Становление человечества 21 страница

Направляющим принципом, который помогает нам это сделать, является представление о сферах сознания, которые не существуют как полностью самостоятельные, замкнутые в себе самих ментальные структуры, которые проникают одна в другую, особенно в пограничных соприкасающихся областях, но которые тем не менее разбивают весь поток сознания на какие-то блоки, внутри которых циркулирует и перерабатывается информация именно данного определенного характера. Сферы сознания — это как бы отдельные районы в огромном постоянно растущем городе, границы между которыми изменчивы, размеры которых также меняются, но внутри которых все же проявляется какая-то автономия. Они не структурные компоненты сознания, хотя, пожалуй, на каких-то этапах его эволюции и могут выступать в качестве таковых, они скорее области накопления и преобразования разной информации, которая после уже проделанного с ней преобразования включается в мыслительный процесс. Исходя из этого, можно выделить три сферы сознания, достаточно четко по своему содержанию отграничивающиеся одна от другой: сферу эмпирического опыта, сферу обобщения результатов эмпирического опыта и сферу абстрактного сознания. Гипотетически довольно трудно восстанавливать эти сферы сознания у ископаемого человека, пользуясь только наблюдениями над содержанием психики людей в современных отстающих обществах; подобная реконструкция крайне неопределенна во многих важных деталях, но только благодаря ей н можно объек-

==241

тивно выяснить функциональные границы действия закона соприча-

стия.

Сфера эмпирического опыта есть сфера самого элементарного непосредственного знания, скорее даже не знания, а знакомства с простейшими свойствами предметов, повторяемостью природных процессов и ходом человеческой жизни. Связь между явлениями в этой сфере чрезвычайно проста и практически одноступенчата: неосторожно протянул руку к огню — получил ожог, вывод — огонь причиняет боль. Такой эмпирически приобретенный опыт есть даже у животных, но в срязи с разнообразием подлинно человеческой деятельности даже на первом этапе ее развития у людей этот опыт много богаче, чем у животных, охватывает несопоставимо более широкий круг природных процессов, а главное, фиксирует их последовательность во времени. Можно ли представить себе не то что существование коллектива, существование отдельного индивидуума, поведение которого в сфере эмпирического опыта предопределялось бы законами сопричастия, а не рациональной логики? Сопричастие в том широком толковании, которое дал ему Л. Леви-Брюль, охватывает любые мыслимые связи между явлениями и процессами в реальном мире, лишь бы человеку, в данном случае первобытному человеку, по той или иной причине эта связь показалась существующей. Подлинные связи, отражаемые рациональной логикой, входят при такой расширительной трактовке в логику сопричастия в качестве частного случая. Так вот, отвечая на поставленный вопрос, совершенно невозможно допустить, чтобы логика сопричастия, логика иррациональная господствовала хотя бы даже частично в сфере эмпирического опыта. Даже самые простые формы существования и трудовой деятельности требуют неукоснительного соблюдения рационально-логических правил, без такого соблюдения неотвратимое действие законов природы сметает все, им противостоящее. Первобытное общество чрезвычайно медленно, но все же прогрессивно развивалось, и первым условием такого прогрессивного развития могло быть только рационально-логическое осознание важнейших природных отношений первобытной психикой, реализующей на более высоком, качественно другом уровне те целесообразные проявления, которые характерны еще для рефлекторного поведения животных.

Итак, в сфере эмпирического опыта изначально должна была господствовать рациональная логика, рационально должны были истолковываться природные явления и процессы, рациональны должны были быть реакции первобытного человека на окружающие его явления природы и их сезонный ритм, рационален, наконец, должен был быть первобытный человек в своем повседневном быту. Только такое в высшей степени рациональное поведение, осторожное, осмысленное и предусмотрительное, могло способствовать преодолению трудностей борьбы с природным

==242

окружением и соседними коллективами, создать предпосылки для успеха на охоте и, следовательно, для получения и создания достаточных запасов нищи, помочь сделать первые шаги в организации простейшего быта. Но дело не только в этом, остаются еще две исключительно важные области первобытной культуры, формирование и даже дальнейшее развитие которых невозможно на базе иррационального поведения,— речь идет о трудовой деятельности и общественных отношениях. Поиск по методу проб и ошибок, несомненно, играл большую роль в первых опытах изготовления простейших орудий, как он играет еще значительную, большую роль в решении разных задач обезьянами; экспериментальная работа Η. Η. Ладыгиной-Коте с макакой-резусом показала, что для обезьяны этот поиск является основным, только после многократного повторения проб она переходит к более или менее осмысленным действиям. Как ни была примитивна первоначальная орудийная деятельность, но в ней наверняка было больше осмысленности, она должна была, не могла не подчиняться логическому осмыслению, а наблюдаемые в ходе орудийной деятель;, ности связи между человеческими действиями и предметами (ударные или подправочные действия — изменение формы предметов — пригодность к использованию их в качестве орудий) не могли не фиксироваться логикой сознания, чтобы затем определенные действия могли быть повторены без лишней затраты сил и с большим эффектом. Иррациональная логика в данном случае, фиксация сознанием мнимых, а не действительных отношений между человеческими действиями и внешними предметами завели бы любые формы орудийной деятельности в самом начале ее в тупик.

То же справедливо и по отношению ко всем формам складывающихся в первобытных коллективах ископаемого человека социальных связей и отношений. В первую очередь эти связи и отношения обеспечиваются адекватным друг другу и любой ситуации поведением каждого индивидуума, что выражается не только в психологической уравновешенности, препятствующей обострению личных конфликтов, но и в рациональной, логически оправданной реакции на существующие в коллективе систему иерархии, ценностные ориентации, наконец, сложившиеся традиции. Неадекватная реакция индивидуума на одну из этих категорий постоянно будет вызывать недоумение, неудовольствие и даже остракизм окружающих и в конечном итоге приведет все к тем же конфликтным ситуациям. Представим себе теперь, что в коллективе много личностей, руководствующихся в своем повседневном общественном поведении не рациональной, а иррациональной логикой. При этом условии никакие коллективные общественные действия не могут быть реализованы, коллектив, вместо того чтобы выступать в виде монолитной силы, превращается в неустойчивую сумму противоборствующих друг другу или плохо понимающих друг друга индивидуумов. Таким образом, самый

==243

элементарный анализ той сферы сознания, которая охватывает эмпирический опыт, показывает, что эта сфера у первобытного человека, как и у человека развитого современного общества, есть сфера чистой логики, никакой иррационализм, никакое сопричастие не по действительным, а по кажущимся связям в ней невозможны, эмпирический опыт сразу же перестает быть тем, что он есть, а именно могучим стимулом прогресса. Эмпирические наблюдения, иррационально истолкованные, сразу ввергают любой первобытный коллектив в пучину бедствий и автоматически исключают возможность его дальнейшего развития.

Сфера обобщения результатов эмпирического опыта не может быть очень четко отграничена от рассмотренной сферы эмпирического опыта, как вообще (об этом уже говорилось) разные сферы достаточно глубоко проникают друг в друга, границы между ними более или менее аморфны. Совершенно очевидно, что эта сфера представляет собою следующий этап обобщения эмпирических наблюдений над миром, людьми, отношениями людей, природными явлениями и т. д. Каковы границы этой сферы и характер осуществляющихся в ее пределах мыслительных операций, что здесь, как и в сфере эмпирического опыта, подчиняется законам логики, а что отражает закон иррационального сопричастия, нет ли и здесь каких-то факторов, которые препятствуют проявлению иррационального и способствуют господству логических законов или, наоборот, поддерживают проявление мистики сопричастия, подавляя действие законов логики? Первое и самое важное, как мне кажется, установление объема сферы обобщения результатов эмпирического опыта. В самом зачаточном первобытном мышлении, еще на заре орудийной деятельности, любой вид животного, на которого осуществлялась охота, не воспринимался только как сам по себе, а воспринимался во всей совокупности своих привычек, образа жизни, своих взаимоотношений с другими представителями фауны соответствующего района. В эмпирическом опыте возникало понятие зверя, та неповторимая совокупность его характерных особенностей, которая способствовала его узнаванию в любой ситуации. Но это понятие, строго говоря. не работает само по себе в сознании любого охотника. Оно перестает быть статичным и начинает жить полнокровной жизнью только тогда, когда обрастает связанными с ним понятиями, отражающими сведения о его привычках, сезонной ритмике жизни и т. д. Возможность реконструировать на основании известного о животном как объекте охоты неизвестное — скажем, предсказать его поведение в ближайшее время после того, как оно выслежено, что только и делает возможными загонные формы охоты,— вероятно, и представляет собою часть сферы обобщения результатов эмпирического опыта, относящуюся к охотничьей форме жизнедеятельности первобытного человека.

Конкретизируя границы этой сферы дальше, нельзя не сказать

==244

и о собирательстве. Целенаправленное специализированное собирательство зафиксировано и описано у многих современных народов, находящихся на низких ступенях общественного развития. Справедливо писалось неоднократно о том, что оно одно не может обеспечить существования коллектива и представляет собой вспомогательную форму хозяйства, возникшую сравнительно поздно. Но собирательство не как специализированная форма хозяйства, а как спонтанное и прекращающееся только во сне освоение подходящей пищи есть неотъемлемый компонент жизни любых растительноядных организмов, в том числе и приматов. Подобное собирательство в высшей степени было характерно и для ископаемых гоминид, начиная с самых ранних этапов их развития; об этом говорилось в 4-й главе. То же, что и в охотничьем цикле, должно было проявиться в собирательской деятельности — отход от принципа проб и ошибок в поиске съедобных растений и большая или меньшая вероятность предсказывающего момента на основе каких-то еще очень несовершенных предшествующих наблюдений за их распространением и растительными ассоциациями, в которых они встречаются. Путь мысли практически тождественный — от понятия определенного съедобного растения и каких-то полуинтуитивных представлений о тех ситуациях, в которых его находили раньше, к попыткам искать его целенаправленно.

Все сказанное касается зачаточных форм хозяйственного цикла, как они зафиксированы археологическими исследованиями памятников начала палеолита. Но остается еще огромная область внехозяйственных явлений, с которой жизнь сталкивала первобытного человека и от которой он зависел не меньше, чем от состояния пищевых ресурсов,— это сезонные ритмы и климатические явления. Нельзя предвидеть стихийные бедствия — такая задача не полностью по силам и современной науке, но можно четко осознавать ритмику сезонных процессов и применяться к ней. За засушливым сезоном следует сезон дождей, день сменяется ночью — это эмпирическое наблюдение, но осознание неотвратимости этой последовательности, ее неукоснительной повторяемости есть, очевидно, уже обобщение эмпирического опыта, само наблюдение и его обобщение относятся к разным установленным выше сферам сознания. В случаях охоты и собирательства обобщение эмпирического опыта способствовало более регулярному снабжению пищей, в случае наблюдения и учета ритмики и характера природных процессов оно позволяло заранее выбирать и готовить убежища от непогоды, выбирать наиболее удобные места стоянок и ночных привалов.

Теперь, когда границы сферы обобщения эмпирического опыта более или менее ясны, время взвесить роль логики и иррационального сопричастия в пределах этой сферы. Предшествующее изложение достаточно последовательно подводит к мысли о том,

==245

что сфера обобщения эмпирического опыта, подобно сфере самого эмпирического опыта, управляется в основном законами подлинной рациональной логики. Представляется весьма оправданным констатировать, что если иррациональная логика, логика сопричастия по случайным поверхностным аналогиям и могла проявлять себя в какой-то части сферы обобщения эмпирического опыта, то проявления ее были весьма и весьма ограниченны. Более того, сейчас трудно конкретно назвать, в чем проявлялось ее действие, если оно и имело место; напротив, рациональная логика, похоже, охватывает всю сферу обобщения результатов эмпирического опыта, как и ранее рассмотренную сферу эмпирического опыта.

Сфера абстрактного сознания — наиболее интимная и сложная сфера человеческого сознания. В высшей степени трудно сколько-нибудь убедительно, не умозрительно, а опираясь на какие-то объективные археологические и палеоантропологическир наблюдения, датировать возникновение первых абстракций. Похоже, что возникновение в полном смысле слова абстрактного мышления падает на поздние стадии антропогенеза и связано с формированием неандертальца и затем современных людей, для которых есть, как уже говорилось в главах, посвященных возник новению трудовой деятельности и происхождению языка, данные о формировании в недрах их коллективов символического мышления, начала искусства и т. д. Говоря грубо, сфера абстрактного сознания — это сфера теоретического объяснения явлений и процессов в природе и человеческом обществе, на уровне первобыт ного мышления она охватывает все то, что в произведениях Л. Леви-Брюля приводится как пример действия закона сопричастия и противопоставляется рациональной логике цивилизованного человека. Все формы первобытных верований действи тельно алогичны, как, впрочем, и суеверия более поздних эпох. рациональный момент в них состоит больше в стремлении к объяснению тех или иных явлений и процессов, чем в самих формах этих объяснений. Если бы Л. Леви-Брюль ограничил действие постулируемой им закономерности рамками магических и рели гиозно-психологических представлений первобытных людей. а не распространял его на всю сферу их жизни, то его концепция наверняка не вызвала бы такой резкой и в какой-то своей части справедливой критики. Более того, исключительная заслуга Л. Ло ви-Брюля как раз и состояла в том, что он, как никто другоп. полно, выпукло и убедительно продемонстрировал роль ирра ционального, переросшего затем в мистику, в начальных религией ных представлениях. Собственно говоря, они и возникают ка'; отрицание рационального, так как его при малом запасе эмпирг ческого опыта не хватает для объяснения окружавшей первобыт ного человека природы и феноменов его собственной психики.

Любопытно и небезынтересно для реконструкции хронологи ческой ретроспективы возникновения сфер сознания и формирова-

==246

ния логических и иррациональных аспектов первобытного мышления экстраполировать все сказанное на хронологическую шкалу. Уже сказано было, что сфера абстрактного мышления, как ни трудно датировать ее возникновение, начала формироваться, вероятно, в среднем палеолите; сферы эмпирического опыта и обобщения его результатов, надо думать, хронологически неразделимы, они возникли вместе с возникновением самого первобытного мышления, а оно, можно предположить, неразрывно связано с ранними этапами эволюции гоминид. Мы помним из предыдущей главы, что представители первой стадии этой эволюции — австралопитеки — не владели подлинно человеческой речью, владели лишь животнообразной коммуникацией. Там же было высказано и сомнение в существовании довербальных понятий, то есть понятийного мышления без языка. Если все это действительно справедливо, то сферы сознания, которые мы назвали сферами эмпирического опыта, и обобщения его результатов сформировались на следующем этапе эволюции гоминид — на стадии питекантропов вместе с речью и языком. Таким образом, мышление формируется не в иррациональной, как полагал Л. Леви-Брюль, а в сугубо рациональной форме. Алогическое возникает уже на более высокой стадии его эволюции и дальше развивается параллельно логическому, может быть даже усиливаясь в монотеистических религиозных системах уже классового общества. Возможно, свидетельством живучести этого не изначального, а исторически возникшего первобытно-иррационального мышления, выросшего из действия закона алогического сопричастия, является интерес к мифу и мифологизация действительности в некоторых современных идеалистических концепциях западноевропейской и американской философской мысли.

Выделенные выше три сферы сознания не исчерпывают полностью всего многообразия психических функций человека. Остается еще обширная самостоятельная сфера, противопоставленная сферам сознания,— сфера бессознательного. Работы 3. Фрейда и его последователей, приобретшие такую огромную популярность, и были посвящены вскрытию глубин этой сферы и ее влиянию на самые разнообразные проявления человеческой психики. В работах этих, как убедительно показала последующая критика, было много преувеличений, но в целом они имели большой положительный эффект, продемонстрировав значительную роль неосознанных глубинных.безусловных и условных рефлексов на работу высших этажей психических функций. 3. Фрейд в своем неумеренном увлечении бессознательным пытался сквозь его призму рассмотреть все основные явления первобытной культуры, что в целом оказалось малоудачным, так как все культурные достижения вырастают, очевидно, больше на основе сознательных сфер психики, чем на основе бессознательной ее сферы, но эта неудачная попытка не снимает сама по себе проблемы бессозна-

==247

тельного и ее места в психике первобытного человека. Здесь нет никакой возможности излагать и критически рассматривать даже основные исследования по этой теме, их число слишком велико. Получила разработку эта тематика и в советской историко-психологической литературе; Б. Ф. Поршнев * уделил большое внимание категориям суггестии (лат.) — внушения — и контрсуггестии и даже пытался аргументировать их основополагающую роль как психологических механизмов в культурно-исторических процессах. Возможно, это тоже одно из проявлений преувеличения роли бессознательного, но, безусловно, категория суггестии, как продемонстрировал ее роль Б. Ф. Поршнев, занимала какое-то место в формировании социально-психологических особенностей отдельных первобытных коллективов, начиная с самых ранних этапов их истории. Б. Ф. Поршнев справедливо связывает действие механизма внушения с речью. Оправданно думать, что они связаны вместе и в процессе генезиса, следовательно, психологический механизм суггестии можно считать действующим с эпохи формирования подсемейства гоминин — настоящих людей, 'тогда как у австралопитеков он еще не действовал. Контрсуггестию Б. Ф. Поршнев также справедливо ставит в связь с более высоким культурно-историческим развитием, более высоким уровнем самосознания, и действительно можно предполагать ее чрезвычайно ограниченную роль в психических функциях первобытного мышления.

Заканчивая, следует подчеркнуть, что сфера бессознательного еще подлежит дальнейшему углубленному изучению, но роль ее в первобытной психике ограниченна по сравнению с такими сферами сознания, как сфера эмпирического опыта, сфера обобщения результатов эмпирического опыта и сфера абстрактного сознания.

Демонстрационное манипулирование и возникновение орудийной деятельности

В 4-й главе была сделана попытка кратко суммировать ту информацию,- которую дает нам археология для установления времени возникновения и восстановления ранних этапов орудийной или трудовой деятельности. Следуя нашему обычному методу искать истоки и исходные предпосылки явления в их зародыше, мы кратко рассмотрели^ имеющиеся сведения о манипуляционной деятельности обезьян, с внешними предметами, которая в сочетании с высоким " уровнем у них ориентировочно-исследовательской деятельности послужила предпосылкой перехода

' См.: Поршнев Б. Ф. Контрсуггестия и история (Элементарное социальнопсихологическое явление и его трансформации в развитии человечества).— В кн.: История и психология. М., 1971; Он же. О начале человеческой истории (Проблемы палеопсихологии). 2-е изд. М., 1976.

==248

к орудийной деятельности в подлинном смысле слова. Однако за пределами рассмотрения осталась одна специфическая форма манипулирования у обезьян, значение которой исключительно важно не само по себе, а в связи с проявлением функции подражания у обезьян и ее сильным развитием. Речь идет о выделенной К. Э. Фабри и специально им исследованной категории манипулирования, которую он назвал демонстрационным манипулированием '. Такая форма поведения встречается у многих млекопитающих животных, как правило взрослых, а не детенышей, но обезьяны занимают в этом отношении особое место: у них демонстрационное манипулирование и встречается очень часто, и характеризуется богатством конкретных проявлений. Другие особи могут повторять действия манипулятора, но подобное повторение совсем не является обязательным, пожалуй, наиболее часто фиксируется как раз не повторение, а внимательное наблюдение за действиями манипулирующей обезьяны. Это как бы театр одного актера (К. Э. Фабри употребляет именно этот термин — «актер», в котором наблюдающие особи играют роль зрителей).

Какова функциональная роль такого поведения в сообществах приматов? К. Э. Фабри истолковывает ее как сочетание коммуникативно-познавательных актов, в процессе которых одно животное демонстрирует уже приобретенный опыт знакомства с каким-то предметом, а другие особи могут дистанционно воспринять его, воспользоваться этим опытом, получить знания о предмете и его свойствах, не прикасаясь к нему сами. Как могло трансформироваться и функционально служить такое поведение при переходе к. раннему этапу антропогенеза? К. 3.J Фабри в своей книге, на которую мы ссылались раньше, справедливо рассматривает демонстрационное манипулирование в последней главе, носящей название «Эволюция психики и антропогенез» и посвященной трактовке проблем формирования человеческой психики. Бесспорно велика роль такого поведения в более быстром и полном распространении расширяющегося опыта, особенно на стадии австралопитеков, когда коммуникативная вокализация могла с успехом дополняться жестовой коммуникацией. Но не менее значимым представляется еще один. аспект демонстрационного манипулирования, а именно его роль в генезисе орудийI-. ной деятельности. О высоком развитии и широком распространении подражания у самых разнообразных животных писали и пишут практически все специалисты по сравнительной зоопсихологии и этологии. Не составляют исключения в смысле развития подражательных способностей и обезьяны. Легко представить себе, что простые действия с предметами одних особей, направленные

' См.: Фабри К. Э. О подражании у животных.— Вопросы психологш 1974, № 2. ·

==249

на подработку и подправку предметов,— простейшая обивка камней, изготовление дубинок из дерева и кости — подхватывались и с большим или меньшим успехом копировались другими особями; таким же точно способом могли распространяться и первые простейшие технологические новшества и традиции. Таким образом, демонстрационное манипулирование в сочетании с подражанием могло играть определенную роль в переходе к орудийной деятельности, то есть, иными словами, стимулировать овладение всем коллективом технологическими открытиями и находками, сделанными отдельными его членами.

О происхождении элементарных оппозиций и психических констант

Что такое элементарные оппозиции? В психологии, особенно современной, этим понятием пользуются довольно широко, а из психологии оно распространилось в этнологию и культуроведение. Советский читатель имеет возможность познакомиться с этнологическими и культурологическими аспектами разработки проблемы элементарных, особенно бинарных, оппозиций по серии статей В. В. Иванова, удачно популяризировавшего результаты западноевропейских исследований но этой проблеме и дополнившего их собственными наблюдениями. Элементарные оппозиции — это простейшие классификационные принципы, с помощью которых противопоставляются друг другу представления, связанные в то же время какой-то более общей связью. Открытие таких классификационных принципов по способу элементарных оппозиций было осуществлено на рубеже XX в. независимо в Англии Р. Деннеттом в 1896 г. и во Франции Э. Дюркгеймом и М. Моссом в 1903 г. В их исследованиях было показано исключительное значение в первобытном мышлении именно парной символики и бинарных оппозиций, то есть оппозиций по принципу противопоставления, по принципу да — нет, белое — черное и т. д. Строго говоря, именно эта форма элементарных оппозиций является, очевидно, наиболее простой и, может быть, даже первичной; так, во всяком случае, полагают многие исследователи, хотя на это, как мы убедимся несколькими страницами позже, можно взглянуть и с другой точки зрения.

Бинарные оппозиции очень широко распространены в отсталых первобытных коллективах — как в сфере социальных структур, так и в области духовной культуры. А. М. Золотарев в книге «Родовой строй и первобытная мифология» (1964) отметил исключительное распространение связанной с системой бинарных оппозиций дуальной социальной организации у многих народов мира, сохранение ее в виде пережитков у подавляющего большинства народов, а также показал огромную роль и широчайшее распространение дуалистических космогонии, в частности близнеч-

К оглавлению

==250

ного мифа и культа близнецов, на самых ранних стадиях развития первобытного общества. Книга А. М. Золотарева, написанная до Великой Отечественной войны, была опубликована с большим опозданием, что непоправимо задержало введение результатов его анализа в научный оборот. На 20 лет позже А. М. Золотарева, но раньше его по времени публикации аналогичный подход развил К. Леви-Стросс, значительно пополнивший подбор фактов и наблюдений, иллюстрирующих почти повсеместное распространение дуального деления и двоичного противопоставления во многих социальных институтах. Помимо выявления роли бинарных оппозиций в социальной структуре древних обществ приведены многочисленные факты, свидетельствующие о не менее широком их распространении в сфере культов и первобытного искусства, причем эти факты почерпнуты не только из фольклорного и культурно-исторического материала, но и из разработки лингвистических данных под углом зрения бинарного противопоставления. В этнологии накопился значительный запас наблюдений, иллюстрирующих возможность сведения ритуальных и мифологических систем знаков к каким-то общим логическим структурам, к которым одновременно сводятся двоичные противопоставления и в языке. Обобщение этих наблюдений позволяет как будто найти параллелизмы между рядами различных знаковых систем и подойти к формулировке гипотезы логических базисных структур, ответственных за их возникновение ', хотя такая гипотеза требует и более глубокого обоснования, и дальнейшей разработки лежащего в ее основе понятийного аппарата.

Что представляют собой все перечисленные наблюдения? Отражают они при всей своей общности и широчайшем распространении лишь какие-то социально обусловленные особенности человеческой психики (скажем, отражение в психической сфере факта дуальной организации социальных институтов, что, правда, выглядело бы прямолинейно-примитивным) или свидетельствуют о врожденных психических свойствах не социального, а генетического характера? Общий и всесторонний ответ на этот вопрос вряд ли возможен в настоящее время, так как остаются неисследованными коллективные психологические представления, вызывающие формирование социальных традиций и способствующие наряду с социально-экономическими факторами возникновению тех или иных социальных институтов. Без такого исследования историческая роль психологического феномена не может быть освещена сколько-нибудь полно, а вместе с этим нельзя выяснить, до какой степени к действию врожденных элементов этого фактора допустимо сводить генезис тех или иных социальных структур в древнейших человеческих коллективах. Автор опубликовал

' См.: Иванов В, В. Бинарные структуры в семиотических системах.—Системные исследования. Ежегодник 1972. М., 1972.

==251

специальную статью ', в которой ставил своей целью проследить, какова степень врожденной обусловленности бинарных оппозиций как одного из фундаментальных конструктивных элементов структуры первобытного человеческого мышления и каковы биологические предпосылки формирования этого ментального элемента. Полностью разделяя те критические соображения, которые были высказаны А. Р. Лурия 2 по поводу гипотезы языковых универсалий Н. Хомского и соглашаясь с идеей видеть их генезис в социальной практике и практической деятельности овладевающего языком ребенка в обществе — игре, коммуникации со взрослыми и т. д., мы все же считаем возможным видеть в них еще более общие ментальные структуры — а именно к ним относится способность двоичной классификации — и биологическую компоненту, выражающуюся в генетической обусловленности.

Дата добавления: 2015-10-21