коварства и честной наивности. Это начальное (как позже оказалось, во многом ложное)
разграничение сущностей Сиэля и Джоана с последующим сопоставлением, но не смешиванием,
лишало меня недостижимого покоя. Сами собой возникали представления их, не стесненных
одеждами, вокруг меня одного или вовсе лично вдвоем. Как раз в один из четвергов я якобы
случайно мотался по всему нижнему этажу через гостиную, чтобы скользящим взглядом обвести
ребят, усевшихся на кожаной тахте меж двух поддельных гипсовых женщин в прозрачных тканях.
Они учились и жевали сладости; и меня как будто не существовало для них, хоть я и бегал туда-
сюда; и поэтому я воспользовался этим и встал немного сбоку от дивана, чтобы можно было
безнаказанно коситься на них, вытирая при этом пыль. Демон специально клал в рот конфету и
произносил слова для запоминания (потом, конечно, спокойно жевал и проглатывал). Харкорт
ошибался, путал звуки, сразу же поправлялся - и незаметно, бестелесно опутывал Сиэля
случайными движениями, взмахами, наклонялся в книгу через его плечо и задевал шею
волосами, невзначай касался носком ботинка качающейся лодыжки своего усталого костистого
учителя, сталкивался с его пальцами над вазочкой с конфетами; и я замирал так, будто бы эти
контакты адресовались мне. На оборотной стороне век под влиянием развращенного острия моей
натурки руки мальчиков крепко сцеплялись, а носы и губы ползли ближе друг к другу. Опасаясь
наступления лихорадочной истерии, я предпочел скрыться, например, в теплом зимнем саду и
там дальше размышлять о волнительной тяге к этим двоим.
Зимний сад, похоже, был единственным местом на территории Харкортов, где изобилие видов и
форм не казалось чрезмерным. С тропическими раскидистыми пальмами и монстерами
соседствовали невысокие лиловые орхидеи и пестрые бегонии в тяжелых горшках, из-под толстых
листьев выглядывали узкие рыжие головки зажженных фонарей на тоненьких позолоченных
ножках, а песчано-каменные пути тянулись к небольшим деревянным скамейкам с чугунными
спинками. Помимо входа через веранду, имелась невесомая дверца, ведущая на грязную улицу,
за что я, как воспитанный и понимающий курильщик, был благодарен конструкторам. Отчего-то
мне подумалось, что сплошная зелень растений и забота о них перебьет незатихающие образы
(курение не спасло), но отчетливые матовые призраки отлично проявлялись на монотонном фоне,
как перед окрашенными стенами кинопавильонов. Без значительной пользы провел более
половины часа, прогоняя пульверизатором и протирая блестящей тряпкой мелькающие точки,
сливающиеся в черты Харкорта и Фантомхайва, и поняв тщетность своей задумки, вернулся
обратно - последний способ по избавлению от галлюцинаций. В гостиной покрывшиеся
мурашками ладони сами прильнули к рдеющим щекам, а зыблющиеся колени едва ли не
стукались - несходные близнецы не заметили, как задремали от утомления, удобно
распластавшись на тахте. Профили их были повернуты навстречу, а ладошки в самом деле
судорожно смыкались. Эта невольная проказная близость не могла не очаровывать, но удвоенное
исступление сопровождалось неизлечимым чувством сопротивленной борьбы. Мне осознанно
хотелось опробовать и надломить невинность Джоана, но какая из двух целей была
доминирующей - собственная физическая радость или захватившее волю желание разозлить и
задушить Сиэля?..
_____________________________
*Меня зовут Сиэль. Если ты хочешь продолжать наши занятия, то запомни мое имя, пожалуйста.
Глава 38 (восстановлено)
Кожаная обивка дивана зашуршала; я рефлекторно глянул в гостиную через арку, разделяющую
ее с верандой, где я и безнадежно прятался от наваждений. Джоан со скрипучим сонным
мычанием поднял голову со спинки и судорожно огляделся. Мы встретились взглядами (мой -
обычно заинтересованный, его - еще не совсем соображающий), и я двинулся в жаркую комнату.
- Ой, Себастьян... - Джоан со смешком размял левое плечо и, продолжая мотать головой, шепотом
спросил:
- Давно мы тут?
- Часа три минимум, - тихо ответил я, на что Харкорт вытянул губы в немом свисте. Я посмотрел
через него капельку дальше: Сиэль еще сопел рядом, склонив подбородок и повернувшись к нам
правой стороной.
- И правда, уже так темно... - Джоан перевел глаза на затушеванное тусклой тьмой окно, среди
которой иногда мигали крошечные звезды и дрожали тонкие силуэты деревьев.
- Неужели ваше занятие было настолько утомительно? - полюбопытствовал я.
- Ой, нет, нет, все было замечательно, - слегка улыбнулся парнишка и вдруг сжался - возможно,
ему померещилось, что его интонация прозвучала слишком громко. - Знаете, очень жаль, что мы
раньше не познакомились. Мне нравится, как он объясняет, с ним все кажется более понятным. Я
бы очень хотел, чтобы Сиэль дальше учил меня и с новой недели, когда каникулы закончатся.
- После выходных уже начинаются уроки в школе?
Харкорт как будто погрустнел и потупил блестящие глаза вниз.
- Да, каникулы прошли так быстро... Но, наверное, хорошо, что я уговорил отца перевести меня из
частного интерната в обычную школу - тогда бы мы вообще потом не виделись.
Соглашусь полностью; это было изумительное и самое верное решение вынудить родителей
отдать тебя из рук надоедливых бесконечных методистов под временную опеку заурядных, но
вполне стоящих преподавателей, с которыми тебе не нужно делить соседние спальни на десять
человек! Без особой радости я представил безвылазное нахождение за закрытыми стенами
школы с, может быть, не самыми приятными и дружелюбными людьми - что может быть
тоскливее? И как горько было бы расставаться с новообретенными добрыми знакомыми; а уж как
тяжело пришлось бы и им самим...
- А почему ты так поступил? - Попытался принять более равнодушный и невинный вид. - Ты не
справлялся с заданной программой?
- Меня там, как бы сказать, не очень любили, - сказал Джоан оседающим голосом. - Не хотелось
проводить все время в таком... не враждебном, но как бы правильней выразиться...
- Враждебном? К тебе? Знаешь, я даже не могу этого вообразить... Может, ты все слишком близко
принял? - деликатно спросил я и медленно уселся на подлокотник - максимально плавно, как это
было возможно в моей тесной форме. Мальчик замялся и заерзал от беспокойных и обидных
воспоминаний, которые ему пришлось ради меня воссоздать.
- Тамошняя элита не потерпела того, что мною заинтересовались старшеклассники, тоже
привилегированные. Хоть я и ничего не могу, кроме как читать, хм...
На его лице возникла жалобная бессмысленная улыбочка, какая появляется у всех ранимых
людей, ворошащих угнетающие их темы и готовящихся вот-вот заплакать, но при этом не
намеревающихся прекращать неловкий разговор. В этом случае нужно прикусить язык, сделать
понимающие глаза, замереть и внимательно слушать слезливые признания, как я, собственно, и
поступил. Но нет, не подумайте, что притворялся, будто меня волнуют однообразные
подростковые проблемы. Разве это не один из наилучших способов сделать шаг навстречу
приятным отношениям?
- И м-меня подставили: всем сказали, что я получил... - Джоан громко всхлипнул и закрылся
ладонями, а когда он убрал их, его глаза уже влажно поблескивали. - Получил п-приглашение от
префектов, кот... которого на самом де-деле не было. А п-потом оно ока-оказалось у меня... у
меня в-в комнате. Я н-никому не лгал, никогда и н-ни о чем, но те-теперь... да, отец сказал, ч-что
это трусливо и бе-безответственно так убегать, н-но... но мне просто надоело прятаться о-от всех,
кто б-бы мог тк-кнуть в меня пальцем и возмутиться н-на весь коридор, что я обманщик...
И на этой дрожащей ноте Харкорт прервался и тотчас разревелся. Он добавлял что-то еще, но
через гулкие всхлипы его слова было невозможно различить. Меня прошил чувствительный
разряд, я весь покрылся колючими мурашками: так давно, безумно давно не доводилось мне
видеть крупных горестных слез, нестерпимо катящихся по пухлым щекам. Не приходится
удивляться, что невидимая страсть толкнула меня почти вплотную к юному Харкорту и положила
мои руки ему на плечи. Эта завораживающая близость пугала одновременно нас обоих: мальчика
- от неожиданности, меня - от ее неумеренности, безнаказанности и самого ее существования.
Наклоняю голову и невзначай задеваю волосы. Он уже пользуется взрослым одеколоном, но не
таким тяжелым и вульгарным, каким обливается его отец, а прозрачным, слегка отдающим
морем, соединившимся с его естественным мягким запахом. Я от всего отвык: от покоя, от
настоящей печали, от невинности.
Джоан повернул ко мне лицо и уже хотел вымолвить что-либо, но я незамедлительно перебил его
поцелуем. Никакой агрессии и упорства, все спокойно, даже ласково; но настолько нескромно,
что мальчика объял невольный страх, но уже через секунду он замер, и я почувствовал, как его
язык неумело и робко двинулся навстречу моему. Я не стал нарушать ту млеющую, пульсирующую
нежность, которую он получил от моего поцелуя, и решил не завладевать его ртом вплоть до
нехватки воздуха. Сначала я еще могу поделиться с ним хотя бы лучиком света.
Почему меня мало интересуют взрослые люди, спросят некоторые из вас. Попробую пояснить
сразу с нескольких сторон. Как бы лучше построить эту картину, хм-м... Думаю, многие из вас
любят процесс употребления пищи. Смаковать готовое блюдо, ощущать все оттенки его вкуса и
аромата, наслаждаться его цельным видом, отмечать, как хрустит золотистая корочка, насколько
нежна начинка, какие ингредиенты даже в малейших отношениях придают незабываемую
пикантность; или же напротив: критиковать неверные пропорции, кривиться от внезапной горечи,
проступившей от одного крошечного кусочка, жаловаться на недостатки и избытки, а также на
некачественные компоненты, использованные при готовке, и главное - на бездарность повара,
который сотворил это пучинное произведение.
А есть ли среди вас те, кто предпочитает потребительству созидание? Кто-нибудь способен
забыться в этом тщательном творчестве, полностью утонуть в процессе, сосредоточиться на всех
элементах, ни в коем случае не позволяя себе упустить ни одной мелочи, из которых и
составляется главное впечатление? Вы хотите показать и себе, и другим свой талант, свое
стремление, увлеченность, удовольствие; и вы пытаетесь превзойти самого себя, осуществить
лучшее, не жалея сил и эмоций, а как иначе возможно работать в подобном воодушевлении?
Только вообразите: темный бульон бурлит, хрупкие овощи принимают вид колечек, кубиков,
ломтиков, комковатая смесь под скорым действием венчика становится все легче и однороднее,
сочное мясо подрумянивается и шипит в кипящем масле, тусклые запахи перебиваются острыми,
наливными, бархатными - какими вам захочется; все будет так, каким это составите вы сами, как
будет вам угодно, как вы сочтете идеальным!
Взрослые - это и есть то, что вам принесли из невидимой мастерской; тот самый законченный
продукт, который теперь готов к его расходованию, и вы лишь незначительно можете подсолить
его или окунуть в соус, но никоим образом не переделать, не исправить. Нужен особенный дар и
желание, чтобы превратить одно блюдо в другое, но не всем позволено это, и приходится либо
довольствоваться имеющимся, либо отставить в сторону и подождать чего-то другого или
приготовить самому. Мне неинтересно иметь дело с чем-то завершенным, даже если я находился
рядом с поваром во время приготовления и, может быть, вносил свои коррективы; но это так
скучно, когда не находится места для личной фантазии, пусть даже и не совсем здоровой. В еще
недоделанных, развивающихся вещах и явлениях есть определенно что-то очаровательное,
пробуждающее желание творить, мыслить, продолжать, - или же разрушать и отравлять, это уже
на усмотрение автора. Общаясь с детьми, вы принимаете непосредственное участие в их
формировании, и чем теснее общение, тем глубже ваше влияние.
Когда я поднял веки и оторвался от губ мальчика, он смущенно отвернулся и прижал палец ко рту.
Ничто на его лице не осталось белым, слипшиеся ресницы хлопали не переставая, а плечи были
такие же зыбкие, как мираж над раскаленным песком. Я поднялся с дивана, ожидая его
запоздалой, как у всех новичков, реакции.
- А-а... почему это произошло? - решился спросить Харкорт. Шуршание позади него напрягло и
покоробило меня - я будто не учел то, что рядом в любой момент мой демон мог бы засечь нас,
если бы случайно проснулся.
- Мне не стоило этого делать? - переспросил я с минорной ноткой.
- Нет-нет, я... я ничего не имею против, - отозвался Джоан и сжал колени вместе. Я только и мог,
что улыбнуться. Мне даже почудилось, что в нем еле заметно искрится какая-то радость. Мы оба
ничего бы не придумали, что еще добавить по этому неловкому моменту; хотя нет, я бы
набросился на него с более уверенными поцелуями, но раскрываться перед Сиэлем, даже не
осуществив преступления, было бы совсем рано и бестолково.
- Ой, уже так темно! - вдруг спохватился Джоан и покосился на тяжелые напольные часы, стрелки
которых расположились между восемью и девятью.
- Да-а, так поздно, что-то мы совсем задержались, - промямлил я, подхватив новую спасительную
тему. - Сейчас разбужу Сиэля, и мы быстро уйдем.
- Куда же вы собрались в такое время? Автобусы уже не ходят, а до метро пешком идти далеко и
опасно!
- Но что же поделать, придется...
- Ничего не придется! У нас много гостевых комнат, можете переночевать у нас. Родители, думаю,
не станут возражать.
После только что минувшего первого контакта губ одно только слово "ночевка" взвинтило меня,
нечаянно перекрыв такие обязательные дополнения к нему, как "родители" и "Сиэль". Уйти
отсюда - значит напороться на ссору с сонным племянником, пройти не без риска много
километров по шумному небезопасному городу, совсем рассердиться и изнемочь телом. Остаться
здесь - значит терзаться головной болью и растущим влечением, которое невозможно будет
утолить, в течение восьми бессонных часов, вытянувшихся в вечность.
- Ну что же ты, это же неудобно, - оробело сказал я, но Джоан опять оборвал меня:
- Вы же, Себастьян, не первый год работаете дворецким. Разве Вы никогда не жили у своих
хозяев, пока работали?
- Назвать горничную во фраке дворецким - это слишком громко, в самом деле.
- Как хотите, а я не разрешу уходить. От одной ночи ничего не случится.
И все-таки это было скорее настоятельной просьбой, чем приказанием - так непохоже на дерзкие
вызовы Фантомхайва!
Разумеется, я подчинился. Аккуратно поднял на руки Сиэля и последовал за Харкортом из
гостиной на второй этаж. Ближайшие апартаменты с двумя или даже с тремя спальными местами
соседствовали прямо с единственной гармоничной комнатой.
- Здесь и можете расположиться, - сказал Джоан и развел руки в стороны, показывая, какую
просторную спальню он нам избрал. Я увидел зеркало на гладкой бежевой стене, легкие
зеленоватые шторы, крошечные тумбы по обеим сторонам двуспальной кровати из массива дуба -
тут я уж было замешкался, пока не приметил рядом разобранное мягкое кресло. Пришлось отнять
разнеженного Сиэля от моей груди, к которой он по-детски уткнулся носом, и уложить его именно
туда (я бы на этом кресле ни за что бы не уместился).
Только я освободился от своего груза, Харкорт, довольный своей выполненной миссией, опять
было куда-то понесся, но я как бы ненарочно поймал его ладонь и тут же выпустил, украв
незначительное теплое прикосновение. Его нога застыла в несовершенном шаге, вторая рука
замерла в миллиметре от дверной ручки. Он ступил назад и развернулся медленно, пугаясь
следующего неопределенного момента. Я сжал ту же ладонь и приник к ней губами. Чем дольше
я вглядывался в зеркальные глаза мальчишки, тем крепче становилась моя уверенность в том, что
он, пусть даже с опаской, но все же позволит мне к нему приблизиться. Но его взгляд покосился,
контакт прервался - и теперь мы оба, Джоан со стыдом, я с ненавистью, прожигаем глазами
кресло. Джоан вырывается и покидает комнату, пока я отвлечен, и мне остается только с чувством
разбитого безвременья повалиться на кровать.
Я хотел его пробовать. Я хотел его сравнивать. На первый раз только это, всего лишь испытание,
низкая физическая радость; а основную часть с использованием наивного растленного мальчика в
целях удовлетворения моего безумия отложим на поздние сроки. Но пока что приходится
смотреть сны наяву. Медленное падение ночной рубашки к голым ногам. Белые волосы
взметаются в воздухе. Черные волосы падают на глаза. Джоан прижат к стене. Его гладят по щеке
пальцы с черными ногтями. Черт тебя побери, Сиэль, ты проник и сюда! Они оба резко
разворачиваются и подползают ко мне. Звенит пряжка ремня, рвется ткань. М-мн! Это уж
слишком для ненамеренной галлюцинации! Ах-х...
Как я и ранее говорил - ужасно неприятно задремать после рассвета и почти не заметить сна, но
проснуться с чувством выжатости и неуместной истощенности. Также значительный дискомфорт
доставила плотная узкая одежда, от которой я не подумал избавиться. Все тянет и ноет, но мне
некогда жалеть себя и валяться; нужно спешить к Чеслокам, благо я еще не опаздывал. Мое
помятое и совсем не отдохнувшее самочувствие и вовсе никого не взволновало бы, поэтому я
даже и перестал думать о том, как у меня трещит голова и немеют натянутые нервы и
разболтанные конечности. О Сиэле я будто забыл и даже не проверил, здесь ли он; и если да, то
спит ли еще или нет.
С лестницы я сразу завернул на кухню, где умылся проточной водой и схватил из вазы зеленое
яблоко. По моему дальнейшему маршруту через гостиную мне встретилась Рене Харкорт, сидящая
в кресле и изучающая телевизионную программу.
- Ой, Себастьян! - откликнулась женщина, когда я пронесся мимо нее.
- До свидания, миссис Харкорт, до воскресенья, - с улыбкой бросил я и остановился у вешалок.
- Стойте, стойте, Себастьян! - Миссис быстро засеменила ко мне, и я неожиданно оставил одежду.
- Подождите, я как раз поговорить по поводу следующего раза!
- А что не так? Воскресенье же, я все правильно помню...
- Да-да, именно, но я хотела бы поинтересоваться кое о чем, - Дама сомкнула морщинистые
пальцы в замок и прикусила силиконовую губу. - Не могли бы Вы прийти завтра, а в воскресенье
отдохнуть? Как раз вчера, когда мы с мужем гуляли, то договорились с нашими друзьями о
небольшом фуршете. Причину долго рассказывать, в общем, мне бы хотелось, чтобы Вы в субботу
помогли нам с приготовлениями. Надеюсь, что Вы не будете чем-либо заняты.
- Если Вы просите, я обязательно приду в субботу, - одновременно равнодушно и учтиво сказал я. -
Впрочем, у меня и не было никаких планов.
- Вот и замечательно. Тем более, в воскресенье не положено работать, - весело заключила миссис
и с чистой совестью вернулась к своей газете.
Мне в самом деле было безразлично, в какой из выходных дней мне придется надеть фрак. Меня
ничуть не волновала необходимость весь день носиться с миссис Рене по супермаркетам,
складывать маленькие сэндвичи и начищать бокалы, а потом обслуживать ее бестолковых гостей.
Подумал я, что посетители Харкортов будут слишком вовлечены в свои вымышленные проблемы
и якобы тревожащие их ситуации на фондовом рынке и в мировой политике, поэтому им редко
когда понадобится неугомонный улыбчивый разносчик в галстуке - и он займется в это время
своими делами с отгороженным от этого элитного общества самым младшим членом семьи. Как
же все восхитительно продумано и преподнесено для моего последующего исполнения! И о
перенесении рабочего дня даже не стоит сообщать Сиэлю: для него это будет так же неважно, как
повышение ночной температуры воздуха на два градуса по Цельсию или смена главы
правительства Израиля.
Ой, я только-только вспомнил про своего демона, когда мыл полы в белом коридоре Чеслоков, а
часы показывали три и тридцать четыре. Мог ли он вернуться домой или остался на месте,
ожидая, что я возвращусь за ним? Набрав его номер первый раз, я не получил ответа; а во второй
мне вовсе в нем отказали. Спокойный день заканчивался, внутренности дома вновь блистали
чистотой и пахли сытным ужином, миссис Чеслок вытаскивала из кошелька мою зарплату за эту
неделю, а я повторно звонил Сиэлю.
- Да?
- Сиэль, ты почему не отзывался на мои звонки? - настырно спросил я, не тратя время на
приветствие.
- Нельзя было, - невнятно ответил граф (вероятно, жевал что-то). - Некогда. Мы с Джоаном на
книжную выставку ходили.
- Ясно. А сейчас ты где?
- Дома, книгу новую изучаю, - сказал он после краткой паузы (не понравилось, что я не
поинтересовался о выставке). - Приходи уже быстрее, я есть хочу.
- Как прикажете, мой маленький лорд, - приторно процедил я, и Фантомхайв молча отключился.
И снова я явился в свое полупустое обиталище. Удивительно, что только за два дня можно почти
отвыкнуть от собственных серых стен (уже не столько от краски, сколько от копоти и пыли),
шахматных тумб и люстр, старых фотографий и обилия свободного пространства, которое когда-то
занимали неоновые кресла и узкий кухонный стол. На диване, оставшейся детали когда-то
стильного интерьера, сидел Сиэль, подогнув под себя обе ноги в сползающих гольфах, между
закрытым ноутбуком и книгой в бордовой обложке с выведенными белыми буквами: "Jean Genet.
Journal du voleur"*.
- Долго ходишь! Я проголодался!
- А я устал. Поэтому сам открой холодильник и достань что-нибудь.
- Эй, какого черта?
Я расстегнул фрак, переложил вещи Сиэля на столик, а самого мальчишку отодвинул в сторону и
откинулся рядом.
- Это еще что за хуйня? - взорвался Сиэль.
- Дай отдохнуть немного, - вяло сказал я и опустил взгляд на столик. - Ты пока можешь рассказать
о той выставке, на которой вы с Джоаном были.
- Ах, выставка... - Фантомхайв сдул со лба челку и вытянул уставшие ноги. - Я, скорее, неправильно
выразился: не выставка, а ярмарка. В каком-то мегамаркете проходила; я даже и не знал, что
такая бывает. Сколько там книг, и многие в оригинале!
- А ты как эту книгу заполучил, неужели вынес и продал что-то?
- Очень смешно. Я поучаствовал в небольшой викторине по французской литературе, занял третье
место и поэтому мог взять любую книгу бесплатно. Джоан был очень доволен своим учителем.
- Он сам ничего не купил там, не выиграл?
- Обменял четыре принесенных из дома книги. Он, я смотрю, больше любит немецкую
литературу.
Я только кивнул, а демон уже позабыл о ярмарке и опять приказал подниматься к плите. Я хмуро
покосился на него, но все же послушался. Остатки сыра чеддера и колбасного сыра, вчерашний
недоеденный омлет, ветчина, распечатанный пакет шампиньонов, оборванные листья салата,
томаты, фиолетовый лук - вот что я нашел при открытии холодильника. Салатами мы уже успели
наесться до отвала, но больше ничего не приходило мне в голову. Граф все нагнетал, торопил, и я
разозлился и заявил, что он обойдется бутербродами. Нарезал черствый хлеб, намазал
плавленым сыром, выложил ломтики ветчины, колечки лука и накрыл вторым куском хлеба -
готово, мой господин! Он посмотрел на эту небрежную съедобную конструкцию так, как будто
ждал трюфелей или омаров, а ему подали объедки, собранные в трущобах города.
- Это что, все? - скривился Сиэль.
- Если что-то не устраивает, приготовь сам, что хочется, - огрызнулся я и, бросив тарелку на тумбу,
опять повалился на диван и закрыл глаза. Слов я больше не слышал, зато вздрагивал от хлопанья
дверцы рефрижератора и какого-то немыслимого грохота. После щелчка конфорки я нервно
заорал в сторону плиты:
- Ты что там творишь, а? Надеюсь, не собираешься спалить дом вместе со мной?
Вместо ответа раздалось шипение и быстрое потрескивание, и я вскочил с дивана. Племянник
усердно тер локоть, обожженный кипящими брызгами со сковороды, на какую он бросил
жариться мой шедевр кулинарии. Я поразился его находчивости и вовремя вспомнил о первой
неделе февраля, за которую по причине одиночества его навыки как раз могли сдвинуться с
нулевой отметки хотя бы на одну тысячную. Сиэль теперь знает, как включается плита, где лежит
сковородка и что на нее нужно лить масло прежде, чем выкладывать продукты; но, похоже, не
усвоил, что на ней нельзя оставлять воду, а конфорку не следует зажигать на полный огонь.
Приятный жареный запах начал разноситься по комнате, но мне стоило вставить свою лепту,
чтобы он не превратился в удушающий гарный.
- Ты следи за своим ужином, а то пригорит, - мягко сказал я, уменьшая мощность огня.
Фантомхайв отмахнулся от меня и с лопаточкой направился к плите. Я похихикал над его
круговыми шагами, расстоянием между ним и сковородой, тщетными попытками перевернуть
бутерброд и вскриками от попадания брызг на голые участки тела. Закатал рукава рубашки,
вырвал лопаточку, сделал, что нужно, сам отскочил, пока не обдало одежду. Теперь усмехался
Сиэль.
- Ты же сказал, чтобы я сам все делал, - проронил он и скрестил руки на груди.
- Если оставить тебя одного на кухне, то придется звонить в службу спасения, - ответил я и
потянулся за оставленным хлебом - пока наблюдал за мальчишкой и помогал ему, у самого
невольно забурчало в животе. Сиэль вдруг резко остановил меня и метнулся к ревущему
холодильнику, и на нашем рабочем месте скоро было выложено все его содержимое.
- С каких пор ты стал проявлять такое рвение? - изумился я.
- Радуйся, это будет первый и последний раз, когда мы вместе что-то готовим, - буркнул мальчик в
ответ и взялся за ножик. Как очаровательно!
Я по-быстрому перебежал обратно к дивану, взял в руки ноутбук и нашел в истории браузера свое
любимое BrooklynFM**. Дальше Сиэль вызвался выдумывать комбинации начинок, например,
омлет-помидоры-шампиньоны или салат-чеддер-лук-ветчина, и сам же складывал эти продукты в
единую композицию между грубо разделанными ломтями черного хлеба. Он устроился на
рабочем месте и мотал ногами, отчего гольфы с него совсем упали. Мы брали хрустящие,
истекающие со всех сторон сыром бутерброды прямо со сковороды, запивали их холодным чаем,
пачкались, облизывали пальцы и губы друг друга, томились от жары в комнате и в теле; и в разгар
столь чувственной домашней сцены я, уже по привычке, прервал ее необъяснимым предлогом -
убежал в ванную комнату вымыться заранее перед тяжелым днем.
Признаюсь сразу - я догадывался, что ошарашенный Сиэль за мной поплетется, хоть не мог быть
точно в этом уверен. Все произошло даже быстрее и распутнее, чем я предполагал, - когда жилет
и рубашка уже были сброшены на пол, а ширинка разделилась на две части, в нее ловко юркнула
чуткая деловитая ручонка.
Я не стал оборачиваться и поддался инициативе демона. Он ничего не говорит, а только жмется к
моей широкой спине и сжимает меня теперь всеми десятью остренькими пальчиками. Однако
долго терпеть скользкую пытку я не стал; и мы уже скоро целовались, постепенно освобождаясь
от стесняющих одежд. Лента распуталась, и мои волосы рассыпались по плечам; а очки были
сдвинуты через весь лоб на макушку. Мальчишка целует мою грудь и подталкивает ближе к
ванне, и вслепую я упираюсь на какой-то рычажок. Но Сиэль не отстраняется, когда меня
окатывает холодной водой с головы до ног из случайно включенного душа и задевает его самого.
Он только тянется к кранам, чтобы настроить температуру, я в это время снимаю лишние очки; и
меня совсем принуждают залезть в ванну, продолжая при этом настойчивые поцелуи.
Становится слишком душно и больно, чтобы обходиться только объятиями, да еще и под
невыносимыми теплыми струями, бьющими нас сверху. Я задираю его ногу и наконец достигаю
желанного, и он крепко и судорожно вцепляется мне в шею. Превалирование снова на моей
стороне, и мне некого и незачем беречь, хотя вряд ли Сиэлю не нравится, как резко я срываю и
снова натягиваю на себя. Когда мы становимся одним целым, испаряется все, кроме страсти и
всеобъемлющего изумления; любые обиды, вспышки злости, гордыни и даже банальный стыд
Дата добавления: 2015-11-05; просмотров: 27 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |