— Я постараюсь не причинить тебе боли.
Доверие.
Но Габриэль все еще не доверял ей.
Он не доверял ей, поэтому не позволял прикоснуться к себе.
Он не доверял ей, поэтому не позволял увидеть себя обнаженным.
Но она доверяла ему.
— Я знаю, — сказала Виктория дрожащим голосом и скинула с себя покрывало.
Взгляд Габриэля оценивающе взвешивал ее груди. А затем — это сделали его руки.
Виктория собрала все свои силы, чтобы устоять на ногах и не упасть на колени от пронзившего, словно молния, ощущения.
— У тебя красивая грудь, Виктория, — хрипло сказал Габриэль. Она с силой вдохнула в себя воздух, ощущая обжигающее тепло его кожи и грубую ласку мозолистых пальцев.
— Спасибо.
Он провел пальцами по ее ребрам и талии, оставляя горящий след удовольствия.
— Женщины носят корсеты, чтобы иметь такую талию, как у тебя.
— Спасибо…
Его глаза поймали в ловушку ее взгляд.
— Я знаю, каково это — голодать. Тебе не нужно извиняться за то, как ты выглядишь. Не передо мной. Jamais.
Никогда.
Тепло его взгляда и рук обжигало ей кожу.
— У меня нет крема, — задыхаясь, сказала она.
— Тебе он не нужен.
Виктория вдохнула глубже.
— Но ты сказал…
— Сядь, Виктория.
Виктория села на краешек кровати.
Ее взгляд безошибочно остановился на его серых шерстяных брюках, — они оттопыривались.
— Ты возбужден, — еле слышно произнесла Виктория.
— С тех пор, как ты вошла в кабинет, я был постоянно возбужден.
Откровенная правда звучала в голосе Габриэля.
Казалось, что с того момента, когда она вошла в его кабинет, пролетела целая жизнь. Хотя прошли всего лишь день и ночь…
Она увидела смерть. За последние несколько часов она также увидела желание, что толкало мужчин и женщин в объятия друг друга.
Она увидела обнаженных мужчин. Виктория впилась ногтями в ладони, чтобы не дать рукам дотянуться до брюк Габриэля и расстегнуть их.
Она подняла взгляд.
— Я хочу, чтобы ты тоже почувствовал удовольствие.
— Тогда ложись на спину и позволь мне прикоснуться к тебе.
Полностью одетым, в то время как она обнажила себя целиком.
Виктория легла на спину.
Тотчас же сильные руки впились в кожу ее ягодиц. Габриэль подтянул ее к себе.
Виктория вцепилась в покрывала.
Она лежала, опираясь ягодицами на самый край постели с разведенными в разные стороны ногами.
Твердые руки нежно давили, раздвигая их еще сильней.
Тепло серебристого взгляда быстро вытеснило холод проникшего в неё воздуха.
Габриэль громко вдохнул.
Он прикасался к ней.
Виктория шумно втянула воздух.
— Ты мокрая, Виктория.
Да.
Его палец нежно затрепетал там, где никто никогда не касался ее.
Она сама только полгода назад начала прикасаться к себе там.
Виктория уставилась на покрытый белой краской потолок, сжимая в руках бархат покрывал.
Если он прикоснется к ее клитору…
Твердый, мозолистый палец обвел скользкие половые губы и надавил на клитор.
Виктория задохнулась… И достигла пика наслаждений, ощущая тяжесть электрического света на лице и давление пальца, пронзающего ее душу.
— Ты испытала оргазм.
Голос Габриэля разрезал тишину в ее ушах.
Пытаясь вдохнуть, она ловила ртом воздух. Его палец, не останавливаясь, продолжал посылать возбуждающие импульсы клитору.
— Да.
— Что ты видела?
Виктория извивалась в попытках убежать от его пальца. Но Габриэль не позволил ей этого сделать.
Он, не переставая, давил на нее. Легкие прикосновения вызывали неистовую пульсацию в крови, которая тяжелыми ударами отдавалась в ушах.
— Свет, — ответила Виктория.
И только она подумала, что еще чуть-чуть и ее накроет новая волна оргазма, лишающий силы палец скользнул обратно к влажным губам.
Он нежно исследовал.
Ее мышцы инстинктивно сжались от его прикосновений.
Виктория закусила губу.
— Что ты видишь, когда достигаешь оргазма?
— Тьму, — ответил Габриэль сквозь стиснутые зубы.
Тьма. Смерть.
— Что ты видишь сейчас? — поспешно спросила она.
— Я вижу тебя, Виктория. Твои половые губы покраснели, набухли и блестят от влаги. Я вижу, как твое желание окутывает мой палец. Твой portail[21] темнее твоих губ. Я вижу, как мой палец проникает в твой portail.
Ох…
Обжигающе.
Виктория попыталась сесть, резко сведя ноги вместе.
Его рука исчезла меж ее бедер.
Виктория поспешно отвела взгляд от белого манжета рукава рубашки, который ярким пятном выделялся среди темных завитков густых лобковых волос.
Серебристые глаза наблюдали за ней, ожидая ответа.
«И ты не прикоснешься ко мне… невзирая на боль или удовольствие, которые я принесу тебе», — прозвучало в ее ушах.
«Я не прикоснусь к тебе», — пообещала она.
Она скребла пальцами по простыням. Ее руки, застыв в напряжении, удерживали тело на весу.
Его рука исчезла между ее бедрами. Ощущение было таким, будто в нее проникает горящая кочерга.
Медленно, осторожно Виктория расслабила мышцы и приняла в себя палец.
Во взгляде Габриэля промелькнуло облегчение. Или, возможно, это мерцание электрического света в спальне отразилось в его глазах. Она одинаково плохо разбиралась как в электрическом свете, так и в выражениях глаз Габриэля, чтобы что-либо утверждать.
— Раскрой для меня ноги, — прошептал Габриэль. — И я скажу тебе, что я вижу.
Он говорил, что входил в женщину целой кистью руки. Виктория не знала, сможет ли она выдержать еще один палец.
Она облизнула губы.
— Что такое… portail?
Палец Габриэля не останавливался, посылая обжигающие импульсы ее телу.
— Рortail — это французское выражение, обозначающее влагалище.
Тело Виктории имело свою, отличную от хозяйки, волю. Оно все глубже и глубже втягивало в себя его палец.
Лицо Габриэля застыло.
От желания? От отвращения?
— Ты всегда называешь женские половые органы французскими словами?
— Нет.
— И какое слово ты обычно используешь?
— Щель.
Выражение с английских улиц.
— Но сейчас ты не использовал это выражение.
— Non, — в сказанном по-французски отрицании не было никакой мягкости.
Ее влагалище сжималось и разжималось, обхватывая палец, словно доя его.
Она всеми силами попыталась понять Габриэля.
— Почему?
В течение секунды Виктория сомневалась, что он ответит ей.
— Я говорил по-французски до того, как стал разговаривать по-английски.
До того, как он стал шлюхой.
До того, как мужчина разрушил его самообладание, которое для Габриэля так много значило.
До того, как желание обратили против него самого.
Виктория раскрыла ноги.
Темные ресницы накрыли его глаза.
Виктория проследила за его взглядом. Но единственное, что сумела разглядеть, были темные лобковые волосы и белоснежная манжета, которая отмечала то место, где его рука исчезала между ее ног.
— Я вижу… как появляется мой палец… он мокрый и скользкий…
Виктория почувствовала, как палец выходит из нее… медленно, неторопливо. Она представила себе… какой он длинный, бледный, скользкий и мокрый…
Сопротивляясь, тело сжалось, пытаясь удержать его в себе.
— Calme-toi, — хрипло прошептал Габриэль.
Расслабься.
— Я помню, как в первый раз увидел женщину вот так.
Взгляд Габриэля был направлен на Викторию.
— Сколько тебе было лет?
— Тринадцать.
В этом же возрасте мадам стала продавать его услуги.
Движение пальца Габриэля изменилось… медленно… неторопливо… он начал погружаться обратно, пока полностью не заполнил ее.
— Что ты подумал, когда увидел ее… вот так? — выдавила из себя Виктория.
— Я подумал, что если у мужчины есть душа, она находится в женщине.
Грудь Виктории, а затем и влагалище сжались.
К первому пальцу добавился второй.
Растягивая ее. Открывая ее.
Она судорожно вдохнула.
— Габриэль…
Темные ресницы медленно поднялись.
— Мне нравится, как ты произносишь моё имя.
Пальцы медленно выскользнули из нее, пока он наблюдал, ища на ее лице признаки боли… удовольствия.
— Как именно? — спросила она прерывистым голосом.
— Словно ты веришь, что у меня есть душа.
Он согнул пальцы и нежным царапающим движением прикоснулся к внутренней стенке влагалища.
— Кончи ради меня, Виктория. Ты сказала, что разделишь свое удовольствие со мной. Так дели его.
Габриэль удерживал ее взгляд; согнутые пальцы скользили, изгибались, ощупывали… Электрический разряд пронзил все ее тело.
Казалось, будто внутри у неё есть еще один клитор. Или что к ее клитору можно прикоснуться изнутри.
Габриэль, удерживая взгляд, ласкал ее, прикасаясь согнутыми пальцами к нежной плоти.
Огонь промчался по ее венам, дрожащей волной спускаясь по позвоночнику.
Но в его глазах не было огня — только осознанные намерения.
Она хотела получить от него больше, чем просто умелые прикосновения.
— Я не могу, — сказала она, задыхаясь.
Мимолетная улыбка появилась на его лице.
— Можешь. Ты разделишь его…Ты уже делишь его со мной.
Тело Виктории сжалось. Внутри нее все взорвалось. Ее крик раздался в комнате.
Когда она сфокусировала взгляд, Габриэль ждал, наблюдая за ней.
— Что ты видела?
— Свет, — задыхаясь, произнесла она.
Сотрясаясь. Изнутри. Снаружи.
К двум пальцам добавился третий.
Ее тело было широко раскрыто. Она не могла избавиться от него. Оргазм Виктории, отдаваясь дрожью, обволакивал …три пальца.
— Я чувствую это, — ловя воздух ртом, сказала она. — Я ощущаю себя… пульсирующей вокруг твоих пальцев…
— Да, — выражение любопытства появилось на его лице. — Я тоже чувствую это.
Виктория не могла вдохнуть достаточно кислорода.
— Я сказала, что не прикоснусь к тебе.
Его взгляд затвердел.
— Да.
— Но я не говорила, что не скажу тебе, чего я хочу.
— Чего ты хочешь, Виктория? — спросил Габриэль. В его взгляде внезапно появилась отстраненность.
Сколько людей говорили ему, чего они хотят… и никто не спрашивал, чего хочет сам Габриэль.
— Я хочу, чтобы ты вкусил меня. Я хочу, чтобы ты запомнил мой вкус.
Никакого насилия над чувствами…
— А затем я хочу, чтобы ты делал со мной то, что хочешь сам. Что угодно. Все, что угодно.
Ресницы не давали заглянуть ему в глаза.
Она чувствовала влагу, сочащуюся из влагалища. Видел ли он это?
Возможно, ему не нравится привкус секса…
Габриэль опустился между ее бедер. Три его пальца, скользя, входили… выходили… входили… выходили. Проникая глубоко. Неумолимо.
Пробуждая к оргазму. Заставляя желать ещё одного.
Серебристые локоны смешались с темными лобковыми волосами.
Когда Виктория почувствовала дыхание Габриэля на своей вульве, она подумала, что умрет. Когда губы Габриэля сомкнулись вокруг ее нижних губ, она знала, что умрет.
Когда язык Габриэля прикоснулся к ее клитору, она на самом деле умерла.
«Во всяком удовольствии всегда есть боль», — говорил Габриэль.
Тьма, окруженная светом, сверкала, но, тем не менее, она видела свет.
Виктория открыла глаза и подняла взгляд, уставившись на белую эмаль потолка.
Она не помнила, как закрыла глаза. Не помнила, как легла на спину.
Единственное, что она чувствовала, была пустота внутри нее и крошечные пульсации клитора.
Глухой звук от соприкосновения металла с деревом проник в ее сознание.
— Что ты видела, Виктория?
Она видела…
— Свет.
Виктория медленно повернула голову в сторону Габриэля.
Он доставал что-то из открытой баночки. Его губы блестели от влаги.
Ее влаги.
— То, что я хотел, — выдавил из себя Габриэль напряженным голосом.
У Виктории заняло несколько секунд, чтобы вспомнить, что находится в баночке… И ей понадобилось еще несколько секунд, чтобы осознать, что делает Габриэль…
Серебристая капелька мерцала на кончике большой, имеющей форму сливы, вершины его…bite, как называла это мадам Рене. Полосатая шерстяная ткань брюк обрамляла густые завитки светлых лобковых волос. Размазав влагу по бордовой головке члена, он уверенно надевал резиновый чехол, накатывая его на один, три, пять, семь, девять дюймов…
Ее живот конвульсивно сжался.
Виктория резко перевела взгляд на лицо Габриэля.
Она не узнала его. Его губы были сжаты, кожа потемнела от прилившей крови, глаза мерцали, словно осколки серебристого света.
— Ты сказала, что я могу делать все, что я хочу.
Да.
— Я хочу именно этого, — сказал Габриэль сквозь стиснутые зубы. — Я хочу погрузиться в тебя, я хочу, чтобы ты кончала до тех пор, пока не заставишь кончить меня.
Габриэль смотрел на нее, словно ожидая, что она станет ему возражать.
Виктория боролась с собой, пытаясь вдохнуть. На одну обессиливающую секунду ей действительно захотелось протестовать.
— Это звучит, — ужасающе, возбуждающе, — божественно.
Покрытый резиной член выступал из шерстяных брюк.
— Рая здесь не найти, Виктория, зато я могу показать тебе ад.
Она не сомневалась в этом.
Габриэль опустился на колени. Он наклонил голову, и серебристая прядь волос упала ему на лоб.
Шерсть царапнула внутреннюю поверхность ее бедер. Резина пронзила сопротивляющуюся плоть.
Виктория отодвинулась назад.
Его член был гораздо, гораздо толще пальцев.
Габриэль пальцем слегка надавил на клитор.
Воздух застрял где-то у нее в горле. Взгляд серебристых глаз приковал ее к месту.
— Прими меня, Виктория, — грубо сказал Габриэль. — Я пальцами лишил тебя девственности. А сейчас прими меня…
— Ты больше своих пальцев…
Но меньше своей руки…
Габриэль, не останавливаясь, легкими движениями кружил пальцем вокруг клитора. Ее выбор…
Мускулы Виктории разжались.
Кулак…
Ей показалось, что в нее ворвался кулак, невероятно огромный… а затем — он каким-то образом уместился внутри.
Габриэль продолжал ласкать ее клитор — медленно, уверенно, попеременно — то легко касаясь, то усиливая нажатие. Боль. Удовольствие…
Невероятно, но тело Виктории открылось ему навстречу, требуя большего. Больше боли. Больше удовольствия…
Боль проходила, а удовольствие — нет.
Кровь пульсировала внутри нее.
Прерывистое дыхание заполнило комнату.
— Кончи ради меня, Виктория, и я подарю тебе еще один дюйм.
«Кулак», погрузившийся на входе, оставался неподвижным, в отличие от пальца Габриэля. Он скользнул вниз… исследуя тонкое напряженное кольцо плоти, обхватывающей его, затем снова поднялся наверх, скользкий от влаги… Он неустанно кружил, кружил и кружил, не проникая слишком глубоко. Она хотела, чтобы он вошел глубже…
Виктория закричала. Ее тело сотрясали судороги.
— Боже!
Большая, похожая на кулак, головка члена, растягивая ее, проникла глубже… на два дюйма.
— Что ты видела? — резко спросил он.
Свет. Тьму.
Серебристый цвет. Серый.
— Свет…
Двигаясь и двигаясь кругами.
— Габриэль…
Тело Виктория полностью раскрылось. Обостряющие все чувства ощущения пронзали ее.
Габриэль вошел в нее еще немного… остановившись на трех дюймах.
Виктория часто и тяжело дышала.
Один дюйм — один оргазм… Осталось еще шесть…
— Что ты видела, Виктория?
Ее всю трясло. Его всего трясло.
Покрывала, зажатые в ее кулаках, пульсировали в такт.
— Что ты увидела, Виктория? — напряженно повторил он свой вопрос.
— Свет, — ответила она упрямо. В наслаждении нет тьмы… Нет греха в том, чтобы любить… — О, Боже, — слова с трудом вырывались из ее горла. — Габриэль… Я не могу… Габриэль…
— Что, Виктория? — Пот, словно слезы, стекал по его лицу. — Что ты не можешь сделать?
Или не сделать…
Он хотел, чтобы она остановила его.
Но она не сделала этого.
— Мне нужно… — выдохнула она, ловя ртом воздух. Свет от приближающегося оргазма кругами расходился перед ее глазами, его палец продолжал ласкать клитор.
— Что тебе нужно? — тихо спросил Габриэль. Удеживая себя в стороне от удовольствия.
Гнев пронзил Викторию.
Он должен чувствовать это. Как он может не чувствовать, как ее плоть ласкает его, сосет его?
Поглощает его?
— Мне нужен еще один оргазм.
Габриэль дал ей еще один оргазм. А затем проник еще на один дюйм.
Его «кулак» не пропускал воздух во влагалище.
— Что ты видишь, Виктория?
— Свет.
Еще один оргазм. Еще один дюйм.
Пять дюймов…
— Что ты видишь? — повторил он, ожидая, когда она увидит тьму, которую видел он.
— Свет, — задыхаясь, ответила она. Серебристые волосы окружали ореолом его голову. — Я вижу свет.
Виктория больше не могла различать боль и удовольствие. Она добилась еще одного оргазма, еще одного дюйма от Габриэля.
Шесть дюймов… семь… восемь…
— Что ты видишь, Виктория? — в голосе Габриэля появилась агония.
Его белая льняная рубашка прилипла к груди. Пропитанная потом ткань поднималась и опускалась с каждым вдохом и выдохом. Его дыхание совпадало с пульсацией, бившейся внутри ее влагалища и клитора.
Виктория с трудом сконцентрировалась на Габриэле, а не на затухающих сладостных судорогах, которые порождали в ней желание испытать еще один оргазм. Она забыла, как думать, как дышать, ибо в ее теле не осталось места ни для того, ни для другого.
«Кулак» внутри нее поглощал все ее чувства.
Тело Габриэля. Желание Габриэля.
Она умрет, если он не остановится. Она умрет, если он остановится.
Удовольствие ангела…
Двигающийся кругами палец Габриэля не даст передышки…
Что она видит?..
— Я вижу тебя, Габриэль, — задыхаясь, произнесла Виктория. — Когда я кончаю, я вижу тебя.
Боль.
Боль на его блестящем от пота лице не давала ей вдохнуть. Удар его тела освободил воздух из ее легких.
Габриэль рывками входил и выходил из нее, привнося с собой плоть, волосы и шерстяные брюки, прошлое и настоящее. Внезапно еще один оргазм пронзил ее тело.
Кто-то закричал. Виктория не знала, кому принадлежит этот голос, ей или Габриэлю. Его сердцебиение принадлежало ей, ее плоть принадлежала ему, оргазм, что пронзил их тела, принадлежал им обоим.
Она знала, что Габриэль почувствовал ее наслаждение. Она знала это, потому что он покинул ее. Ее тело. Ее душу.
Ее кулаки держали смятые покрывала.
Она не дотронулась до его тела, но она прикоснулась к ангелу.
И не знала, простит ли ее Габриэль.
Она сжала закрытые веки и уставилась в темноту за ними, прислушиваясь к приглушенному скрипу его ботинок, пересекающих пол спальни, входящих в ванную…
Ее тело считало проходящие минуты. Она чувствовала пустоту внутри себя, словно Габриэль проделал в ней дыру.
Слабый звук разнесся по воздуху. Габриэль смыл воду в туалете. Тихий щелчок открывающейся двери нарушил тишину комнаты.
Она чувствовала на себе его взгляд. Он был столь же ощутимым, как и пульсирующая глубина ее лона.
— Мэри Торнтон действовала не одна, — сказал Габриэль без всякого выражения. Напряжение вибрировало в его голосе. — Мужчину, который написал письма, зовут Митчелл Делани.
Она не заплачет.
Темнота извивалась под ее веками.
— Я не знаю Митчелла Делани.
— Он знает вас, мадмуазель.
— Меня зовут Виктория, — ответила Виктория. Она наслаждалась, слушая, как Габриэль произносит ее имя. В его устах буква «В» звучала нежной лаской.
Да, мужчина, который написал письма, знал, что она носит шелковые, а не шерстяные панталоны. Он знал, что женщины имеют те же сексуальные желания, что и мужчины.
Но он не знал женщину, которой была Викторией Чайлдерс. А Габриэль знал.
Он прикоснулся к самому сокровенному в ее душе.
Габриэль развернулся и вышел из комнаты.
Глава 17
Габриэль шел по улицам, поворачивал, плутал. Он скользнул в переулок, переждал с другой стороны, приветственно подняв свою серебристую шпагу, вдыхая дымку желтого тумана и биением сердца отмеряя проходящую тишину.
Никто не следовал за ним.
Он сожалел об этом.
Габриэль хотел убить.
Габриэль хотел сбежать от запаха и ощущения Виктории.
Габриэль хотел отрицать то удовольствие, которое она дала ему.
«Я вижу тебя, Габриэль. Когда я кончаю, я вижу тебя».
На секунду — с головкой члена, пульсирующей у входа в ее лоно — он почти поверил, что у него есть душа.
Габриэль заставил себя сконцентрироваться на ночи.
Никто не следовал за ним к городскому дому Торнтонов ни днем, ни ночью. Однако кто-то видел, как мадам Рене входила в его дом.
Кто-то перехватил коробки с одеждой, которые она послала Виктории.
Унылый перестук прервал мысли Габриэля — копыта лошади. Его пульс участился, он подался назад, вглубь переулка.
Приближающийся свет материализовался в фонари коляски. Грохочущий двухколесный экипаж.
Кучер мог направляться в конюшню. Или следить за Габриэлем.
Экипаж растворился в тумане.
Габриэль миновал еще три улицы. Еще несколько кэбов блуждали в тумане раннего утра. Он окликнул третий, встав перед идущей лошадью и схватив кожаный повод.
Лошадь шарахнулась; извозчик выругался.
— Убери руки от моей лошади, ты…
— Я дам два золотых соверена, если подкинешь меня, — тихо сказал Габриэль.
Обычно проезд в кэбе стоил шестипенсовик за милю; соверен был равен двумстам сорока пенсам. Габриэлю не было нужды вглядываться в лицо извозчика, чтобы разглядеть подсчет в его глазах: тот должен был проехать восемьдесят миль, чтобы заработать два соверена.
Габриэль понимал улицы: он понимал мужчин и женщин, работающих на них.
Он не понимал Викторию.
— А куда вы хотите? — осторожно спросил извозчик. — Мне нужно возвращаться в конюшню.
— Недалеко, — услужливо ответил Габриэль. Он жаждал секса, жаждал еще секса. — К клубу «Ста Гиней». Я хочу, чтобы ты медленно кружил по кварталу, пока я не постучу в крышу. Как только я постучу, ты остановишься. Ко мне присоединится другой человек. Он и скажет тебе, куда нас везти.
Извозчику не было нужды спрашивать дорогу к клубу «Ста Гиней». Как и дом Габриэля, это заведение было широко и далеко известным.
— Поеду, если получу золотишко вперед, — хитро сказал извозчик.
Лошадь нервно переступила, чуть не наступив Габриэлю на ногу.
Габриэль быстро успокоил потную лошадь, твердо погладив рукой в перчатке по ее шее. Он вспомнил боль Виктории, когда она сперва принимала его пальцы, а потом — его член. Он вспомнил ее наслаждение, когда она испытывала вызванные им оргазмы и просила еще.
Он знал, что подумал извозчик: он подумал, что Габриэль хочет подцепить мужчину-шлюху.
Его пронзил непривычный гнев, который он подавил.
Мысли не убивали; второй мужчина убивал.
— Я дам тебе один соверен сейчас и второй, когда поездка закончится, — легко ответил Габриэль.
Жадность пересилила моральные сомнения извозчика.
— Залезай, папаша.
В кэбе воняло застарелым сигарным дымом, дешевым джином, старыми духами и потом.
Габриэль смотрел в окно. Уличные фонари боролись с туманом, побеждая на одной улице и проигрывая на другой. Мужчины, женщины и дети возникали из желтой дымки и пропадали в ней.
Он думал о Виктории, одиноко бредущей по улицам. Живущей на улицах. В одиночку.
Он быстро прогнал этот образ.
Она не будет жить на улицах. Габриэль позаботится об этом.
Поток кэбов забивал улицу перед клубом «Ста Гиней».
Габриэль вытащил из кармана тяжелые серебряные часы: было еще не время.
Кэб медленно объехал квартал четыре раза. На пятом круге высокая белокурая женщина в темно-красном бархатном плаще шагнула к стоянке кэбов.
Габриэль резко поднял трость набалдашником вверх и постучал в крышу три раза.
Кэб остановился.
Быстро передвинувшись по кожаному сиденью, Габриэль пинком открыл дверь, держась так далеко от окна, выходившего на тротуар, как только мог.
Женщина заколебалась.
Габриэль высунул конец своей трости в открытую дверь — серебро сверкнуло в желтом тумане.
Женщина приблизилась, задержавшись, чтобы сообщить извозчику адрес. Передок кэба просел с протестующим звуком; несколько секунд спустя женщина опустилась на сиденье. Скрипнула изношенная кожа, зашелестел бархат.
Бедро прижалось к бедру Габриэля: он стиснул зубы. Избыток духов заглушил другие разнообразные запахи.
Наклонившись вперед, женщина потянула дверную ручку. Темнота, которая сомкнулась вокруг Габриэля, не имела никакого отношения к захлопнувшейся двери, а целиком относилась к плечу, которое вдруг потерлось о его плечо.
Здесь не было места, куда можно было бы отодвинуться, не было пространства, где стенка кэба или тело другого человека не мешали бы ему.
Кэб качнулся вперед.
Габриэль повернул голову и пристально посмотрел на белокурую голову рядом с ним, в то время как каждый мускул в его теле сжался, чтобы пинком открыть дверь и убежать.
Назад к Виктории. Назад к надежде, которую она обещала.
— Ты что-нибудь обнаружил? — нейтральным голосом спросил он.
— Да.
Голос не был женским; он был мужским.
Отвращение к самому себе эхом отдалось внутри кэба.
В груди Габриэля что-то сжалось. Именно он — он и второй мужчина — сделали это с человеком, сидящим сейчас рядом с ним.
— Я говорил, что ты не обязан делать это, Джон, — спокойно сказал Габриэль, борясь с раскачиванием кэба и страхом, сопровождавшим его пятнадцать лет.
— Этой ночью я не сделал ничего, чего не делал прежде тысячу раз, — невыразительно отозвался Джон.
Десять лет назад Джон занимался проституцией, чтобы выжить; этой ночью он занимался ею ради Габриэля. Джон никогда не простит ни Габриэля, ни себя самого.
Габриэль не винил его.
Подняв руку, Джон сорвал с головы белокурый парик.
— Вы были не обязаны принимать меня десять лет назад. — Волосы Джона коротко блеснули золотом в свете мелькнувшего уличного фонаря; тот немедленно потускнел в мрачном тумане. — Я был бы все еще там, если бы не вы.
И оба знали, что это не так. Джон не был бы шлюхой в клубе «Ста Гиней»; он бы уже умер.
— Я не увидел Стивена, — вместо этого произнес Габриэль.
— Вы и не ожидали увидеть его. — Джон продолжал пристально смотреть на дверь кэба. — Стивен изучает клуб, как вы и приказали.
В то время как Джону Габриэль приказал изображать шлюху.
Джон медленно повернул голову; его глаза блеснули в темноте.
— Они используют женские имена. Я не мог прямо спросить о Джеральде Фитцджоне.
Джон не сказал Габриэлю ничего, чего бы тот уже не знал. Но у Габриэля была информация для Джона.
— Фитцджон мертв, — отстраненно сказал Габриэль. И затем, вспомнив ужас Эвана и Гастона, добавил, — он был обезглавлен.
Джон не выказал ни удивления, ни ужаса. Этой ночью он вынес намного худшее, чем смерть.
— Один человек сказал, что Джеральдина подвела его, не прийдя.
Имя Джеральдина было женской версией имени Джеральд.
Габриэль напрягся.
Джеральд Фитцджон мог представиться Джеральдиной. Но, в тоже время, мог использовать и другое имя.
Кэб завернул за угол. Габриэль ухватился за верхний ремень.
— Как звали того человека?
— Он назвал себя Франсиной.
Франсина… Фрэнсис.
Виконта Райли звали Фрэнсисом. Он был близким другом герцога Кларенса, наследника трона Англии.
Герцог из королевской семьи записывался в журнале клуба под именем его матери, Виктории.
— Он сказал прошлой ночью, что Ленора подвела и Джеральдину, и его самого, — бесстрастно продолжил Джон, — и он не видел Ленору с тех пор.
Ленора… Леонард.
Габриэль не помнил навскидку члена светского общества или парламента, которого звали Леонардом.
Второй мужчина?
Второй мужчина убил человека, который называл себя Ленорой, как убил Джеральда Фитцджона?
Вопросы сопровождались пульсирующим давлением бедра и плеча Джона.
Почему никто не следовал за Габриэлем?
Почему Торнтоны все еще живы?
— Ты знаешь о человеке по имени Митчелл Делани? — спросил Габриэль. Самообладание медленно разрушалось от назойливого запаха духов, близости Джона и наслаждения, которое продолжало пульсировать в его паху. Наслаждения Виктории.
Что задумал второй мужчина? Для Майкла? Для Габриэля?
Для Виктории?
— Нет. — Джон передвинулся в темноте; он создал между ними такое большое пространство, какое только мог. То ли после этой ночи он не мог выносить прикосновений другого мужчины, то ли он хотел дать Габриэлю передышку, Габриэль точно не знал. — Он член клуба?
— Не знаю, — ответил Габриэль. Колеса экипажа вторили его опасению.
Габриэль не был дураком.
Были люди более сведущие в охоте, чем он.
Люди, которые охраняли Майкла и Энн, могли быть подкуплены или убиты.
Кто-то мог следовать за Габриэлем так, что он не знал об этом.
Теперь в любой момент кэб мог остановиться.
Люди могли ждать за дверью со стороны Джона. Они могли убить Джона и взять Габриэля.
Дата добавления: 2015-11-05; просмотров: 18 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |