нажимая нужные ему кнопки.
- Ты все удалил? - возмутился я, встав рядом с ним.
- Слезь с моей кровати! - приказал он, отталкивая меня. - Где ты вообще откопал этот фотик?
- Где откопал, там уже нет. Теперь отдай его мне, пока не сломал.
- Еще чего, теперь попробуй отбери! Ты зачем меня снимал?
- Сиэль, ты помнишь, когда ты фотографировался последний раз?
- А зачем вообще фоткаться? - переспросил мальчик. - Только не надо сейчас говорить что-то в
твоем духе "такая красота должна быть запечатлена".
- "Красота" - очень-очень простое слово, - ответил я. Сиэль нарочито зевнул, не прикрывая рта.
- Ну что тебе стоит, Сиэль? - взмолился я. - Ты прекрасно выходишь на фотографиях. Тем более, те
фото, где ты смотришь в объектив обоими глазами, уже совершенно устарели. Все же между
девятью и почти тринадцатью годами есть заметная разница.
- Да, но ты фоткал меня, когда я ни одним глазом никуда не смотрел. Хотя это очень в твоем
подлом стиле.
- Но сейчас ты не спишь, так что садись, и я тебя щелкну!
- Нет, Себастьян!
Мальчишка не успел ускользнуть от моих рук, и я усадил его среди одеяла, быстро изъяв камеру.
- Смотри на меня! - скомандовал я.
- Остановись, Себастьян! - разгневался Сиэль, а я уже нажимал на большую кнопку и получал
эмоциональные кадры.
- Снимки в движении всегда самые лучшие, - вспомнил я слова дядюшки Анри.
Фантомхайв придвинулся и заглянул.
- Нет, удали! - И он полез сделать это самостоятельно.
- Почему же? - убрал я камеру. - Смотри, как живо и мило.
- Я пытаюсь закрыть объектив - это очень мило, да!
- А ты не пытайся, и все будет отлично!
- Прекрати! Мне это не нравится!
Кричащий Сиэль, нахмуренный Сиэль, надутый Сиэль - вот что показал фотоаппарат на этот раз.
- Сядь нормально и перестань возмущаться, - посоветовал я.
- Зачем снимать меня сонного и в ночнушке?! Фетишист!
- Знаешь, если бы ты не кричал и не прятался, получились бы замечательные фотографии. Просто
попробуй!
Все же он угомонился и соизволил не шевелиться. Такой "невинный" и "младенческий" образ! Но,
как я замечаю уже тысячный раз, ноготки цвета стали и украшения в ушах добавляют пикантности;
хотя мне казалось, что все равно чего-то не хватает для полного завершения.
- Теперь возьми подушку.
- Тоже мне, фотограф нашелся, - и таки обнял подушку.
Шесть фотографий с подушкой в разных позах и ракурсах - увлекся, демоненок! А еще
отказывался. Следующие кадры получились озорными и грубоватыми - высунутый язык,
выставленная навстречу камере пятка, злобный оскал, некрасивый жест со средним пальцем.
- Хватит, Себастьян, - попросил он.
- Надень очки, - не унимался я.
- Хватит, говорю тебе. Хочешь фоткать - выйди, а я пока оденусь.
Я разулыбался и принялся фотографировать такие непристойные моменты переодевания, пока
мне не залепили пощечину, не забрали аппарат и не выгнали в истерике вон. Поэтому, потирая
щеку, я отправился вниз - выключать кипящий чайник и доставать из духовки румяные эклеры. На
сладкий запах быстро прибежали чьи-то босые ножки.
- Сиэль! Это что на тебе такое? - серьезно удивился я, увидев Фантомхайва, скатывающегося по
перилам. - Я сплю или действительно вижу на тебе длинные штаны?
- Они упали, когда я открывал шкаф, - ответил он, одергивая широкую многослойную кофту серо-
зеленоватого оттенка, которую я буквально недавно привык видеть среди своих вещей. - А чем так
вкусно пахнет?
- А где фотоаппарат? Ты оставил его в комнате?
- Нет! - завопил он, возвращаясь на лестницу и расставляя руки. - Нет, хватит! Никаких больше
фотографий!
Я хохотнул и подошел ближе.
- Не пущу.
- Ну хорошо...
И с улыбкой я обхватил мальчишку левой рукой за талию и перебросил через плечо. Очки слетели
на ступеньку. Стекла задребезжали.
- Да как ты смеешь так меня нести?! А ну отпусти, придурок! - ругался Сиэль, колотя кулаками по
моей спине. Я неудобно шлепнул его правой рукой и под злые вопли поднялся на второй этаж.
- Поставь меня на место! И убери свою чертову руку с моей!..
- Сейчас будет прекрасный кадр: Себастьян и нижняя часть Сиэля, - сказал я и направил объектив
на себя.
- Не-е-ет!!!
Граф рванулся, не считаясь с твердым полом, о который он был ударил свою голову, если бы я не
удержал его и поставил наконец на ноги.
- Идиот! - Демон пихнул меня в грудь и обошел, двигаясь к выходу. На лестнице подобрал свои
уцелевшие очки и уселся прямо на стол с пустой чашкой и эклером.
- Китайский белый? - спросил он, налив себе чаю.
- Он самый, - подтвердил я, снова включая фотокамеру.
- Себ, убери.
- Не двигайся.
- Десять утра, а ты меня уже так достал.
- Сиэль, не ворчи. Смотри, какая уютная фотография.
Мальчишка фото "уютным" не счел и развалился на диване, зажав во рту эклер.
- Ты же только что согласился на... кхм, на съемки, если можно так сказать.
- Я же ем!
- Сиэль, но это же интересно - запечатлеть такие обычные, будничные, домашние моменты!
- Сегодня выходной, Себ, - зевнул неуступчивый Сиэль и поставил опустевшую чашку на пол. - Не
прокатит.
Я решил больше не замаливать его бесполезными неубедительными словами и просто-напросто,
внаглую, принялся его снимать. Пару пылких мгновений, последний крем вокруг губ - и я только
успевал щелкать, пока Сиэль перекатывался по дивану, складывал руки, щурился через вогнутые
стекла, застывал в отточеных гордых или случайных расслабленных позах; и на маленьком экране
высвечивались прелестные, не лишенные динамичности ненатуральные фотографии, со странной
умертвляющей холодностью очков и будто лишним свечением второго глаза, которые затмевали
привычное, дерзкое, болезненное обыкновение, ту обязательную искорку, создаваемую одним
лишь неизменным клочком ткани. И я с каким-то незаметным замешательством смотрел, как,
пролистываясь по очереди, проявляются не потерявшие обаяния, но уже не те, другие, - совсем-
совсем другие! - непохожие на себя Сиэли, пока их темный оригинал, положив мне на плечо
голову, критиковал мою не самую блестящую способность к фотосъемкам.
- Теперь ты, - заявил Фантомхайв, забирая фотоаппарат и меняя наши позиции. Теперь я со
стеснением улыбался и поджимал ноги.
- Чего ты зажимаешься, расслабься! - командовал демон, выжимая из меня улыбку пошире и позу
поспокойнее. Не сделав и десяти фотографий, граф уже махнул на меня, а я загреб его к себе и
начал делать общие фото с руки, а позже вспомнил о таймере и кофейном столике. Скоро я
осмелел и одновременно целовал Сиэля, а он трогательно косил глаза и краснел; но когда я
опрокинул его на сиденье, прижавшись к оголенному плечу, Сиэль потребовал остановиться.
- Себастьян... перед камерой, нет...
- Признаюсь, меня так забавляет, когда ты, ты вдруг начинаешь смущаться.
- Так, Себастьян, или ты убираешь камеру, - Граф вылез из-под меня и сел, - или убираешься сам.
Я сделал вид, что меня покоробил его ультиматум, и нехотя потянулся к фотоаппарату. Полминуты
я "решался", "сомневался", но, выключив его, тотчас же повалил моего мальчика на спину и
запустил одну руку под его длинные одеяния; и пока он стонал, извивался и занимал свой рот
подо мною, нашими свидетелями были лишь вездесущее солнце и так тихо и так вовремя
прозревший объектив (одна рука осторожно держит мое тело в висе, чтобы не придавить Сиэля,
другая вслепую тянется к столику - умница Себастьян!).
Когда я открыл глаза, Сиэля рядом уже не было. Часы показывали полвторого после полудня.
Терпеть не могу засыпать днем - перестаю ориентироваться во времени и пространстве и брожу
почти невменяемый еще минимум полчаса, словно не спал, а напротив, без отдыха таскал от
одного края города на другой запчасти для грузовых самолетов. Кроме того, после нашей
активной разрядки я никогда не нуждался в восстановительном сне.
Я лениво повернул голову и увидел следящего за мной Сиэля, снова полностью одетого,
усевшегося лицом к спинке стула и, по всей видимости, тоже недавно пробудившегося.
- А я все жду, когда ты наконец проснешься и приготовишь мне что-нибудь, - раздраженно-
ворчливым тоном произнес Фантомхайв, поправляя очки третьим пальцем руки. - Или хотя бы
застегнешь ширинку.
- Учись готовить сам, - отозвался я, краснея. - Вот останешься дома один - что делать будешь?
- А ты сбежать от меня собрался, что ли?
Я промолчал и протер глаза пальцами.
- Кстати, Себ, ты знаешь, что ты храпишь и слюни во сне пускаешь?
Я побледнел и вылупил глаза. На груди у демона висел фотоаппарат. Забыв о вялости, он вскочил
со стула, уронив его, и метнулся на лестницу. Не сразу среагировав, я понесся за ним и поймал
хохочущего в моей комнате.
- Ну Сиэль!.. - рыкнул я, очищая содержимое фотоаппарата от унизительного компромата в
количестве четырех снимков. - И тебе не стыдно?
- И это ты мне говоришь?! - неприятно удивился граф, не обращая внимания на последнюю из
оставшихся фотографий. - Ты так и не выключил фотик, пока трахал меня! И только зря сажал
батарею, между прочим.
- Странно, что ты ничего не стер.
- Конечно, потому что ты, увидев их, удалил бы сам, так как на одной половине фоток мы
смещены куда-то в край и обрезаны, а на второй видно только твою спину и мои ноги. Ничего
интересного.
- Если тебя не интересуют твои же ноги, можешь на них не смотреть, а я оставлю, - возразил я. -
Там и твою макушку немного видно.
Следом мы просмотрели остальные снимки; большую часть из них Сиэль уже хотел забраковать
прямо здесь, но я уговорил его скинуть все на ноутбук. Но мы не стали сразу включать компьютер,
а вновь перешли на кухню, где я поставил скороводу для омлета, а неугомонный мальчишка
запечатлял мой процесс готовки.
- Все-таки решил подстраховаться и нафоткать, как делается омлет: а вдруг я в самом деле сбегу?
Я увернулся от маленькой синей подушки, подложенной на одно из белых кресел, и она
врезалась прямо в открывающуюся дверь.
- Ребята, вы тут чего делаете? - забеспокоился переливчатый голос дорогой сестрички.
- У нас тут буднично-выходная фотосессия, - ответил я, переворачивая омлет. - Метание подушек
ведь входит в нашу повседневную жизнь, да, Сиэль?
- Присоединяйся к нам, - предложил он Анне, не размениваясь на свирепые взгляды. - Это же
будут первые семейные фотки.
- Может, поедим сначала? - вставил свое слово я.
Сиэль отложил аппарат и сразу же уселся за стол; по время обеда Ангелина рассказывала о своей
ночевке у подруги, о ее новой работе, детях и прочих незнакомых нам вещах из жизни
незнакомой женщины. Я закончил есть первым и пошел в ванную вымыть жирные руки, и там же,
на полочке напротив зеркала, обнаружил тот самый черный кусок ткани, оставленный еще
двадцать шестого числа. Он пробыл у меня до последней недели октября, но сейчас я вернулся и
прежде чем сниматься, сказал Сиэлю сменить очки на повязку.
- Зачем? - не понял граф. - Она мне не нужна больше, можешь оставить себе на память.
- Сиэль, я хочу, чтобы ты был в повязке, - настаивал я.
- Не понимаю тебя, Себастьян. В этом больше нет необходимости!
- Сиэль, ну всего одно фото. Потом сразу же снимешь.
- Какой смысл мне надевать повязку, если я теперь вижу?
- Да ладно тебе, Сиэль! - поддержала меня Анна. - Ничего страшного не будет, подумаешь,
повязка!
С нежеланием Фантомхайв все же согласился надеть ее и присел рядом с Анной, пока я
устанавливал таймер. Она сразу положила руки ему на плечо и прижалась своей пышной грудью.
- Поставим черно-белый режим, - сказал я. Анна грустно улыбнулась.
- К тому же, я буду плохо смотреться в красном на зеленом диване, - добавила она, встретившись
со мной понимающим взором.
Я сел на противоположный край и наказал всем улыбнуться. Десять секунд, щелчок - и так
появилась наше первое общее фото, такое родное, нежное, теплое; но коварный Себастьян не
смог удержаться, чтобы не переплести свою руку с рукой Сиэля, а тот положил мне на колено
свою ладонь, пока тетушка в неведении приобнимала его с другой стороны.
- Распечатаем ее и поставим в рамочку.
- Себастьян, а теперь щелкни меня с Сиэлем, - оживилась Анна, присаживаясь на колени и
обхватывая племянника за талию.
- Мадам, что Вы делаете? - перепугался мальчик. Такие вещи позволял себе только я.
- Сиэль, это семейное фото. Улыбайся! - И сестренка мигом устремила глаза в камеру.
- Дай я сниму повязку! - взмолился демон.
- Не снимай, еще я с тобой буду фотографироваться, - Я хотел как можно дольше удержать
свойственный облик Сиэля, с его обычно закрытым глазом. Так оно и получилось, что активная
Анна вместе с приставучим мной почти не давали мальчишке свободной секунды, и я только
успел поймать тот нечаянный четкий кадр, прежде чем он в бешенстве всех остановил и снова
нацепил очки. Со стороны фото может показаться не самым удачным: взгляд, устремленный вниз,
заметная угрюмость, солнечные лучи на ресницах и падающих на лицо волосах, приоткрытый рот,
развернутая, замершая в то ли в раздумьи, то ли в растерянности поза, потирающие шею пальцы -
и все же именно эта карточка была напечана отдельно, именно она оставила тот теплый
деликатный отпечаток, который заставил меня выйти на улицы и отправиться на поиски, и я не
смог ее уничтожить; и я еще помню молодую двойную боль, когда негодяй-ветер выбил ее из
моей руки и превратил в пепел. И даже еще в памяти фотоаппарата я глядел на нее с не меньшим
ужасом и воодушевлением, а мимо меня проходил не Сиэль, а его хорошенький клон-очкарик в
длинных брюках. И я почти восстановил этого Сиэля, если не считать тех безмерных уродливых
отметин на его теле и душе, нарочно поставленных мною и сокращающих его без того ничтожную
жизнь.
Глава 25.
Сколько я помню себя, я никогда не любил свой день рождения. Соглашусь, что рожденным 1
января повезло намного меньше. 1 апреля может для кого-то стать дополнительным бонусом к
замечательному праздничному настрою, а кому-то может и испортить его. По крайней мере, пока
ты учишься, ты будешь считать день своего рождения омерзительным днем, который должен
быть вырван из календаря жизни, если он приходится на 1 сентября, как мой. Это заметил еще
мой неуважаемый отец, когда поведывал мне о том незабываемом скандале с только что
разрешившейся мною матерью; миссис Михаэлис грозила по больничному телефону мистеру
Михаэлису-старшему разводом, если тот не найдет способа сбежать из своей школы (не помню,
говорил ли я, что он весьма посредственно обучал детишек китайскому).
В шесть лет я, как и все глупые безвинные ребятишки, слезно уговаривал маму с папой отменить
первый школьный день и перенести его с моего дня рождения. В девять меня на глазах у других
хохочущих учеников и всего педагогического состава волокли под ручки на торжественную
линейку, в то время как я брыкался, визжал и проклинал родителей, земной филиал ада, который
для корректности зовут школой, и его наставников с очень длинными, плохо соструганными
указками, которыми они упорно били мою левую руку, когда я брал в нее карандаш. В пятнадцать
я своими ногами топал на "праздник", а на середине дороги сворачивал, встречал друзей и
отправлялся с веселой компанией в ближайшее кафе. День моего восемнадцатилетия прошел
самым мутным образом, поскольку я по дурости согласился на предложение сокурсников
отметить эту чудесную дату заранее. В первый год третьего тысячелетия я, в строгом черном
фраке, с зачесанной челкой, красивый, уже двадцатичетырехлетний, угрюмый, вел на открытие
новой блестящей гимназии отталкивающе послушных и смиренных близняшек-дочурок своего
хозяина (одного из тысяч толстопузых предпринимателей, не имеющих никакого дела до своих
детей). Двадцать девятую годовщину своего пребывания на этой планете я отпраздновал в
составе экскурсии в Ливерпуле по местам, так или иначе связанным с любимой легендарной
группой. Примерно через неделю мне стукнет тридцать три, и я не имею ни малейшего понятия,
где и как пройдет этот ненужный день; точно можно предсказать лишь мое жалкое, безумное,
беспризорное одиночество, уж этот аспект никак не должен поменяться за эти тягучие дни.
Помнится, я еще в мае собирался забрать документы Сиэля из этого уродца, где он учился (равно
мучился), но я протянул до последних чисел августа, и только "хорошая новость" от Анны
напомнила мне о школе, но все же достаточно утешила: по словам сестренки, директор школы
святой Джулии наконец-то вышел из своей скорби и взял управление в свои руки. Анна сбивчиво
рассказывала мне о косметическом ремонте в кабинетах, хорошей проводке и лучших учебниках,
а также о наполовину обновленном составе учителей. Единственным моим сожалением стал тот
факт, что толстая "француженка" мисс Ким осталась на своем месте; и все же я уже мог меньше
волноваться за Сиэля.
Мальчишка мог бы и не узнать моем дне рождения, если тридцать первого августа Ангелина в
разгаре его ленивых сборов (оказывается, в его школе была форма, но ее почему-то
игнорировали) не попросила его выделить хотя бы фунт на подарок для меня. Поэтому во время
утюжки его узкого клетчатого пиджака я сразу начал выдвигать свои условия по поводу
завтрашнего дня.
- Только попробуй мне все испортить! - заявлял я, отвлекая графа от поглощения лукового супа.
- Как я тебе все испорчу, если я буду в школе? - покачал он головой, отправляя в рот последний
кусок гренки с сыром. - Так что это ты, когда придешь ко мне на линейку, ничего не натвори,
чтобы могло нас, скажем, выдасть. Тебе же на работе разрешили прийти позже, не так ли?
- Именно так, только второго я должен явиться точно в срок и отработать вдвойне.
- Мой пиджак! - воскликнул Сиэль. - Спалишь его - убью!
Я выключил накаливающийся утюг и повесил верхнюю часть костюма на стул.
- А ты ничего мне не думаешь подарить? - заурчал я. - Мы уже столько времени вместе.
- Я дал Мадам фунт тебе на подарок.
- Сиэль, ну разве это дело? Тем более, ни ты, ни я не знаем, что она там купит. И она же завтра
дежурит и принесет его только второго.
- Ты не доверяешь своей сестре? - притворно удивился Фантомхайв.
- Это все равно будет подарок от твоей тетушки, хоть ты и там и подложил какой-то фунт, - заметил
я. - Я хочу что-то отдельно от тебя.
- Я тебе губозакатывающую машинку подарю, - хмыкнул демон, поднимаясь из-за стола и
направляясь к раковине.
- Сиэль, я серьезно...
- Ладно, на машинку мне денег нет, - засмеялся он, наполняя стакан проточной ледяной водой. - И
их придется просить у Мадам, и опять выйдет, что я тебе ничего не подарил.
- Есть ли что-то, для чего не нужны будут никакие жалкие деньги? - Я, честно, никогда не придавал
никелевым монеткам и бумажкам с водяными знаками такого огромного принятого значения.
- Себастьян, но мы и так это делаем почти каждый день...
- Сиэль, я не об этом думал! - нахмурился я. - И ты еще меня зовешь извращенцем!
- Просто это было наиболее ожидаемо от тебя, - оправдался Сиэль. - Странно, что у тебя были
другие мысли - а какие тогда?
- Конечно, то, что ты предложил - тоже неплохо, но, как ты сам заметил, это и так достаточно
частое явление... - Я задумался и присел на край дивана. - Я еще много чего бы хотел...
- Я тебе не фея-крестная и не джинн из лампы, чтобы делать все, что ты там захочешь, -
флегматично сказал мальчик, допивая второй стакан воды.
- О! Раз я не могу придумать что-то одно, ты выполнишь тридцать два моих желания!
Граф кашлянул.
- Может, лучше все-таки губозакатывающую машинку?
- Могу загадать тысячу девятьсот семьдесят семь желаний.
- Загадай-ка лучше одно. Завтра же первое.
- Тридцать два, - заключил я и вытянул вперед палец. - И ни одним меньше.
Сиэль недолго молчал, а потом поправил очки и улегся со мной рядом.
- Даже если бы ты задумал тысячу девятьсот и так далее желаний, я бы все равно оказался в
плюсе, - сказал он, закидывая на меня свои ноги в серых носках.
- Это еще почему? - не понял я, стягивая один носочек.
- Во-первых, ты бы столько не нашел. А во-вторых, в декабре я бы - хи-хи - имел полное право
придумать тысячу девятьсот девяносто шесть желаний.
- Тридцать два. Во-первых, столько я точно придумаю; а во-вторых, - хи-хи, - передразнил я
мальчишку, - тогда у тебя на твой день рождения выйдет только тринадцать желаний.
- Бл#дь, - только и нашелся Фантомхайв.
- И моим первым будет, чтобы хотя бы один день ты не ругался.
- Эй! - выпалил он, подскакивая на диване. - Сегодня еще тридцать первое!
- Это относится к моим пожеланиям на завтра.
- Вот завтра и пожелаешь!
- Завтра я забуду. А еще я бы хотел, чтобы ты надел повязку.
- Да что ты дое#бался до меня с этой повязкой, - Он снова опустился на сиденье. - Чем она тебе так
вдруг полюбилась? Тебе же нравились мои очки.
- Ты же сам вчера догадался, что я фетишист, - ответил я. - Так позаботься о моих фетишах, хотя бы
в мой день рождения!
- Пожелай... сам уже знаешь, что.
Я понял, что именно он хотел сказать, но сделал вид, что снова размыслил как неоригинальный
маньяк.
- Тогда наденешь ее ночью, - ухмыльнулся я. - Можешь счесть это как третье желание.
- Какой ты расточительный, Себастьян, - первое еще не наступило, а ты уже три желания истратил.
Я поцеловал его голую пятку, уже представляя, как я разгуляюсь завтра.
Меня будит непривычный звон будильника, и я иду в соседнюю комнату будить Сиэля. На
тумбочке у меня, кстати, лежит миленькая самодельная открыточка с поздравлением от уже
ушедшей Анны. В первый рабочий день она уже попала на дежурство, и мне одному следовало
отвести племянника на линейку и пробыть там до начала коротких уроков.
Он что-то мямлил, мычал и заворачивался в одеяло, но совершенно не желал подниматься или
хотя бы открыть глаза. Напротив, демон крепко сожмурил их и скрылся под снежной пуховой
горой (всегда удивлялся, как ему было не жарко летом).
- Так, просыпайся немедленно! - Я сорвал с упрямого комочка одеяло. - Это мое пер... то есть
четвертое желание! А мы как договорились?
Мальчик уставился на меня одним глазом.
- Ну ты и транжира, - произнес Сиэль.
- Вставай! - в последний раз сказал я, уже видя, как его рука тянется за очками.
Пока Сиэль стоял в своей ночнушке у раковины в ванной и умывался, я внимательнее рассмотрел
его форму, обязательную лишь для праздничных мероприятий. Помимо синего пиджака, в нее
входила такого же цвета жилетка на серебристых пуговицах, полосатый галстук (почему-то красно-
черный-белый; ненавижу что-либо красное на Сиэле) и длинные узкие брюки чернильно-черного
цвета, которые меня особенно смутили уже на школьном дворе. Для меня было вопиющим
фактом то, что форма девочек включала в себя юбку выше колена, в то время как мальчики
обязаны прятать свои ничуть не менее соблазнительные голени. Но, как оказалось, эти
обтягивающие штаны обращали внимание на ту часть, откуда ноги только начинались, даже когда
ее обладатель не нагибался; и это не могло меня не радовать.
Мы вышли из подземки (там я, использовав пятое свое желание, убедил Фантомхайва для
приличия купить жиденький букетик каких-то немахровых цветочков, бесполезный, но
обязательно польстящий унылой училке) и неторопливо зашагали к видному издалека
отремонтированному зданию школы святой Джулии. Теперь эта неизвестная мне, если не
вымышленная, святая могла хоть чуть-чуть гордиться этим заведением, названным в ее честь, хотя
я догадывался, что без цветных гелиевых шариков, блеклой мишуры и огромных корзин с
розовыми астрами округлый школьный двор и свежевыкрашенный лимонно-желтоватый фасад
смотрелись бы скучнее. Сиэль, с неизменным перстнем на пальце и зачесанной челкой (у одной
неприятно известной личности тридцатых-сороковых годов прошлого века была примерно такая
же челка), вовсе не остановил взгляд на этой поверхностной важности, зря пытающейся
приукрасить восприятие самого ненавистного дня у детей.
- Представляю, Себастьян, как тебя в школьные годы бесил твой день рождения, - Он повернул
голову, и солнце отразилось от овальных стекол и угодило прямо мне в глаза.
- Он бесил меня еще до двадцати пяти лет, ведь потом я, как дворецкий, должен был заменять
для детишек вечно работающих родителей и водить их в школу, - рассказал я.
- Как мне повезло с днем рождения, - улыбнулся граф не без грусти. Я тоже вспомнил заводилу
Рейчел, любившую устраивать для меня утешительные вечеринки.
- Сиэль! Эй, Сиэль! - донесся до нас знакомый крик, и я увидел бегущую Фреклес Капп. Рыженькая,
улыбчивая, она была одета не в форму, а в расклешенные джинсы и обыкновенную бордовую
водолазку.
- Блин, Сиэль, как же... как же я рада за тебя! - восхитилась она, не дав мальчишке
поприветствовать ее. - И тебе так идет!
Фантомхайв выдавил смущенное "спасибо". Долл стала первой, кто опознал его в очках и
одинаково открытыми глазами.
- Привет, - отозвался я.
- О, здрассте, мистер! - обрадованно сказала Фреклес. - Вы такой нарядный!
- А вы откуда друг друга знаете? - захлопал глазами Сиэль.
- Еще в мае познакомились, когда я ходил сюда к вашей учительнице, - ответил я, замечая, как
девочка хватает Сиэля за руки. - А ты почему не в форме?
- А она мне мала стала еще в прошлом году, а новую никто в приюте заказывать не хочет, -
произнесла она без сожаления. - Да и нужна она мне, буду я еще в юбке ходить!
Раздался звук фанфар, и Долл потащила моего демона к общему строю, где школьники уже
приготовились слушать напыщенные приветственные речи и смотреть танцевальные номера
бездарных пятиклассников, только перешедших в эту школу. Я остался на месте и, осмотревшись
по сторонам, увидел знакомый (даже из зеркала) лик Лоры Паку. Она держалась за руку со своим
рослым волосатым мужем; встретившись взглядом со мной, помахала и вновь переключилась на
изучение стройных суетливых рядов в поисках своей нежной сиэлеподобной воспитанницы. Я
обнаружил девятиклассницу быстрее в точно таких же очочках и постриженную на любимый
манер; вот уж интересно оборачивается судьба!
- Здравствуйте, дорогие ученики, учителя, родители! - заговорил в микрофон директор, тихий
седой японец с короткими усами и в зеленом костюме. - Сегодня знаменательный день!
Я был бесконечно благодарен фортуне за выздоровление этого почтенного человека, и видел на
его лице и слышал в его интонациях всю искренность, всю воодушевленную любовь к всему, что
связано с работой в школе, к ее детям, которой так не хватало понурым учителям, в том числе и
тем, что пришли сюда впервые. Господин Танака всей душой обожал школу и преклонялся перед
ней и перед ее хозяевами - школьниками; и те обступившие его высокомерные люди, которые
избрали преподавание делом своей жизни, в раздражении что-то бубнили друг другу на ухо, чем
вызывали злое презрение к ним, жалость и понимание к униженным ребятам, не значащих для
развязных агрессивных учителей ничего.
После слов об экзаменах на середину площадки вышли сорок пять печальных пятиклассников,
большинство сироты; они дарили по одной алой розочке будущим выпускникам колледжа, среди
которых я углядел и Джокера, и Бист, и Джамбо; и учителя вынесли флаг Великобритании; и хор
из колонок запел "Боже, храни королеву"; и многие в толпах науськанных детей и их
сентиментальных родителей подпевали, но мясистая, квадратнолицая женщина в шарфе, стоящая
на моей ноге, недобро хмыкнула, когда заиграл гимн. Завершал линейку медленный танец
забытых одиннадцатиклассников под грустную неритмичную песню, к школьной тематике не
относящейся, только усиливший общую тоску, а директор выпустил в небо связку белых шариков.
- Через десять минут прозвенит звонок на первый урок! Не задерживайтесь! - заключил господин
Танака, отпуская ненадолго учеников.
Дата добавления: 2015-11-05; просмотров: 20 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |