Я сижу на тротуаре перед мясной лавкой, и дождь смывает остатки пудры и туши. Шорты и тенниски превращаются из белых в грязно-серые. Я сижу и улыбаюсь, потому что знаю наверняка: лучше мокнуть здесь, под проливным дождем, чем быть в тепле и уюте, но с нелюбимым мужчиной.
Наконец, стряхнув оцепенение и поеживаясь от холода, я иду обратно к «Королеве экрана». Дверь распахивается, и на улицу вываливаются трое припозднившихся гуляк. Они покачиваются, держась друг за друга, и я отступаю в сторону, чтобы на меня ненароком не упали или случайно не сбили с ног.
Внутри весь пол усеян мячами для регби, пустыми пивными бутылками, флагами Уэльса. Кругом ходят странные регбисты и еще более странные Томы Джонсы. Звучит песня с альбома «Стереофоникс». Интересно, что Эдриан был наряжен солистом именно этой группы. Я огладываюсь по сторонам и замечаю Кристиана. Он сидит возле прилавка, переоборудованного в барную стойку, вместе с Айаном и еще каким-то незнакомым парнем. Кэгни нигде не видно. Наверняка он ушел с вечеринки несколько часов назад. На меня накатывает волна горького разочарования.
Я останавливаюсь перед Кристианом и его друзьями и, скрестив руки на груди, говорю с сильным валлийским акцентом:
–На вас, ребята, без слез не взглянешь.
–Фантастика. – Айан в изрядном подпитии. – Это она.
–В каком смысле? – не понимаю я.
Незнакомый молодой человек медленно поднимает на меня глаза. Одет он в зеленый свитер с высоким воротом и зеленые же вельветовые брюки, а на голове у него – желтый обруч с приклеенными картонными лепестками.
–Неправда, – говорит незнакомец усталым голосом. – Она слишком молодая.
–Кто? Я? Вы обо мне? – спрашиваю я растерянно.
–Ей двадцать восемь, – замечает Кристиан.
–Нет, правда, вы обо мне говорите? У меня, знаете ли, есть имя!
–Санни! – восклицают они хором, как будто пришли на собрание религиозной секты и обращаются к своему лидеру.
–Откуда ты знаешь, как меня зовут? – спрашиваю я у парня с лепестками.
–От верблюда, – отвечает странный молодой человек с кривой ухмылкой и задирает зеленый свитер, чтобы показать мне свой левый сосок.
–Ты что делаешь?
–Ничего, – отвечает он и опускает свитер. – Наш босс в тебя влюблен.
–Ты тоже работаешь на Кэгни? – спрашиваю я, чтобы тут же рассердиться на себя за поспешный вывод. С чего я взяла, что он говорит о Кэгни?
–Он полная шиза, – говорит молодой человек.
Меня осеняет неожиданная догадка:
–Ты что, под кайфом?
–Он всегда такой, Санни, не обращай внимания, – извиняется Кристиан, с улыбкой глядя на меня снизу вверх. – Ох, туго мне завтра будет...
–Слушай, у тебя тут, случайно, нет полотенца? И чего-нибудь, в чем можно дойти до дома? Я насквозь промокла под дождем.
–А выглядишь ты неплохо, – замечает незнакомый мне молодой человек.
–Ты кто такой? – спрашиваю я с недоумением.
–Говард! Только не говори, что он обо мне не рассказывал!
Парень запрокидывает голову назад, чтобы выразительно рассмеяться, но ударяется затылком о прилавок. Я болезненно морщусь. Впрочем, остальных случившаяся неприятность нисколько не смущает.
–Ну что, Кристиан? – спрашиваю я. – Найдется для меня какая-нибудь одежка?
–Нет, милая. Прости.
–У меня наверху есть спортивный костюм, – говорит Айан. – Если хочешь, бери. Я сам прикинулся гренком.
–Значит, наверху? – переспрашиваю я.
–Возьми. – Говард, не открывая глаз, снимает с головы обруч с желтыми картонными лепестками. – Я так обойдусь...
Картонный цветок падает на пол.
Кроме нас четверых, стоящих и сидящих возле прилавка, в магазине никого не осталось. Я подхожу к входной двери и закрываю ее на запор.
Часы показывают десять минут третьего. Открыв боковую дверь, я выглядываю в начинающийся за ней коридор. Здесь совершенно темно. Пытаюсь нащупать на стене выключатель, но его нигде нет. Приходится подниматься в темноте, ступенька за ступенькой, держась за стену. Вверху, на лестничной площадке, чуть приоткрыта дверь, и из щели льется свет. Так как никакой другой комнаты не видно, Айан, вероятно, оставил свой спортивный костюм именно тут. Еще я понимаю, что это офис Кэгни, потому что на двери написано его имя.
Я вхожу.
–Привет, – говорит Кэгни.
Я вздрагиваю, однако не очень пугаюсь – слишком устала.
–Что вы делаете? – спрашиваю я.
На столе стоят одна полупустая бутылка красного вина и одна полная.
–Поднялся сюда пару часов назад, чтобы выпить в одиночестве, но так толком и не взялся за дело. А вы что делаете?
–Я промокла насквозь под дождем и хочу во что- нибудь переодеться. Айан разрешил взять его спортивный костюм.
–Вон он валяется, – говорит Кэгни и показывает на оранжевый костюм, лежащий на полу в углу комнаты.
–Спасибо. Вы не возражаете, если я... переоденусь? Я слегка замерзла во всем мокром и... в общем...
–Да, конечно.
Кэгни отворачивается к окну. Я хватаюсь за свой мокрый блейзер и торопливо стягиваю его через голову. Взяв с пола куртку, надеваю ее и обнаруживаю, что она мне ужасно велика. Потом снимаю теннисные шорты и вместе с ними едва не срываю с себя трусы, которые тоже промокли насквозь, потому что я сидела прямо на тротуаре.
–Спасибо, – говорю я, закончив переодеваться.
Кэгни поворачивается ко мне.
–Неплохо смотритесь, – замечает он совершенно серьезно.
–Еще бы, – отвечаю я с улыбкой.
–Ну что ж...
–Думаю, мне пора домой...
Кэгни перебивает:
–Не хотите со мной выпить?
Он показывает на полупустую бутылку вина.
–С удовольствием! – Я широко улыбаюсь и сажусь на коробку, стоящую перед письменным столом.
–Нет, не туда. Садитесь на мое место, а я устроюсь здесь.
Кэгни вскакивает с кресла и обходит вокруг стола.
–Нет, сидите, где сидите, – возражаю я, встаю с коробки и устраиваюсь прямо на полу, прислонившись к какому-то шкафу.
Кэгни смотрит на меня с откровенным изумлением.
–Ну ладно. Как хотите.
Он возвращается к своему креслу, однако сразу не садится, а некоторое время смотрит на меня, словно желая убедиться, что я не передумаю. Затем все-таки устраивается на своем законном месте, и мы сидим молча.
Похоже, что неловкое молчание длится целую вечность, хотя на самом деле проходит секунд десять или чуть больше. Наконец Кэгни начинает говорить, чтобы заполнить чем-то тишину:
–Как ваша работа?
–Вы действительно хотите знать? – уточняю я с недоверием, опасаясь, что наша беседа опять превратится в банальную ссору.
–Ну, – с сомнением произносит Кэгни, – расскажите в общих чертах, как дела. Конечно, не обязательно рассказывать в подробностях, что у вас там продается, но если вы сочтете это необходимым, то почему бы и нет...
–Вам неловко говорить о сексе? – спрашиваю я с некоторым вызовом, хотя еще секунду назад не собиралась спорить.
–Всем мужчинам неловко говорить о сексе с женщинами. Потому что, когда женщины предлагают поговорить о сексе, на самом деле они имеют в виду чувства. Какой мужчина любит говорить о чувствах?
Кэгни грустно улыбается своим мыслям. Я тут же забываю о том, что собиралась с ним спорить.
–Думаю, – говорю я, – что надо либо говорить друг другу все, либо вообще ничего не говорить. Полумеры никогда никому не помогали.
–По-моему, раз люди никогда не говорят толком о сексе, им кажется, что они не получают его в достаточных количествах.
Кэгни приподнимается с кресла и отпивает из своего бокала немного вина. Он внимательно смотрит мне в глаза. Я выдерживаю его взгляд чуть дольше, чем могла бы предположить.
–А какое количество вы считаете достаточным? – спрашиваю я с улыбкой. – То, после которого человек не в состоянии ходить?
Я вздрагиваю от дерзости собственного предположения.
–Нет. Это такое количество, после которого человека тошнит и рвет от физического истощения.
–Надеюсь, не на простыни? – уточняю я с ироничной улыбкой. – Картинка не из приятных, хотя некоторым, наверное, понравилось бы.
–Любопытно, агорафобия помогла бы против этого недуга? Вы много знаете людей со страхом открытого пространства? Можно было бы использовать их болезнь им же на благо.
–Да уж, – киваю я головой. – Страх, что не получаешь достаточно секса, – агорафобия номер два. Впрочем, дело далеко не только в сексе. Люди боятся чего-то большего. Боятся, что их недостаточно любят. Боятся, что они сами любят недостаточно.
Я смотрю на Кэгни, ожидая его мнения.
–Неплохая попытка, – говорит он с ухмылкой. – Только у вас все равно ничего не выйдет.
–Простите, я что-то запуталась...
–Я не разговариваю о чувствах. Даже в три часа утра и даже с такими... В общем, любовь – это любовь, и не о чем тут рассуждать. Не понимаю, зачем люди разбирают это понятие по косточкам, дают ему определение, а потом опровергают прямо у тебя на глазах. Наверное, со стороны я кажусь занудой...
–Совсем нет!
–Что ж, солнышко...
Кэгни называет меня солнышком без тени издевки, не пытаясь задеть или даже ранить своими словами.
–Чтобы установить правду, не обязательно обсуждать ее бесконечное количество раз. В наши дни большинство людей считают себя никчемными. Им кажется, что они и их жизнь ничего не стоят. Когда кто-то в нас влюбляется, жизнь приобретает смысл. Возникает уверенность, что, если нас любят, значит, мы чего-то стоим. Люди чувствуют необходимость отдавать кому-то свою любовь и только поэтому не бросают свое унылое существование и не уплывают на лодках в открытое море, чтобы наслаждаться одиночеством.
–Наверное, вы правы, – говорю я. – Только ради любви люди и не уходят в пустыню, чтобы никогда не вернуться назад.
–Может, именно поэтому я так налегал на виски, а вы – на пончики. Мы оба чувствовали себя никчемными и нуждались в лекарстве, которое заглушило бы боль.
–Значит, любовь – это подушка безопасности, которая спасла меня от переедания пончиков, а вас – от беспробудного пьянства?
–Совершенно верно. Мы облегчали свою боль как могли.
Кэгни смотрит на меня и улыбается мягко и искренне. Мне хочется вскочить на ноги, забраться к нему на колени и заснуть на его груди.
Начинают слипаться веки.
–Ну, и еще одно, – говорит Кэгни. – Самое последнее...
Мне приходится разодрать слипающиеся веки, и я устало говорю:
–Насколько я понимаю, теперь вас не заставишь замолчать?
–Ничего не поделать! Открыли бутылку – пейте до дна.
Кэгни смотрит на меня внимательно, даже напряженно.
–Человек, которого мы любим, всегда будет нашим собственным отражением. Он показывает, что мы собой представляем и что ценим в этой жизни...
–Ну и?.. Насколько я понимаю, вы ведете к чему- то крайне важному?
–Я имею в виду, что надо очень осторожно выбирать себе спутников жизни. Иногда они нас не заслуживают.
–Точно, – соглашаюсь я.
Хочется и дальше болтать с Кэгни, смеяться, подойти поближе, сесть к нему на колени, однако ресницы у меня становятся очень тяжелыми. Такое чувство, что своей неподъемной тяжестью они пустили бы на дно целый корабль. Мои веки закрываются, и я проваливаюсь в сон.
Кэгни обходит вокруг стола и осторожно берет из рук Санни бокал, пока вино не вылилось на костюм Айана. Присев на корточки, Кэгни размышляет, как бы ее разбудить, не напугав. Вскоре ему приходит в голову, что будить совсем не обязательно. Кэгни усаживается на пол спиной к шкафу и пододвигается поближе к Санни. Она во сне наклоняется чуть набок и ищет какую-нибудь опору для головы. Вытянув перед собой руки, находит, наконец, его грудь и устраивается на ней, как на подушке. Кэгни бережно обнимает Санни за плечи. Она чуть запрокидывает голову назад, подняв к нему лицо. Получившаяся сценка напоминает кадры из немых черно-белых фильмов, где прекрасная девушка тянется губами к возлюбленному, затем следует страстный поцелуй, и они едва отрываются друг от друга. Сейчас бы поцеловать Санни...
Кэгни отворачивается к окну. Он понимает, что если посмотрит на лицо Санни так близко, то обязательно не выдержит и поцелует ее.
Повернув голову к стене, Кэгни засыпает...
Я просыпаюсь и обнаруживаю, что моя голова лежит у Кэгни на груди. Я всю ночь проспала на полу в его офисе, прислонившись спиной к шкафу. Помню, как провалилась в сон. Помню, как Кэгни забралу меня из рук бокал, как сел рядом, чтобы я могла положить голову ему на грудь.
Сейчас он чуть отвернулся от меня в сторону. Ресницы слегка подрагивают – очевидно, видит какой-то сон. Затем он поворачивает голову ко мне, но глаз так и не открывает – они по-прежнему скрыты за подрагивающими ресницами. Я могу разбудить его осторожным поцелуем прямо сейчас, а если он рассердится скажу, что это вышло случайно. Например, спросонья перепутала его с Эдрианом, вот и поцеловала.
Пока я раздумываю над поцелуем, веки у меня снова тяжелеют, закрываются, и я опять проваливаюсь в сон.
Когда я просыпаюсь в следующий раз, в большое окно, расположенное прямо напротив меня, уже вовсю светит солнце. Открыв глаза, я обнаруживаю, что лежу в офисе у Кэгни, прямо на полу, да к тому же в самой неудобной позе. Я сажусь и, протерев глаза, смотрю на часы. Время – тридцать минут девятого. Я проспала всего четыре часа. Жутко болит голова, а ресницы слиплись от засохшей туши и не дают толком моргать. Возле окна стоит Кэгни.
– Привет, – говорю я.
–Доброе утро, солнышко, – говорит он мне с мягкой улыбкой.
–Надо было мне вчера домой пойти. Сил никаких нет. Голова раскалывается.
Я вытягиваю руки перед собой и изучаю оранжевый спортивный костюм. Надо же, я успела про него совершенно забыть.
–Санни, я еще вчера вечером хотел спросить, но забыл. Эдриан что, ушел отсюда, не проводив тебя до дома?
–Да, ему пришлось уйти пораньше.
Я вспоминаю, что вчера вечером дала Эдриану отставку, и на меня накатывает волна облегчения.
–Послушай, Санни, – говорит Кэгни, глядя почему- то в окно, а не на меня. – Вчера вечером ничего не было.
–Знаю, – отвечаю я немного обиженно. – Я была не настолько пьяна, чтобы не запомнить!
–Просто я подумал, может, ты сама хотела, чтобы это произошло, поэтому решил объяснить...
–Что значит «ты сама хотела, чтобы это произошло»? А как насчет тебя?
–Что насчет меня? – спрашивает Кэгни, повернувшись ко мне. Лицо у него застывшее, как маска.
–Может, ты хотел этого больше, чем я! – восклицаю я, в гневе вскочив на ноги.
Значит, увидел, как я выгляжу по утрам, и сразу на попятную?! Очень мило!
–Какое имеет значение, хотел я чего-то или не хотел? – грустно спрашивает Кэгни.
–Еще как, черт побери, имеет! – кричу я, проклиная все на свете.
Неужели меня в очередной раз отвергнут?!
–Давай останемся друзьями, – предлагает Кэгни.
От возмущения я едва не давлюсь собственной слюной.
–Друзьями? Разве могут получиться друзья из тех, кто друг друга ненавидит?! Или на другую дружбу ты вообще не способен?
Кэгни смотрит на меня с грустью в глазах.
–По-моему, Санни, тебе лучше уйти, пока мы не наговорили друг другу вещей, о которых потом пожалеем.
–Не волнуйся! Уже ухожу.
Я хватаю с пола свои заскорузлые, не до конца высохшие шорты и блейзер. Я выхожу из кабинета, не оглянувшись, и с силой захлопываю за собой дверь. Надо принять душ. Надо переодеться в сухую одежду, не одолженную, а свою собственную. Надо нормально выспаться, наконец...
Я останавливаюсь в коридоре перед дверью, ведущей в магазин Кристиана. Это ведь не что иное, как страх. Я снова боюсь. Может, надо этот страх перебороть? Не поддаваться ему? Я представляю Кэгни, который стоит у окна в полном одиночестве. Я должна быть смелой за нас обоих. Если у него не хватает храбрости, то у меня хватит.
Только я разворачиваюсь, чтобы вернуться в кабинет, как дверь в офис Кэгни распахивается.
–Я не хочу быть только твоим другом, Санни, но раз ты с Эдрианом, выбора у нас нет.
–Мы с Эдрианом расстались, – говорю я.
–Вот как? Это меняет дело.
Мы смотрим друг на друга, не в силах отвести взгляд.
–Ничего страшного тут нет, – успокаиваю я Кэгни, держась на всякий случай за ручку двери.
–Действительно, – соглашается Кэгни и делает шаг мне навстречу. – Совершенно ничего.
–Самый настоящий пустяк. Ну может, не совсем пустяк, но он ничего особенно не изменит.
Я отпускаю дверь, и она захлопывается у меня за спиной.
–Полностью согласен, – говорит Кэгни и делает два шага мне навстречу.
Я делаю то же самое.
–Если я тебя сейчас поцелую, – добавляет Кэгни, – деревья на улице расти не перестанут. Мир останется прежним, если я тебя поцелую.
–Если что-то и изменится, то только наши жизни, – предполагаю я.
Странно, но я не могу ни улыбнуться, ни нахмуриться. Я вообще ничего не могу. Только смотреть на Кэгни.
–Не знаю, как ты, – добавляю я после паузы, – а я к переменам готова.
Мы уже совсем близко друг к другу. Кэгни наклоняется и, едва касаясь ртом моих губ, тихо говорит:
–Ловлю тебя на слове, солнышко.
С МЕНЯ ХВАТИТ
Доктор мне улыбается.
–Вы даже представить себе не можете, – говорю я радостно, – как мне помогли наши сеансы. Это было очень конструктивно, очень поучительно... и очень дорого.
Я подмигиваю доктору и, улыбнувшись, продолжаю:
–Думаю, теперь на некоторое время мы расстанемся. Я не хочу сказать, что больше никогда к вам не приду, но сейчас мне надо сделать небольшую паузу. Нам с Кэгни предстоит много узнать друг о друге. Я не намерена держать его на расстоянии вытянутой руки, хотя понимаю, что теперь в моей жизни все изменится. У него будет собственное мнение по поводу того, что я делаю и говорю. Придется с этим считаться. Наверное, в отличие от вас он не будет спрашивать, как я отношусь к тому или другому, ну и ладно. Главное, теперь мы будем делиться всем только друг с другом, и если я одновременно стану ходить к вам на сеансы, то получится, что я ему в некотором роде изменяю.
Доктор откладывает в сторону шариковую ручку и встает с кресла, чтобы пожать мне на прощание руку. Сегодня он не собирается делать записи в блокноте.
* * * Я сижу за столиком перед «Старбаксом» и пью черный кофе. На мне джинсы двенадцатого размера и полосатый свитер. Я выгляжу совсем недурно. Не великолепно и не отлично, а просто недурно. И этого вполне достаточно.
Если вы худеете, то имейте в виду, что дело здесь не только в килокалориях, животных жирах и нарушенном обмене веществ. Все гораздо проще и сложнее одновременно. Если вы хотите похудеть, беритесь за дело сразу, как только приняли решение. Пускай даже сегодня утром вы съели целую пиццу с сыром, куском чесночного хлеба и несколькими пирожками. Не важно. Просто делайте то, что решили сделать. Или не делайте, если не хотите. Если полнота мешает вам жить, избавьтесь от нее, только и всего. Решать вам.
Не имеет смысла обижаться на то, что красивой считается худоба. Стандарты красоты, меняясь год от года, существовали всегда, с самых древних времен, и всегда кто-то им соответствовал, а кто-то нет. Сейчас в моде стройные тела. Через несколько лет стандарты могут измениться, однако совсем не исчезнут никогда. Нравится это кому-то или нет, всегда найдутся люди, не соответствующие современным представлениям о красоте. Главное не позволять стандартам портить вашу жизнь. Лично я собираюсь получить от жизни все, что она может мне дать, несмотря ни на какие стандарты! Я использую каждый шанс, который мне представится, и стараюсь ничего не бояться. Я потратила слишком много времени, стесняясь самой себя и извиняясь перед всеми и каждым за то, какая я есть. С меня хватит. Диета помогла мне понять, что я вольна делать со своей жизнью все, что считаю нужным. Санни Уэстон больше не станет извиняться за то, что она такая, какая есть.
Похудеть так сильно, как похудела я, – это примерно то же самое, что долгие годы жить в бедности, а потом выиграть в лотерею миллион. Первое время у вас кружится голова от внезапно наступившей эйфории, но потом приходят другие проблемы, замещая собой прежние. Убрать лишний жир с бедер – не значит избавиться от всех своих бед. Стремиться надо не к тому, чтобы стать идеальной; всегда найдется кто-то стройнее и красивее, чем вы. Стремиться надо к тому, чтобы стать ровно настолько лучше, насколько вы можете. И если вам удастся похудеть, то главной наградой будет не стройная фигура, а та уверенность в себе, которую вы обретете в пути к идеалу.
Много лет я просидела, забившись в угол, уверенная, что ничего не стою. Мне казалось, что из-за своего веса я не достойна любви и уважения. Теперь я понимаю, что, сколько бы вы ни весили, надо сражаться. Мы имеем право любить и быть любимыми вне зависимости от размера одежды. И это право стоит того, чтобы за него бороться.
Раньше я понятия не имела, как люди влюбляются и что при этом чувствуют. Если бы доктор осмелился сказать мне нечто подобное на одном из наших сеансов, я бы только снисходительно улыбнулась. Теперь я понимаю, что он был бы совершенно прав.
Настоящая любовь – это не порыв безумной страсти и не физическое вожделение. Любовь подбирается к вам потихоньку, почти незаметно. Она шепчет вам на ухо всякие глупости, щекочет между лопаток, проводит невидимым пальцем по ладони. И повторяет на ухо до тех пор, пока вы уже не в состоянии игнорировать ее слова: «Ты любишь его».
Любовь не объявляет о себе звучанием фанфар и боем литавр. Она растягивает ваши губы в улыбку, которая отказывается исчезать целую минуту. Конечно, вы улыбаетесь не весь день напролет, не каждый час и не каждую минуту. Вы можете улыбаться часто или редко, но одно неизменно – улыбка появляется на вашем лице, как самолет, который кружит в ясном небе и выводит в синей бесконечности всего три слова: «Ты любишь его».
Любовь заставляет вас постоянно вести разговор с тем, кого вы любите, даже тогда, когда его нет рядом. Вам хочется рассказать ему обо всем, что видите. Поделиться всем, что чувствуете. Наконец, узнать, что думает он сам. Вам хочется разделить с ним все свои мысли.
Я поняла, что любовь – не драма и не взрыв неистовых чувств. Любовь подкрадывается очень тихо, устраивается где-то за спиной, и вы можете очень долго не замечать ее, пока в один прекрасный день не обернетесь и не увидите, что она уже тут как тут и сидит с таким видом, словно была здесь всегда.
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 20 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |