— Блядь, – пробормотал он и подтолкнул меня. – Чёрт, прости меня, ладно? Кто я такой, чтобы судить. То, что заводит тебя, это блядь, только твоё личное дело... если тебе нравятся боль и страдания, то это твоё дело, я знал и худшее. Ты знаешь Таню? Конечно, ты знаешь Таню. Так вот, этой суке нравятся ноги... ей реально нравятся ноги. Однажды она даже попросила меня...
— Боже, Эдвард, я не хочу слышать об этом! – оборвала я его раздражённо. Он на секунду смутился, но быстро опомнился.
— Моё мнение такое, что если, блядь, тебе это приносит удовольствие, то ты свободна любить это. Думаю, я просто чертовски удивлён, что ты такая... странная, – он неловко усмехнулся. Я в шоке уставилась на него – неужели он действительно говорил о моих сексуальных предпочтениях? Должно быть, ему было ужасно неудобно из-за моего молчания, потому что он продолжил. – Блядь, думаю, я не могу винить тебя... думаю, многим нравится хорошая трёпка как раз в этот момент...
— Я не завожусь от боли! Чёрт, что с тобой? – прошипела я.
— Ебать, тогда что с твоей рукой? – спросил он, почти оскорблённый. – В больнице, когда я заметил твои шрамы, ты была ужасно перепугана... а теперь ты позволяешь мне касаться их? Блядь, что это значит?
Глядя на него, я сузила глаза, мне не понравился его тон.
— Хочешь, чтобы я закрыла окно? – спросила я, зная, что он поймёт скрытый смысл моих слов. Его обиженное выражение быстро исчезло, и я уверена, что на секунду увидела вспышку паники в его глазах.
— Я просто пытаюсь понять твоё дерьмо, хорошо? – всё, что он сказал.
— Говоря о моих сексуальных предпочтениях?
Я могла бы разозлиться, если бы не тот факт, что я была слишком потрясена, чтобы чувствовать что-то ещё. Мы действительно говорили о том, что возбуждает меня? Как будто было что-то в этом мире, что могло когда-нибудь меня завести.
Секс – это не очень хорошо для меня. Секс – это то, чего я должна стыдиться. Секс – это плохо. Да, это очень, очень плохо. Заниматься сексом, это грязно – и не в лучшую сторону – и это разрушает душу. Сексом можно заниматься только тогда, когда девушка замужем – и не для удовольствия, а только для размножения.
Я даже не прикасалась к себе, пытаясь получить "удовольствие", потому что это тоже считалось плохим.
Секс не для удовольствия. Девушка не должна испытывать удовольствие.
Секс – это плохо.
Я должна оставаться чистой так долго, как только можно, и никто не должен даже приближаться к той части моего тела. Даже я сама.
Удовольствие – это плохо.
Поскольку эти слова отзывались эхом в моей голове, было ощущение, как будто это не я думала о них. Всё, что касалось секса, всегда отзывалось в моей голове голосом робота. На самом деле это были не мои мысли, а моей мамы. На протяжении всего моего детства мама рассказывала мне, что секс, это плохо – до того, как чуть не убила меня.
— Может, нам стоит поспать, – предложила я уставшим шёпотом.
— Звучит хорошо, – согласился он с облегчением.
Кровать была небольшой, и он старался устроиться поудобней, сев в изголовье кровати, а я легла под одеяло. Он мог бы спать рядом со мной, там было достаточно места для этого. Но это также значило, что мы были бы вынуждены спать очень близко друг к другу, а этого никто из нас не хотел. Одно дело сидеть рядом друг с другом в постели, и совсем другое, чтобы в ней вместе спать.
Спать вместе... мне казалось, Эдвард никогда не спал вместе с девушкой, до того, как с ней не переспал. Мне кажется, Эдвард был не из тех, кто оставался достаточно долго, чтобы потом пообниматься, не говоря уже о том, чтобы заснуть с девушкой.
Я попыталась занять на кровати как можно меньше места, но из-за травмированной ноги это было почти невозможно.
Думаю, Эдварду на самом деле было неудобно, вытянув ноги, сидеть в изголовье кровати, скрестив руки на груди.
На мгновение наши глаза встретились, и я грустно улыбнулась ему.
— Сладких снов, Эдвард, – прошептала я, вспомнив, как он разговаривал во сне, в больнице, бормоча что-то о крови. Он криво улыбнулся, кивнул, и закрыл глаза. Я потянулась, выключила лампу, и последовала его примеру.
Я уже боялась завтрашнего дня.
***
Я резко проснулась от того, что кто-то тряс меня. Когда мои глаза раскрылись, я была уже в панике, и из меня вырвался крик ужаса.
Эдвард был быстрее, чем крик. Чтобы приглушить звук, он быстро прикрыл мой рот рукой.
— Иисусе, Свон, это всего лишь я, – сказал он раздражённым тоном. – Я просто хотел сказать тебе, что ухожу, – он убрал руку, и я почти почувствовала его вкус на своих губах.
— А сколько сейчас времени? – спросила я хриплым голосом.
Он посмотрел вниз, на свой мобильный в руке.
— Всего лишь половина четвёртого... блядь, я не мог заснуть, и ты была права... твой отец убьёт меня, если застанет здесь, а я хочу ещё пожить, и не хочу умирать только потому, что у меня не было другого грёбаного места, куда бы я мог пойти, – он мрачно улыбнулся и потряс головой. – Кое-кто из нас не хочет умирать.
Я прикусила губу, и почувствовала себя странно обиженной его словами. Он упростил то, что так глубоко укоренилось во мне, и вдобавок ко всему сделал это шуткой.
— Быть может, тебе следует найти другое окно... может, моё очень скоро закроется, – прошептала я и снова прикусила свою дрожащую нижнюю губу. Я отвела взгляд, но он схватил меня за подбородок и заставил меня посмотреть ему в лицо.
Я всё ещё лежала на спине, а он возвышался надо мной.
Это было не очень удобно.
Он нахмурился и посмотрел мне в глаза. Его пристальный зелёный взгляд гипнотизировал, и я не могла не смотреть в его глаза, даже если бы захотела.
— Свон, послушай, я нихера не знаю, через что ты прошла, и что, блядь, происходит в твоей глупой голове... но я знаю одно. Ничего не стоит того, чтобы отнять у себя жизнь. Ты меня слышишь? Ничего. Люди жестоки. Мы оба знаем это. Но, блядь, не давай им такую власть на собой! Если ты убьёшь себя, ты дашь им победить, – он почти рычал на меня, и я недоумевала – а также разозлилась – от его выступления.
— Во-первых, ты ничего не знаешь об этом, – ответила я спокойно, стараясь не обращать внимания на то, что он всё ещё держал меня за подбородок. – Убив себя, я выиграю. Они потеряют. Это так просто.
— Нет, блядь, это не так, – заявил он. – Я знаю, что это прозвучит слишком банально, но это грёбаная правда... жизнь чертовски драгоценна, и если ты готова убить себя только потому, что думаешь, что именно сейчас она похожа на дерьмо, то в первую очередь, ты явно не заслужила того, чтобы родиться.
Я сузила глаза, но он даже не вздрогнул. Он думал, что загнал меня в угол, и я готова подчиниться его воле. Как будто он имел власть надо мной или над моей жизнью, и моим выбором лишиться её. Это чертовски раздражало меня; он что думал, что только пришёл сюда и уже может командовать мной? Что дало ему это право? Несколько недель назад он стоял на стоянке и сам угрожал убить меня. А теперь он злиться, что я сделаю это за него?
— Эдвард, ты можешь думать, что жизнь, это радуга и бабочки, но это не так. Люди злы. Люди поступают жестоко, и они причиняют тебе боль. Они доведут тебя до той точки, когда у тебя больше не будет причин продолжать дышать, даже если ты этого захочешь.
— Ну, пожалуйста, не говори мне этого дерьма! Люди жестоки, да, я это знаю! Но школа скоро закончится, ты ведь это знаешь. И ты никогда не увидишь тех людей снова.
Я наклонила голову в сторону, а он всё ещё сжимал мой подбородок.
— Меньше всего меня волнуют те, кто в школе. Речь не о них.
Он загадочно ухмыльнулся и кивнул.
— Ебать, можешь мне не говорить, я это знаю. Речь идёт о твоей матери, – моё лицо вытянулось, и его ухмылка стала ещё шире. – Ты разговариваешь во сне, – пояснил он. Я открыла рот, чтобы что-то сказать, но слова никак не шли. Что он слышал? Когда он увидел моё напуганное выражение, его ухмылка исчезла, но это не успокоило мои нервы. Когда он заговорил снова, его голос был тихим, почти умоляющим. – Свон, я чертовски серьёзен. Клянусь грёбаному Богу, что я расскажу своему отцу, или даже твоему, о твоих планах, если ты не... – он замолчал и пристально посмотрел на меня.
— Если я не что? – прохрипела я.
— Ты не убьёшь себя. Это так просто. В этом уравнении не может быть никаких "если", – ответил он.
В конце концов, я почувствовала ненависть к нему. Он стоял на пути моего единственного выхода. Он собирался не позволить мне умереть, хоть и ненавидел меня.
Он назвал меня мазохисткой, но сам он – садист.
Он знал, что мучает меня, угрожая, что расскажет родителям о моих планах. Он знал, что это привело бы меня к беде. Он знал.
Неужели это и есть его месть? Не дать мне умереть?
— Эдвард... – взмолилась я, но он только покачал головой.
— Я не убил тебя той ночью, хорошо? – сказал он тихо, почти шёпотом. – Я не знаю, какого чёрта ты рассказала мне о своих планах, и если честно, то я не сомневаюсь в том, что ты доведёшь их до конца. Но если ты убьёшь себя, то это будет так, как будто это сделал я... так как я знал об этом, и всё равно, позволил тебе пройти через это... ты сделаешь меня ответственным, потому что, блядь, я мог бы это предотвратить. Это справедливо? Делать меня убийцей только потому, что ты считаешь, что твоя проклятая жизнь – сплошное дерьмо?
Странным, извращённым способом, но его слова имели смысл. Разумеется, это заставило меня ненавидеть его ещё больше.
— Доверие – это то, что нужно заработать, – прошептала я в ответ. Вспышка признания засветилась в его глазах. Он точно знал, что я имела в виду, и это ответило на его вопрос о том, почему я рассказала ему.
— Почему тебя это волнует, если ты не собираешься жить достаточно долго, чтобы в любом случае, извлечь выгоду из этого дерьма? Ты только тратишь впустую наше грёбаное время... или это твой последний шанс отомстить мне за то, что произошло? Притворяясь, как будто ты не обвиняешь меня, когда на самом деле это далеко не так.
Я покачала головой, и думаю, он, наконец, понял, что схватил меня за подбородок. Он отпустил меня и вместо этого сел на край постели.
— Блядь, Свон, какого чёрта тебе нужно от меня?
— Ничего. Мне ничего от тебя не нужно.
— Ну, а у меня есть кое-что... мне нужно, чтобы ты продолжала дышать. Это слишком много, чтобы попросить? – его голос поднялся в отчаянии, и я посмотрела на дверь, боясь, что кто-то мог его услышать. Но в доме было тихо, и дверь оставалась закрытой. Я опять посмотрела на Эдварда и печально ему улыбнулась.
— Я не могу жить только для тебя, Эдвард, – вздохнула я.
Он ухмыльнулся и, глядя на меня, наклонился вперёд. Наши носы почти соприкоснулись, и на какой-то короткий миг, я подумала, что он собирается меня поцеловать.
— Можешь. Я не собираюсь быть твоим убийцей, – выдохнул он мне в лицо.
— Я только освобожу немного места для следующей Гусыни, которую ты непременно замучаешь, – ответила я дрожащим голосом.
— Ещё раз скажешь это грёбаное слово, и клянусь Богом, что убью тебя сам, – отрезал он, его лицо по-прежнему было так пугающе близко.
— Это что, обещание? – пробормотала я.
— Да, это грёбаное обещание, – плюнул он. Я не могла не ухмыльнуться, когда следующие слова слетели с моих губ.
— Я Гусыня, и я пустое место. И так будет всегда. Ничто не сможет изменить этого, – когда я дразнила его, он, глядя на меня, сузил глаза, его ноздри в гневе расширились, и он резко встал с кровати.
— Блядь, ты так достала меня этим дерьмом. Пошла ты, Свон. Пошла ты.
Я почти видела волны гнева, которые исходили от него. Он грубо распахнул окно. Я почти ждала, что оно сломается от его силы. Даже не взглянув на меня, ни говоря ни слова, он вылез из окна, и исчез в темноте раннего утра.
Я глубоко вздохнула, села и потянулась, чтобы закрыть окно.
Оно закрылось с глухим хлопком, и я почувствовала, что я закрыла больше чем просто окно. Эдвард не вернётся. Я оттолкнула его слишком сильно. Быть может, доверие, это то, что нужно заработать, но я зашла слишком далеко, дав ему слишком много. Он знал о моих планах, и думаю, это было неправильно.
Как я могла ему сказать? Не имело значения, хотела ли я, чтобы он доверял мне, и чтобы я могла доверять ему. Тут дело не в доверии. Когда кто-то говорит о том, что собирается убить себя – это не имеет ничего общего с доверием. Эдвард был прав – мне не нужно было говорить ему. Когда, наконец, меня не станет, он всегда должен будет жить с тем, что знал о моих планах, и то, что он позволил мне пройти через это, косвенно сделает его убийцей.
Как я могла поставить его в такое положение? Это было неправильно. Это было совсем неправильно. Это было... несправедливо.
Я легла обратно на кровать и уставилась в потолок.
Я ничего не могу сделать правильно... Я только отталкиваю от себя людей...
Я закрыла глаза и почувствовала, что они готовы к слезам, которые никогда не прольются. Я была физически и морально истощена, и мне не понадобилось много времени, чтобы снова забыться беспокойным сном.
Я проснулась несколько часов спустя, от болтовни и смеха в соседней комнате. Я пыталась не обращать внимания на ощущение нормальности, которое появилось у меня. Как будто всё было так, как и раньше.
Сев в своей постели, я поморщилась от боли. Должно быть, я спала в неудобном положении, потому что почувствовала, как моя нога была как-то неправильно согнута, и это привело к ещё большей боли. Тихий крик вырвался из меня, когда, чтобы встать с кровати, я осторожно попыталась спустить ноги.
Разговор в другой комнате сразу затих, и я услышала, что кто-то был рядом с моей комнатой. Тихий стук в дверь и она открылась.
— Милая, с тобой всё в порядке? – тихо спросила мама, когда вошла в комнату. Она подняла руку, чтобы погладить мои волосы, но я вздрогнула и откинулась назад так, что её рука коснулась только воздуха. Она нахмурилась и неодобрительно покачала головой. – Тебе больно? Где ты держишь свои лекарства? – спросила она, и я изогнула бровь. Было ли мне больно? Чёрт, она что разыгрывает меня?
— Я в порядке, – ответила я сквозь зубы. – Оставь меня в покое.
— Позволь мне помочь тебе в ванной. Думаю, возможно, ты захочешь принять душ, – сказала она, всё с тем же неодобрительным взглядом на лице.
— Я могу справиться сама, спасибо, – пробормотала я.
— О, Белла, ты всегда такая упрямая, – она засмеялась, махнула мне рукой и вышла из комнаты. Я почти зарычала, наблюдая, как она уходит.
Я схватила костыли, которые стояли, прислонившись к изголовью кровати, и покачиваясь, направилась к выходу.
Мама присоединилась к остальным в гостиной. Я бросила взгляд на часы над камином – который мы не использовали последние годы – и увидела, что было немного больше десяти. Неудивительно, что я чувствовала себя такой опустошённой, я совсем мало спала, да и сон, в основном, приносил мне беспокойство и дискомфорт.
— Доброе утро, Белз, ты как раз к завтраку, – сказал папа с улыбкой. Я сделала вид, как будто не слышала его, и направилась к лестнице. – Я думал, мы договорились, что ты не будешь подниматься наверх, – заявил он, когда понял, куда я иду. Я глубоко вздохнула и повернулась к нему.
— Мне нужно принять душ. Насколько я знаю, у нас есть только один душ, и он наверху. Так извини меня за то, что я не желаю принимать ванну в раковине! – отрезала я с досадой.
— Я помогу тебе! – сказал Джейкоб и вскочил со своего места на диване. В одно мгновение он был рядом со мной. Я посмотрела на него недоверчивым взглядом
— Если ты думаешь, что я позволю тебе помочь принять моей дочери душ, то сильно в этом ошибаешься, – сказал папа Джейкобу, но по его глазам я видела, что эта ситуация его забавляла.
— Конечно, шеф, я никогда не воспользуюсь вашей дочерью, пока мы не женаты, – ответил Джейкоб, подмигнув. Все засмеялись, думая, что это смешно.
Но не я.
Сузив глаза, я впилась в Джейкоба взглядом, но, посмотрев на меня, он улыбнулся, как будто подумал, что я шучу, и на самом деле меня не разозлило его глупое замечание.
— Давай выясним кое-что, Джейкоб, ты и я – мы никогда не будем вместе, – сказала я, еле сдерживаясь, и стараясь, чтобы мой голос звучал ровно и спокойно. Не описать тот гнев, что охватил меня в тот момент.
— О, Белла, не будь смешной. Ты и этот парень просто созданы друг для друга, – засмеялась с дивана мама, но я даже не потрудилась посмотреть на неё. Вместо этого я повернулась и пошла вверх по лестнице. Я проигнорировала Джейкоба, когда он спросил, не нужна ли мне помощь, и к счастью, он понял намёк, и оставил меня в покое.
Принимать душ совсем не просто когда, раздеваясь, ты теряешь сознание от боли. И когда ты разделся, приходит совсем другая боль – пытаясь вымыть себя начисто, и не намочить гипс. Даже если бы я покрыла его пакетом и что-то в этом роде, всё равно был риск, что он станет мокрым.
Я всё ещё чувствовала странную привязанность к красивым цветам и братцу медведю, и мне не хотелось, чтобы на эти рисунки попала вода и испортила их.
Это заняло у меня много времени, но наконец, мне удалось привести себя в порядок. Я надела халат, положила пижаму в корзину для грязного белья, и пошла в свою комнату.
Я старалась не морщить нос, когда увидела свою неубранную постель. Был отчётливый запах... парня в моей комнате. Комната была небольшой, и поэтому запах Джейкоба задержался в ней, после того как он провёл ночь в моей кровати.
Я решила, что нужно будет позже сжечь эти простыни.
Я вытащила кое-какую одежду, и вернулась в ванную, чтобы переодеться. К настоящему времени я стала своего рода экспертом по натягиванию штанов, так, чтобы это не вызывало слишком много боли для моей ноги. Но думаю, сейчас это стало легче – так как я обнаружила, что мама решила обрезать несколько пар моих джинсов. Думаю, эта сумасшедшая женщина не понимала, что рано или поздно, но гипс придётся снять, и я буду вынуждена покупать новые вещи, потому что она решила, что это хорошая идея, обрезать одну штанину почти на всех моих джинсах.
К тому времени, когда я, наконец, спустилась по лестнице, было уже за полдень.
Принимать душ в моём положении можно вечно, но я не против. Это лишь значило то, что мне не придётся проводить много времени с этими сумасшедшими. Но я также понимала, что не могу скрываться вечно.
То, что должно было быть завтраком, стало моим обедом. Кухонный стол был наполнен едой даже больше, чем это было вчера вечером. Мама услышала, как я спустилась по лестнице, и как только я сошла с последней ступеньки, проводила меня на кухню.
Не заботясь о моей ноге, она толкнула меня на стул, и начала накладывать на тарелку еду.
— А где остальные? – спросила я в замешательстве и огляделась вокруг. В доме было тихо, за исключением звуков лопатки, которой она накладывала мне еду. Она повернулась ко мне, и я подняла глаза, чтобы встретить её взгляд.
Я перестала дышать.
Её глаза были пусты, а зрачки расширены.
— Ах, милая, – проворковала она и погладила мои волосы. – Ты такая красивая... но почему ты всё время всё усложняешь?
Я с трудом сглотнула, мои мысли мчались со скоростью света, пытаясь понять, что же такого неправильного я сделала сейчас. Что такого я сделала, что расстроила её? Что я сделала, что всё осложнила? Что я сделала?
— Билли сказал, что у тебя была компания этой ночью... он сказал, что услышал мальчика. Кто этот мальчик, милая? И почему он был у тебя в середине ночи? – спросила она, и её голос был странным сочетанием любви и угрозы. Как будто она спрашивала потому, что беспокоилась обо мне, как будто это на самом деле было что-то плохое.
Я почувствовала, как кровь отлила от моего лица, когда поняла, что визит Эдварда, в конце концов, не остался незамеченным. Это собиралось обернуться большими неприятностями.
— Ну? Кто это был? – снова спросила она, и её лицо и глаза, были совершенно пусты от каких-либо эмоций. Как будто я разговаривала с роботом. Единственное, что пугало, это её тон.
Я почувствовала странное чувство облегчения, когда услышала, что она снова спрашивает, и поняла, почему. Это потому что она не знала, кто был у меня, и это означало, что я могу солгать. Эдварду не нужны из-за этого неприятности. Я всё ещё могла спасти его. Возможно, он и был задницей, перед тем как уйти, но он имел на это полное право. И держать его визит в тайне от моей матери было наименьшее, что я могла для него сделать, особенно если в скором времени я собиралась сделать из него убийцу.
— Это был просто... друг, – прохрипела я.
— Ну, Белла. Это был мальчик, а мальчик не может быть просто другом, – упрекнула она, и её голос всё ещё не соответствовал тому безразличию, что было в её глазах. – Разве ты не чиста, Белла? – она гладила мои волосы, и когда её руки добрались до затылка, она крепко обхватила мою шею. – Нам придётся принимать меры, если ты не чиста. Ты это знаешь, Белла, ты должна быть чиста!
Её хватка на моей шее усилилась, и я почувствовала панику, нахлынувшую на меня, как лесной пожар.
Пожалуйста, просто убей меня. Убей меня. Убей меня. Убей меня.
Я всегда хотела сама выбрать, как закончится моя жизнь.
Я хотела сама решить, когда где и как.
И я решила.
Именно сейчас. Именно здесь. Именно так.
— Пожалуйста, просто убей меня уже, – прошептала я еле слышно.
Её хватка снова усилилась, и я почувствовала, как её острые ногти впились в мою плоть. Она снова пролила бы мою кровь, если бы ещё сильнее сжала мою шею, и впилась в кожу своими ногтями.
— Белла, ты знаешь, что решение было принято, так почему ты всё усложняешь? Ты знаешь правила, – отчитывала она. Она убрала руку с моей шеи – но я всё ещё чувствовала её пальцы и ногти, впивающиеся в мою кожу – и вместо этого схватила меня за подбородок. Она повернула мою голову так, что у меня не было другого выбора, кроме как встретиться с её пустым взглядом. – Ты должна держаться подальше от этого мальчика. Ты поняла меня?
Если бы она была нормальной матерью, то я бы проигнорировала её приказ. Я бы кивнула, согласилась, и вместо этого встречалась бы с парнем за её спиной. Поскольку, что она могла сделать, если бы я не сделала так, как она сказала? Практически ничего.
Да, но это нормальная мать. А у меня не было нормальной матери, и знала очень хорошо, на что она была способна.
— Я поняла тебя, – прошептала я, соглашаясь.
— Хорошо, почему бы тебе не съесть что-нибудь, – сказала она с широкой улыбкой, которая не отразилась в её пустых глазах, и поставила передо мной полную тарелку. Она подошла к раковине. Ни на секунду я не позволила себе отвести от неё взгляд, я была слишком напугана, и слишком боялась того, что она может сделать, если я не буду обращать на неё внимания. Она медленно повернулась ко мне, с невинной улыбкой на губах. – Да, чуть не забыла. Ты должна принять лекарства. Я могу пойти принести.
— Я уже... м-м... приняла их, – пробормотала я, хоть это была явная ложь.
— Но где ты хранишь их? Думаю, будет лучше, если я буду следить за ними, потому что таблетки, которые выписал тебе доктор Дженкс довольно сильные. Ты должна быть осторожна с ними, – продолжала она.
Осторожна. Да.
Я должна быть осторожной, и не брать их, пока у меня не будет достаточно, чтобы я могла убить себя.
— Не волнуйся, я приняла их, – ответила я с принудительной улыбкой, когда пыталась успокоить её. Если у неё будет доступ к моим таблеткам, то это закончится плохо, и я должна была как-то отвлечь её. – Это пахнет... вкусно, – не отводя от неё взгляд, я кивнула в сторону еды, и она улыбнулась мне.
— Ты такая милая, – проворковала она и шагнула ко мне. Она вытащила стул рядом со мной и села. Она улыбнулась в предвкушении, но её глаза были всё ещё пусты. – Ешь. Ты слишком худенькая, ты должна больше кушать и нарастить мясо на кости. Никто не захочет скелет.
Я проигнорировала желание закатить на неё глаза. Две минуты назад она говорила мне, что я не должна общаться ни с какими мальчиками, а теперь она говорит мне, что никто не захочет меня, если я буду слишком худой.
Но я знала, кого она имела в виду, когда сказала "никто". И это не просто кто-нибудь.
Это Джейкоб Блэк.
Я не сделала никакого движения, чтобы поднять вилку. Просто мысль о еде заставляла мой живот скрутиться. И мысль о том, чтобы съесть что-нибудь, когда она сидит рядом со мной, тоже не радовала.
Мама вздохнула и взяла вилку. Она ткнула несколько кусочков еды на тарелке, и поднесла вилку к моему рту.
— Ешь! – потребовала она.
Мой рот автоматически открылся, и она засунула вилку в рот так быстро, что я чуть не задохнулась. Я пыталась жевать, но она уже ждала с другой вилкой, полной еды. Я с трудом проглотила, и начала кашлять, когда слишком большой кусок застрял в горле. Мама выглядела раздражённой, но терпеливо ждала, с вилкой в руке. Она даже не погладила меня по спине, или ещё что-то, чтобы помочь мне.
Она просто ждала.
Я открыла рот, и она сунула очередную порцию.
Удушье больше не было таким уж плохим способом смерти...
Мама продолжала кормить меня до тех пор, пока на тарелке не осталось больше никакой еды. Как только она покинула кухню и пошла наверх, я помчалась к туалету с такой скоростью, с какой мои ноги могли унести меня, и начала выворачивать наизнанку свои кишки.
Она засунула так много еды в моё горло, что это было не что иное, как чудо, что мой живот не взорвался. И это было проклятие, что я не задохнулась. А я должна была это сделать, учитывая то количество пищи, которое ей удалось запихнуть в меня за такой короткий промежуток времени.
Я была опустошена, и казалось, каждый сантиметр моего тела горел в огне. Я страдала от мучительной боли, и едва добралась до "моей" комнаты и рухнула на кровать. Я рыдала, пытаясь дышать через боль, и понимала, что это один из тех моментов, когда таблетка будет иметь большое значение.
Одна таблетка. И тогда всё закончится.
Но что, когда наступит тот самый день, как раз одной этой таблетки и не хватит для смертельной дозы?
Я положила подушку на лицо, и это приглушило звук моего мучительного вопля.
Между едой, которую она запихивала мне в рот, она что-то неразборчиво бормотала. Я почти ничего не разобрала, но слышала, что она упомянула слово "чиста" не один раз. И раз или два я слышала, как она сказала "почти время". Но я понятия не имела, что она имела в виду.
Я так и не увидела жизни в её глазах, а её движения были почти механические.
Я успела спросить её ещё раз, где был папа, и к моему удивлению, она вполне разумно ответила. Он вместе с Билли и Джейкобом был в Ла-Пуш; они уехали, когда я была в душе. Она не сказала, почему они уехали, но в любом случае, у меня было чувство, что мне лучше не знать.
Весь оставшийся день я оставалась в своей комнате, и когда папа пришёл домой, уже почти стемнело. Я слышала как он с мамой о чём-то говорил на кухне. Послышался шорох, и когда он приближался к моей комнате, я поняла, что он рассержен.
Он открыл дверь, робко улыбнулся мне, и подошёл к окну.
Дата добавления: 2015-11-04; просмотров: 22 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |