сейчас, а ведь все могло бы и обернуться против него, и вы бы совсем остались ни с чем!
Подумайте, для меня это не составит никакого труда, а вам не придется каждый день ожидать,
когда в вашем доме погаснет свет и прекратится поток воды! К тому же, скоро начнутся холода -
не разумно ли будет избавиться от какой-то части расходов, а?
Слова китайского приятеля заставили меня задуматься в пользу этой идеи, но Сиэля смутило
игривое "а?", и он недоверчиво сказал:
- Ага, мы согласимся, а когда все наладится, то будем должны тебе в десятикратном размере.
- Что Вы, за кого Вы принимаете меня? Вы правильно уловили, конечно, что будете должны, без
этого никак, но я даже напротив, сокращу накопившуюся сумму вдвое!
Фантомхайву не понравилось мое сосредоточенное выражение. Предложение Лау действительно
звучало заманчиво и весьма умно, но демон знал этого парня лучше моего, и я в то же время
верил его сомнениям.
- Лан Мао, смотри, нам не доверяют, - обиженно сказал Лау в сторону угла, где стояла девица. - А
ведь мы еще с Вашим отцом были партнерами, и он никогда на меня не жаловался! Что ж, раз не
хотите...
- Нет, постойте, я согласен! - выдавил я, как только гость поднялся с дивана. Сиэль прижал ладонь
к лицу, а Лау еще больше развеселился:
- Замечательно, Себастьян! Я знал, что Вы здравый человек!
Однако Сиэль его мнение насчет меня явно не разделял. Когда мы с гостями договорились о
пересылке счетов и они покинули наше жилище, граф удрученно проворчал:
- Чего ты так быстро повелся на его удочку? Это же Лау. Этой бандитской китайской морде так
просто верить нельзя.
- А махинации с оружием вы с ним, значит, спокойно прокручивали! Да и отец твой уж точно не
только в картишки с ним перекидывался, - сказал я и бросил Сиэлю на руки свою куртку, которую
он сразу же передал ручке дивана.
- Лау всего лишь поставлял сырье для родительской компании, а уж законно он это делал или нет
- отца это совершенно не волновало.
- Мда-а, не так уж прост был твой отец.
- Это еще мягко говоря - до сих пор никто точно сказать не может, чем он конкретно занимался. И
за что его убили - тоже.
Но он не успел полностью погрузиться в трагичные воспоминания, как я вытянул его оттуда за
воротник. Приблизившись к нему вплотную с левой стороны, я угрожающе произнес, направив
упертый грозный взгляд в полубезумные глаза демона:
- Ты ведь ни о чем не проболтался этим двоим?
Если бы я разоблачил его, он бы судорожно сглотнул, и кровь бы отхлынула от его лица; но Сиэль,
напротив, налился краской и с самоуверенным, чрезмерно смелым выражением ответил:
- Если бы эта парочка что-нибудь знала, сейчас бы тебя самого за шкирку держали.
Я с оскорблением ударил его по щеке и выпустил.
- Рано или поздно я отучу его хамить взрослым, - насупился я и собрал все купюры, разбросанные
по столику, отложив графу лишь одну пятифунтовую (хотя ему хватило и этого) в награду за такой
удачно провернутый исход пропущенной мною игры. Затем я отменил продажу ноутбука и
окончательно отмел идею Сиэля о сдаче гостевых комнат (так он надеялся прекратить
надругательства над собой, наивный). Однако я никак не мог позабыть о том чудном искрящемся
платье, которое сейчас бы принесло нам несколько нелишних сотен, но было, как убеждал меня
Сиэль, потеряно, когда на него напал красноволосый убийца. Сейчас-то мне известна истинная
судьба этого наряда, хотя до этого я верил мальчишке, что пакет с дорогим и красивым платьем
вполне могли украсть. Могу заметить, что разумное желание накопительства выросло в
необъяснимую жадность, и сожаление о пропавшем платье я подавил тайной продажей
некоторых повседневных вещей племянника (синий клетчатый костюм, который он надевал при
мне лишь однажды, школьная форма, единственные джинсы, избежавшие обрезания, а также
все, что имело красный цвет) и не отдал бывшему их владельцу ни пенса. Простил ли он мне эти
тошные параноидальные припадки, в коих я заставлял его по окончанию рабочего дня сбрасывать
всю одежду, выискивая все запрятанные "на карманные расходы" монетки? Я не разрешал ему
оставлять ни гроша, боясь однажды проснуться и не увидеть Фантомхайва и его вещей в доме; но
маленький бунтарь зачем-то скрывал при себе хотя бы незначительную часть зарплаты, и при
этом негодовал, когда я силой раскрыл ему рот и двумя длинными пальцами вынул из-за обеих
щек целый фунт. А если бы ты подавился, Сиэль? Стой, куда ты бежишь? А дать дядюшке размять
кулаки?..
А о чем я говорил, пока не вспомнил о Лау? Ах да, об игрушках и играх.
Я в детстве, конечно же, также не пользовался игрушками для другого вида физического
удовлетворения, да и в допубертатный период это мало кого интересовало; но с взрослением же
и вовсе наступает зависимость от распутных наслаждений. Меня поймут и обделенные
неудачники обоих полов, тоскливые и обозленные из-за скучных ночей, и подростки, подобные
Сиэлю, бессильные перед шутницей-природой. Бессовестно опытного для своих лет Фантомхайва
я бы отнес к обеим группам, и поэтому вдвойне не хотел допустить его расстройства. Он мог бы
даже сказать мне хотя бы банальное "спасибо" за то, что мой мягкий рот вернул его из-за
состояния бессловесного механического манекена в нормальное человеческое: за окном декабрь,
мелкие прозрачные снежинки липнут к стеклу и тут же тают, Сиэль, распластавшись на кровати,
сжимает руками мою спину и дрыгает ногами, пока я, перекинувшись через его тело, вожусь меж
его бедер. Как бы не велика была его кипящая неприязнь вследствие моей агрессивности,
телесные чувства взяли верх, и до моего слуха вскоре донеслись обрывки трепетных вскриков, от
которых я уже успел отвыкнуть; а еще одно движение кончика языка - и одновременно с
болезненной струей вырвался и двойной гортанный крик, в котором я распознал свое имя. Зная,
что самостоятельной благодарности от демона я никогда не дождусь, я поднялся на колени и не
давая графу оправиться, резко прижал его голову к собственной промежности. Еще примерно
полчаса - и совсем изнеможенный, Сиэль лежал у меня на груди, а я тихо перебирал его черные
волосы и поворачивал голову то вправо, то влево, желая разглядеть ее со всех сторон. Целую
левое ухо, языком пересчитываю все освобожденные проколы: один, два-три-четыре, пять-шесть;
переползаю на мочку: семь, восемь; переворачиваю, прижимаюсь пальцем к другому уху - девять,
десять-одиннадцать-двенадцать. Двенадцать дырок - Сиэль, это что за извращенная мода? Ты
нарочно уравниваешь их количество с прожитыми годами, что ли? Твои изящные ушки похожи на
использованную мишень из тира, и поверь, это выглядит кошмарно. Тринадцатую для штанги, или
чего ты там хотел, не разрешу, можешь даже не начинать об этом. Хотя ты же все равно спрячешь
какие-нибудь четыре фунта и снова пойдешь прокалывать, я же тебя знаю...
А утром снова все повторяется - мои налитые глаза и новые раны на твоем теле. Ты не вытерпел
уже 13-го декабря, в то прохладное мокрое воскресенье, когда я разбирал в гостиной почту
своими окровавленными руками. Три письма от товарищей колледжа весьма ошеломили меня
(особенно в наш век высоких технологий), и я с жадностью вчитывался в каждое слово,
написанное их одинаково корявыми почерками. Один поселился в Италии и открыл свою
кондитерскую, второй живет в Шотландии с двумя детьми и тремя собаками, а третий получил
второе образование и стал архитектором; а как ты поживаешь в этом шумном дымном Лондоне,
где работаешь, с кем просыпаешься по утрам, - спрашивали все три автора писем, и я только
достал из ящиков припасенную бумагу и включил все свое воображение, как позади медленно и
тягуче заскрипела старая лестница. Вроде ничего необычного, Сиэль спускается из комнаты,
наконец ему надоело крошить жутких воинов руками шустрой помешанной девочки в синем. Но
шаги были такими медленными, такими настораживающими, и по полу он передвигался едва
слышно, что я позабыл про почту и вовремя развернулся, пока новой жертвой мальчика не стал
уже реально существующий я. Действительно, вверх взмыла напряженная кисть с зажатым в ней
большим ножом, но я не замешкался и без потери времени (именно тогда я на своем опыте
познал преимущества леворуких противников над стандартными праворукими) перехватил
запястье Сиэля. Я стиснул его так крепко, что демону пришлось разжать пальцы, и тогда я встал,
заломил поднявшуюся на меня руку и придвинулся вплотную к спине, другой ладонью
надавливая на горло. Сиэль захрипел, я без слов отпустил его сжатую глотку, поднялся за ножом и
в следующий момент, разбежавшись, ударил все тело ребенка о стену. Фантомхайв уже пожалел,
что пошел на меня с холодным оружием, когда он перекатывался меж моих ног по полу,
разрываясь в стонах от удара в глаз, в подбородок, в грудину. Кровью пачкается одежда, она
размазывается и по волосам, поскольку он выплюнул ее больше, чем выступило на следах от моих
ступней.
- Убить меня хотел, а? - оскалился я, подняв его над полом и еще раз приложив о стену. - Вот так,
да?.. - И блестящее острие почти мгновенно пронеслось по направлению к шее мальчишки и
остановилось в дюйме от кожи. Мне скучна гибель недолговечной оболочки, именуемой телом, -
поэтому я играл с психикой и эмоциями Сиэля, смеясь над пролетающей перед ним крошечной
жизнью, о чем мне давал знать его истошный вопль и непритворный ужас в беснующемся глазу.
- Или нет, вот так... - И нож метнулся к животу, около которого уже тряслись разрисованные
сизыми полосами набухших вен ладони. Повторный вскрик рассмешил меня и с тем же утомил, и
демон уже валялся на лестнице, почти теряя сознание от приземления черепом о ступени.
- Тряпки для пола лежат под ванной, - раздраженно бросил я, снова усевшись на диван и морщась
от нескончаемого кашля позади себя.
Четырнадцатого декабря Сиэлю невероятно повезло - в честь его дня рождения я пообещал
обойтись без насилия, но провожая его на работу, подмигнул и заявил, что вечером постараюсь
не хуже, чем он сам первого числа сентября. Еще в четыре дня на меня навалилась странная
усталость с жаром и слабостью; и спустя час бесплодных попыток встряхнуться я поддался
мольбам организма и улегся в комнате на отдых, а уже в темное время суток проснулся от ломоты
в теле. Первое, что запечатлело мое зрение, были тугие резинки на вытянутых ступнях,
сковывающие меня с решетчатой спинкой кровати, осязание подивилось вытянутым ввысь
верхним конечностям, крепко перетянутыми теми же резинками. Я заметался и завертел головой
- лампы не были включенными, когда я ложился, окна - задернутыми, да и никакого Сиэля возле
двери не стояло.
- Сиэль, что происходит?! Это же ты все сделал?!
На нем была только длинная черная рубашка и черная повязка, правую руку он держал за спиной.
В тусклом свете настольных ламп томная контрастная бледность графа казалась опасной и даже
страшащей.
- Эй, ты что творишь?!
Он ответил мне чем-то, но я зажмурился и только ощутил стремительную полосу огня,
прошедшуюся через мое лицо. Привкус железа во рту; струя крови огибает нос и проливается в
глазницу. Осторожно разожмуриваюсь и застываю в немой панике.
Черная плеть. Такая же тонкая и ужасающая, как и Сиэль. И так же невыносимо готова ударить
снова.
Глава 33.
- Сиэль?..
Хлыст снова ответил за него, и щеку прошила такая же полоса огня. Только я стиснул зубы, как
плеть дважды неистово прорезала оголенную грудину, и я не выдержал и вскричал.
- Что ты творишь, Сиэль?! Откуда ты вообще это достал?!
Демон на секунду замер, разрешая мне пристальней рассмотреть себя. Алчность, ненависть и
ненасытная похоть с громом пролетали через границу помешательства, и, словно подвигаемый
хищным инстинктом, Фантомхайв видел во мне беззащитную жертву, которую хотелось терзать и
рвать на части; и я с ужасом узнавал в нем самого себя.
- Сиэль, останови... - уж было закричал я, и тотчас всколыхнулся и натянулся под следующим
свистящим взмахом. Плеть прошлась вертикально, разделила меня на две половины, разорвала
ткань носа и губ и оставила длинную рану через все туловище. Соленая слеза невольно брызнула
и слилась с кипящей кровью. Сиэль хохотнул со слабым раздражением и подвинулся еще ближе.
- Блядь, захлопнись, ебал я твои визги.
И он принялся непрерывно хлестать меня с еще большим усердием и злостью, будто намереваясь
оставить от меня гору безжизненного порубленного мяса. Я крепко зажмурился, чтобы не видеть
его ярости, и от этого ощущал ее отчетливее и болезненнее. Тело корчилось, трепыхалось и
изливалось слезами, а внутренний разум все упрямо демонстрировал мужество и заставлял
держать в себе стоны и вырываться из тугих завязок, которые сковывали руки. Потаенное "я" еще
растило надежды и даже решалось огрызаться, все больше провоцировать Фантомхайва на
сильнейшие из возможных ударов.
- Не нравится, Себ?.. - Лицо мальчишки отвратительно скривилось под какой-то личиной безумия;
и он ловко запрыгнул мне на ноги. Он был обнажен под рубашкой, и мне через ткань
разодранных штанов передавался его терпкий влажный жар. Ерзая на мне, Сиэль скрутил тонкий
подвижный прут вокруг твердого ствола хлыста и с размаху врезал им по нижним ребрам. Я почти
задохнулся; кровь комом подскочила к горлу и стремительно выплеснулась наружу с
изнурительным кашлем после второго удара; а на третий раз внутри меня что-то разломилось и
сдвинулось, отчего я застыл и лишь запрокинул голову. Залитые слезами глаза уже не различали
ничего вокруг.
- Больно тебе, блядь? Унизительно?.. Хочется сдохнуть, чтобы не мучиться?!
Разукрашенный гематомами и ссадинами, Сиэль помечал меня такими же, хрипел и ругался, и от
болезни у него изо рта тоже полилась темно-красная жидкость, в то время как я почти
захлебывался ею. От промежности до мозга и обратно промчался электрический разряд, когда
граф прекратил ломать ребра и вцепился свободной рукой меж моих ног. Не менее безжалостно
он растирал и теребил член, то ли намереваясь вырвать его, то ли стереть в сплошную рану - в
любом случае млеющее нытье ужесточилось и разлилось по всем направлениям, все кости - и
целые, и расколотые, - онемели, потоки в сосудах застыли, и чересчур неуместное, чтобы казаться
приятным, ощущение явственного возбуждения только усугубляло мою участь и уже легонько
открывало двери перед забытьем.
- Хаа... Нет, зачем... - еле слышно выдохнул я, морщась от охватившего меня паралича. - Хватит,
Сиэль... Слишком больно...
- Опять не нравится?! - зарычал мальчишка, напоследок крепко стискивая член в кулаке и вызывая
еще один крик. - Да пожалуйста, я только и жду, чтобы продолжить!
И не слезая, Фантомхайв опять распутал и поднял надо мной плетку. Отметины его начального
гнева, снова тревожась от нового припадка, загорались с новой силой и тлели еще дольше. Рука
Сиэля уставала, но тяжелые, неровные, прерывистые удары еще продолжительней и мучительней
разрывали горящие раны, и кровь обильней брызгала из них. Сердце было готово разлететься на
куски прямо у меня в груди, и перед мокрыми глазами мелькали яркие пятна, в то время как пол,
потолок, стены, окна, дверь, мебель, яростный неугомонный Сиэль смывались, расплывались и
теряли цвет. Я затрепыхался еще отчаяннее, когда все стало прозрачным, а дробящий звон в ушах
будто распилил на части мозг - нет, нет, только не сейчас! Как я могу так умереть? А если это не
смерть, то почему смешиваются все звуки, видения и чувства, и даже невыносимая дрель
замирает и несется в ту же беспросветную пустоту, куда обрушивается и мое сознание?..
Сколько времени прошло на деле, сказать невозможно; но для меня то падение в черное небытие
продлилось не более секунды. Оно вдруг прекратилось так же мгновенно, как и началось; но
никакой радости, легкости не открылось для меня с пробуждением. Напротив, очнувшись на том
же месте, только перевернутым на брюхо, с еще крепче стянутыми запястьями и лодыжками и
спущенными к коленям штанами, я бы предпочел вновь вернуться туда, где мог бы не ощущать ни
пожирающего стыда, ни боли, ни безудержной ненависти, которую маленький невменяемый
демон вымещал непосредственно на мне, рождая тот самый стыд и гром, проносящийся по всему
телу от непрекращаемых истязаний. Я мог только крутить головой и дрожать от переполняющей
меня паники, ломоты внутри тела и нарывов, отзывающихся от трения о простынь.
- Наконец-то, - нарушил угнетающую тишину нетерпеливый грубый голос. - А я уже испугался, что
на этом все закончится.
Продолжение расправы - единственная причина, по которой граф пока не хотел моей смерти. Я
еще нашел силы злостно закричать:
- Сиэль, угомонись! Ты уже достаточно отомстил; а теперь развяжи меня!
Мальчишка опустил на мою еще чистую спину согнутое колено, и я почувствовал его собственную
дрожь, но вызванную не ужасом, как моя, а жаждой медленной утолительной пытки. Я повернул
голову вправо, а Сиэль ухватил меня за волосы и развернул ее в обратную сторону, прямо под
прицел своего беспощадно-насмешливого взгляда.
- Нет уж, не-ет, - осклабился он и прошелся кончиком языка по краям верхних зубов. - Я еще не
наигрался.
И с мерзким хихиканьем он выпрямился и провел первую полосу через всю спину. Я не выдал
боль никаким звуком, но глаза снова предательски смочились. Фантомхайв выдержал краткую
паузу, выпустил томный протяжный стон и хлестнул еще раз, пока я не успел перевести дух.
Между тех острых взрывов, с которыми плеть рвала кожу, я мог расслышать напряженные
обрывистые вздохи; хлыст словно был такой же неотделимой частью тела Сиэля, как, к примеру,
ноги или голова; и избивая меня им, демон получал от него особое трепетное наслаждение, как
если бы мы сейчас ласкали друг друга.
- Довольно, Сиэль!.. - встряла сопротивляющаяся гордость, совсем не обращая внимания на мое
беспомощное положение. Граф опять засмеялся, но плеть действительно опустил.
- В самом деле, довольно, - сквозь смех заговорил он. - У меня рука отвалится, если я буду дальше
ей махать.
На поясницу вновь легло мокрое колено, а волосы на макушке были перехвачены цепкими
липкими пальцами. Мальчишка прижался ко мне и намеренно ткнул заново смотанной плеткой в
мои губы; я сжимал их и не желал открывать, но Сиэль так здорово вдавливал ее, что едва не
сплющивал без того покалеченные губы в кашу, и поэтому мне пришлось покорно пустить
рукоятку в рот. Демон проталкивал плетку по самое горло, скреб ею нёбо и двигал моей головой
навстречу движениям своей руки; необдуманный страх, отметая все последствия, заставляет меня
дернуть головой в сторону, отчего раззадоренный Сиэль резко впихнул рукоятку мне в глотку чуть
ли не вместе со своей ладонью, недовольно шипя мне в ухо:
- Не смей отпираться! Ты же не хочешь, чтобы я сразу в тебя засунул эту штуку?
Сердце застучало совсем бешено, а нервы были готовы лопнуть, но мне ничего не оставалось, как
дальше сосать и глотать глубже этот чертов хлыст, ощущая отвратный привкус резины и своей
крови на ней, а также толчки кулака мальчишки о свой рот. Когда Фантомхайв со всей силы
впихнул свое орудие в горло, одновременно надавив на макушку, терзающий кашель сам
вынудил его отстраниться, так как следом мой организм освободился от всего съеденного за день.
Меня вырвало прямо на потную серую простынь, и я не мог отвернуть лица от омерзительных
следов тошноты. Будучи отвлеченным и заторможенным, я не сразу сообразил, что произошло с
противоположной части, а когда Сиэль медленно вынул и снова втолкнул плеть внутрь, кровь
хлынула в разрывающуюся голову; и я даже не услышал собственного вопля, поскольку одиозное
осязание отключило и слух, и зрение.
Тонкая снаружи, внутри рукоятка переполняла и раздирала меня, края отверстия наливались и
трескались, а позвоночник словно сверлили и распиливали. Сиэль умело и быстро справлялся с
теми усилиями, требующихся для продвижения плетки, но мне это не могло приносить ничего,
кроме безмерной боли и адского уничижения. Насильник с десятилетним стажем, погубивший
множество наивных детских душ, обменялся своими холодными чувствами с ценнейшим
подарком судьбы. А ведь совсем недавно обессиленный демон валялся у меня под ногами, пока я
смеялся над его скверной слабостью!
- Си... Сиэль... Хватит... Ты же... кха-кха... порвешь меня...
Но Фантомхайва только подбодряло мое хныканье. Уже раздетый, он терся о меня, ни на миг не
переставая меня насиловать, и стонал мне в ухо; и каждый его вздох или дерзкое слово вливались
в меня подобно смертельному яду. Страдание растягивается в бесконечность и только
обостряется, когда прилив наслаждения демона снова обжигает не остывшие раны.
Я слишком измучен и уничтожен, чтобы услышать щелчки, и чтобы закричать от пламенного
прикосновения зажженного конца сигареты. Пустота второй раз приглашает меня к себе, и я
немедленно проваливаюсь в нее без чувств.
Тело по-прежнему горит и ломит, но я действительно жив, поразительно. За окном еще темно,
конечности еще связаны. От вида пятна рвоты прямо перед иссушенными глазами так хочется
снова разорваться, но обхожусь лишь кашлем.
Позади раздаются неспешные шаги. От гордости не осталось и воспоминания, и я разбито
проговариваю:
- Сиэль... Что будет дальше, Сиэль?
Племянник не отвечает, хотя я точно уверен, что кроме него, это не может быть никто.
Наклоняется надо мной: сам завернут в халат, а в кулачке зажат тот же нож, которым он уже
пытался заколоть меня.
- Ах, вот как... Ты все делаешь не сразу, Сиэль...
Почему-то хочется провоцировать его, заставлять злиться, чтобы он перестал тянуть время и
прирезал меня. Чувствовать это изнеможение уже невыносимо.
- Ну, чего стоишь? Ты так долго насиловал меня, а теперь еще думаешь - убить или нет? Бей уже!
Я закрыл глаза, запомнив ту эмоцию на лице Фантомхайва - сведенные брови, выступившая
испарина, искривленный рот. Уже ожидал, что он с этим же свирепым выражением всадит нож
мне в шею или в сердце.
Почему, Сиэль? Почему ты пришел в себя именно сейчас? Прошедшая ночь будто исчезла из
памяти и всей картотеки жизни; и единственный след, что оставляет на мне этот нож -
неаккуратный случайный порез на запястье, пока ты освобождал меня от стягивающих резинок.
Мои изумленные распахнутые глаза замечают только твою усталость и скрытность, под которой
ты прячешь... что? Что, Сиэль, что такое могло заставить освободить меня? Все эти вопросы, до
недавнего времени неясные, отражались у меня на лице, и демон отвечал на них лишь
надменным молчанием.
- Знаю же, что ты хочешь отомстить, - сказал граф, бросив в угол нож и остатки резинок. - Не
смотри, просто бей, как можешь.
И я схватил Сиэля за руку, уронил на себя и жадно припал к его губам, на что он недолго
удивлялся, а потом уже сам обхватил за шею. Я не видел ни малейшего смысла в том, чтобы брать
реванш за какую-то незначительную перепалку, лишь сделавшую моего соперника сильнее - я
найду какой-нибудь другой способ, как тебя устранить. Но не сейчас. Я еще совсем слаб и должен
восстановиться.
И в подтверждение моих мыслей поцелуй оборвался из-за очередного кошмарного приступа
кашля.
Я только зря потратил эти полтора месяца, лишился почти всех своих сил и теперь расплачивался
жестокой инфекцией, повалившей меня на диван до середины января нового 2010 года.
Температура сжигала внутренности, и легкие норовили спастись от нее, если бы я выплюнул их с
кашлем, а лимфоузлы от безысходности набухали и непрестанно ныли не меньше, чем едва
заживающие наружные нарывы. Если бы я посмел пошевелиться, то бы просто развалился на
части. Я так хотел хотя бы повернуться на другой бок, что уж говорить о том, чтобы встать, выйти
покурить (хоть и нельзя), погулять, вымыться, обнять Сиэля... Хотя нет, последнее я мог бы и
сделать и лежа, проблема заключалась только в нежелании самого Фантомхайва ("ты же
заразишь меня, отстань!").
На чувства и разум болезненный паралич не распространялся, и поэтому я мог явно наблюдать за
весьма грубой, неумелой, почти неохотной, но честной заботой Сиэля. Он был угловат и нахален, с
недовольством взмахивал руками, когда я просил его принести воды или таблетки ("Да как ты
достал болеть, когда же ты наконец-то встанешь!"), посмеивался и выделывался ("Хватит стонать,
идиот, - ха-ха-ха - я не пойму, что за фигуру ты пытаешься изобразить - ха-ха"), предъявлял
неуместные претензии ("Да ты просто привык валяться тут и посылать меня туда-сюда, поднимись
уже и сам возьми, что тебе надо!"); но никогда не жалел на меня сил и выкладывался, как это
было возможно. Даже жаль становилось мальчишку, когда он носил мне тарелки с едой и кружки
с отварами, при этом шатаясь и едва разлипая глаз; а проснувшись посреди ночи, я находил его
уснувшего на кухонной тумбе между плитой и раковиной. На мои тревожные замечания по
поводу его собственного самочувствия граф с негодованием и извечной горделивостью
отмахивался и продолжал ходить на четыре работы, принимать мои ежечасные дневные звонки,
таскать домой пакеты с едой и лекарствами, не только купленными в аптеке, но и
позаимствованными у соседей, самостоятельно измерять мне температуру, промывать раны,
делать растирания, стараясь все это время не заснуть прямо на мне, а также не позволить
несдержанному больному распустить руки и расцеловать маленького доктора. Исключение было
сделано лишь на Рождество, и то после той теплой ночи он сначала плевался нецензурными
выражениями, а потом и вовсе устроил бойкот. Сиэль, но разве ты сам не развалился поверх
моего одеяла, томно шепча, как ты уморился? Вот я и уложил тебя рядом, накрыл и обнял, когда
сон наконец взял над тобой верх.
Он предпочитал заботиться самому и категорически отказывался от соседской помощи и услуг
профессионального врача, который обязательно бы стащил с меня запотевшую рубашку и в
исступлении уставился бы на странные полосы на моем теле и выжженное на левом боку имя того
самого побитого одноглазого мальчика, что и ухаживает за мной. То же самое заметили бы и
знакомые по кварталу, и поэтому Сиэлю приходилось трудиться самому. Хотя он мог бы без
стеснения позвать ближайших западных новоселов, но из того же самолюбия не решался. Почему
именно их? А уже на следующий день мальчишка признался, что именно у них он и одолжил
плетку. У кого, как не у опытных практикующих БДСМ, может быть в доме подобная вещь, да еще
и не в единственном экземпляре? Из всего множества подозрительных посетителей этого дома
его жителями были три человека - уже знакомая мне юная блондинка по прозвищу Королева, ее
"раб", рыжеволосый парнишка в попугайских одеждах, в свободное время мастерящий
деревянные игрушки и гуляющий по паркам с шарманкой, и умалишенный альбинос, похоже,
воспитанный в детстве собакой. Когда я забывал завесить окна, они могли спокойно наблюдать,
как я отвешиваю малолетнему племяннику бесчисленные тумаки, а потом облизываю
окровавленные места, незаметно двигаясь к ширинке на его шортах (на этом моменте рассказа я
побледнел как смерть и уже представил себя в полосатой тюремной форме). Они уже трижды
приглашали Сиэля к себе ("просто в дом, а не в "тему", ты не подумай", успокоил меня демон),
отпаивали чаем и выступали в роли вежливых слушателей, которым Фантомхайв мог поведать
все, что с ним вытворяют дома (это я уже сам догадался). По убедительным просьбам графа
развратная троица в полицию сообщать не стала и дала ему возможность самому разрешить свои
проблемы, оказав лишь незначительную подмогу.
- А почему ты - кха-кха - не хотел, чтобы меня посадили?
- Ну уж нет, я лучше с тобой доживу, чем с кучей уебков вроде моих бывших одноклассников в
каком-нибудь вшивом приюте.
Думаю, если я бы сказал Сиэлю, что его заносчивость и заборные словечки вызывают желание
Дата добавления: 2015-11-05; просмотров: 24 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |