Так, Германия глубоко разделена в религиозном отношении: католическое население
преобладает на Юге, протестантское на Севере. И эти верования для тех и других
составляют предмет глубокой привязанности; об этом свидетельствует крепкая
организация католической партии в Германии. Тем не менее, эта духовная рознь
не мешает им одинаково чувствовать себя Немцами и видеть в себе членов единого
народа. В виду этого сознания, на наших глазах был пересоздан весь государственный
строй. В России, православные и раскольники в религиозной области разделены
глубокою пропастью, но это не мешает им одинаково сознавать себя Русскими.
Столь же мало мешает этому и то различие взглядов и понятий, которое силою
вещей установляется между образованными классами и массою народа. Образование
развивает в человеке понятия совершенно недоступные массе. Поэтому люди, стоящие
на одинаком умственном уровне, хотя бы они принадлежали к различным народам,
легче понимают друг друга и имеют более общего между собою, нежели с окружающею
их массою. Требовать, чтобы образованные классы разделяли верования и взгляды
простонародья и даже учились у последнего, значит не понимать самой сущности
образования. Но это умственное разобщение не препятствует высшим и низшим
классам сливаться в любви к общему отечеству и видеть в себе членов единой
духовной семьи, имеющих свое место и свое назначение в целом. Годины народных
испытаний, каков был у нас, например, 1812й год, доказывают это наглядно.
Но из всех элементов, содействующих образованию народности, наибольшее
значение имеет общность исторических судеб. Общие воспоминания, стремления
и привязанности, память о совершенных вместе подвигах и прожитых испытаниях
теснее связывают людей, нежели что-либо другое. Эта связь простирается даже
на давно прошедшие времена. Великие дела предков составляют гордость потомков,
которые дорожат этим наследием, как частью собственного духовного естества.
Отсюда рождается и общий склад чувств и понятий, который отражается на всех
классах общества. Даже чуждые друг другу племена привязываются к совокупному
отечеству, за которое они вместе бились, которому они вместе посвящали свой
труд. Разительный пример в этом отношении представляет Эльзас. Немецкое племя,
не более как два с половиною века присоединенное к Франции, разделив судьбы
последней, до такой степени примкнуло к своему новому отечеству, что только
силою можно было его оторвать и заставить повиноваться одноплеменному правительству.
Можно сказать, что если племя создается природою, то народность создается
историей.
Отсюда тесная связь между народностью и государством, которое на историческом
поприще является главною действующею силой. В Общем Государственном Праве
мы рассматривали это отношение с юридической стороны. Там мы ставили вопрос:
имеет ли каждый народ право образовать отдельное государство? Ответ был отрицательный.
Но там же мы заметили, что юридическою стороной не исчерпываются политические
отношения. В действительности народность составляет основу всякого прочного
государственного быта. Она дает ему ту духовную связь, на которой зиждется
юридическая организация. Поэтому, то только государство прочно, которое опирается
на известную народность. Если оно состоит из разных народностей, то одна из
них должна быть преобладающею. Иначе в государстве нет духовного единства,
и все части будут стремиться врозь. А внутренняя рознь, как мы видели, имеет
огромное влияние на государственное устройство и управление. В силу высказанного
выше закона, чем меньше внутренняя связь частей, тем сосредоточеннее должна
быть власть. Поэтому различие народностей в государстве естественно ведет
к абсолютизму. Как скоро водворяется политическая свобода, так вместе с тем
рождаются бесчисленные столкновения, устранение которых требует постоянных
искусственных сделок. Государству, при всяком потрясении, грозит распадение.
Поучительный пример в этом отношении представляет Австрия. Составленная из
различных народностей, она была крепка при господстве неограниченной монархии,
которая не только сдерживала противоборствующие стремления, но и давала решительное
преобладание немецкому элементу. Вследствие этого, Австрия была главною опорой
абсолютизма в Западной Европе. Но когда естественный ход новой истории привел
к повсеместному водворению политической свободы в западноевропейских странах,
Австрийскую монархию постигли внутренние затруднения, грозившие самому ее
существованию. Венгрия отторглась и только с помощью чужестранной силы могла
быть приведена к повиновению; и все-таки ей принуждены были дать полнейшую
автономию. Другие народности точно также стремятся к самостоятельности. Только
держа между ними постоянное равновесие, делая уступки одним, с тем, чтобы
получить в них опору против других, австрийское правительство может искусственным
образом поддерживать свое шаткое положение. Но прочного порядка такие политические
условия не обещают. Что станется с Австрией, если возгорится европейская война,
в особенности если л после объединения Италии и Германии поднимется вопрос
славянский, это покажет будущее. Для беспристрастного наблюдателя дальнейшее
существование Австрийской Империи при новых условиях европейской жизни представляется
весьма сомнительным.
При таком смешении народностей весьма важным обстоятельством является
количественное и качественное отношение подчиненных народностей к господствующему
племени. Мелкие племена, стоящие на низкой ступени развития, как например
те, которые заселяют громадные пространства России, не представляют таких
препятствий государственному объединению, как народности развитые и носящие
в себе предания, каковы польская, чешская, венгерская. Наоборот, задача государства
становится тем легче, чем более преобладающая народность имеет перевес над
остальными, и количественно и качественно, чем богаче она материальными и
духовными силами, чем более она обладает способностью ассимилировать себе
другие или распространиться на их счет. Этими разнообразными жизненными отношениями
определяются и различные задачи политики.
Но государство не только должно служить выражением известной народности;
оно призвано ее воспитать. Если в образовании народности важнейшим фактором
является история, то в этом отношении значительнейшая роль принадлежит государству.
Оно связывает населяющие страну племена в единое целое; оно ведет их на защиту
отечества; оно создает для них совокупные интересы, из которых рождаются общие
понятия и стремления. Народность, прошедшая через государственный строй, представляет
совершенно иную духовную личность, нежели рассеянные племена, живущие самостоятельною
жизнью. В государстве выражается народное единство, но оно же всего более
содействует сознанию этого единства. Тут, как и везде, есть живое взаимнодействие
между государственным строем и общественными силами.
В историческом процессе, ведущем к созданию народного духа, слагается
совокупность свойств, которые составляют народный характер. В образование
его входят, как духовные, так и физиологические элементы. Духовная жизнь развивается
на основании естественных определений, которые кладут на него свою неизгладимую
печать. Поэтому, нередко через всю нить истории тянутся одни и те же народные
свойства, вытекающие в значительной степени из племенных особенностей. Меняются
воззрения, нравы, государственное устройство, но основные черты народного
характера сохраняются постоянно. Замечательный пример в этом отношении представляют
Французы, которые, не смотря на тысячелетнюю историю, на смешение племен,
на глубочайшие перевороты и в умственных воззрениях и в общественном быте,
доселе удержали те черты характера, ту подвижность, ту способность к увлечениям,
то славолюбие, которые были подмечены еще Цезарем у их предков, Галлов. Но
к физиологическим чертам исторический процесс прибавляет другие. Завоевание
Галлии Римлянами изменило самый язык покоренного народа и дало ему государственные
наклонности и воззрения, совершенно чуждые кельтическому племени. Преимущественно
практические способности Англичан не только составляют прирожденное свойство
англосаксонского племени, но онb развились под влиянием их обособленного,
приморского положения и общественного склада, требовавшего постоянных сделок.
Феодальная система у западноевропейских народов имела огромное влияние на
развитие в них чувства чести, права и свободы. Напротив, татарское владычество,
тиранство Иоанна Грозного и последовавшее затем водворение и развитие крепостного
права значительно способствовали утверждению в Русском народе привычки к беспрекословному
повиновению. таким образом, в образовании народного характера участвуют и
физиологические свойства племени, и смешение с другими, и окружающая природа,
и исторические события. Из совокупности всех этих элементов вытекает единое
духовное целое, составляющее личность народа.
Понятно, какое громадное влияние оказывают эти различные народные свойства
на общественный быт. Сила и слабость духа, личная предприимчивость или терпеливое
подчинение, постоянство или подвижность, идеальные или практические стремления,
все это определяет и те государственные формы, в которые выливается народная
жизнь.
Народ, обладающий внутреннею силой, способен отстоять и упрочить свою
независимость; народы слабые, напротив, легко подчиняются другим. Однако и
в этом отношении исторический процесс приносит существенные перемены. Нравственные
силы возбуждаются или глохнут под влиянием общественных условий. Народы в
их историческом развитии крепнут и падают. Те же самые Греки, которые с беспримерным
мужеством отстояли себя против громадных персидских полчищ, без труда были
покорены Римлянами. Напротив, Итальянцы, которых внутреннее расслабление в
течении веков делало добычею соседей, в новейшее время проявили замечательную
силу воли в стремлении к независимости. Иногда дремлющая энергия народа пробуждается
вследствие гнетущих обстоятельств, и это служит залогом будущего. Те же самые
Прусаки, которые после проигранного сражения без сопротивления сдались Наполеону,
выказали необыкновенную энергию при освобождении от французского ига, и этот
толчок сделался началом нынешнего величия Германии.
Сила характера может проявляться в разных формах: в личной самодеятельности
или в стойкости и терпении при перенесении невзгод. Эти различные свойства
имеют совершенно противоположное влияние на общественный быт. Личная предприимчивость
составляет корень свободы; напротив, терпение лучший залог для утверждения
сильной власти. Собственный почин побуждает человека полагаться на самого
себя; он образует вместе с тем, постоянные связи между людьми, которые соединяют
свои силы в общих предприятиях, не дожидаясь чужого приказания; а внутренняя
связь общества составляет, как мы видели, условие свободы. При таких стремлениях
и привычках, народ нетерпеливо выносит предписания власти, стесняющие личную
самодеятельность. Он способен к дисциплине, без которой невозможно никакое
совокупное действие; но эта дисциплина должна исходить от него самого. Напротив,
народ терпеливый легко подчиняется власти, действует по приказанию и скорее
ожидает себе благ от попечения высшего, нежели от собственной инициативы.
Руководимый сверху, он может обладать железною стойкостью характера; при трудных
обстоятельствах он может выказать необыкновенные силы духа; но та настойчивость
в преследовании целей, то умение соединять свои силы для совокупной деятельности
в ежедневной жизни, которые составляют необходимое условие образованного общественного
быта, а вместе и лучший залог политической свободы, остаются ему чужды. Поэтому,
в одинаких внешних условиях, народы с противоположным характером установляют
у себя совершенно различные государственные формы. При однородном населении,
рассеянном на большом пространстве, народ предприимчивый образует мелкие союзы,
связанные личною деятельностью и свободною волей граждан; общая же власть
будет весьма ограничена в своих правах. Здесь возникает союз мелких республик,
какой мы и видим в Северной Америке. Напротив, народ терпеливый подчиняется
сильной власти, которая сплотняет его в единое государство, и не встречая
нигде препятствий, становится неограниченною. Такова Россия. таким образом,
противоположные свойства характера объясняют различную судьбу народов.
Такое же значение имеет преобладание практических способностей или теоретических.
Первые составляют условие свободы, последние скорее ведут к подчинению. Практика
отправляется от опыта, от многообразия явлений. Общий закон сознается только
как вывод из частностей. Вследствие этого, общая власть представляется результатом
взаимнодействия свободных сил. Практические наклонности ведут и к тому, что
народ не любит ломки во имя общих начал; движение происходит путем сделок
и уступок. Различные интересы, слаживаясь практически, щадят и уважают друг
друга. В обществе водворяется крепкая связь, которая не разрушается внутренней
борьбою. Практический смысл рождает и политический смысл, который умеряет
крайности и удерживает людей в пределах благоразумия. А так как политика составляет
область практической деятельности, то сюда постоянно устремляются высшие силы
общества; через это приобретается вековой опыт в государственной жизни. Все
эти черты мы находим у Англичан. В таком обществе будет менее стройности,
более исторических наростов, но зато и более свободы, нежели в тех, которые
увлекаются идеальными стремлениями. Последние имеют в виду общие начала, которым
должно подчиняться все частное. Они требуют не частного соглашения явлений,
а гармонии целого, установляемой сверху, следовательно исходящей от государственной
власти. Отсюда подчинение общества государству и вера во всемогущество последнего.
Избыток идеальных стремлений ведет и к тому, что образованные силы находят
более удовлетворения в деятельности умозрительной, нежели в практической,
а потому политическая жизнь остается им более или менее чуждой. Такое направление
долго господствовало у Немцев. Отсюда и некоторая замечаемая у них неповоротливость
в жизни. Однако, рано или поздно, идеи стремятся перейти в действительность.
У народов впечатлительных, каковы, например, Французы, это делается даже очень
быстро, и тогда в политической области Возгорается борьба во имя начал, гораздо
более ожесточенная и упорная, нежели та, которая происходит во имя практических
требований. Борьба за идеи возводит все явления к общим принципам, которые
выставляются во всей своей непримиримой противоположности. А при таком внутреннем
разделении, свобода становится если не совершенно невозможною, то во всяком
случае крайне шаткою. Если при этом самые идеи лишены прочного основания в
теории и в жизни, если они носят утопический характер, то от этого, кроме
разрушения и сильнейшей реакции, ничего нельзя ожидать.
Прочности порядка, на чем бы он ни был основан, на свободе или на власти,
в значительной степени содействует постоянство характера, ибо и самая власть
тогда только прочна, когда она опирается на духовные силы народа. Напротив,
подвижность и впечатлительность характера производят быстрые переходы из одной
крайности в другую, а с тем вместе и шаткость всего общественного строя. Живой
пример таких колебаний представляет история Франции с конца прошлого столетия.
Выгодная сторона этой подвижности состоит в разносторонности жизни, в способности
усваивать себе различные начала, а потому и приводить их к высшему соглашению,
тогда как постоянство в одном направлении дает народу и государству односторонний
характер. Народ, обладающий подвижностью духа, является передовым в общественном
развитии; он пролагает новые пути, увлекает и других; он для всех становится
примером и поучением. Но все это достигается в ущерб внутреннему миру и общественному
благоустройству.
Опираясь на силы народного духа, государство естественно должно считаться
с свойствами народного характера. Но как исторический деятель, оно само призвано
воспитать этот характер, также как оно воспитывает сознание народного единства.
Деятельность его должна клониться к тому, чтоб исправить присущие народу недостатки.
Государство не исполняет высшей своей задачи, если оно все могущество власти
употребляет на усиление того одностороннего направления, к которому и без
того склоняется народ. Когда последнему недостает самодеятельности, государство
не должно все брать на себя; напротив, здравая политика состоит в том, чтобы
поставить народ в такие условия, которые вызывали бы личную энергию и давали
ей должный простор. Если общество привыкло к рабскому повиновению, то задача
государства состоит в том, чтобы призвать его к живому участию в общественном
деле, без чего водворяется неограниченное господство бюрократической рутины
и мертвого формализма, которые подрывают самые основы государственной жизни.
К этому обыкновенно и прибегают государства после постигающих их бедствий,
которыми обличается внутреннее расслабление. Когда бюрократический порядок
оказался несостоятельным, правительства взывают к внутренним силам народа,
выражающимся в самодеятельности, и если народный дух крепок. такое воззвание
ведет к обновлению всего общественного организма. Поучительный пример такого
возрождения представила Пруссия после Наполеоновского разгрома. Не менее поучительны
реформы, произведенные в России после Крымской войны. Но дальновидная политика
не дожидается годины бедствий, чтоб установить такой государственный и общественный
строй, который, применяясь к основным чертам народного характера, дает, вместе
с тем, надлежащий простор разностороннему его развитию. Если учреждения должны
сообразоваться с свойствами народа, то они, в свою очередь, воспитывают народ.
К этому мы возвратимся еще не раз.
Глава III. Естественные союзы
Племенная связь, составляющая физиологическую основу государства, коренится
в тех естественных союзах, на которых утверждается продолжение человеческого
рода и которые составляют первоначальные ячейки всего общественного строя.
Эти союзы суть семейство и род.
Семейство есть союз, вытекающий из самой природы человека. а потому существующий
во все времена, при всех общественных условиях. Основание его чисто физиологическое:
сожительство полов с целью деторождения. Но над этою физиологическою связью
воздвигается целый духовный мир, который делает семью единичным центром всего
человеческого существования. Здесь человек воспитывается и умственно и нравственно;
здесь рождаются первые его привязанности и получаются те начальные впечатления,
которые кладут неизгладимую печать на всю его жизнь. Здесь он и в зрелых летах
находит удовлетворение самых чистых своих стремлений и развитие всех сторон
своего духовного естества. Семья составляет цель, для которой он работает
и приобретает; в ней сосредоточиваются его радости и горе; она дает ему утешение
в скорби и покой в старости; наконец, она продолжается для него и за пределами
гроба, возбуждая в нем сердечное участие к судьбе его потомства. Можно сказать,
что счастливая семейная жизнь-лучшее, что есть на земле. И это лучшее доступно
всем, богатым и бедным, знатным н темным, последним, может быть, даже в большей
степени. нежели первым, ибо в темной среде менее соблазнов и более внутренней
жизни.
Понятно поэтому, какое громадное влияние имеет семейный союз на весь
общественный и государственный быт. От крепости первого зависит и крепость
последнего. Двоякое отношение, из которого слагается семейный союз, отношение
мужа и жены и отношение родителей и детей, имеют каждое свой характер и свое
общественное значение.
Как физиологическое отношение полов составляет основу, на которой воздвигается
целый нравственный мир, так из противоположности их физических свойств рождается
противоположность духовного естества. В одном поле преобладает восприимчивость,
в другом самодеятельность, в одном чувство, в другом воля, в одном сила, в
другом нежность. Конечно, бывают женщины с мужскими качествами и мужчины с
женскими свойствами; но это составляет извращение истинной их природы. Отсюда
и различное призвание полов. Назначение женщины сосредоточивается главным
образом в семье, где преобладает чувство, призвание мужчины- быть деятелем
в области государства, где требуется воля. Поэтому, присвоение женщинам политических
прав, наравне с мужчинами, есть извращение нормального порядка. Женщина не
создана для борьбы и для битв, а они требуются на гражданском поприще, также
как и на войне. Чем более в особенности развивается демократия, тем больше
борьба влечет за собою огрубение нравов, идущее в разрез с женскою натурой.
Никто не мешает женщинам быть журналистами; однако они на этом поприще мало
подвизаются. С другой стороны, исход борьбы требует сделок, соглашений и уступок,
а к этому женщины всего менее склонны. Они, вообще, более нетерпимы и более
способны к увлечениям, нежели мужчины, качества, которые в политике всего
вреднее. Наконец, по всему складу их ума и характера, частные соображения
у них преобладают над общими; они руководствуются более чувством, нежели холодным
рассудком, более личными отношениями, нежели отвлеченными понятиями, а в политической
жизни нужно именно обратное. Только непонимание особенностей природы каждого
пола ведет к подведению обоих к одному уровню. Осмеянные еще Аристофаном,
современные политические стремления женщин служат признаком хаотического состояния
умов.
Тем не менее, женщина и в политической сфере играет значительную роль.
Но эта роль частная, а не публичная. Семейные и общественные влияния, даже
не подкрепленные правами, отражаются на государственной области. Нельзя однако
сказать, что эти влияния всегда благотворны. Известно, какую печальную роль
играли парижские салоны в истории Франции. В них разжигались политические
страсти; они служили школой нетерпимости. Но против этого зла всякие государственные
меры бессильны. Общественные явления управляются не законами, а нравами.
Еще более широкое поприще открывается женщине в собственно общественной
сфере. Здесь есть громадная отрасль, где требуется проявление женского чувства
и самоотвержения. Эта отрасль есть благотворительность. Именно женщина своею
деятельною любовью призвана врачевать и частные скорби и общественные язвы,
и эти проявления несравненно выше и святее, нежели все, что она может совершить
в политической области. В этом отношении социальный вопрос есть женский вопрос.
Оба могут получить удовлетворительное разрешение, только когда будет понята
их взаимная связь. Вообще, в гражданской области женщине открыто всякое поприще,
на котором она может приложить свойственный ей труд. Здесь права, истекающие
из свободы, для всех одинаковы. Ограничения могут иметь в виду только защиту
слабых от притеснений. Этим руководствуется законодательная регламентация
работы женщин и детей на фабриках.
Но главное призвание женщины все-таки в семье. Ей принадлежит уход за
рожденными ею детьми и начальное их воспитание. Она является хозяйкой дома,
нравственным центром семейной жизни, хранительницею семейной святыни, представительницей
домашнего очага. Поэтому нарушение семейных обязанностей со стороны женщины
считается несравненно высшим преступлением, нежели со стороны мужчины, который
представляет семью главным образом в ее отношениях к внешнему миру. Он заботится
о внешнем хозяйстве, о приобретении средств; он ограждает семью от опасностей
и является представителем ее перед обществом. Поэтому, в глазах закона, мужчина
есть глава семьи, тогда как женщина остается ее нравственным центром, оживляющим
ее духом. Ему принадлежит юридическая власть, а ей нравственное влияние, которое
именно в частной жизни несравненно сильнее всякого юридического главенства.
Однако, и в семейной области права подвластных требуют ограждения. Власть
главы семейства может быть употреблена во зло, что нередко и бывает. В таком
случае юридический закон является на помощь и дает защиту притесненным. Отсюда
юридическое определение семейных прав и обязанностей. Оно далеко не исчерпывает
содержания семейной жизни. Нравственный элемент является в ней все-таки преобладающим;
но там, где он нарушается, право вступается с своими требованиями и останавливает
злоупотребления силы.
Признание семейных прав женщины установляется по мере того, как развивается
самое признание человеческой личности. Там, где последняя считается за ничто,
женщина является рабыней. Таково ее положение в тех странах, где господствует
многоженство. Женщина рассматривается здесь не как подруга, а как средство
для удовлетворения потребностей мужчины. Власть мужа становится деспотическою.
В сущности, здесь настоящая семья исчезает. Мужчина является не главою гражданского
союза, а рабовладельцем. Этот взгляд из частной жизни переносится и на государство.
Страны, где господствует многоженство, управляются деспотическою властью,
и чем более развито первое, тем неограниченнее последняя. Тут нет понятия
о человеческом достоинстве, униженном в женщине, нет понятия о законном повиновении,
а потому нет и свободы.
Таково, вообще, положение женщин на Востоке. Напротив, у европейских
народов, носящих в себе сознание свободы, искони признавалось единобрачие.
Мы находим его у Греков, у Римлян, у древних Германцев, у Славян. Христианство
признало его ненарушимым основанием семейного быта и тем утвердило семейный
союз на чисто нравственных основах.
Однако и при единобрачии положение женщины может быть более или менее
подчиненное. В допетровской России они заключались в теремах; в древней Греции
они первоначально также не выходили из гинецеев. У Римлян они не принимали
участия в общественной жизни. Высшая похвала римской матроне состояла в том,
что она сидела дома и пряла шерсть: domum mansit, lanam fecit. У новых народов,
напротив, они пользуются полною свободой, и это имеет громадное влияние не
только на семейный, но и на общественный быт. Участие женщин в общественной
жизни вносит в нее мягкость нравов и изящество отношений; оно вносит и некоторый
элемент подвижности, способствующий движению вперед. Общества, в которые не
допускаются женщины, отличаются вообще суровостью нравов и чуждаются прогресса.
Таковы были Римляне и Русские до Петра. Поэтому первым делом великого преобразователя
было допущение женщин в ассамблеи. У Греков общественная жизнь получила новый
характер, когда в ней появились гетеры. Однако это имеет и свою оборотную
сторону. Если женщина в семье, как хранительница домашних привязанностей и
семейного очага, является преимущественно элементом консервативным, то в водовороте
общественной жизни, при ее впечатлительности, развиваются подвижные стороны
ее характера: суетность, тщеславие, увлечение модным направлением. Общественная
свобода женщин значительно расслабляет семейные связи. Древние народы, которых
внутренний строй сложился преимущественно на нравах, не в силах были это выдержать.
Появление женщин на общественном поприще действовало на них разрушительно.
Новые народы и в этом отношении, как во многих других, проявляют более внутренней
крепости. Возникши из средневекового быта, который весь строился на личном
начале, они выносят более личной свободы, нежели древние. Они осилили в себе
раздвоение, проистекающее из развития личных стремлений. С другой стороны,
христианство, поставляя над человеком высший нравственный закон, указывая
ему идеал совершенства, сдерживает эти стремления несравненно сильнейшею уздою,
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 24 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |