Лорел выходит размашистым шагом, а Кристина сверлит меня недоверчивым взглядом.
— Бекки…
— Итак! — Я быстро разворачиваюсь к Эми, как и подобает образцовой сотруднице магазина «Бер-низ». — Пока мы ждем, не хотите ли вы примерить другие платья?
Сорок минут спустя Лорел возвращается, и лицо ее лучится.
— Нашли остальное? — с нетерпением спрашиваю я.
— Все у меня.
Кристина косится на нас с другого конца отдела и отворачивается. Она уже сказала, что единственный способ не уволить меня за случившееся — это ничего не знать.
Вот мы и договорились, что она ничего не знает.
— Держи! — Лорел швыряет ключи Эми. — Можешь проваливать. Привет Биллу. Он тебя заслуживает.
Не говоря ни слова, Эми, уже полностью одетая, вскакивает на ноги.
— Подожди, — останавливает ее Лорел. — А ты поблагодарила Бекки?
— Я… — Эми нервно оглядывается на Лорел. — Спасибо, Бекки.
— Не за что, — неловко бормочу я.
Эми чуть ли не бегом мчится к эскалатору, а Лорел обнимает меня и тепло произносит:
— Бекки, вы ангел. Полностью мне вас никогда не отблагодарить. Но все, что захотите, будет ваше.
— Не говорите глупостей. Я просто хотела помочь.
— Я серьезно!
— Лорел…
— Я настаиваю. Назовите — и к свадьбе это у вас будет.
Свадьба…
Словно кто-то распахнул окно и в комнату ворвался холод.
За всеми волнениями и суматохой я ухитрилась полностью забыть об этой напасти. Но проблема никуда не делась.
Две мои свадьбы. Два моих фиаско.
Будто два поезда мчатся на меня. Все быстрее и быстрее, стремительно надвигаются — даже когда я не смотрю на них. Роковой момент все ближе. Увернусь от одного и — попаду под колеса другого.
Я смотрю на открытое, доброе лицо Лорел, мне хочется прижаться к ней с криком: «Разберитесь за меня в моей жизни!»
— Все, что хотите, — повторяет Лорел и сжимает мои плечи.
Я медленно возвращаюсь в примерочную. Адреналина как не бывало. Я вся во власти знакомой, изматывающей тревоги. Прошел еще один день, а я ни на шаг не приблизилась к гениальному решению. И время на исходе.
Может, дело в том, что в одиночку мне не выпутаться, думаю я, тяжело осев на стул. Может, на помощь позвать? Пожарников или спецназ.
Или Люка.
Знаете, мне даже немного легче. Я перепробовала все — и всюду тупик. Не остается ничего другого, как признаться Люку. Он будет потрясен. И рассержен. Но по крайней мере он будет знать.
По дороге я завернула в бар, пропустила пару рюмок и старательно прикинула, как ему это выложить. Ведь главное — это как событие преподнести. Когда президент собирается поднять налоги, он же не заявляет: «Я собираюсь поднять налоги». Он говорит: «Каждому гражданину Америки известна цена образования». Поэтому я написала речь, немного смахивающую на обращение к нации, и вызубрила ее от буквы до буквы — с пробелами для реплик Люка (или аплодисментов. Хотя это вряд ли). Если буду придерживаться текста и никто не влезет с вопросом о политике Уганды — все в порядке.
Я поднимаюсь по лестнице к нашей квартире, и ноги у меня слегка дрожат — несмотря на то, что Люк еще не вернулся и у меня есть время, чтобы подготовиться. Но за дверью меня ждет удар — Люк сидит за столом, над стопкой бумаг.
Хорошо, Бекки, вперед. Глубокоуважаемые леди и джентльмены! И так далее и тому подобное. Дверь за мной захлопывается. Я извлекаю из кармана свои записи и набираю в грудь побольше воздуха.
— Люк, — начинаю я почти торжественно, — мне необходимо сказать тебе кое-что насчет свадьбы. Это очень серьезная проблема, и выход из нее найти непросто. Если решение и есть, то отыскать его я могу только с твоей помощью. Поэтому я и говорю тебе об этом сейчас — и прошу, чтобы ты выслушал меня с ясным умом.
Неплохо. Этим куском я даже горжусь. «Выслушал с ясным умом» — это наитие, потому что так он не сможет на меня наорать.
— Для того чтобы разъяснить мое дальнейшее неприятное сообщение, я должна вернуть тебя назад во времени. Назад к началу. Я имею в виду не сотворение мира. И даже не Большой взрыв. Я имею в виду чаепитие в «Кларидже».
Я держу паузу, но Люк все еще молчит — слушает. Может, обойдется?
— Именно там, в «Кларидже», и возникла неразрешимая проблема. Я была, если угодно, греческим богом, которому пришлось выбирать между тремя яблоками. Но только здесь их оказалось два, и они не были яблоками. — Я многозначительно умолкаю. — Это были свадьбы.
Наконец Люк поворачивается ко мне. Глаза у него воспаленные, лицо какое-то странное. Он смотрит на меня — и по спине моей бегут мурашки.
— Бекки, — выдавливает Люк точно через силу.
— Да?
— Думаешь, мать действительно любит меня?
— Что? — Я сбита с толку.
— Скажи мне честно. Ты думаешь, мать любит меня?
Погодите. Он хоть слово из моей прекрасной речи слышал?
— Конечно, любит! И ты очень кстати заговорил о матерях, потому что корни моей проблемы…
— Дураком я был. — Люк берет полупустую бутылку, наполняет свой стакан и пьет что-то, весьма напоминающее виски. — Она же меня просто использовала.
Сколько времени он уже здесь сидит? Я гляжу на его лицо, напряженное, уязвимое, и глотаю слова, что вертятся у меня на языке.
— Конечно, она тебя любит. — Я забываю про свою речь и подхожу к Люку. — Уверена. Это же видно по тому, как она… гм…
По чему видно-то? По тому, как она использует, твой персонал, ничем не отблагодарив за это? По тому, как, обведя тебя вокруг пальца, укатывает в Швейцарию?
— А почему ты?.. — бормочу я в замешательстве. — Что-нибудь случилось?
— Это так глупо. — Люк мотает головой. — Я нашел кое-что. Я заходил к ней на квартиру — надо было забрать бумаги для фонда. И, сам не знаю почему… может, после того, как посмотрел утром снимки Сьюзи и Эрни… Словом, я принялся искать старые фотографии. Мои детские снимки. Снимки, где мы вместе. Не знаю, что именно я искал. Наверное, хоть что-нибудь.
— Нашел?
Люк указывает на бумаги, лежащие на столе.
— Что это?
— Письма, От моего отца. Письма, которые он писал моей матери, когда они расстались, пятнадцать, двадцать лет тому назад. Умолял ее повидаться со мной. Умолял ее навестить меня. — Голос у Люка глухой и ровный. — Предлагал оплатить гостиницу. Писал, что сам привезет меня. Просил снова и снова… А я ничего не знал об этом. — Он тянется за исписанными листами и дает их мне: — Вот, прочти сама.
Стараясь скрыть потрясение, я просматриваю письма, выхватывая то одну, то другую фразу.
Люк так отчаянно хочет увидеть мать… не может понять твоего отношения…
— Эти письма многое объясняют. Оказывается, ее новый муж ничего не имел против того, чтобы взять меня с собой. Вообще, похоже, был порядочным человеком. Он соглашался с моим отцом, что мне следует приехать к ним. Но ее это не интересовало. — Люк пожимает плечами. — Да и с чего бы вдруг?
…Умный, любящий мальчик… упускать чудесную возможность…
— Люк, это… ужасно, — невпопад бормочу я.
— Самое худшее — что я винил во всем моих родителей.
Я представляю себе Аннабел, ее доброе, мягкое лицо; отца Люка, втайне пишущего эти письма, — и меня охватывает гнев. Элинор недостойна Люка. Она никого из этой семьи недостойна.
Воцаряется тишина, только дождь шумит снаружи. Я сжимаю руку Люка, стараясь вложить в это движение все тепло, всю любовь, на которую я только способна.
— Люк, конечно, твои родители все понимали. И… и я уверена, что на самом деле Элинор хотела тебя увидеть. Может, тогда это просто было ей трудно, или… может, ее слишком долго не было…
— Есть кое-что, о чем я никогда не говорил тебе, — перебивает Люк. — И вообще никому… Когда мне было четырнадцать, я приехал в Нью-Йорк, чтобы увидеть мать. Это была школьная экскурсия. Я зубами и когтями дрался, чтобы меня взяли. Мама с папой, понятное дело, были против, но в конце концов сдались. Мне они сказали, что мать в отъезде, иначе она с радостью бы со мной встретилась. Люк тянется за бутылкой и подливает себе виски.
— Я ничего не мог с собой поделать, так хотел увидеть ее. Думал, а вдруг родители ошиблись и она никуда не уехала. — Глядя в пространство, Люк водит пальцем по кромке стакана. — И… под конец экскурсии у нас выдался свободный день. Все остальные кинулись в Эмпайр-стейт-билдинг, а я улизнул. Адрес у меня был, и я просто пришел и сел у ее дома. Это было не то здание, где она живет сейчас, а другое, дальше по Парк-авеню. Я сидел на ступеньке, и все прохожие пялились на меня, но мне было плевать.
В оцепенении я слежу, как Люк глотает виски. Я не могу раскрыть рта. Я даже дышать не могу.
— А где-то в полдень из подъезда вышла женщина. Темноволосая, в красивом пальто. Я узнал ее по фотографии. Это была моя мать. — Люк замолкает на несколько секунд. — Я… я встал. Она подняла голову и увидела меня. Она смотрела на меня секунд пять, не меньше. А потом отвернулась. Села в такси и уехала, вот и все. — Он на мгновение прикрывает глаза. — Я даже шагнуть к ней не успел.
— И что… И что ты сделал? — осторожно спрашиваю я.
— Пошел куда глаза глядят. Бродил по городу. И убедил себя, что она меня не узнала. Целый день твердил это, как мантру. Что она не знала, как я выгляжу…
— А вдруг так и есть! Откуда ей было…
И умолкаю, когда Люк берет выцветший синий конверт, к которому что-то прикреплено скрепкой.
— ВБ этом письме отец написал ей, что я приеду. — Люк поворачивает фотографию, и у меня екает сердце. — А вот это я.
Четырнадцатилетний Люк. Он в школьной форме, у него дурацкая стрижка, вообще-то его едва можно узнать. Но темные глаза подростка, взирающие на мир с решимостью и надеждой, ничуть не изменились.
Мне нечего сказать. Молча смотрю на осунувшееся лицо Люка, и мне хочется плакать.
— Ты была совершенно права, Бекки. Я приехал в Нью-Йорк, чтобы произвести впечатление на мать. Хотел, чтобы она застыла как вкопанная на улице, обернулась и… смотрела… и гордилась…
— Она и гордится тобой!
— Нет. — Люк выдавливает жалкую улыбку. — Давно надо было просто махнуть рукой.
— Нет! — восклицаю я с запозданием, чувствуя себя совершенно беспомощной. По сравнению с ним я защищена со всех сторон, меня любили и лелеяли. Я росла, твердо зная, что для мамы с папой я — самое лучшее, что есть на свете, что они любят меня и всегда будут любить, что бы я ни натворила. И от этого я всегда чувствовала себя абсолютно защищенной.
— Извини, — произносит наконец Люк, — что-то меня занесло. Забудем. О чем ты хотела поговорить?
— Ни о чем, — быстро отвечаю я. — Не имеет значения. Это может подождать.
Мне вдруг кажется, что до свадьбы еще миллионы лет. Я комкаю свои записи и швыряю их в мусорную корзину. А потом обвожу взглядом загроможденную комнату. По столу рассыпаны письма, свадебные подарки сложены в углу, повсюду валяется барахло. В квартире на Манхэттене от своей жизни не спрячешься.
— Давай-ка поедим, — говорю я, вставая. — И посмотрим фильм, или еще что-нибудь.
— Я не голоден, — произносит Люк.
— Не в этом дело. Просто это место слишком… заполненное. — Я тяну Люка за руку. — Пошли, выберемся отсюда. И забудь обо всем. Вообще обо всем.
Мы выходим и рука об руку идем к кинотеатру, где нас с головой затягивает фильм про мафию. А после кино забредаем в маленький уютный ресторан, в двух кварталах от нашего дома, заказываем красное вино и ризотто.
Имя Элинор мы не упоминаем ни разу. Зато мы говорим о детстве Люка в Девоне. Он рассказывает мне о пикниках на пляже, о шалаше на дереве, который выстроил для него отец, о том, как изводила его сводная сестренка Зои, вечно болтавшаяся под ногами со своими подруженциями. Еще он рассказывает об Аннабел. Как замечательно она всегда относилась к нему, как она добра ко всем и как ни разу в жизни ему не показалось, что Аннабел любит его меньше, чем Зои, свою родную дочь.
А потом мы осторожно заговариваем о вещах, которых никогда не касались прежде. Например, о детях, наших детях. Люк хочет троих. Я хочу… собственно, насмотревшись на роды Сьюзи, я их вообще не хочу, но Люку этого никогда не скажу. Я киваю, когда он произносит «или даже, может, четырех», и гадаю, удастся ли мне прикинуться беременной, а самой втихую усыновить четверню. Постепенно Люку вроде бы становится намного лучше. Мы возвращаемся домой, падаем в постель и тотчас отключаемся. Среди ночи я просыпаюсь и вижу Люка — он стоит у окна и вглядывается в темноту. Но я засыпаю прежде, чем убеждаюсь, что это наяву.
Наутро я встаю с пересохшим ртом и раскалывающейся головой. Люк уже проснулся, и из кухни доносится шум. Неужели он готовит для меня бесподобный завтрак? Я бы не отказалась от кофе и, пожалуй, тоста. И тогда…
От волнения скручивает желудок. Через это надо пройти. Я должна рассказать Люку о двух свадьбах.
Прошедший вечер был последним вечером лжи и умолчания. Конечно, вчера я не имела права вываливать на него еще и свои беды. Но настало утро, и тянуть больше нельзя. Знаю, что момент — хуже некуда. Знаю, это последнее, что Люку сейчас хочется услышать. Но я должна ему сказать.
Вот он направляется к спальне. Я делаю глубокий вдох и произношу, как только отворяется дверь:
— Люк, послушай, сейчас неподходящее время, но мне действительно нужно с тобой поговорить. У нас проблема.
— И какая же? — интересуется Робин, возникая на пороге. — Надеюсь, речь не о свадьбе!
На ней зеленовато-голубой костюм и кожаные туфли, а в руках — поднос с завтраком.
— Держите, милочка! Немного кофе, чтобы взбодриться!
Я что, сплю? Какой черт занес Робин в мою спальню?
— Сейчас принесу булочки! — жизнерадостным тоном возвещает она и исчезает.
В голове у меня стучит, я вяло откидываюсь на подушку, пытаясь сообразить, что Робин делает здесь.
Внезапно вспоминается вчерашний фильм про мафию, и меня охватывает ужас. Господи! Это же очевидно.
Разнюхала про другую свадьбу — и явилась меня грохнуть.
Робин снова появляется в дверях с полной корзинкой булочек и, улыбаясь, ставит ее подле меня. Я пялюсь на нее как кролик на удава.
— Робин! — хриплю я. — Я… не ожидала вас увидеть. А не… не рановато?
— Когда речь идет о моих клиентах, рановато не бывает! — подмигивает Робин. — Я к вашим услугам днем и ночью. — Она устраивается в кресле возле кровати и наливает мне чашку кофе.
— Но как вы вошли?
— Вскрыла замок. Шутка! Люк впустил меня, уходя!
Черт! Мы одни в квартире. Она загнала меня в западню!
— Люк уже на работе?
— Не уверена, что он отправился именно на работу. — Робин на миг умолкает, призадумавшись. — Кажется, он пошел на прогулку.
— На прогулку?
Люк никогда не ходит на прогулки.
— Ну а теперь пейте кофе, а я покажу вам то, чего вы так ждали. Чего так ждали мы все. — Робин бросает взгляд на часы. — Помните, через двадцать минут мне убегать!
Я смотрю на нее, точно проглотив язык.
— Бекки, с вами все хорошо? Вы помните, что мы договаривались?
Смутно, словно тени сквозь пелену, в мозгу проступают воспоминания. Робин. Встреча за завтраком. Ах да.
А за каким чертом мне понадобилась встреча за завтраком?
— Помню, конечно! Просто я немного… похмелье, знаете ли.
— Можете не объяснять! — беспечно восклицает Робин. — Свежий апельсиновый сок — именно то, что вам сейчас нужно. И хороший завтрак. Всегда говорю невестам одно и то же: вы должны заботиться о себе! Незачем голодать, а потом падать в обморок у алтаря. Скушайте булочку. — Она роется в сумочке. — И взгляните! Вот они, наконец!
Я тупо таращусь на лоскут блестящей серебристой материи, который она протягивает мне. — А это что?
— Материал для подушечек! Специально доставлен из Китая. Из-за него-то мы обычно и маемся! Вы же не забыли, верно?
— Само собой, не забыла! — поспешно отзываюсь я. — Да, выглядит… мило. Правда, красиво.
— А теперь, Бекки, кое-что еще. — Робин откладывает лоскут в сторону и устремляет на меня пристальный взгляд. — На самом деле я… начинаю немного беспокоиться.
Я утыкаю нос в чашку, чтобы скрыть нервную судорогу.
— Правда? А что вас… беспокоит?
— Мы не получили ни единого ответа от ваших британских гостей. Разве не странно?
— Д-да, — выдавливаю я, едва не захлебнувшись кофе. — Очень странно.
— За исключением родителей Люка, которые ответили уже давно. Конечно, они были в списке Элинор и раньше получили приглашения, но все-таки… — Робин забирает у меня кофе и делает глоток. — М-м, как вкусно. Впрочем, я никого не попрекаю дурными манерами. И все же нам нужно знать число гостей. Ничего, если я сделаю несколько тактичных звонков в Англию? Все телефонные номера у меня…
— Нет! — вскрикиваю я. — Никому не звоните! То есть… вам ответят, я обещаю.
— Это так странно, — бормочет Робин. — Ни слуху ни духу… Они ведь получили приглашения, да?
— Конечно, получили! Уверена, это просто оплошность. — Я комкаю одеяло. — Вы уже на этой неделе получите часть ответов. Я… могу гарантировать.
— Что ж, надеюсь! Потому что часы тикают! Нам осталось всего четыре недели!
— Знаю! — И я снова хватаюсь за кофе, отчаянно мечтая, чтобы это была водка.
Четыре недели. Проклятье!
— Налить вам еще чашку, душечка? — Робин встает — и наклоняется. — Что это? — с интересом спрашивает она и поднимает лист бумаги, валявшийся на полу. — Меню?
У меня замирает сердце. Один из маминых факсов. Меню для нашей свадьбы. И все остальное, здесь, под кроватью. Начни она шарить…
— Пустяки! — Я выхватываю у нее лист. — Это… меню… для вечеринки…
— Устраиваете вечеринку?
— Так… подумываем.
— Что же, если понадобится какая-нибудь помощь в организации — только скажите! — Робин доверительно понижает голос: — Хотите маленький совет? — Она указывает на мамино меню: — Думаю, кое-что в этом списке несколько устарело.
— Точно. Спасибо.
Хочу, чтобы эта женщина убралась отсюда. Сию секунду. Прежде чем она отыщет что-нибудь еще.
Я резко откидываю одеяло и выскакиваю из постели.
— Робин, честно говоря, я все еще не очень хорошо себя чувствую. Может… перенесем остальной разговор?
— Я понимаю. — Робин треплет меня по плечу. — Оставляю вас с миром.
— Кстати, — небрежно бросаю я, когда мы подходим к двери, — я тут подумала… Знаете, этот штраф у вас в контракте…
— Да! — сияет Робин.
— Просто для интереса. — Я издаю визгливый смешок. — Вы его когда-нибудь получали?
— О, всего несколько раз! — Робин останавливается, припоминая. — Одна дурочка пыталась сбежать в Польшу… но мы ее в конце концов разыскали… До встречи, Бекки!
—Увидимся! — вторю я ее жизнерадостному тону и закрываю дверь. Сердце бухает мояотом.
Она до меня доберется. Это только вопрос времени.
Едва очутившись на работе, я звоню Люку в контору и нарываюсь на Джулию, его помощницу.
— Привет, Джулия! Можно поговорить с Люком?
— Люк звонил и предупредил, что заболел. — В голосе Джулии слышится удивление. — А вы разве не в курсе?
Я ошарашенно смотрю на телефон. Люк сказался больным? Ни фига себе. Может, у него похмелье еще похуже, чем у меня?
Вот дерьмо, я же чуть его не выдала.
— Точно! — поспешно трещу я. — Да! Вы напомнили… конечно, я знала! Вообще-то он очень тяжело болен. Его так лихорадит, даже страшно. И еще у него… э-э… желудок. Я просто на минуту забыла.
— Что же, передавайте ему привет от нас.
— Передам!
Положив трубку, я понимаю, что слегка перегнула палку. Люка ведь никто не собирался увольнять, верно? Как-никак это его собственная компания.
По правде говоря, я даже рада, что он взял выходной.
И все же… Люк заболел. Он же никогда не болеет.
И на прогулки не ходит. Что творится?
После работы мы с Эрин собирались пропустить по стаканчику, но я придумываю какую-то отговорку и мчусь домой. Когда я врываюсь в полутемную квартиру, то в первый момент решаю, что Люка нет. Но потом вижу его — он сидит за столом в поношенных спортивных штанах и старой трикотажной рубашке.
Наконец-то. У нас есть целый вечер. Теперь я все расскажу ему.
— Привет! — Я опускаюсь в кресло рядом с ним. — Тебе получше? Я звонила тебе на работу, и они сказали, что ты приболел.
Тишина.
— У меня голова не та, чтобы идти на работу, — в конце концов произносит Люк.
— Чем ты занимался весь день? Действительно гулял?
— Отправился на долгую прогулку, — говорит Люк. — И думал. Очень много думал.
— О… о матери? — осторожно спрашиваю я.
— Да. О моей матери. Помимо всего прочего. — Люк поворачивается ко мне, и я с изумлением обнаруживаю, что он небрит. О-о-о… А что, с щетиной он очень даже ничего.
— Но с тобой все в порядке?
— Хороший вопрос, — отвечает Люк после паузы. — В порядке ли?
— Наверное, слишком много выпил вчера вечером. — Я снимаю пальто и продолжаю, тщательно подбирая слова: — Люк, послушай. Я должна сказать тебе нечто очень важное. Я уже несколько недель откладывала этот разговор…
— Бекки, ты когда-нибудь задумывалась о клетке Манхэттена? — перебивает меня Люк. — По-настоящему задумывалась?
— Н-нет, — бормочу я, сбитая с толку. — Я бы не сказала.
— Это как… метафора. Ты думаешь, что волен идти куда заблагорассудится. Но на самом деле… — он проводит пальцем линию по столу, — ты под жестким контролем. Вверх-вниз. Налево-направо. Ничего между. Другого выбора нет.
— Правильно… Абсолютно. Люк, дело в том, что…
— Жизнь должна быть открытым пространством, Бекки. Человек должен иметь возможность идти туда, куда он сам выберет.
— Полагаю…
— Я прошел сегодня от одного конца острова до другого.
— Серьезно? — Я во все глаза смотрю на него. — А… зачем?
— И меня повсюду окружали деловые здания. Солнечный свет ударялся о зеркальные стекла окон. Отражался то туда, то обратно.
— Звучит красиво, — невпопад брякаю я.
— Понимаешь, о чем я? — Люк устремляет на меня пронизывающий взгляд, и вдруг я замечаю глубокие тени у него под глазами. До чего же он изможден! — Солнечный свет врывается на Манхэттен… и оказывается в западне. В западне в своем собственном мире, отбрасываемый туда-обратно, и для него нет избавления.
— Пожалуй, да… Только ведь… бывает же иногда дождь, разве нет?
— И с людьми точно так же.
— Правда?
— Таков тот мир, в котором мы живем сейчас. Самоотражающийся. Самопоглощенный. В конечном счете бесцельный. Возьми того парня в больнице. Тридцать три года — и сердечный приступ. А если бы он умер? Считалась бы его жизнь осмысленной?
— Гм…
— А есть ли смысл в моей жизни? Только честно, Бекки. Посмотри на меня и ответь.
— Ну… ясное дело, есть!
— Чушь собачья! — Люк хватает лежащий рядом пресс-релиз «Брендон Комьюникейшнс» и сверлит его взглядом. — Вот что такое моя жизнь. Бестолковые обрывки информации. — И, к моему потрясению, принимается рвать несчастный лист на части. — Бестолковые долбаные клочья бумаги!
Вдруг я замечаю, что заодно он уничтожает наше уведомление о совместном счете из банка.
— Люк! Это наше уведомление!
— Ну и что? На кой оно нужно? Кучка дурацких цифр! Кому они сдались!
— Но… но…
— Кому это все сдалось! — Люк швыряет обрывки на пол, и я усилием воли заставляю себя не нагнуться за ними. — Бекки, как ты права!
— Я права? — с тревогой спрашиваю я. Господи помилуй!
Что-то тут очень даже не так.
— Всеми нами руководит материализм. Мы помешаны на успехе. На деньгах. На том, чтобы произвести впечатление на людей, которым так и будем безразличны, что бы мы ни… — Люк прерывается, тяжело дыша. — Если что-то имеет значение, так это гуманность. Мы не знаем бездомных людей! Не знаем боливийских крестьян. А следовало бы!
— Крестьян… конечно, — бормочу я после паузы. — Но все-таки…
— Кое-что, что ты сказала однажды, целый день крутится у меня в голове. И я не могу этого забыть.
— Что именно? — нервно спрашиваю я.
— Ты сказала… — Люк умолкает, точно пытаясь припомнить точные слова. — Сказала, что мы слишком ненадолго на этой планете. А когда приблизится конец — что будет иметь большее значение? Знать, что сошлось несколько ничего не значащих цифр, — или знать, что ты был именно таким человеком, каким и хотел быть?
Я пялюсь на него, разинув рот.
— Но… но я же просто навыдумывала! Я же не серьезно…
— Я не тот человек, каким мне хотелось бы быть, Бекки. И не думаю, что когда-нибудь был таким человеком. У меня были шоры на глазах. Я был одержим не теми вещами…
— Да ладно тебе! — Я ободряюще стискиваю его руку. — Ты — Люк Брендон! Ты успешный, красивый, богатый…
— Я не тот, кем мне следовало стать. Беда в том, что я вообще не знаю, что это за человек. Не знаю, кем я хочу быть… что я хочу сделать с собственной жизнью… какую тропинку избрать… — Люк наклоняется вперед и обхватывает голову руками. — Бекки, мне нужно столько ответов!
С ума сойти! У Люка кризис среднего возраста.
Второй объединенный банк
Уолл-стрит, 300
Нью-Йорк
Миз Ребекке Блумвуд
Одиннадцатая Вест-стрит, 251,
апартаменты Б
Нью-Йорк
мая 2002 года.
Дорогая миз Блумвуд.
Спасибо за Ваше письмо от 23 мая. Я рад тому, что Вы начинаете воспринимать меня как хорошего друга, и, отвечая на Ваш вопрос, сообщаю, что день рождения у меня 31 октября.
Я также согласен с тем, что свадьбы — событие дорогостоящее. Однако, к сожалению, у меня нет возможности в настоящее время повысить ваш лимитный кредит с $ 5000 до $ 105 000.
Вместо этого я могу предложить повышение Вашего кредита до $ 6000 и надеюсь, что это Вам поможет.
ЗВЕЗДЫ КАК МЫ
Агентство двойников знаменитостей
-я ВЕСТ-СТРИТ, 152
НЬЮ-ЙОРК
Мисс Ребекке Блумвуд
Одиннадцатая Вест-стрит, 251,
апартаменты Б
Нью-Йорк
мая 2002 года.
Дорогая Ребекка.
Спасибо за Ваше письмо и фотографии. К сожалению, вынуждена сообщить, что мы не смогли подыскать двойника ни Вам, ни Вашему жениху. Также должна сказать, что большинство наших клиентов не пожелало бы вступать в брак друг с другом, даже за «приличную плату», как Вы упомянули.
Впрочем, бывают исключения, и, если сделка состоится, наш двойник Ала Гора был бы готов жениться на двойнике Шарлин Тилтон.
Пожалуйста, сообщите, если это Вас устроит.
Дрейкфорд-роуд, 49
Поттерз-бар Гертфордшир
мая 2002 года.
Мистер Малькольм Блумвуд от души благодарит миссис Элинор Шерман за ее любезное приглашение на свадьбу Бекки и Люка в отеле «Плаза» 22 июня. К сожалению, он вынужден отклонить его, так как сломал ногу.
«Дубы»
Элтон-роуд, 41
Оксшотт
Суррей
мая 2002 года.
Мистер и миссис Мартин Вебстер от души благодарят миссис Элинор Шерман за ее любезное приглашение на свадьбу Бекки и Люка в отеле «Плаза» 22 июня. К сожалению, они вынуждены отклонить его, так как оба подхватили ангину.
Фокстрот-уэй, 9
Рейгет Суррей
мая 2002 года.
Мистер и миссис Том Вебстер от души благодарят миссис Элинор Шерман за ее любезное приглашение на свадьбу Бекки и Люка в отеле «Плаза» 22 июня, К сожалению, они вынуждены отклонить его, так как у них умерла собака.
Это уже не шутки. Люк неделю не появляется на работе. И не бреется. Уходит из дома, шастает бог знает где, возвращается только под утро, и, как правило, поддатый. А вчера я обнаружила, что он раздал всю свою обувь бродягам.
Я чувствую себя совершенно беспомощной. Что ни придумаю — не срабатывает. И миски питательного домашнего супа ему готовила (по крайней мере, на коробке было написано, что он питательный и домашний), и теплой, нежной любовью его окружала. Было просто великолепно, когда до этого доходило (и заходило довольно далеко), но, к сожалению, ничего не менялось. Потом Люк вновь становился угрюмым и буравил взглядом пространство.
Чаще всего я пробую просто сесть рядом и поговорить с ним. Порой, кажется, мне удается что-то затронуть, но вскоре Люк опять погружается в депрессию или бубнит «что толку?» — и все начинается заново. Главная беда заключается в том, что несет он при этом какую-то чушь. То твердит, что хочет бросить свою компанию и заняться политикой — якобы именно в нее его всегда влекло сердце, и нечего ему было продаваться. (Политика? Да он в жизни о политике не заикался!) А в следующий миг заявляет, что отцовство — это все, к чему он стремился всю жизнь, и у него будет шесть детей, а сам он засядет дома и займется хозяйством.
При этом каждый день названивает помощница Люка — спрашивает, как он себя чувствует, и мне приходится выдумывать все новые и новые жуткие подробности. Не удивлюсь, если она решила, что у него уже чума.
Я дошла до того, что вчера позвонила Майклу, и он обещал наведаться к нам и посмотреть, что тут можно поделать. Если кто и поможет, так только Майкл.
Что до свадьбы…
Я заболеваю, едва подумаю о ней. Осталось три недели. Я все еще не нашла выход.
Мама звонит каждое утро, и каким-то образом мне удается говорить с ней совершенно спокойно. Робин звонит днем, и я научилась общаться спокойно и с ней. Недавно даже пошутила в том духе, что возьму и сбегу от алтаря. Мы посмеялись, Робин сострила «Под суд отдам!», — и я ухитрилась не разрыдаться в истерике.
Будто свободное падение. Несусь к земле без парашюта.
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 23 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |