Existential Psychotherapy 23 страница

Терапия в больших группах. Тот же принцип действует в больших терапевтических группах. Задача помощи пациенту в принятии пер­сональной ответственности явилась главным стимулом создания те­рапевтической общины. Помещение в психиатрическую больницу все­гда было связано с переживанием утраты автономии: пациент лишен власти распоряжаться собой и принимать решения, лишен свободы, приватности и достоинства. Максвелл Джонс (Maxwell Jones) раз­работал устройство терапевтической общины как больницы, которая скорее повышает, чем снижает опыт автономии пациента. Режим

больничной палаты был реорганизован таким образом, что пациен­ты несли широкую ответственность за свое лечение и свою среду. Орган управления пациентов имеет право утверждать или отменять больничные правила поведения, отпуска, решения низшего меди­цинского персонала, даже выписку и режим приема препаратов.

Синоним принятия ответственности — "управление жизнью". Во многих терапевтических подходах акцентируется обучение навыкам управления жизнью. Объединения пациентов в терапевтической об­щине совместно осуществляют управление жизнью — это "контракт­ные" группы, в которых рассматривается "контракт" каждого паци­ента (соглашение, посвященное взятию на себя управления своей жизнью) и обсуждаются различные вопросы контракта. Затем груп­па может систематически фокусироваться на обсуждении того, что каждый из участников может сделать для управления такими конк­ретными сферами, как личные финансы, физическое здоровье или социальная среда.

Принятие ответственности и терапевтический стиль

Активность и пассивность. Стремясь содействовать принятию от­ветственности, терапевт нередко оказывается перед дилеммой. Слиш­ком активный терапевт подавляет активность пациента; слишком пас­сивный внушает ему ощущение бессилия. Эта проблема особенно ярко выражена в случае использования психоаналитической техники, где скупость поведенческих проявлений и относительная бездеятель­ность аналитика порой питает продолжительную зависимость паци­ента. Милтон Мазер (Milton Mazer) — аналитик, обеспокоенный такой ситуацией, — указывает, что чрезмерная пассивность терапев­та может воспрепятствовать принятию ответственности пациентом:

"...Пассивность аналитика в то время, когда пациент вы­ражает свою беспомощность, подтверждает в глазах паци­ента то, во что он предпочитает верить, а именно, что он не отвечает за свои действия и потому может просто следо­вать своим импульсам. Не получая ни единого слова пре­дупреждения или определения возможных последствий, не имеет ли он определенных оснований заключить, что не в силах сам себе помочь, — тем более, что это заключение оказывается на руку его влечениям?"

Мазер также предупреждает, что альтернатива — чрезмерная ак­тивность, проявляемая в форме руководства или установления гра­ниц, — тоже может помешать принятию ответственности: "Мы дале­ки от мысли советовать аналитику запрещать пациенту тот или иной поступок, поскольку это также означало бы, что пациент восприни­мается не отвечающим за себя и сдерживаемым лишь внешней силой — авторитетом аналитика".

Как удерживать средний курс? Какую позицию содействия может занять терапевт? Мазер предлагает терапевту пытаться помочь паци­енту осознать процесс выбора:

"...Это функция аналитика — указать пациенту на то, что тот находится в процессе решения, предпринимать ли кон­кретное действие; тем самым он ясно очерчивает ответ­ственность пациента за свое будущее. Таким образом па­циент получает шанс сделать выбор между невротической вынужденностью и ответственной свободой. Если он спо­собен выбрать ответственную свободу, то сумеет пробить первую брешь в своей невротической структуре"¹¹.

Иными словами, терапевт концентрируется на усилении сознава- ния пациентом того факта, что (нравится ему это или нет) он стоит перед выбором и не может избежать этой свободы.

Другие терапевты искали более активные пути стимулировать при­нятие ответственности. Например, приверженцы трансактного ана­лиза делают большую ставку на терапевтический "контракт". Первич­ные сессии они посвящают не установлению диагноза (что лишь под­черкивает определение отношений пациента и терапевта как отноше­ний целителя и исцеляемого), а формированию контракта. Контракт должен исходить от самого индивида, а не ожиданий других людей (заключенных в эго-состоянии "родителя"), интернализованных в виде "должен" и "следует". Кроме того, контракт должен быть ори­ентирован на действие: не "понять себя лучше", а "я хочу сбросить тридцать фунтов" или "я хочу быть способным иметь эрекцию со своей женой по крайней мере раз в неделю". Ставя конкретные достижи­мые цели — цели, определенные самим пациентом, — и постоянно обращая внимание пациента на взаимосвязь между работой в терапии и этими целями, трансактные терапевты стремятся повысить ощуще­ние ответственности пациента за его индивидуальное изменение.

Активные указания со стороны терапевта, при надлежащем при­менении, могут быть использованы для повышения осознания. Я не имею здесь в виду ситуацию, когда терапевт работает вместо пациен­

та, принимая решения и вообще говоря ему, как жить. Однако бы­вают обстоятельства, когда терапевт может предложить что-то, яв­ляющееся очевидным поведенческим выбором, но никогда не рас­сматривавшееся пациентом вследствие ограниченности его поля зре­ния. В подобных случаях вопрос "Почему бы нет?" бывает порой по­лезней, чем вопрос "Почему?" Последует ли пациент совету — не столь важно; главное в этой процедуре — привлечь внимание пациента к тому факту, что он не взвешивал очевидные возможности. Далее в терапии можно остановиться на возможности выбора, на мифе об от­сутствии выбора и на чувствах, вызываемых конфронтацией со сво­бодой. Иллюстрацией служит следующая клиническая виньетка.

Джордж — успешный тридцатилетний стоматолог, основная про­блема которого обусловливалась избеганием ответственности. Прежде он был женат, но брак развалился, по сути — из-за его зависимой позиции по отношению к жене, а конкретно — потому что он "ока­зался" в связи с другой женщиной. С тех пор усилия Джорджа при­нять решение относительно второго брака были для него сущей пыт­кой. Он должен был выбрать одну из нескольких женщин, которые все были в нем заинтересованы, и всячески старался подвигнуть дру­гих — своих друзей, своего терапевта и самих женщин — принять ре­шение за него.

Эпизод, прояснивший для него трудность принятия ответствен­ности, был связан с визитом к родителям, которых он навещал при­мерно раз в год. Его отец всегда считался семейным злодеем, и у Джорджа с ним неизменно были весьма конфликтные и неудовлет­ворительные для обоих отношения. На протяжении более чем деся­ти лет темой их борьбы были автомобили. Когда Джордж приезжал домой, он хотел использовать один из автомобилей семьи, и его отец, автомеханик, всякий раз возражал, заявляя, что ему самому нужна эта машина или что она неисправна. Свою мать Джордж описывал как сильную женщину, контролирующую все аспекты жизни семьи, за исключением автомобилей — единственной области, где она по­зволяла своему мужу доминировать.

Джордж ожидал предстоящего визита к родителям со значитель­ным беспокойством. Он заранее знал, что произойдет: он захочет пользоваться машиной; отец станет возражать под тем предлогом, что тормоза или покрышки находятся в плохом состоянии; затем начнет оскорблять его и спрашивать, почему сын не может быть мужчиной и арендовать автомобиль. "Что это за семья? — вопрошал Джордж. — Я вижусь с ними раз в год, а они даже не удосуживаются заехать за мной в аэропорт".

"Почему не арендовать автомобиль? — спросил я его. — Такая ли это странная мысль? Почему вы никогда не думали об этом? В конце концов, вы зарабатываете в четыре раза больше своего отца, не же­наты и не имеете особых расходов. Что для вас несколько лишних долларов в день?" Джордж, казалось, был ошеломлен моим вопро­сом. При всей очевидности этой идеи, было ясно, что прежде она никогда не приходила ему в голову. Теперь он подумал об этом и на следующий день позвонил семье, чтобы сообщить о своем скором приезде. Джордж сказал матери, что он мог бы арендовать маши­ну, и в ответ она мгновенно заверила его, что автомобиль теперь в порядке, отец заедет за ним в аэропорт, они очень ждут встречи с ним и нечего думать о каких-то еще автомобилях и прочих транспор­тных средствах.

Неизбежная сцена в аэропорту состоялась. Отец приветствовал его словами: "Почему ты не арендовал автомобиль? Посмотри-ка на ту стойку. Там ты мог бы арендовать машину за восемь девяносто пять". Между ними произошла шумная неприятная ссора. В конце концов Джордж ринулся к стойке оформления аренды и взял напрокат ма­шину, с гневом и чувством собственной правоты надменно отказав­шись от предложения отца заплатить за нее. Домой они с отцом еха­ли на разных машинах. Отец сразу ушел в спальню, а рано утром отбыл на работу. Поскольку Джордж приехал всего на день, он боль­ше не увиделся с отцом.

В терапии мы обсуждали этот инцидент очень подробно. Джордж считал его типичным примером семейного взаимодействия и оправ­данием своего нынешнего психического состояния. "Если даже сей­час это вывело меня из равновесия, представьте, каково было расти в такой семье". Джордж считал, что это особенно хорошо объясня­ло причину его сомнений по поводу собственной мужественности: стоит только подумать о модели, которую являл собой отец, и о том, насколько невозможно с ним разговаривать.

Я предложил совершенно иную точку зрения. Насколько серьез­но он пытался поговорить с отцом? Можно понять позицию отца: мать предложила сыну его услуги, не посоветовавшись с ним самим, слов­но он был семейной прислугой. Отец Джорджа ощущал свое подчи­ненное положение, злился и пытался самоутвердиться в единствен­ной области, где имел власть — в области использования автомоби­ля. Но что сделал Джордж для того, чтобы поговорить со своим отцом? Разве он не мог поговорить с ним по телефону, так же, как с матерью? Что помешало ему просто позвонить отцу и сказать: "Папа, я арендую автомобиль в аэропорту, потому что он будет мне нужен на следующий день. До десяти меня не будет, но дождись меня, по­

жалуйста, чтобы мы могли поговорить". Джордж имел вид совер­шенно ошеломленный. "Это невозможно!" — воскликнул он. — "По­чему?" — "Я не могу говорить с отцом по телефону. Вы просто не знаете мою семью, вот что".

Но у Джорджа сохранялось смутное чувство вины по отношению к отцу — этому седовласому, упрямому старику, выжившему в кон­центрационном лагере и в течение тридцати лет каждый день в шесть утра уходившему на работу, чтобы его четверо детей закончили кол­ледж и получили высшее образование. "Напишите ему письмо и расскажите о своих чувствах", — предложил я. Джордж вновь выка­зал ошеломленность моим советом, так же, как раздражение моей наивностью. "Это невозможно!" "Почему?"— спросил я. "Мы не пишем писем. Я ни разу в жизни не написал отцу письмо". — "И вы еще жалуетесь, что отчуждены от него и не в состоянии с ним об­щаться. Если вы действительно хотите с ним общаться, сделайте это. Напишите ему. Никто вам не помешает. Вам не на кого это свалить".

Этот незамысловатый обмен мнениями в большой мере лишил Джорджа душевного равновесия, и в тот вечер он с дрожью и слеза­ми сел сочинять письмо отцу — письмо, которое должно было начи­наться словами "Дорогой папа", а не "Дорогие мама и папа" или "Дорогие родители". Судьба захотела устроить так, что в тот же са­мый вечер дух свободы и ответственности сделал что-то с отцом Джор­джа: прежде чем сын закончил свое письмо, отец позвонил ему, что­бы извиниться. Ни разу в жизни до этого отец ему не звонил. Джордж рассказал отцу о письме, которое он писал, и был так растроган, что рыдал как ребенок. Достаточно сказать, что отношения между Джор­джем и отцом с тех пор уже никогда не были прежними и анализ не­посредственных уверений Джорджа в "невозможности" звонка отцу или написания ему письма открыл нам богатые перспективы терапии.

Фриц Перлз, гештальт-терапия и принятие ответственности. Что касается темы ответственности, то никто из сторонников активного терапевтического стиля не был энергичнее и изобретательнее Фрица Перлза. Базовая идея, лежащая в основании подхода Перлза, состоит в том, что избегание ответственности должно быть признано и ли­шено привлекательности.

"Пока вы боретесь с симптомом, он усугубляется. Если вы принимаете ответственность за то, что делаете с собой, за то, как порождаете свои симптомы, как порождаете свою болезнь, как порождаете свое существование, — в тот са­мый момент, когда вы входите в контакт с собой, — начи­нается рост, начинается интеграция"¹².

Перлз был остро чувствителен к использованию (или избеганию использования) пациентом первого лица и к любым переходам от активного тона к пассивному:

"Мы слышим пациента вначале деперсонализующим себя в неодушевленный предмет, в это*, а затем становя­щимся пассивным объектом воздействия превратностей сво­енравного мира. 'Я сделал это' превращается в 'Это случи­лось'. Я вижу, что вновь и вновь должен прерывать людей, предлагая им вступить во владение самими собой. Мы не можем работать с чем-то, что происходит где-то в другом месте и случается с кем угодно. И потому я прошу их найти свой путь от фразы "Это занятой день" к фразе "Я все вре­мя занят", от "Это получается долгий разговор" к "Я мно­го говорю". И так далее"¹³.

После того, как Перлз устанавливал присущие данному пациенту способы избегания ответственности, он побуждал его вновь вернуться от беспомощности к нежеланию, а также брать на себя ответствен­ность за каждый жест, каждое чувство, каждую мысль. Иногда Перлз применял структурированное упражнение "Я беру ответственность":

"Мы предлагаем пациенту к каждому утверждению до­бавлять: "...и я беру ответственность за это". Например: "Я сознаю, что двигаю своей ногой... и я беру ответственность за это". "Мой голос очень тих... и я беру ответственность за это". "Теперь я не знаю, что сказать... и я беру ответ­ственность за незнание"¹⁴.

Перлз предлагал пациентам принимать ответственность за все их внутренние конфликтующие силы. Если перед пациентом стояла му­чительная дилемма и, обсуждая ее, он ощутил ком в животе, Перлз предлагал ему побеседовать с этим комом. "Помести ком на другой стул и поговори с ним. Ты будешь исполнять свою роль и роль кома. Дай ему голос. Что он говорит тебе?" Таким образом он предлагал пациенту взять на себя ответственность за обе стороны конфликта, чтобы тот отдал себе отчет в том, что ничего само собой не "случает­ся" с нами, что мы — авторы всего: всякого жеста, всякого движе­ния, всякой мысли.

*В оригинале использовано слово "it", обозначающее неодушевленный предмет или не человеческое (и не очеловеченное) живое существо. — Прим. переводчика.

Терапевт: Ты сознаешь, что делают твои глаза?

Пациентка: Да, теперь я понимаю, что мои глаза все время смот­рят в сторону...

Терапевт: Ты можешь взять на себя ответственность за это?

Пациентка:...что я все время отворачиваюсь от тебя.

Терапевт: Ты можешь быть сейчас твоими глазами? Напиши текст для них.

Пациентка: Я — глаза Мэри. Мне трудно смотреть в одном на­правлении. Я все время прыгаю и мечусь туда-сюда¹⁵.

Перлз считал, что каждый из наших симптомов мы выбираем; "незавершенные" или невыраженные чувства находят свой путь на поверхность, принимая саморазрушительные, неудовлетворяющие формы. (Это источник термина "гештальт"-терапия. Перлз пытал­ся помочь пациентам завершать их гештальты — их неоконченные дела, их блокированное сознавание, их избегаемую ответственность.)

Подход Перлза к ответственности иллюстрируется описанием те­рапевтической встречи:

"Две недели назад у меня было чудесное переживание — если не исцеления, то по меньшей мере раскрытия. Чело­век был заикой, и я попросил его усилить свое заикание. В то время как он заикался, я спросил его, что он чувству­ет в горле, и он сказал: "Словно я сам себя душу". Тогда я обнял его и сказал: "Послушай-ка, души меня". "Черт возьми, я могу убить тебя!" — ответил он. Он по-настоя­щему соприкоснулся со своей агрессией и говорил громко, без всяких затруднений. Итак, я показал ему, что у него есть экзистенциальный выбор — быть агрессивным челове­ком или быть заикой. Вы же знаете, как может замучить заика: как он может держать в тягостной неизвестности. Всякая агрессия, которая не выходит наружу, не течет сво­бодно, обернется садизмом, тягой к власти и другими сред­ствами пытки"¹⁶.

Такой подход к симптомам, когда пациенту предлагается воспро­извести или усилить симптом, зачастую открывает эффективный путь стимуляции принятия ответственности: намеренно продуцируя сим­птом, в данном случае заикание, индивид начинает сознавать, что этот симптом его, что он является его собственным творением. Не­сколько других терапевтов одновременно пришли к той же технике, правда, не концептуализируя ее в терминах принятия ответственно­

сти. Виктор Франкл, например, описывает технику "парадоксаль­ной интенции"¹⁷, согласно которой пациенту предлагается намерен­но усилить симптом, будь то атака тревоги, компульсивная азартная игра, страх сердечного приступа или оргии обжорства. Дон Джек­сон, Джей Хейли, Милтон Эриксон и Пол Вацлавик писали об этом подходе, называя его "предписанием симптома"¹⁸.

Перлз создал уникальную методику работы со сновидениями, тщательно продуманную таким образом, чтобы способствовать при­нятию ответственности индивидом за все его психические процессы. На протяжении большей части своей истории люди рассматривали сновидения как феномен, находящийся за пределом персональной ответственности. Эта точка зрения выражена в часто употребляемой идиоме: желая отрицать мыслительный акт, человек говорит: "Мне это и не снилось". До эпохи динамической психологии Фрейда сны в основном рассматривались как божественные посещения извне или случайные события. Например, одна теория утверждала, что когда клетки коры спят и происходит очистка от токсичных метаболитов, накопившихся за прошедший день, группы клеток "пробуждаются" строго случайным образом. Согласно этой теории, сновидение обус­ловлено разрядами пробуждающихся клеток: абсурдное содержание большинства снов, таким образом, является функцией случайной последовательности клеточных разрядов; вразумительный сон счаст­ливо возникает примерно по тому же механизму, по которому стая обезьян, стучащих на пишущих машинках, вдруг случайно составля­ет удобопонимаемый абзац.

Фрейд убедительно доказывал, что сны — не игра случая и не ре­зультат внешнего посещения, а продукт активности конфликтующих, взаимодействующих компонентов личности: импульсов Ид, дневных подсознательных остатков, цензора сновидений (деятельности бессоз­нательного "машиниста сцены" Эго), сознательного Эго ("вторичной ревизии"). Хотя Фрейд пришел к выводу, что единственным авто­ром сновидений является индивид — или, по крайней мере, взаимо­действие указанных индивидуальных аспектов, — "секционирование", характеризующее его теорию, по утверждению Перлза (совершенно правильному, на мой взгляд), приводило к тому, что персональная ответственность терялась где-то в щелях между отдельными секциями.

Перлз, который называл сон "экзистенциальным курьером"¹⁹, стремился максимизировать индивидуальное сознание собственного авторства сна. Прежде всего, Перлз пытался оживить сон путем из­менения его временного модуса: он предлагал пациенту повторить сон, употребляя настоящее время, и затем воспроизвести его драма­тически, превратив в пьесу, где пациент выступает в качестве ди­

ректора, бутафоров и актеров. Пациенту предлагается играть роли всех объектов драмы сновидения. Например, я наблюдал работу Перлза с пациентом, которому приснилось, как он вел свою машину, мо­тор которой начал чихать и в конце концов совсем заглох. Инструк­тируемый Перлзом пациент играл многие роли — водителя, маши­ны, пустого бензобака, плохо работающих свечей зажигания и т.д. С помощью этой стратегии Перлз надеялся достичь того, чтобы па­циент начал собирать разрозненные куски своей личности в единое целое (то есть завершать индивидуальный гештальт).

Принятие ответственности для Перлза означает, что пациент дол­жен взять на себя ответственность за все свои чувства, включая не­приятные, часто проецируемые на других.

"Мы не готовы принять ответственность за свою критич­ность, поэтому проецируем критицизм на других. Мы не хотим принять ответственность за свою пристрастность, поэтому проецируем ее вовне и затем живем со страхом от­вержения. Одна из самых важных наших ответственнос­тей — за то, чтобы принять ответственность за свои проек­ции и стать тем, что мы проецируем"²⁰.

После того, как мы возвращаем себе все прежде отвергнутые ча­сти самих себя, наше проживание жизни становится богаче: внутри себя и внутри своего мира мы чувствуем себя "дома".

"Несомненно, принятие ответственности за свою жизнь тождественно богатству проживания и способностей. И что я надеюсь осуществить — это... привести вас к пониманию того, как много вы выиграете, приняв ответственность за каждую эмоцию, за каждое ваше движение — и сбросив с себя ответственность за всякого другого..."²¹

Сбрасывание "ответственности за всякого другого" чрезвычайно важно для психотерапевта. Перлз остро сознавал усилия пациента манипулировать другими, особенно терапевтом, для того чтобы они взяли на себя заботу о нем.

"Перед терапевтом стоят три непосредственные задачи: распознать, как именно пациент пытается получить поддер­жку от других, вместо того чтобы стоять на собственных ногах; избежать "втягивания" и заботы о пациенте; понять, что делать с манипулятивным поведением пациента"²².

Не быть "втянутым" довольно трудно, и терапевт должен привык­нуть к тому, чтобы распознавать многочисленные и разнообразные приемы уговаривания, используемые пациентом, и не поддаваться им:

"Я в этой ситуации не могу справиться, а вы можете. Я 'нуждаюсь' в том, чтобы вы показали, как мне дальше жить свою жизнь. Иногда речь на самом деле идет вовсе не о жизни, а о существовании, включающем ряд предложе­ний, которые пациент делает людям, с радостью готовым управлять другими. Терапевт — лишь последняя попытка. Остается надеяться, что здесь 'фишка остановится'"²³.

Стремясь противодействовать манипулированию собой, Перлз за­нимал крайнюю позицию в деле "остановки фишки". Свои мастер­ские он начинал следующим образом:

"Если вы хотите свихнуться, покончить с собой, улуч­шить свое состояние, "зарядиться" как следует или полу­чить опыт, который изменит вашу жизнь, — это ваше дело. Я делаю свое, а вы свое. Всякий, кто не желает взять на себя ответственность за это, пожалуйста, не ходите на этот семинар. Вы пришли сюда по вашей собственной свобод­ной воле. Я не знаю, насколько вы взрослые, но главное во взрослом человеке — это способность взять ответствен­ность за себя — свои мысли, чувства и т.д...."²⁴

Позиция Перлза чрезвычайно жесткая и, возможно, требует мо­дификации, особенно в случаях с тяжело нарушенными пациентами. Многим пациентам нужны месяцы работы, чтобы они стали способ­ны принять ответственность, и зачастую нереалистично ставить необ­ходимым условием терапии полное принятие ответственности. Одна­ко бывают ситуации, когда терапевту стоит в начале терапии потре­бовать некоторой степени принятия ответственности. Многие тера­певты в работе с высоко суицидальными пациентами настаивают на "противосуицидном" пакте, в котором пациент обязуется не предпри­нимать суицидальных попыток в течение оговоренного периода вре­мени. При правильном использовании этот подход может значитель­но уменьшить суицидальный риск²⁵.

Хотя слова Перлза не оставляют сомнения в его высокой чуткости к вопросу ответственности, осведомленности о том, что терапевт не должен возлагать на себя ношу ответственности пациента, он так и не смог разрешить (или, по правде говоря, во всей полноте осознать)

парадоксальность своего подхода к терапии. Пациенту говорят "при­нять ответственность". Но каково остальное содержание его опыта? Встреча с невероятно сильным, харизматичным, мудрым старым человеком, невербально сообщающим: "А я скажу тебе совершенно точно, как, когда и почему это делать". Активный личностный стиль Перлза, аура силы и всеведения противоречили его словам. Полу­чить одновременно два противоречивых сообщения, одно явное и одно скрытое, означает попасть в классическую ловушку двойной связи. Разрешите мне описать другой терапевтический подход, в котором делается попытка избежать этой западни.

Хельмут Кайзер (Helmuth Kaiser) и сознавание ответственности. Среди многих терапевтов, пытавшихся разрешить задачу: как увели­чить принятие ответственности, в то же время не делая этого вместо пациента, — Хельмут Кайзер выделяется интеллектуальной глубиной и последовательностью своего подхода. Хотя и Кайзер, и Перлз вы­страивали свои терапевтические подходы вокруг параметра ответствен­ности, их стили и структуры диаметрально противоположны. Кай­зер, умерший в 1961 г., был очень изобретательным терапевтом; он мало писал, поэтому не был широко известен. Книга, включающая все его труды, издана в 1965 г. под заглавием "Эффективная психо­терапия"²⁶. Кайзер считал, что у пациентов имеется универсальный конфликт, "состояние психики, общее для всех невротиков"²⁷, обус­ловленный тем фактом, что "зрелое взрослое состояние сопряжено с полной, фундаментальной, вечной и непреодолимой изоляцией"²⁸.

Кайзер рассказывает историю Вальтера, своего однокашника по медицинскому факультету, который в самом разгаре своей учебы сыграл роль в любительском спектакле, после чего "заболел" теат­ром. У него был несомненный талант, и он подумывал о том, что­бы оставить медицину и посвятить жизнь профессии актера. Но на­сколько он был талантлив? Мог ли стать великим актером? В мучи­тельных поисках решения Вальтер обращался за советом к одному эксперту за другим. Кайзер видел страдания друга; внезапно ему пришло в голову, что Вальтер ожидает невозможного. Он стремил­ся не просто узнать чье-то мнение. Он хотел много большего — что­бы кто-то другой взял на себя ответственность за его решение.

"В дальнейшем Г. (то есть Кайзер) мог наблюдать, как Вальтер медленно, шаг за шагом, приближается к откры­тию того, что ничье мнение, ничей совет ни на шаг не при­ближают его к решению, которое он должен принять. Он сочувствовал борениям Вальтера и всегда был готов обсуж­дать с другом бесчисленные "за" и "против", потенциаль­

но значимые для предполагаемого жизненного шага. Од­нако всякий раз после того, как были прослежены возмож­ные последствия, оценены шансы, взвешены факторы, скрупулезно проанализирована информация и недоставало только конечного вывода, они погружались в глубокое, му­чительное молчание. Г. чувствовал невысказанный воп­рос Вальтера: "И что ты теперь думаешь?"²⁹

То, с чем встретился Вальтер и что его пугало, было глубоким человеческим парадоксом: мы жаждем автономии, но отвергаем ее неизбежное последствие — изоляцию. Кайзер называл этот парадокс "врожденной ахиллесовой пятой человечества" и утверждал, что мы невероятно страдали бы от него, если бы не скрывали его от себя с помощью некоего "магического фокуса", приема, направленного на отрицание изоляции. Этот "магический трюк" и есть то, что Кайзер называл "универсальным симптомом", — защитный механизм отри­цания изоляции путем растворения границ Эго и слияния с другим. Выше, обсуждая человеческую жажду конечного спасителя, я гово­рил о слиянии, или единстве, как защите от тревоги смерти. Кай­зер напоминает: изоляция и таящаяся за ней пустота (на которую он, правда, не указывает явным образом) представляют для нас мощный побудитель к слиянию с другим.

Какие события сталкивают нас с изоляцией? Согласно Кайзеру, это те события, которые в наибольшей степени заставляют нас отда­вать себе отчет в полной ответственности человека за собственную жизнь, в особенности ситуации, связанные с принятием радикаль­но меняющего жизнь решения или с формированием взглядов, не поддерживаемых авторитетом. В такие периоды мы, так же как друг Кайзера Вальтер, стремимся найти кого-то другого, кто примет на себя нашу ответственность.

Кайзер остро и тонко чувствовал усилия пациентов избежать по­рождаемой ответственностью изоляции путем переноса исполнитель­ной власти на терапевта. Что может терапевт противопоставить этим усилиям? Кайзер размышлял над этим вопросом и разработал неко­торые подходы, но в конце концов пришел к выводу: задача настолько важна, что требует модификации самой структуры терапии. Чтобы воспрепятствовать переносу ответственности, терапия должна быть совершенно неструктурированной, терапевт — абсолютно недиректив­ным, пациент полностью ответственным не только за содержание, но и за процедуру терапии. Кайзер заявил, что "для терапевта не должно быть правил". Иллюстрацией может служить его запись бе­седы пациента и терапевта.

Дата добавления: 2015-08-27