Я буквально вижу, как судорожно работают мозги у Алисии.
— Так это у тебя будет волшебный лес в «Плазе», — выдавливает она наконец. — Наслышана. Это обойдется в целое состояние. И к вам прилетят скрипачи из Венского симфонического оркестра. Это правда?
— У Нью-Йоркской филармонии гастроли, — с сожалением в голосе поясняет Робин. — Но в Вене очень хорошие музыканты…
— Уверена, они будут великолепны. — Я улыбаюсь Робин, которая сияет в ответ так, будто мы с ней — давние союзницы.
— Ми-из Блумвуд. — Рядом со столиком возникает Антуан и прижимает к губам мою руку. — Отныне я весь к ваш услуга. Прошу прощений за задержание. Этот досадный мелкий происшествий…
— Что ж, — произносит Алисия, стараясь держать себя в руках. — Тогда я пошла.
— Au revoir, — бросает Антуан, не оборачиваясь.
— Пока, Алисия, — невинным тоном прощаюсь я. — Счастливой свадьбы!
Она выходит, и я откидываюсь на спинку стула; сердце все еще колотится от волнения. Это был один из лучших моментов в моей жизни. Наконец я взяла верх над длинноногой стервой! Наконец! Сколько раз она вела себя со мной как последняя свинья? Ответ: приблизительно тысячу. А сколько раз я ее отбривала как следует? Ответ: ни разу.
До этого дня!
Я замечаю, как переглядываются Робин и Антуан. Умираю от желания спросить, что они думают об Алисии. Но… будущей невесте это не подобает.
Потом, если они о ней сплетничают, то вдруг и обо мне тоже?
— Ну а теперь, — говорит Робин, — перейдем к вещам более приятным. Детали свадьбы Бекки вы знаете, Антуан.
— В самом деле. — Антуан лучезарно улыбается мне. — Это бывай прекраснейший шоу.
— Я знаю, — слышу я свой счастливый голос. — Я его так жду!
— Итак… мы беседовай о торт… Я должен приноси вам некоторый фотокарточка… А пока могу ли я предлагай вам еще шампанский?
— Да, пожалуйста. — Я протягиваю свой бокал. — Это было бы замечательно.
Шампанское, бледно-золотистое, искрящееся, с шипением льется в мой бокал. Затем Антуан опять исчезает за дверью, а я пью и улыбаюсь, чтобы скрыть беспокойство.
Теперь, когда Алисия убралась, притворяться больше ни к чему. Что мне следует сделать, так это поставить бокал, отвести Робин в сторонку, извиниться за то, что отняла у нее время, — и сообщить, что свадьба отменяется, а я выхожу замуж в Оксшотте. Просто и прямо.
Вот как следует поступить.
Но… что-то странное происходит с самого утра. Даже не знаю, как это объяснить, но только сидя здесь, потягивая шампанское и уплетая торты за тысячу баксов, я не чувствую себя человеком, собирающимся сыграть свадьбу в садике в Оксшотте.
Положа руку на сердце — я чувствую себя человеком, собирающимся закатить грандиозную, роскошную свадьбу в отеле «Плаза».
Более того, я хочу быть человеком, который закатит грандиозную, роскошную свадьбу в отеле «Плаза». Хочу быть девушкой, порхающей среди дорогущих тортов, девушкой, с которой носятся как с принцессой. А если я отменю свадьбу, всему конец. Все бросят нянчиться со мной. Я перестану быть исключительной и необыкновенной.
Господи, что со мной творится? Только утром я была преисполнена решимости.
Закрываю глаза и заставляю себя думать о маме и о ее цветущем вишневом дереве. Не помогает. Наверное, это шампанское так подействовало, но вместо того, чтобы расчувствоваться и думать «Я должна выйти замуж дома», я ловлю себя на мысли: «Может, удастся вставить вишневое дерево в волшебный лес».
— Все в порядке, Бекки? — Робин улыбается мне. — Оцените!
— Ой! — виновато вскрикиваю я. — Я просто подумала, что… гм… это будет фантастическая свадьба.
Что делать? Собираюсь я что-нибудь сказать? Или не собираюсь?
Вперед, Бекки! Решайся.
— Так что, хотите взглянуть, что у меня в сумочке? — жизнерадостно спрашивает Робин.
— Да… пожалуйста.
— Па-пам-м! — Робин извлекает плотную рельефную карточку в завитушках и вручает ее мне.
Миссис Элинор Шерман
просит Бас почтить своим присутствием
бракосочетание
ее сына
Люка Брендона
и
Ребекки Блумвуд
Я смотрю на карточку, и у меня глухо колотится сердце.
Это по-настоящему. Это правда. Вот оно, черным по белому.
Точнее, темно-серебряным по бронзовому.
Я верчу карточку в руках.
— Что вы об этом думаете? — Робин вся светится. — Очень изысканно, да? На восемьдесят процентов лен.
— Это… прелестно. — Я сглатываю. — Наверное, скоро надо уже рассылать приглашения.
— Пока еще нет! Но я люблю, чтобы приглашения были готовы заранее. Я всегда говорю — лишней корректуры не бывает. Не хотим же мы пригласить гостей на «сракосочетание», как одна невеста, которую я знавала… — Она заливается смехом.
— Действительно. — Я снова смотрю на карточку.
Суббота,22 июня, 19:00.
Отель «Плаза»,
Нью-Йорк
Если я намерена что-нибудь сказать — сейчас самое подходящее время. Если хочу отменить свадьбу, это надо делать не откладывая. Сию минуту.
Но я так и не открываю рта.
Значит, в конце концов я выбираю «Плазу»? Выходит, я поддалась? Купилась на блеск и мишуру? Предпочла Элинор маме с папой?
— Я подумала, вы захотите послать такую матери, — произносит Робин. — Какая жалость, что она не участвует в приготовлениях. Но она будет рада это увидеть, верно?
— Да, — выдавливаю я после долгой паузы. — Да, она… будет рада.
Приглашение в сумке, щелчок замка, на душе у меня препогано.
Стало быть, так.
Нью-Йорк.
Мама поймет. Когда я опишу ей все как следует, она передумает. Должна передумать.
Новый торт Антуана — с мандаринами и личи — великолепен. Но почему-то пощипываю я его совсем без аппетита.
Когда я попробовала еще несколько вариантов и так и не приблизилась ни к какому решению, Антуан и Робин переглянулись и сказали, что мне, наверное, нужно время все взвесить. И, взяв последнюю сахарную розу, я прощаюсь и отправляюсь в «Берниз», где держусь со всеми клиентами так любезно, словно и думать мне больше не о чем.
Но все это время я раздумываю о звонке, который мне предстоит сделать. Как я выложу маме жуткую новость. Как я собираюсь ей все это объяснить.
Конечно, я не стану категорически заявлять, что решила выйти замуж в нью-йоркском отеле «Плаза». Не так с ходу. Просто скажу, что есть такая возможность, если мы обе этого захотим. Вот она, ключевая фраза. Если мы обе этого захотим.
Дело в том, что я ведь еще не расписала все в красках. Может, мама от радости подпрыгнет, когда я все как следует объясню ей. Расскажу про заколдованный лес и про струнный оркестр, про танцевальный ансамбль и торт за тысячу долларов. Прекрасная, роскошная свадьба, все расходы оплачены! Кто такое упустит?
Но меня мутит от волнения, когда я бреду вверх по ступенькам к нашей квартире. Я же знаю, что лукавлю сама с собой. И знаю, чего мама хочет на самом деле.
И еще я знаю, что она сделает все, о чем я попрошу.
Закрываю за собой дверь, звонок за моей спиной тут же верещит, и я вздрагиваю с перепугу. Нервы ни к черту.
— Привет, — говорю я, открывая дверь. — Ох, это ты, Дэнни. Послушай, мне нужно срочно позвонить, очень важно. Ты не мог бы…
— Я хочу попросить тебя об одном одолжении. — Дэнни вваливается в квартиру, игнорируя мои слова.
— Какое одолжение?
— Рэндал на меня наседает. Знаешь, типа — когда ты свои шмотки продашь? Кто твои покупатели? Есть ли деловые планы? А я ему, типа, да есть у меня деловые планы, Рэндал. «Кока-колу» в следующем году перекупить надумал, как тебе такое?
— Дэнни…
— А он заладил, что если у меня нет настоящей клиентуры, то лучше это все бросить, а субсидировать он меня больше не намерен. Так и сказал — субсидировать! Представляешь?
— Что же… — Я пытаюсь урезонить Дэнни. — Он пустил тебя к себе жить. И он купил все рулоны розовой замши, которые ты хотел…
— Ну ладно, — произносит Дэнни после паузы. — Допустим. Розовая замша была ошибкой. Но боже мой! Он же меня в покое не оставляет! Рассказал ему про твое платье — а он мне: Дэниэл, нельзя основывать коммерческое предприятие на единственной покупательнице, которая живет по соседству. — Дэнни нервно грызет палец. — Вот я и сказал ему, будто получил крупный заказ от магазина.
— Правда? Какого?
— «Берниз».
Дэнни наконец завладел моим вниманием.
— «Берниз»? Дэнни, но почему «Берниз»?
— Чтобы ты меня прикрыла! Если он тебя спросит, подтверди, ладно? Скажи, что клиенты по головам друг друга лезут, чтобы купить мои вещи, что ты за всю историю магазина такого еще не видела…
— Ты спятил. Рэндал в жизни не поверит. А что ты ему скажешь, когда он спросит про деньги?
— Тогда деньги у меня уже будут!
— А если он захочет убедиться? Если в «Берниз» зайдет?
— Да ему в голову не придет, — презрительно говорит Дэнни. — Он и со мной-то раз в месяц разговаривает, какие уж тут визиты в «Берниз». Но если столкнетесь на лестнице — держись моей версии. Это все, о чем я прошу.
— Ну… хорошо, — бормочу я наконец.
Будто у меня своих забот мало, честное слово!
— Дэнни, мне и в самом деле надо позвонить… — беспомощно бубню я.
— Так вы уже нашли, где жить? — любопытствует Дэнни, заваливаясь в кресло.
— У нас не было на это времени.
— Неужели даже не думали?
— Элинор хочет, чтобы мы переехали в ее дом, а я сказала «нет». Вот и весь разговор.
— Правда? — Дэнни таращится на меня. — Разве тебе не хочется остаться в Биллидж?
— Конечно, хочется! Но туда я не перееду ни за что на свете.
— И что ты собираешься делать?
— Не знаю! У меня и других забот по горло. Кстати…
— Предсвадебный стресс, — со знанием дела замечает Дэнни. — Лучший выход — двойной мартини.
Он распахивает бар для коктейлей, и оттуда на пол вываливается стопка свадебных списков.
— Эге! — с укором восклицает Дэнни, подхватывая их. — И ты регистрировалась без меня? Поверить не могу! Всю жизнь мечтал составить такой список! Ты заказала такую штуковину, чтобы готовить капуччино?
— Э-э… да. Кажется…
— Большая ошибка. До настоящего капуччино им далеко. Послушай, если понадобится помощь с доставкой подарков — так я тут, наверху…
— Да, конечно. — Я бросаю на него косой взгляд. — Об этом трудно забыть. После Рождества.
Рождество — все еще горькое воспоминание для меня. Я решила быть умницей и заказала гору подарков через Интернет. Но они так и не прибыли, так что сочельник я провела, бегая по магазинам в поисках замены. А рождественским утром мы отправились наверх пропустить с Дэнни и Рэндалом по рюмочке — а там сидит Дэнни в шелковом халате, который был заказан для Элинор, и уплетает шоколад, предназначенный Саманте с работы.
— Эй, а что мне было думать? — защищается Дэнни. — Рождество, все приволокли в подарочной обертке… как будто — да, малыш Дэниэл, Санта Клаус существует. — Он тянется за бутылкой мартини и наливает немного в шейкер. — Крепкий? Экстракрепкий?
— Дэнни, мне действительно нужно позвонить. Я вернусь через минуту.
Хватаю телефонную трубку, ухожу в спальню, закрываю дверь и пытаюсь снова собраться с мыслями.
Правильно. Я могу это сделать. Спокойно и собранно. Набираю свой домашний номер и с легким ужасом жду, прислушиваясь к гудкам.
— Алло? — раздается скрежещущий голос.
— Алло? — озадаченно отзываюсь я. Даже с учетом расстояния голос не мамин.
— Бекки! Это Дженис! Как ты, золотко? Фантастика. Я что, по ошибке набрала соседский номер?
— Я… прекрасно.
— Как хорошо! Раз ты позвонила — что ты предпочитаешь, «Эвиан» или «Виттел»?
— «Виттел», — машинально отвечаю я. — Дженис…
— Чудесно. А газировка? Сейчас столько людей пьет только воду — все ведь за рулем, сама знаешь. Что ты думаешь о «Перье»?
— Я… я не знаю. Дженис… — Глубокий вдох. — Мама рядом?
— Дорогуля, разве ты не знаешь? Твои родители уехали! Они в Озерном крае.
Я чувствую себя совершенно раздавленной. Как я могла забыть об их поездке в Озерный край?
— Я только заскочила полить цветы. Если что-то срочное — они оставили номер, я могу дать…
— Нет, это… Все в порядке.
Подавленность отступает. На смену ей приходит скрытое облегчение. Я получаю отсрочку. Не виновата же я в том, что они уехали, правильно?
— Ты уверена? — спрашивает Дженис. — Если это важно, я дам номер, без проблем…
— Нет, правда, все в порядке! Ничего важного, — слышу я свой голос. — Рада была с вами поговорить… Пока! — Я отключаюсь; меня бьет легкая дрожь.
Ну пусть на несколько дней позже. Все равно никакой разницы не будет.
Я возвращаюсь в гостиную и обнаруживаю, что Дэнни раскинулся на диване и скачет по телеканалам.
— Все в норме? — спрашивает он, поднимая голову.
— Абсолютно, — говорю я. — Давай-ка выпьем.
— Там, в шейкере. — Дэнни кивает головой в сторону бара, и в этот миг открывается дверь.
— Привет! — кричу я. — Люк, это ты? Ты как раз вовремя…
Люк появляется на пороге, я резко смолкаю и в смятении смотрю на него. Лицо бледное и опустошенное, глаза еще темнее, чем обычно. Никогда не видела его таким.
Мы с Дэнни переглядываемся, и я чувствую, как сердце ухает вниз.
— Люк. — Я судорожно сглатываю. — У тебя все хорошо?
— Я целый час пытался дозвониться. На работе тебя не было, здесь занято…
— Наверное, я как раз шла домой. А потом мне надо было позвонить. — Я в волнении подхожу к нему. — Что произошло, Люк? На работе что-нибудь?
— Это Майкл, — говорит Люк. — Я только что узнал. Он в больнице.
Палата Майкла — на четвертом этаже больницы в Вашингтоне. Мы молча шагаем по больничному коридору, глядя прямо перед собой. Выспаться нам прошлой ночью не довелось — я не уверена, что Люк вообще смог заснуть. Говорит он немного, но я знаю, что его гложет чувство вины.
— Он мог умереть, — прошептал Люк ночью, когда мы лежали в темноте с открытыми глазами.
— Но он не умер, — прошептала я и взяла его за руку.
— Но мог.
Это правда. Мог. Каждый раз, когда я думаю об этом, желудок будто скручивает. Никто из близких мне людей никогда еще серьезно не болел. То есть у двоюродной тети Мюриэль были какие-то проблемы с почками, но я и видела ее всего пару раз, И мои бабушки с дедушками по сию пору живы, кроме старшего Блумвуда, который умер, когда мне было два года, так что я даже не знала его.
Мне даже не доводилось раньше бывать в больницах, если не считать травмопункта. Мимо мелькают жуткие таблички — «Онкологическое отделение», «Урологическое отделение», — и я вдруг осознаю, насколько защищенной была моя жизнь.
Мы доходим до палаты номер 465, и Люк останавливается.
— Это здесь. Готова?
Он тихонько стучит и через мгновение открывает дверь,
Майкл лежит на большой металлической кровати; комната заставлена букетами, на одном только столике их штук шесть. Майкл лежит под капельницей, еще какая-то трубка тянется от его груди к аппарату с мигающими лампочками. Лицо у него бледное, осунувшееся, он такой… беззащитный.
Мне это не нравится. Я всегда видела Майкла хорошо одетым, с бокалом в руке. Большой, надежный, несокрушимый. А не лежащий на койке в больничной пижаме.
Люк не сводит глаз с Майкла, лицо у него бледнее некуда. Кажется, он вот-вот заплачет.
Господи. Кажется, и я сейчас раскисну.
Тут Майкл открывает глаза, и мне сразу становится легче. По крайней мере глаза у него прежние. Все такие же теплые. С той же смешинкой.
— Не стоило вам срываться в такую даль, — говорит он.
Голос невыразительный и прерывистый.
— Майкл. — Люк шагает к нему. — Как себя чувствуешь?
— Лучше. Лучше, чем было. — Майкл вопросительно смотрит на Люка. — А вот ты как? Выглядишь ужасно.
— Я и чувствую себя ужасно, — признается Люк. — Чувствую полным… — Он смолкает и сглатывает.
— Правда? — откликается Майкл. — Может, стоит обследоваться? Весьма бодрящий процесс. Я вот теперь в курсе, что у меня острая ангина. С другой стороны, с лимфой все отлично, и аллергией на арахис я тоже не страдаю. Очень полезно узнать правду о себе. — Его взгляд останавливается на корзине с фруктами у Люка в руках. — Это мне?
— Да! — Люк спохватывается. — Так, немного… Сюда поставить?
Он расчищает место среди композиций из экзотических цветов, и я замечаю, что к одному из букетов прикреплена карточка — из Белого дома. Не слабо.
— Фрукты, — произносит Майкл, кивая, — крайне предусмотрительно. Ты, должно быть, с моим врачом поговорил. Тут такие строгости. Посетителей, которые приносят сладости, уводят в маленькую комнату и минут десять прочищают мозги.
— Майкл… — Люк делает глубокий вдох, а пальцы стискивают ручку корзины. — Майкл, я только хотел сказать… Извини. За тот разговор.
— Забыто. Правда.
— Не забыто. Только не мной.
— Люк. — Майкл мягко смотрит на него. — Это пустяки.
— Но я чувствую…
— У нас были некоторые разногласия. С тех пор я обдумал все, что ты сказал. В твоих словах есть смысл. Если «Брендон Комьюникейшнс» будет ассоциироваться у общественности со стоящим делом, это пойдет только на пользу компании.
— Я не должен был действовать, не посоветовавшись с тобой, — бормочет Люк.
— Что ж. Как ты сказал, это твоя компания. Решающее слово за тобой. Я это уважаю.
— А я уважаю твои советы, — быстро говорит Люк. — И всегда буду уважать.
— Ну что, зарываем томагавки? — Майкл протягивает руку, всю в синяках от иглы капельницы, — и Люк бережно принимает ее.
Так, я больше не могу.
— Мне… попить нужно, — бормочу я и, тяжело дыша, вываливаюсь из палаты.
Нельзя рыдать при Майкле. Еще примет меня за тряпку.
Или решит, будто я плачу потому, что знаю что-то, чего не знает он. Подумает, что мы видели его медицинскую карту, а там оказалась вовсе никакая не ангина, а тромб в мозге, и оперировать может только специалист из Чикаго, а он отказался из-за давней вражды между двумя больницами…
Бот так, никакой это не травмопункт.
Я отправляюсь в комнату отдыха, несколько минут глубоко дышу, чтобы успокоиться, и присаживаюсь рядом с женщиной средних лет, одетой в поношенный синий жакет.
— С вами все в порядке, дорогая? — Я поднимаю голову и вижу, что она протягивает мне салфетку. —Тяжело здесь, верно? — участливо спрашивает она, пока я сморкаюсь. — У вас тут родственник?
— Просто друг. А у вас?
— Мой муж Кен. У него шунтирование.
— О господи. Мне… очень жаль.
Мурашки бегут по спине, когда я пытаюсь представить себе, каково бы мне было, если бы на больничной койке лежал Люк.
— Все обойдется, если он начнет думать о себе. Ох уж эти мужчины. Думают, что все само собой образуется. — Женщина качает головой. — Но когда оказываешься здесь… начинаешь понимать, что в жизни действительно важно, так?
— Именно так, — серьезно говорю я.
Некоторое время мы сидим молча, и я с тревогой думаю о Люке. Может, почаще гонять его в спортзал? И пусть сядет на диету с пониженным содержанием жира, чтобы не повышать количество этого… как его… холестероза. Просто для подстраховки.
Через некоторое время женщина улыбается мне на прощание и уходит, но я не двигаюсь с места. Надо дать Люку и Майклу возможность побыть наедине. Два пациента в креслах на колесиках болтают у окошка; а вот хрупкая старушка радостно встречает внуков. Когда она видит их, лицо ее словно освещается — и вот уже она выглядит лет на десять моложе. А я, к своему смятению, опять хлюпаю носом.
Неподалеку сидят две девушки в джинсах, одна из них сочувственно улыбается мне.
— Чудесное зрелище, правда?
— Знаете, если бы больные почаще находились с близкими, они бы выздоравливали быстрее, — горячо говорю я. — В больницах надо на каждом этаже делать комнаты для родственников. Раза в два быстрее выписывались бы!
— Весьма пророческое заявление, — раздается у меня за спиной приятный голос. Я оборачиваюсь: на меня смотрит хорошенькая женщина-врач с темными волосами. — Недавние исследования в Чикаго дают именно такой результат.
— Правда? — Я вспыхиваю от гордости. — Спасибо! Я просто основывалась на увиденном…
— Но именно такой подход и нужен современной медицине, — говорит она. — Надо смотреть не на диаграмму, а на самого человека. Для того чтобы стать врачом, недостаточно просто сдать экзамены и зазубрить названия костей. Надо постичь, как устроен человек — не только физически, но и умственно, и духовно.
Ого! Признаюсь, я под впечатлением. В жизни не видела, чтобы британские врачи толкали в коридорах столь возвышенные речи о своей профессии. Обычно они проскакивают мимо тебя со всполошенным видом.
— Вам когда-нибудь хотелось заняться медициной? — спрашивает меня докторша.
— Вообще-то… не совсем… — осторожно отвечаю я.
Сказать, что у меня даже мысли такой не возникало, было бы грубо.
С другой стороны…это идея! Только что я раздумывала над тем, что не совершила ничего значительного в своей жизни, так почему бы мне не стать врачом? Люди же иногда меняют на полпути свою карьеру! А если подумать, у меня всегда было инстинктивное желание исцелять. Наверное, у меня есть какое-то особенное качество, которое с ходу углядела эта докторша. А то с чего бы ей подходить ко мне и предлагать заняться медициной?
Доктор Ребекка Блумвуд.
Баронесса доктор Ребекка Блумвуд, кавалер ордена Британской империи 5-й степени.
Вот мама бы гордилась.
Докторша говорит что-то еще, но я уже не слушаю. Я полностью захвачена картиной: вот я, в элегантном белом халате, стремительно вхожу в больничную палату и говорю: «Барометрическое давление 40 на 25», ну или как-то так, и выпархиваю обратно, а все смотрят и восхищаются.
Замечательный хирург Ребекка Блумвуд никогда не занялась бы медициной, если бы не случайная встреча в больничном коридоре. Прославленный специалист работала в тот период в индустрии моды…
— Сколько себя помню, хотела быть врачом, — пылко произносит одна из девчонок в джинсах, и я бросаю на нее обиженный взгляд.
Как это типично. Собезьянничала! Это я собиралась быть врачом, а вовсе не она.
— В детстве я хотела стать дантистом, — говорит другая девица, — но быстро образумилась.
Раздается смех, и, обернувшись в недоумении, я обнаруживаю, что вокруг нас собралась довольно приличная группа людей.
Что такое? Они все вздумали вмешиваться в нашу частную беседу? Я бросаю взгляд на брошюрку в руках у какого-то парня и читаю: «Руководство для соискателей ученой степени в области медицины».
Ой.
Попала.
Ну и что? Может, я тоже собираюсь получить ученую степень по медицине! Может, я в медицине смыслю не меньше, чем все эти люди, да к тому же склонна к пророческим заявлениям.
— Есть еще вопросы на этом этапе? — спрашивает хорошенькая докторша, и повисает смущенное молчание. — Давайте! — подбадривает она. — Не бойтесь! Наверняка есть вещи, которые вам хотелось бы знать. Даже если вы думаете, что это просто или очевидно… все равно, спрашивайте!
Тишина. До чего же жалкие людишки! Мне и думать нечего: у меня уже с десяток вопросов.
— У меня есть вопрос! — говорю я на долю секунды позже того, как парень в очках поднимает руку.
— Хорошо! — восклицает докторша. — Вот это мне по душе! Вы первый, — обращается она к очкарику.
— Меня интересует область сердечно-сосудистой хирургии, — говорит он. — Хотелось узнать, какие технологии вы используете при лечении внутричерепных аневризм?
— Ага! Что же, в этой сфере были сделаны замечательные достижения. Кто-нибудь из вас, наверное, слышал о методе эмболизации аневризм Гильельми?
Двое тут же кивают, а остальные что-то записывают.
— Недавние клинические испытания, проведенные в Калифорнии…
Знаете, мне расхотелось задавать мой вопрос. Пойду-ка я, пожалуй, пока она разглагольствует.
Но уже поздно, докторша умолкает и поворачивается ко мне:
— А ваш вопрос?
— Вообще-то, — быстро говорю я, — это не существенно.
— Ну отчего же. Спрашивайте все, что хотите знать.
Все дружно глазеют на меня.
— Ну… Я просто хотела спросить… А можно перекрасить белый халат в какой-нибудь другой цвет?
Ну хорошо, доктором я, наверное, так и не стану. Хотя не понимаю, почему они так хохотали. Держу пари, им и самим хотелось узнать ответ, у некоторых девушек был даже очень заинтересованный вид. Когда я пробираюсь обратно в палату Майкла, щеки у меня все еще пылают от смущения.
Люк сидит на стуле возле кровати Майкла, и атмосфера уже отнюдь не такая напряженная.
— Я как раз рассказывал Люку, — произносит Майкл, когда я сажусь рядом, — что дочь наседает на меня, хочет, чтобы я уволился. Или по крайней мере занял должность не такую ответственную. Переехал в Нью-Йорк.
— Серьезно? Давай! Мы только рады будем.
— Прекрасная мысль, — поддерживает меня Люк. — Особенно если учесть, что ты в последнее время крутился на шести должностях.
— Мне так понравилась твоя дочь, — оживленно подхватываю я. — Мы сдружились, когда она заходила в «Берниз». Как у нее с работой?
Дочь Майкла — адвокат, специализируется на авторском праве и проявляет прямо-таки устрашающую смекалку. С другой стороны, ей и невдомек было, что цвета, которые она носила, совершенно ей не идут, — пока я не обратила на это внимание.
— Очень хорошо, спасибо. Она как раз перебралась к «Файнерману», — говорит Майкл. — Весьма престижная контора.
— Ага, я их знаю. Обращаюсь к ним иногда, по частным вопросам. В последний раз несколько недель назад. По поводу моего завещания. В следующий раз наведаюсь к ней.
— Отлично, — смеется Майкл. — Ей будет приятно.
— Люк, ты составил завещание? — с интересом спрашиваю я.
— Конечно, составил. — Люк удивленно смотрит на меня. — А ты — нет?
— Нет! — беспечно отвечаю я и перевожу взгляд с Люка на Майкла. — А что? В чем дело?
— Все должны составить завещание, — серьезно произносит Майкл,
— Мне и в голову не приходило, что ты этим не занималась. — Люк покачивает головой.
— А мне в голову не приходило это делать! — ерепенюсь я. — Мне же только двадцать семь!
— Я договорюсь со своим юристом. Этот вопрос надо решить.
— Ну ладно, ладно. Но, если честно… — Я слегка передергиваю плечами. И тут меня озаряет: — А кому ты все завещал?
— Тебе, — отвечает Люк. — За одним исключением.
— Мне? — У меня отвисает челюсть. — В самом деле? Мне?
— Так уж принято, чтобы мужья оставляли имущество своим женам, — произносит Люк с легкой улыбкой. — Или ты против?
— Нет! Конечно, не против! Просто я… этого не ожидала.
Как это приятно! Люк оставляет все мне!
Сама не знаю, почему это оказалось для меня сюрпризом. Мы ведь живем вместе. Собираемся пожениться. Это очевидно. И все-таки приятно.
— Я так должен понять, что мне ты ничего оставлять не собираешься? — кротко интересуется Люк.
— Конечно! — восклицаю я. — То есть, конечно, оставлю!
— Но учти, я на тебя не давил. — И Люк ухмыляется, глядя на Майкла.
— Оставлю! — кричу я, все больше возбуждаясь. — Просто я об этом еще не задумывалась!
И, чтобы скрыть свое смущение, хватаю грушу и вгрызаюсь в нее. Кстати, а почему я до сих пор не составила завещание?
Наверное, потому, что никогда не думала о том, что умру. Но я ведь запросто могу умереть, верно? Отправимся обратно в Нью-Йорк — и произойдет крушение поезда. Или к нам в квартиру вломится маньяк с топором… или… меня примет за секретного агента и похитит какая-нибудь диверсионная иностранная банда…
И кому достанутся все мои пожитки?
Конечно, Люк прав! Нужно срочно составить завещание.
— Бекки? Все в порядке? — Оказывается, Люк уже надевает пальто. — Нам пора.
— Спасибо, что пришли. — Майкл сжимает мою руку, когда я наклоняюсь, чтобы его поцеловать. — Для меня это много значит.
— Буду держать тебя в курсе насчет свадьбы, — говорит Люк. — Не вздумай манкировать обязанностями шафера.
— Ни за что! — возмущается Майкл. — Кстати, я поговорил с разными людьми на вашей помолвке и немного сбился с толку. Где вы женитесь — в Нью-Йорке или в Англии?
— В Нью-Йорке. — Люк озадаченно хмурится. — Это ведь окончательное решение, да, Бекки? Я так и не спросил, как отнеслась к этой новости твоя мама.
— Ну… — Я пытаюсь выиграть время, обматывая шарф вокруг шеи.
Нет сил признаться. Признаться, что мама до сих пор не знает об отеле «Плаза». Не здесь. Не сейчас.
Не хочу же я устроить Майклу еще один сердечный приступ?
— Да! Да, прекрасно отнеслась. Нью-Йорк есть Нью-Йорк! — Я издаю бодрый смешок и быстро нагибаюсь за сумкой.
И потом, это не совсем ложь. Мама вернется — и я все ей скажу.
Когда мы садимся в поезд, Люк по-прежнему бледен и измучен. Думаю, вид беспомощного Майкла подействовал на него сильнее, чем он мог предположить. Люк сидит, устремив взгляд в сгущающуюся темноту за окном, а я стараюсь придумать, как бы развеселить его.
— Посмотри, — произношу я наконец, лезу в сумочку и вытаскиваю книжку, купленную буквально на днях, — «Обещание вашей жизни». — Надо составить наши свадебные клятвы.
— Составить? — хмурится Люк. — А разве они не одинаковые?
— Нет! Это уже устарело. Теперь все пишут свои собственные. Вот, послушай: «Ваши свадебные клятвы — это возможность показать всему миру, сколь много вы значите друг для друга. Вместе со словами священника „отныне вы муж и жена“ они являются стержнем всей церемонии. Это должны быть самые прекрасные, самые трогательные слова, прозвучавшие на свадьбе».
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 26 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |