решительность, но и потенциал, тесно связанный с буду- щим⁴⁹. Через волю мы проецируем себя в будущее, и желание — на­чало этого процесса. Желание — "это признание того, что мы хотим, чтобы будущее было таким-то и таким-то; это способность проник­нуть глубоко в себя и заполнить себя стремлением изменить будущее"⁵⁰.

Важно различать "желание" по Мэю и желание, определенное иначе, которое играет важную роль в аналитической модели психи­ческого функционирования. Фрейд в своей метапсихологии говорит о желании как о "психическом олицетворении влечения". "Только желание может привести психический механизм в движение"; "Жела­ние — это стремление ослабить напряжение", — неоднократно заявлял Фрейд⁵¹.

Самое полное выражение этой позиции содержится в часто цити­руемой главе 7 "Толкования сновидений"⁵², где Фрейд ясно изложил свое мнение, что человек действует по принципу постоянства, то есть пытается поддерживать уровень коркового возбуждения на постоянной высоте. Когда возникает нарушение равновесия (например, младенец испытывает голод), организм испытывает "желание" быть накормлен­ным и действует таким образом (например, кричит или как-то сигна­лизирует о дискомфорте), чтобы восстановить равновесие. Постепен­но, благодаря тому, что за голодом каждый раз следует кормление, ребенок приобретает визуальную репрезентацию (образ, или "галлю­цинацию") того, что его кормят. Позже, под давлением принципа реальности, он научается отсрочивать удовлетворение, вызывая ви­

зуальную репрезентацию переживания кормления. Этот процесс же­лания и внутреннего, временного удовлетворения желания, доказы­вал Фрейд, является Anlage (предпосылкой) всего мышления. Жела­ние может существовать на разных уровнях сознания. Бессознательное желание — это психическая репрезентация импульса Ид. Сознатель­ные желания обычно представляют собой компромиссные образова­ния, то есть бессознательные желания, укрощенные и приобретшие определенные формы под воздействием Супер-Эго и бессознательных частей Эго. Значит, по Фрейду, желание — это несвободная сила, родственная тропизму.

Сартр критиковал фрейдовскую теорию вытеснения на том осно­вании, что в ней игнорируется "я". "Как может быть ложь без лже­ца?" — спрашивал Сартр. Или обман без обманщика? Или отрица­ние без отрицающего? Фрейдовская концепция желания вызывает подобную же критику: как может быть желание без желающего?

Мэй подчеркивает, что желания отличаются от потребностей, сил или тропизмов в одном важном отношении: желания наполнены смыс­лом. Индивид не желает слепо. Мужчина не просто желает, напри­мер, секса с женщиной: он находит одну женщину привлекательной, а другую отвратительной. Желание селективно и чрезвычайно индиви­дуализировано. Если мужчина хочет сексуальных отношений со все­ми женщинами без разбора, значит, с ним что-то всерьез не так. Это состояние является результатом либо необычного давления среды, как в случае с солдатами, размещенными на долгое время на изолирован­ной арктической станции⁵³, либо психопатологии: человек отказыва­ется от своей свободы и становится уже не управляющим, а управля­емым. Именно такое состояние "желания" без желающего мы назы­ваем "неврозом". Это имел в виду Мэй, когда сказал: "В неврозе нарушаются символические смыслы, а отнюдь не импульсы Ид"⁵⁴.

Желание, которое Мэй определяет как "воображаемую игру с воз­можностью возникновения какого-то акта или состояния"⁵⁵, — первый шаг процесса проявления воли. Только после того, как возникает желание, индивид может нажать на "спусковой крючок усилия" и инициировать оставшуюся часть волевого акта, заключающегося в принятии внутреннего обязательства и выборе, который достигает кульминации.

"'Желание' дает 'воле' теплоту, содержание, воображе­ние, детскую игру, свежесть и богатство. 'Воля' дает 'же­ланию' самонаправленность, зрелость. Без 'желания' 'воля' теряет свою жизненную силу, свою жизнеспособность и склонна угаснуть в самопротиворечии. Если у вас есть только

'воля' и нет 'желания', вы — сухой человек, викторианец, неопуританин. Если у вас есть только 'желание' и нет 'воли', вы — одержимый, несвободный, инфантильный человек, взрослый, остающийся ребенком, который, соответствен­но, может превратиться в человека-робота"⁵⁶.

Воля и клиническая практика

Воля не является эзотерической концепцией, представляющей интерес только для необычных пациентов и терапевтов; она в много­образных проявлениях присутствует в терапии каждого пациента. Не­которые пациенты обращаются за терапией по причине расстройства воли. Но поскольку в стандартной нозологии воле нет места, о про­блеме, разумеется, не говорят в такой формулировке. В этом случае человек может восприниматься как обсессивно-компульсивный и вынуждаемый внутренним давлением действовать против своей воли. Или как нерешительный, неспособный желать, хотеть чего-то для себя или действовать. Или как охваченный агонией какого-то особенно болезненного решения. Или как робкий, застенчивый, неуверенный в себе, или как переполняющийся чувством вины, когда пытается чего-то желать. Согласно Ранку, индивида могли в начале жизни научить, что проявлять импульсы дурно, и он мог распространить это осуждение на всю волевую сферу.

Даже если в имеющейся клинической картине нет никакого явно­го нарушения воли, проблема воли неизбежно возникнет во время психотерапии. Воля присутствует в самом акте изменения. В какой- то момент пациент должен прийти к согласию в отношении своих подлинных желаний, должен определить для себя какую-то направ­ленность, занять позицию, выбрать, сказать чему-то "да", а чему- то "нет". Воля присутствует также в любых отношениях терапевт-па­циент. Хотя Ранк преувеличивал проблему, рассматривая терапию как "поединок двух воль"⁵⁷, он внес значительный вклад тем, что при­влек внимание к этому важному аспекту терапевтического процесса. Некоторые пациенты и терапевты действительно "сплетаются рогами" в борьбе за доминирование, и в этих случаях акцент Ранка справед­лив. Сопротивление или упрямство со стороны пациента не всегда является препятствием для терапии, и его не обязательно детально анализировать. Ведь это, заявляет Ранк, позиция, которую занима­ет пациент; принимая и подкрепляя эту позицию, терапевт может способствовать развитию способности пациента желать, не испыты­вая при этом чувства вины.

Одним из главных препятствий в принятии терапевтом теории во­ли является ошибочное мнение, что "воля" синонимична "силе воли". Но, как свидетельствует фарберовская концепция "двух родов", в проявлении воли содержится много большее, чем сознательная, "скре­жещущая зубами" решимость. Как будет обсуждаться ниже, на самом деле всестороннее рассмотрение смысла и корней "волеизъявления" приводит нас к глубочайшим бессознательным проблемам. Но даже бессознательное волеизъявление не бывает без решимости и обязатель­ства. Изменение без усилий невозможно; пациент должен приводить себя на терапию, должен платить деньги, должен нести бремя ответ­ственности, должен переживать конфликт и тревогу, которые неизбеж­но сопровождают терапевтическую работу. Короче говоря, транспор­тное средство терапии не имеет гладкой, бесшумной коробки передач; требуется усилие, а воля является "спусковым крючком усилия".

Концепция воли настолько широка и громоздка, что в целом о ней можно сделать только обобщенные, тривиальные комментарии. Чтобы говорить о воле клинически полезным образом, я должен рассмотреть составляющие ее части по отдельности. В философском трактате Ханны Арендт о воле приводится естественное разделение:

"[Есть] два абсолютно разных пути понимания способ­ности воли: с одной стороны, как способность выбора между объектами и целями, liberum arbitrium, действующую в ка­честве арбитра между данными целями и свободно взвеши­вающую средства их достижения; и с другой стороны, как нашу "способность спонтанно начинать последовательность действий во времени" (Кант), или, по Августину, "initium ut esset homo creatus est", способность человека к начина­нию, основанную на том, что он сам — начало"⁵⁸.

Эти два способа понимания воли — как способность "спонтанно начинать последовательность действий во времени" и как способность выбора между данными целями и выбора средств их достижения — имеют очевидные и важные клинические корреляты. Мы иницииру­ем через желание, а затем развиваем через выбор.

Цель клинициста — изменение (действие); ответственное действие начинается с желания. Человек только тогда может действовать для себя, когда имеет доступ к своим желаниям. Если он испытывает недостаток в этом доступе, он не может проецировать в будущее, и ответственный волевой акт умирает при рождении. Как только жела­ние становится явным, оно запускает процесс волезъявления, в конце концов трансформирующийся в действие. Как мы назовем этот про­

цесс трансформации? Между желанием и действием должно стоять обязательство: мы как бы "заносим в свой внутренний протокол свое стремление сделать то-то"⁵⁹. На мой взгляд, наиболее удачные тер­мины — "решение" или "выбор"*; последний используется и клини­цистами, и представителями социальных наук. Принять решение оз­начает, что последует действие. Если действие не следует, значит, никакого подлинного решения не было принято. Если желание воз­никает без действия, значит, не было никакого истинного проявле­ния воли. (Если действие возникает без желания, то "волеизъявле­ния" также нет, а есть только импульсивная деятельность.)

На любой из этих фаз проявления воли — желания и решения — могут возникать различные нарушения, каждое со своей клинической картиной, требующее своего терапевтического подхода.

Желание

— Что мне делать? Что мне делать?

— Что мешает тебе делать то, что ты хочешь делать?

— Но я не знаю, что я хочу! Если бы я знал, я не был бы здесь!

Сколь часто терапевт участвует в подобных обменах репликами? Как часто терапевтам встречаются пациенты, которые знают, что им следует делать, что им нужно делать и что они должны делать, но не имеют переживания того, что они хотят делать? Работа с индивида­ми, неспособными желать, — чрезвычайно фрустрирующий опыт, и мало кто из терапевтов не был готов, подобно Мэю, воскликнуть: "Неужели вы никогда ничего не хотели?"⁶⁰ Индивид с блокирован­ными желаниями имеет огромные социальные трудности. Другим тоже хочется кричать на таких людей. У них нет мнений, нет склон­ностей, нет собственных требований. Такой человек паразитирует на желаниях других, а тем в конце концов надоедает это, их изматыва­ет и утомляет необходимость снабжать его своими желаниями и сво­им воображением.

"Неспособность" желать — это слишком сильно сказано. Чаще индивид не доверяет своим желаниям или подавляет их. Многие люди, в попытке выглядеть сильными, решают, что лучше вообще не хотеть;

*Я буду использовать термины "решение" и "выбор" попеременно. Они си­нонимичны, но каждый берет начало из своей традиции: "выбор" — это пре­имущественно философский термин, "решение" — преимущественно социаль­но-психологический термин. Их попеременное использование согласуется с моим стремлением объединить эти дисциплины в данной дискуссии.

желание делает человека уязвимым или разоблачает его: "Если я ни­когда не буду желать, я никогда не буду слабым". Другие, демора­лизованные, делают себя нечувствительными к собственному внутрен­нему опыту: "Если я никогда не буду желать, я больше никогда не буду разочарован или отвергнут". Иные скрывают свои желания от соб­ственного взора в инфантильной надежде, что некий вечный попечи­тель сможет прочесть их желания вместо них. Есть что-то бесконечно успокоительное в вере в то, что кто-то другой удовлетворит наши не­выраженные желания. Есть люди, настолько боящиеся быть оставлен­ными своими попечителями, что подавляют всякое прямое выраже­ние личного желания. Они не позволяют себе желать, как если бы их желания раздражали других, угрожали им или отталкивали их.

Дата добавления: 2015-08-27