Константин немного задержался возле временного энрельского креста с именем Айлеха, чтобы вытереть слёзы. К нему тихо приблизился Зайладар и взял его за плечо.
- Крепись, сын мой! Как бы ни велика была печаль твоя, не забывай про остальных детей и супругу. Подари им свою любовь и заботу, и они смягчат твои муки, – успокаивающе сказал он.
- Я рад бы так сделать, преподобный отец, но как я могу крепиться, если знаю, что вина за смерть Айлеха лежит на мне?
- Не смей себя винить, государь! – оглядываясь на рабочих и свиту, прикрикнул преподобный отец. А потом убедительно добавил: «Уж коль ты несёшь на себе бремя это тяжкое, приходи через три дня после вечерни в Собор ко мне на исповедь, оно и полегчает».
- Время будет позднее, мне неудобно будет вас беспокоить.
- Ничего-ничего, для тебя, сын мой, я пожертвую своим временем. Приходи, чтобы унять свою боль душевную, не оставляй это горе в себе, – увещевал Зайладар.
Вид у него был по-отцовски доброжелательный. Он угадывал мучительные чувства императора, и тот не смог ему отказать.
- Хорошо. Я приду после вечерни. Спасибо, преподобный отец.
- Не надо благодарности. Это долг мой. Ты бережёшь Империю, а я берегу тебя. Дай нам сил, Энрель, всё ничто пред тобой, – во всеуслышание произнёс преподобный отец и, не поклонившись, направился к остальному духовенству.
Прохладный весенний вечер опустился на огромный неспящий город, и теперь дома смотрели уютными тёплыми окнами, освещёнными домашними очагами. Не замирала жизнь и в Императорском замке. Озорной ветерок подразнивал приспущенные флаги на его башнях, отклонял дымок из труб, но не мог колыхнуть массивные штандарты на стенах. В окнах императорского кабинета горел яркий свет. С высокого потолка свисала внушительная многоярусная люстра с десятками свечей, проливающая свет на всё просторное помещение. На длинной стене величаво раскинулись портреты прежних правителей в полный рост. Горящие дрова тихо потрескивали в старинном камине, украшенном лепниной в виде двух драконов, разинувших друг на друга свои зубастые пасти. В глубине кабинета во всю стену расположилась громадная карта империи. Она пестрила бесчисленными обозначениями, каждое из которых было скрупулезно подписано каллиграфическим почерком на фирийском языке. С обеих сторон от неё вытянулись фамильные гербы императорского рода с золотистым изображением королевского грифона. А под картой стоял широкий резной стол, за которым, борясь со сном, работал утомлённый император. Государственные дела не оставляли его в покое и требовали своего завершения, несмотря ни на что. Рядом выстроились канцеляры (высшая секретарская должность в Фирии) с пачками бумаг в руках.
– Нужно немедленно выписать из Оспурсии лучшего скульптора, чтобы он создал невиданный памятник. И лучших лекарей - пусть обменяются опытом с нашими травниками, - распорядился Константин, проведя руками по лицу.
- Будет сделано, ваше величество! А как распорядитесь о главном казначее?
- Ах да! За кого проголосовал Совет?
- С перевесом в один голос за Октавию Белед. Она ведает средствами церкви при главном соборе, – доложил канцеляр, подавая императору соответствующий документ.
- А глава Совета? – спросил Константин, изучая бумаги.
- Лорд Мес Таэрт голосовал за свою кандидатуру.
- Как всегда, – буркнул монарх и усталой рукой поставил жирную печать, самолично утверждая на пост главного казначея Октавию Белед.
- Теперь с вами, – Константин показал пальцем на другого канцеляра (он не вспомнил его имени, но, желая поскорее закончить с делами, простил себе эту оплошность и неприличный жест) – вот список солдат и офицеров, которых нужно представить к награде.
Он подал канцеляру несколько больших листов. Глаза того побежали по частым строчкам.
- Подготовьте документы и награды к Великому Съезду, - пытаясь скрыть зевоту, приказал император.
- Слушаюсь, ваше превосходительство!
- На сегодня это всё. Да, и поищите имя того скульптора, который делал памятник графам Канс Ларэ в том году, мне понравилась его работа. Можете идти. Эвансэр, – обратился он к сухому старику, стоявшему в углу возле комплекта доспехов, – распорядитесь, чтобы готовили спальню!
В другой части замка в уютной спальне прислуга и нянечка заботливо укладывали спать маленького принца. Они уже умыли мальчика, расстелили кровать и затушили большую часть свечей. С помощью нянечки Сандро надел ночную рубашку и нырнул в белоснежную шёлковую ещё не нагретую постель и по привычке съёжился. Собираясь уходить, нянечка взяла свой подсвечник и хотела задуть свечу на прикроватном комоде.
- Не задувайте, пожалуйста, свечку, – стеснительно попросил Сандро.
Ему казалось, что если он попросит как-то иначе или скажет что-то ещё, то взрослые непременно догадаются, что после похорон он боится оставаться один в полной темноте. А им об этом, конечно же, знать не нужно.
- Как пожелаете, мой принц, – улыбнувшись, сказала нянечка и любезно оставила свечу.
Она, разумеется, и виду не подала, что догадалась о страхах мальчика. Отворив высокую дверь, женщины почтительно поклонились, в два голоса пожелали принцу спокойной ночи и тихо вышли.
- Спокойной ночи, – вежливо произнёс Сандро им вслед.
Маленький принц остался в спальне один, но спать не мог. Его начала тревожить тьма, сгущающаяся вокруг его кровати. Малюсенькая свечка на комоде не позволяла видеть ничего, кроме половины большущей кровати, которая была бы велика даже взрослому. Исчезли очертания его столика, за которым он любил рисовать и выполнял письменные задания преподавателей. Утонули во мгле и шкафы, доверху заполненные игрушками, стена с его лучшими рисунками и даже дверь, в которую вышли нянечка и служанка – всё, кроме энрельского креста над дверью. Глаза на Лике Солнца ещё блестели чистым серебром. Тьма будто боялась их. К Сандро подобралось прилипчивое ощущение, что он в спальне не один. Он начал прислушиваться – ничего, тишина. Но что-то настойчиво продиралось к его ушам. Со всех сторон к сознанию начали подкрадываться мысли, что какое-то злобное, очень страшное существо поселилось в комнате. Оно могло прятаться где угодно и ждало наступления темноты, когда взрослые уйдут, чтобы совершить свои недобрые дела. Вон чьи-то глаза мелькнули за балдахином! Сердце маленького принца ушло в пятки, и он в беспамятстве с головой шмыгнул под одеяло. В разыгравшейся фантазии разрастались всякие неправдоподобные коварные монстры, только тем и живущие, чтобы кого-нибудь напугать.
– А что если такое существо – это одна из моих игрушек, – будоражил своё воображение Сандро. – А если оно сейчас подкрадётся ко мне и сорвёт с меня одеяло? А вдруг это такое существо, что оно незаметно пролезет под одеяло и начнёт есть меня живьём? Или впиявится в кожу и будет залезать вовнутрь?
Перед глазами начали вспыхивать образы причудливых созданий, о которых Сандро слышал из сказок: слепые троглодиты, безжалостные феи Керплана, хитрые джинны, жестокие лепреконы.
- Но самое ужасное – это белый кот с пустыми кровавыми глазницами. И самое пугающее, что он может запрыгнуть куда захочет и подкрасться ко мне совсем незаметно! А вдруг он уже сидит на моей кровати и, мурлыча, намывает свою окровавленную морду, поджидает, когда я увижу его, чтобы оскалить свои острые зубы и вздыбить на спине шерсть?! – представил себе маленький принц и сильнее поджал ноги.
Пролежав так некоторое время, он немного привык к тишине и темноте. Наконец он представил, что кто бы к нему ни пришёл ночью, теперь его будет кому защитить. Энрель, наверняка, сделает из души Айлеха ангела, и он явится к своему братишке и разнесёт в дребезги бошки всем монстрам. Одержав победу над страхом, Сандро решился сорвать завесу тайны. Осторожным движением руки он приподнял одеяло и посмотрел в щель – ничего страшного, свечка преспокойно горела в своём изящном подсвечнике на комоде. Никаких котов не видно. Через секунду он резко сдёрнул одеяло и быстро огляделся по сторонам.
- Ага! Попрятались! – мысленно воскликнул мальчик.
Но храбрость не продержалась в нём долго, а быстро истлела и улетучилась, снова открывая дорогу жутким мыслям. Фантазия маленького принца так разыгралась, что он был готов встретить кого угодно, любую кровожадную зверюгу, Создатель знает кого, но только не пустую темноту. Он снова вспомнил брата.
- А что если всё не так? Ведь его душу могли забрать и демоны в Оший! Эти правила, которые должен выполнять человек при жизни, чтобы его взяли в ангелы, очень сложные. Вдруг Айлех их нарушил? Тем более, что он был такой молодой. А вдруг его душа вообще никуда не попала, не успела нырнуть в луч света, который забирает души. Или, может быть, он и не захотел туда из-за своих дел, которые у него оставались здесь. У него остались друзья, двоюродные братья и его глупые девчонки. Да, скорее всего, не захотел. Я бы тоже растерялся, если бы увидел этот луч. И теперь его душа не нашла покоя, а ходит где-нибудь в Пэлии, ищет своё тело и хочет к нему вернуться. Энрель! А если он ходит сейчас здесь? Если не помогли все молитвы, и он задержался здесь, то он наверняка придёт домой!
В комнате вновь послышался приглушённый звук, моментально оторвав Сандро от размышлений. Он раздался где-то совсем рядом, в одном из углов комнаты. По коже испуганного мальчика побежали ледяные мурашки, лицо побелело, мышцы и разум как будто закаменели. Замерев на месте, он только и смог покоситься по сторонам, но ничего не нашёл. Звук как неожиданно появился, так же неожиданно исчез. Вместо него ушей коснулось иное, почти неуловимое ощущение. Оно было каким-то чуждым, будто кто-то пытался докричаться из запертого погреба. Но, что самое пугающее, этот тонкий шумок рождался где-то в спальне. Возможно, из шкафа с игрушками. Маленьким принцем овладел такой ужас, что он опять поспешил укрыться с головой. Пугающий звук вскоре подкрался к нему и через толстое одеяло. Сандро закрыл уши руками, но долго так пролежать не смог. Вскоре он понял, что раз до сих пор с ним ничего не случилось, значит, и страшного ничего нет. Иначе его обязательно кто-нибудь уже посетил бы из тех существ, которых он себе представлял. А если его хотят только напугать, так ведь необязательно их бояться! И тут у него созрело, как ему показалось, совсем взрослое умозаключение: раз в спальне никого не было при свете, значит, никого не могло появиться и при наступлении ночи; спальня ночью – это та же спальня, только когда темно и ничего не видно. А раз так, то надо просто взять свечку и проверить, откуда берётся этот странный звук.
Сандро уверенно высунулся из-под одеяла.
– Ага, монстры! Если вы не идёте ко мне, значит, я пойду к вам, и уж тогда я вас напугаю, раз вы не можете! – подбодрил он себя.
Он проворно слез с высокой кровати, ни разу не оглянувшись по сторонам, изображая, будто его ничто не волнует, взял свечку и пошёл к ближнему шкафу. На пути крохотного подрагивающего огонька ночная чернота расступалась, будто боясь об него обжечься. Вместе с ней от мальчика отступал и его страх быть кем-либо схваченным. Вдруг в темноте мелькнули чьи-то большие глаза: с нижней полки громоздкого шкафа на него таращилась старая разноцветная кукла шута с улыбкой до ушей и раскидистой шапкой с миниатюрными бубенчиками. Хитрое выражение игрушечного лица, подведённое двумя тонкими дугами бровей и ярким румянцем на щеках, при таком скудном освещении показалось Сандро издевательским и жестоким. Эта игрушка, созданная для забавы, так резко контрастировала с возникшим наваждением, что по коже вновь рассыпались мурашки. Чтобы победить страх, маленький принц решил отвернуть шута к стенке. Но предательски дрогнувшая ручонка выпустила игрушку, и замерший воздух в спальне пронзил леденящий звон бубенчиков.
– Ой! – вырвался испуганный возглас.
Он дёрнулся назад, но тут же поймал себя на мысли, что это всего-то игрушечный шут. Однако эта мысль никак не хотела быть стройной. Улыбка куклы вроде бы стала шире, будто ей нравился чужой страх. Сандро, не мешкая, пытаясь казаться самому себе невозмутимым, поставил зловещую игрушку обратно на полку лицом к стене и тут обнаружил, что возле шкафа незнакомый звук был сильнее. Здесь, рядом со шкафом, он казался волнообразным, раскачивающимся и даже немного мелодичным. Дрожа всем телом, маленький принц осмотрелся и кое-что заметил. Шкаф стоял буквально в нескольких шагах от окна, и звук исходил снаружи, а не из спальни. На душе у Сандро сразу же отлегло, словно в комнате зажгли все свечи, и стало светло, как днём. Он подошёл к окну, поставил подсвечник на пол и, приложив усилие, отдёрнул тяжёлую, почти не сдвигаемую бархатную штору. А за ней открылся вид на огромную ночную столицу. Кроткий свет бесшумно вплыл внутрь спальни. Окна спальни выходили как раз на Собор светлого Энреля, который и ночью смотрелся не менее эффектно, чем на солнце. Каждое его окно, звонницы на колокольнях и ворота испускали мягкий притягательный свет, а знаменитые витражи, как и днём, раскрывали все свои краски. Специальными фонарями подсвечивались и статуи, и изящные барельефы, и, конечно же, главный купол. Да, этот собор оправдывал своё название: он светился в ночных сумерках, вселяя в людские души трепет и благоговение перед Создателем. Сандро и раньше любовался этой незабываемой красотой, но именно сегодня от неё исходило что-то неслыханное, играющее с воображением, манящее.
– Что же это за звуки? – вертелось у Сандро в голове.
Чтобы лучше расслышать, он не удержался и отворил окно. Прохладный сквознячок перебрал складочки на ночной рубашке, играючи потрепал чёрные волосы и обнял всё маленькое тело колыхающейся ночной свежестью. Не обошёл он стороной и свечку, подарив ей своё прикосновение, отчего та, пустила по воздуху тоненькую струйку белого дымка. Но Сандро не заметил, как потухла свечка. Всё, на что он сейчас обращал внимание, было изумительно видно и без слабого дрожащего огонька. Стена, в которой распахнулось его окно, уходила куда-то далеко-далеко вниз и настолько же вверх, растворяясь в тёмно-синем небе между первыми робкими звёздочками. Теперь по коже мальчика пробежали другие мурашки, навеянные ночной прохладой. Почувствовав зябкость, он и не подумал возвращаться в постель, а уселся на полу перед окном и подобрал свои белые ножки под тёплую ночную рубашку. Сегодняшнее одиночество подтолкнуло искать защиты и утешения у величавой громады собора. С открытием окна для него всё встало на место: этот странный звук, который его поначалу напугал, был ничем иным, как молитвой. Только такой молитвы маленький принц никогда раньше не слышал. Она звучала из недр гигантского собора гораздо громче, чем иные, была заметно более напевной и очень приятно переливалась разными голосами. Она растекалась по всем окрестностям, проникала всюду и наполняла своей небесной музыкой спальню маленького принца. Как заворожённый Сандро просидел так немалое время, впитывая эту редкую благодать. Он даже не заметил, как дверь в его спальню приоткрылась, и на пороге появилась мама.
- Не волнуйся, Кайла, я сама затушу свечку, – шёпотом сказала Аделаида совестливой нянечке и на цыпочках вошла в спальню сына. А как только увидела Сандро сидящим на полу, то удивлённо и одновременно испуганно спросила: «Сандро, что ты там делаешь?»
- Ой, мамочка! – растерянно вскрикнул принц и вскочил с пола.
Его тотчас же захлестнуло то детское чувство, когда за какую-нибудь шалость родители могли здорово всыпать. Однако к его приятному удивлению мама не проявила ни капельки строгости, а наоборот, поставив на комод свой подсвечник, с любовью и нежностью взяла сына на руки.
- Ты мой маленький озорник! Ну, зачем ты открыл окно, а? На улице же холодно! Не допусти Энрель, заболеешь, – приговаривала она, неся его обратно в кровать и ласково целуя его белые озябшие щёчки.
- Мама, а ты знаешь, я лежал в постели и услышал непонятный звук. Я решил проверить, откуда он. Я же не знал, что такие молитвы бывает так громко слышно из Собора светлого Энреля.
- Глупыш! Надо было просто позвать нянечку! – растроганно сказала Аделаида и уложила мальчика в постель.
Постель уже остыла, и Сандро снова свернулся в клубочек.
- Мам, а что это за чудная молитва? – спросил он, когда мама направилась к открытому окну.
Аделаиду насторожил этот вопрос, она на мгновение замерла, задумалась, закрыла окно.
– Мама, ну что же это за молитва? Да ещё почему-то ночью? – повторил Сандро с разгорающимся любопытством.
- Это неусыпальное служение для души Айлеха, - осторожно сказала мама, подойдя к кровати.
- Красивая, – слетело с губ Сандро.
Аделаида сняла длинное платье, в дрожащем свете заискрилась кружевная ночная сорочка. Она легла к Сандро под одеяло и ласково обняла его.
- Ой, сыночек, лучше бы её не было, - с горечью промолвила она. Голос её вздрогнул.
А разнежившийся в материнском тепле маленький принц не хотел заканчивать разговор. Он всегда доверял матери все свои сокровенные секреты, будучи уверенным, что она единственный человек, кто его полностью понимает.
- Мам, а почему похоронные церемонии проходят так долго? Вот когда я простился с Айлехом, зачем мне нужно было стоять и смотреть, как все к нему подходят? – поинтересовался он, теребя её золотой крестик.
- Сандро, так положено. Так мы отдаём дань традициям и нашей вере, – объяснила Аделаида.
Её маленький сын не почувствовал, как снова сжимается материнское сердце при упоминании этой трагедии, и не заметил искусственности её улыбки. Она держала свои тягостные чувства в себе, даря Сандро только свою любовь и заботу.
- Всё равно я придумал бы всё по-другому, – продолжал недовольный принц, почувствовав себя очень деловым, – надо было бы всё сделать короче, чтобы все могли прощаться одновременно. Нет, ну или группами. Например, сначала все вместе мы, потом графы, потом герцоги и все остальные.
Его мама понимала, что Сандро был ещё слишком мал и смотрел на мир гораздо проще. Она любовалась своим золотком: как он мило возмущался, как старался рассуждать по-взрослому, как блестели его глазёнки. Этот лепет успокаивал её, поддерживал слабенький огонёчек в её душе, изо всех сил кричавший, что жизнь продолжается. Аделаида осознавала, что ей есть ради кого жить и что ей нужно стойко вытерпеть утрату, хотя бы какое-то время, пока не вырастут другие дети. А там дальше они, может быть, и сами смогут её пожалеть, смогут единодушно оплакать с ней все горести и невзгоды, смогут разделить с ней эту скорбь. Вот тогда можно и нужно будет по-женски проплакаться, излить душу. А сейчас она сама от себя требовала как можно большего внимания к маленькому сыну. Общение с ним успокаивало её материнские чувства, но из глаз показались слезы и торопливо скатились по белой щеке.
- Почему ты плачешь? – взволновался Сандро.
- Ничего, моё золотко, – ответила мама, хотя голос её был неуверенным.
Сандро из-за этого почувствовал себя неловко и замолчал.
- Вот вырастишь, Сандро – всё изменишь, как тебе будет нужно.
Сандро вполне устроил такой финал разговора. Ему было приятно, что мама его слушала. И ни о чём другом он решил больше не говорить. Ему, правда, теперь сильно захотелось признаться, что он боится призрака Айлеха, ведь когда мама была рядом, ничто не могло угрожать, и можно было говорить о чём угодно. Но он решил отложить эту мрачную беседу на потом, чтобы сейчас не портить сладкий момент. Так к нему незаметно подлетела усталость трудного дня, накрыла своим убаюкивающим крылом и под материнскую колыбельную проводила в глубокий детский сон.
А приснилось ему в эту ночь, как они с братом беззаботно играют в рыцарей. Хотя наяву такое случалось нечасто. Это было одно из немногих воспоминаний, связанных с Айлехом.
Ясным ранним утром Константин отправился проведать своего друга генерала Дорлиха. Роскошная карета императора в сопровождении охранников двигалась посередине одной из главных, мощённых крупным булыжником улиц. Впереди следовали четыре всадника с фамильным гербом императорского рода Исимеров и освобождали от посторонних путь основной карете. Выехав за вторую городскую стену и свернув на отходящую под углом аллею, они оказались среди больших богатых особняков. В конце аллеи сверху вниз смотрел на соседей шикарный дворец, отгородившийся солидной чугунной оградой с замысловатыми завитками. Въехав за приветливо распахнувшиеся ворота, кортеж остановился. Слуга церемонно открыл дверь кареты, и император направился вверх по широкой лестнице, ведущей внутрь дворца. Ни гордые статуи воинов по краям лестницы, ни низкие поклоны дворцовой прислуги – ничто не снимало чёрствости с императорского лица.
Несмотря на внешний вид, внутри дворец был обустроен довольно просто, а где-то даже скромно. Кое-где ещё выглядывали роскошные барельефы с ангелами и великолепная лепнина, напоминавшие о зажиточности и отличном вкусе тех, кто их здесь разместил. Но везде всё сияло чистотой, повсюду господствовал полный порядок. В светлой просторной анфиладе вдоль стен, как на смотр, выстроились комплекты тяжёлых доспехов с оружием. Над ними взгромоздились огромные картины с лошадьми разных пород и с эпизодами кавалерийских атак. Возле лестницы висели охотничьи трофеи.
Поднявшись на верхний этаж, Константин вошёл в большие покои, обставленные строго и практично. Они состояли из нескольких комнат, в одной из которых рядом с приоткрытым окном стояла широкая кровать на высоких ножках. Вокруг неё суетились санитары, а дюжий врачеватель в длинном чёрном халате заканчивал перевязку. Константин почувствовал, как пересохло у него во рту и как учащённо забилось сердце. Он брезгливо относился к врачевателям, особенно когда они занимались костями или кровью. Благо для него спинка кровати скрывала манипуляции с багровыми бинтами и разбинтованного раненого, а к тому же через окно помещение заполнялось свежим воздухом. Завидев своего правителя, все сразу низко поклонились, а те, кто был занят, нервно заторопились.
- Утро! – поприветствовал их монарх. - Оставьте эти почести, лучше делайте своё дело, я подожду.
- Утро, ваше величество! – тихо-тихо раздался хриплый прерывистый голос, в котором, однако, пробивалась искренняя радость.
- Господин генерал, не могли бы вы пока не разговаривать, – не отвлекаясь от дела, сурово сказал врачеватель.
Сделав всё, что нужно, врачеватель обмыл руки в тазу, вытер их белоснежным полотенцем и поприветствовал императора. Санитары и нянечки, которые были заняты, поклонились и спешно засобирались. Мимо Константина пронесли перепачканное бельё, старые бинты, ёмкости с грязной водой, на что он старался не смотреть.
- Вот теперь можете разговаривать, господин генерал, – разрешил врачеватель.
- Ну и как наш генерал-скорость? – изобразив улыбку, поинтересовался император, приближаясь к изголовью кровати.
- Не без помощи светлого Энреля, ваше высочество, на ноги встанет, – сообщил врачеватель.
Дорлих лежал в чистейшей постели и был укрыт тонким одеялом. Под голову и грудь была подложена дополнительная большая подушка, чтобы придать его телу чуть приподнятое положение. На бледном небритом лице генерала выступила деланная улыбка. Робкий взгляд застыл на глазах императора.
- Утро, ваше императорское величество, – прохрипел Дорлих.
- Здравствуй, Атан! – пытаясь изобразить безоблачную радость, сказал Константин. – Как ты тут поправляешься?
- Как сказал врачеватель, не без помощи Создателя.
Друзья сжали друг другу руки и замерли, глядя в глаза. В возникшей паузе врачеватель встрепенулся и, подчёркивая важность своего присутствия, вставил:
- Ваше высочество, генерал поправится. Мы делаем для этого всё, что в наших силах. Но сейчас ему больше всего поможет полный покой и отсутствие всяческих движений. Он находится на специальном режиме, всё по распорядку. И меню особенное…, – начал объяснять врачеватель.
- Господин врачеватель, не могли бы вы оставить нас, – отрезал Константин.
- Да, конечно, – проглотив недовольство, выдавил врачеватель. – Только прошу вас, господин генерал, никаких движений и, ради Энреля, не нервничайте, – настаивал он, а потом обратился к правителю. - Ваше высочество, я просил бы вас, если это возможно, разговаривать с генералом недолго. Ему нужно соблюдать строгий режим.
Император коротко кивнул, и врачеватель, покорно поклонившись, вышел прочь. Константин и Дорлих остались наедине. Напряжение между ними заставляло сердца биться всё чаще. Несмотря на то, что воздух в комнате был свежим, как на берегу лесной реки, на порозовевшем лбу Дорлиха выступил липкий пот. Ноздри Константина широко раздувались. Оба с нетерпением смотрели друг на друга, вынашивая в душе крайне волнующие мысли, но ни один не мог начать разговор первым. Наконец, Дорлих не выдержал и нарушил тяжёлое молчание.
- Прости меня, Константин. Прости меня, дурака, – вымолвил он хриплым голосом, полным раскаянья, неподдельного стыда и сочувствия. – Эта потеря больно режет и моё сердце. Не лежать бы мне здесь покалеченным, но живым, если б я мог изменить случившееся. Я готов понести наказание, какое только ты сочтёшь справедливым.
Дорлих и рад был сейчас встать с постели, чтобы потом упасть государю в ноги. Душевная боль сейчас затмевала всё, но он не мог превозмочь свой физический недуг. Он чувствовал себя таким жалким и ничтожным, что готов был принять любую волю своего друга, которого он всё же не хотел считать бывшим.
У Константина во рту совершенно пересохло. На его влажном лбу начали собираться блестящие капельки и скатываться вниз.
– Почему ты послал в наступление сразу всю гвардию? Разве ты забыл о нашей с тобой тактике: бить врага булавой, не забывая держать наготове кинжал? Это же мы придумали вместе! Мы всегда следовали ей, а ты решил сделать по-своему? – взглядом терзая Дорлиха, выговорил император. – Почему ты так сделал?
- Ты же видел их, Константин! Мы вместе там были. Удар вполсилы ничего бы не дал, я потому и направил все силы на орденоносцев, чтобы хоть как-то их задержать. Да, наша с тобой военная хитрость работала безотказно всю кампанию, но там под Атллитоссой…. Я не мог с тобой посоветоваться и принял решение за нас обоих. Да, я пустил в ход и булаву и кинжал. Послушай меня, пожалуйста, Константин! – пересиливая страшные муки, Дорлих постарался присесть в постели, но зашёлся хриплым кашлем, который он заглушил одеялом.
Страшная боль раздирала его грудь, крутым кипятком обжигала лёгкие и под корень срубала желание откашлять тягучую массу, разъедавшую бронхи.
Константин брезгливо отвернулся. Когда же мучительный кашель утих, внимательно оглядел своего друга и нашёл в своём сердце понимание и даже сострадание. Дорлих был одним из очень немногих приближённых, с кем он мог обсуждать свои самые смелые, а подчас даже лихие, замыслы. Сам же генерал отплачивал ему бесконечной преданностью и держал в железном секрете тайны, которыми Константин предпочёл бы ни с кем более не делиться. В конце концов, они были друзьями, порой доверяли друг другу и душевные дела. Константин всегда смотрел на жизнь трезво и считал себя самым справедливым. Вот и сейчас он не мог пойти против своих принципов. Конечно же, Дорлих, по его убеждению, был, как всегда, прав. Он и сам поступил бы так же, проявив гибкость в нестандартной ситуации, даже если бы пришлось перешагнуть через уговоры. Но он ни за что не стал бы бросать в пекло сына.
- Ты должен был оставить его в безопасности, – в отчаянье крикнул Константин.
- Но ты же сам поставил его во главе гвардии. Я не мог ослушаться твоего приказа.
- Тогда ты должен был ему приказать! – сорвался государь.
Дорлих совсем размяк. Он стыдливо опустил глаза, и с его едва шелохнувшихся губ тихо слетело: «Если ты его так берёг, не брал бы с собой в то сражение. Мало тебе было трагической победы под Деновулом».
Константин опешил.
Дорлих кинул на него опасливый взгляд, посчитав, что ляпнул совершенно неуместное, за что может дорого поплатиться. Горевшие злобой глаза друга-государя померкли и начали вопрошающе смотреть в лицо больного генерала. Колкие слова задели его. Свою вину он видел только в неспособности уговорить сына, где-то он потерял с ним общий язык, и тот из-за этого ослушался его приказа. А теперь он понял, что ошибка была совершена раньше. И совершил её не кто-то, а он сам. Как правитель империи он мог бы, конечно, упрекнуть генерала, сказав, что решения главнокомандующего не обсуждаются и что он отвечает только перед самим собой и перед самим Энрелем. Но направленные Дорлиху эти слова звучали бы совсем несправедливо. Этот человек самоотверженно исполнял все приказы, искал наилучшее решение в любой обстановке, брал на себя ответственность и тогда под Атллитоссой он просто не стал перечить своему государю, позволив Айлеху возглавить резервы. Едкое чувство вины пошатнуло слепую гордыню Константина, и когда её вуаль окончательно растворилась, он вновь увидел перед собой своего лучшего друга, а не очередной винтик его военной машины, не зажравшегося тугодума в погонах, а настоящего добротного воина, готового отдать свою жизнь за правое дело. И как друг Дорлих сумел открыть, что виноват-то Константин не только, как император, а в первую очередь как отец.
Генерал аккуратно добавил:
- Да если бы я и приказал Айлеху оставаться в тылу, как бы потом расценили мою самовольность? Он же принц… был.
- О-о, Создатель! Ты прав, Атан. Прости меня. Это я сам не уберёг сына. Война могла быть какой угодно, но если бы он был в безопасном месте, он бы не погиб, – подавленно сказал Константин.
- Я тоже жалею его, Константин. Он и мне был как сын, – с грустью прохрипел генерал.
- Это я виноват. Прости, друг. Наверное, мне нужно было выговориться.
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 21 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |