2) его качество.
Количество народонаселения составляет первое основание государственной
силы: оно дает и денежные средства и войско. Однако это правило далеко не
безусловное. Количество может заменяться качеством. История представляет не
один пример больших государств, которые разбивались о сопротивление малых.
Достаточно указать на борьбу Греков с Персами, Нидерландов с Испанией, Швейцарцев
с Австрией и Бургундией. В древности, величайшую всемирно-историческую роль
играли малые народы: Афиняне, Спартанцы, Римляне. Подобные явления представляют
нам и средневековые города-Венеция, Флоренция. Следует однако заметить, что
в то время исторические условия благоприятствовали выдающейся роли малых государств.
И классическая древность и средние века представляют эпохи преобладания дробных
общественных союзов, первая племенных, вторые городовых и феодальных. Греки
приходили в столкновение с громадными силами Персов, но последние далеко не
стояли на одинаковой с ними степени развития и не имели ни того внутреннего,
племенного единства, ни в особенности той личной энергии, которыми отличались
первые. Римляне из одной точки завоевали целый мир; но они делали это постепенно,
мало помалу расширяя свои пределы и приобщая к себе покоренные народы. Новое
время, напротив, благоприятствует развитию больших государств. Уравнивая условия
жизни и подчиняя исторические народы совокупному процессу развития, оно дает
перевес большему количеству над меньшим. При столкновениях побеждает тот,
кто в состоянии выставить больше войска и обладает большими денежными средствами.
Самые условия образованной жизни, доставляя всевозможные удобства победителю,
как будто делают народ менее способным сопротивляться внешней силе. Это ясно
выразилось в Наполеоновских войнах. Величайший полководец нового времени встретил
упорное сопротивление только в Испании и в России, которые бесспорно стояли
ниже других по образованию. С тех пор условия, благоприятствующие действию
масс, еще увеличились. В настоящее время, весь расчет войны состоит в том,
чтобы в возможно короткий срок бросить на соседа наибольшее количество войска.
Немудрено, что в видах защиты мелкие государства стремятся соединиться в более
крупные единицы. Первенствующую историческую роль играют ныне большие государства.
Но если количество народонаселения составляет главную основу государственной
силы, то оно далеко не так выгодно действует на внутреннее благоустройство.
Чем больше народонаселение, чем шире пространство, им занимаемое, тем разнообразнее
условия, в которые оно поставлено и тем труднее связать его воедино. Древние
государства, в которых политический союз не отделялся еще от гражданского,
и которые поэтому представляли организацию, обнимающую все стороны жизни,
могли устроиться только в малых размерах, при внутренне сплоченном населении.
Для, самобытного политического существования требовалось только, чтобы народ
имел достаточно собственных средств пропитания и не нуждался в чужой помощи.
Преобладающая форма древних республик, непосредственная демократия, немыслима
даже иначе, как при весьма небольшом количестве граждан, которые все могли
собраться на площадь. Кроме собственно граждан, население состояло из метойков
и рабов; но именно умножение этих сторонних элементов грозило опасностью внутреннему
строю. Оно повело к падению древних республик.
В новых государствах, большое народонаселение не представляет тех невыгод,
как в древности. Здесь не требуется полное общение нравов и жизни. Участие
в политических правах не влечет за собою непосредственного участия каждого
гражданина в законодательном собрании. С отделением гражданской области от
политической, частная жизнь предоставляется свободе, а в государственном устройстве
установляется начало представительства. При этих двух условиях возможно соединение
в больших государствах единства и свободы. Однако и здесь количество народонаселения
представляет препятствие внутреннему единству. Труднее устроить государство
со ста миллионами жителей, нежели с тридцатью. Первое, имея менее внутренней
связи, требует более сосредоточенной власти.
Важно и отношение народонаселения к занимаемому им пространству. Чем
теснее народонаселение, тем, разумеется, живее взаимные сношения, тем крепче
внутренняя связь элементов, а вследствие того тем выше развитие. Редкое население
неизбежно стоит на низкой ступени. Обладая меньшею внутреннею связью, оно
менее способно к совокупному действию. а потому требует более сосредоточенной
власти. Это отношение имеет существенную важность не только в вопросах политических,
но и в административных, например, в политике переселений. Когда, например,
при громадных пространствах и редком населении России, считают нужным всякими
искусственными мерами большую или меньшую его часть выселить в Сибирь, то
это значит обрекать Россию на застой.
Новейшие изобретения уменьшают однако это зло. Железные дороги и телеграф,
если не уничтожают, то значительно сокращают расстояния; отдаленные края становятся
друг другу близкими. Через это в обществе установляется та живая внутренняя
связь, которая без того невозможна, а с тем вместе водворяются условия высшего
развития. Но и при этих условиях, редкое население остается существенным препятствием
успехам общественной жизни. Железные дороги не могут проникать всюду; он составляют
только главные артерии, связывающие страну; местная же жизнь коснеет в первобытных
отношениях, уничтожающих всякую возможность живого общения, а с тем вместе
и постоянной связи людей. Это мы и видим у себя.
С другой стороны, тесное народонаселение имеет свои весьма крупные невыгоды.
Средства пропитания, которые доставляет страна, могут быть недостаточны, и
тогда образуется пролетариат, со всеми сопровождающими его бедствиями. В таких
случаях единственным исходом остается переселение. К этому и прибегло английское
правительство относительно Ирландии после голода 1847 года.
Существенная задача состоит в том, чтобы средства пропитания возрастали
не только соразмерно с количеством народонаселения, но еще в высшей степени,
ибо только при этом возможно движение вперед. Пока народонаселение редко и
необработанных пространств много, эта соразмерность установляется легко. Вновь
прибывающие руки обращаются на обработку непочатых земель; новые силы природы,
покоренные человеком, удовлетворяют возрастающим потребностям. Но когда все
земли уже заняты, вопрос ставится иначе. Тогда недостаток девственных сил
природы приходится заменять капиталом. Преуспеяние общества возможно лишь
тогда, когда рост капитала превышает рост народонаселения.
Об этом мы будем говорить подробнее при рассмотрении законов и условий
экономического быта.
Во всяком случае, существенным фактором является тут движение народонаселения.
Оно может увеличиваться с большею или меньшею скоростью, или оставаться на
одном уровне, или даже уменьшаться. Это зависит от отношения рождений к смертности.
Избыток рождений составляет нормальное правило, но оно видоизменяется многими
условиями.
Количество смертей может зависеть от чисто внешних обстоятельств, от
войн, голода, эпидемии и т. п. В обыкновенном порядке оно определяется главным
образом санитарными условиями, в которых живет народонаселение, и вытекающим
из этих условий средним продолжением жизни. В этом отношении успехи науки
достигают весьма крупных результатов. Статистика доказывает значительное уменьшение
смертности и увеличение средней жизни в странах, где вводятся санитарные меры,
указанные новейшею техникой. Чем скученнее население, тем эти меры необходимее;
но введение их зависит от средств. Чем богаче местность, тем более она в состоянии
установить у себя нужные условия.
Иначе действует образованный быт на увеличение рождений. Естественное
стремление родителей состоит в том, чтобы дети оставались, по крайней мере,
на одном с ними общественном уровне, а это в значительной степени зависит
от материальных условий жизни. В каждой общественной среде слагаются известные
привычки, которые требуют материальных средств. Не только вследствие родительской
любви, но и в силу присущего человеку стремления к совершенствованию, каждое
поколение желает поставить следующее за ним в лучшие условия, нежели те, в
которых оно само находилось в начале своего поприща. И чем выше нравственный
уровень поколения, тем более родители чувствуют свои обязанности относительно
производимых на свет детей. Между тем, возможность поставить детей в такие
же или лучшие условия жизни, в каких находятся родители, главным образом зависит
от многочисленности семьи. Имение дробится между наследниками, и каждому достается
только соразмерная часть. Отсюда в образованных классах стремление ограничить
размножение семейств. Оно проявляется именно там, где для поддержания семьи
требуется известный достаток. Напротив, те классы, которые своим пропитанием
обязаны работе своих рук, не имеют этих побуждений. Каждый появляющийся на
свет ребенок обрекается на физическую работу, следовательно ставится в этом
отношении в одинакое положение с родителями. Единственное побуждение к ограничению
семьи состоит в трудности ее содержать при недостаточных средствах. Но у людей,
ничего не имеющих, кроме своих рук, редко развивается забота о будущем. Отсюда
вообще замечаемое явление, что пролетариат умножается быстрее, нежели образованные
классы. Предусмотрительность и забота о детях развиваются с умножением достатка.
Можно сказать поэтому, что ограничение числа рождений служит признаком увеличивающегося
благосостояния народа.
Разительный пример в этом отношении представляет Франция, где народонаселение
за последние годы остается на одной точке и скорее даже склонно к уменьшению,
что бесспорно имеет я свою оборотную сторону. Французы с значительным опасением
глядят на будущее. Они видят, что по прошествии известного числа лет их соседи
и соперники в мировой борьбе возьмут над ними верх численным превосходством.
Так как государственная сила в значительной степени зависит от количества
народонаселения, то рост его, без сомнения, ставит государство в выгодное
положение. Но если высшая задача государства состоит не в умножении его сил,
а прежде всего в установлении внутреннего благоустройства, то в этом отношении
уменьшающийся прирост народонаселения скорее служит условием материального
довольства. Мы видели, что развитие материального благосостояния зависит от
того, что капитал растет быстрее народонаселения. При быстром увеличении капитала,
задержка в росте населения делает это отношение еще более выгодным. Поэтому
нельзя в ней видеть признак общества остановившегося в своем развитии. Если
задержка происходит от увеличивающейся предусмотрительности, то она скорее
служит признаком преобладания духовных потребностей над безграничным стремлением
к физическому размножению, господствующим в животном царстве. Производя на
свет детей, человек должен знать, что он берет на себя ответственность за
их благосостояние и не в праве пускать их по миру на произвол судьбы.
Во всяком случае, относительно этого важного фактора общественного развития
государство совершенно бессильно. Все государственные меры, которые когда-либо
принимались или могут приниматься на этот счет, не достигают цели; все тут
зависит от нравов. И чем более государство берет на себя попечение о благосостоянии
всех и каждого, чем более оно снимает ответственность с семейств, тем более
оно потворствует беспечности и тем менее оно исполняет свою задачу. Социалистическое
государство, которое в воображении его поклонников является распределителем
всех земных благ, должно последовательно принять на себя регулирование движения
народонаселения. Но тут может обнаружиться только полная его несостоятельность.
Снятие с человека ответственности за его потомство может породить лишь полную
разнузданность физических страстей. Не государство с его юридической организацией,
а единственно общество с его нравственными требованиями способно оказать тут
какое-нибудь влияние.
Но еще более важным фактором общественной жизни, нежели количество народонаселения,
является его качество. Оно определяется двумя главными началами: 1) этнографическими
свойствами народа;
2) степенью его развития. К последнему мы вернемся, когда будем говорить
об историческом развитии вообще; здесь остановимся на первом.
Народ 1) принадлежит к известной расе; 2) входит в состав известного
племени или сам составляет отдельное племя;
3) образует единичную духовную личность.
Человеческий род разделяется на расы, или породы, отличные друг от друга
по физиологическому сложению и по способностям. Наука не выработала еще точной,
всеми признанной классификации этих групп. Главные из них, отличающияся одна
от другой резкими чертами, суть: 1) кавказская, или белая; 2) монгольская,
или желтая; 3) африканская, или черная; 4) американская, или красная. Остальные
представляют смешения или переходы.
Весьма существенным, не только в теоретическом отношении, но и для государственного
быта, представляется вопрос об общем происхождении всех этих рас. Из единства
происхождения вытекает единство человеческого естества, а вследствие того
одинакость человеческого достоинства и человеческих прав. Древние не признавали
этого единства. Аристотель, который в этом случае может считаться представителем
воззрений античного мира, разделял человеческие породы на высшие и низшие.
Высшими признавались Греки, обладающие разумом; к низшим относились варвары,
имеющие только пассивные свойства, а потому обреченные на повиновение. Отсюда
законность рабства. Но уже Киники, а еще более Стоики, возвышаясь к общим
началам, развили понятия о единстве человеческой природы и о вытекающих отсюда
человеческих правах; эти понятия перешли к римским юристам. Христианство утвердило
это воззрение на религиозной основе. Уже Евреи признавали единство происхождения
человеческого рода от общего праотца; но они разделяли народы на избранных
и отверженных Богом: это было деление богословское, полагавшее глубокое различие
между людьми. Христианство отвергло все эти грани и признало всех людей братьями.
Это был громадный шаг на пути человеческого развития; во имя этого начала
можно было ратовать против всякого порабощения человека человеку.
Однако этим не устранился вопрос о единстве происхождения человеческого
рода. Из области религиозной он был перенесен на научную почву. В Северной
Америке защитники рабства Негров старались доказать, что человеческие породы
не могли произойти от одного корня, что необходимо предположить разные акты
творения или различие местного происхождения. По их мнению, только этим можно
объяснить коренное различие способностей, а следовательно и достоинства у
разных пород. В силу такого воззрения, Негры, как существа низшего разряда,
обречены былина служение белым.
Однако и наука, с своей стороны, приводит весьма существенные доказательства
в пользу единства происхождения человеческого рода. В физиологическом отношении
главный довод состоит в возможности смешения пород. Животные разных видов
весьма редко смешиваются между собою, и эти смешения большею частью оказываются
бесплодными. Напротив, животные одного вида размножаются беспрепятственно,
и это именно имеет место относительно человека с точки зрения дарвинизма,
который самые виды рассматривает как ветви, расшедшиеся из одного корня, это
доказательство имеет сугубую силу. Однако оно не может считаться вполне убедительным.
Опытная наука имеет слишком мало данных для окончательного решения этого вопроса;
она принуждена довольствоваться более или менее вероятными гипотезами. Гораздо
важнее доказательство, почерпнутое из рассмотрения духовного естества человека.
Высшие области человеческого духа, религия, наука, искусство, государство,
существуют у всех рас. Этим полагается глубочайшая пропасть между животным
царством и человеком; между ними лежит все неизмеримое расстояние между природой
и духом. Этим полагается и единство человеческого естества. Оно наглядным
образом выражается в том, что все люди способны понимать друг друга. Каждый
народ говорит на своем языке, но этот язык может быть усвоен другими и сделаться
орудием общения. Наука никогда, может быть, не в состоянии будет утвердить
на совершенно достоверных фактических данных физиологическую связь людей;
но она дает этому началу самое убедительное подкрепление в единстве духовного
естества, из которого вытекает признание за всеми людьми человеческого достоинства,
а потому и человеческих прав. Если человек не более как животное, то нет ни
малейшей причины, почему бы с ним не позволено было поступать как с вьючным
скотом. От этого ограждает его только высшая духовная его природа, составляющая
источник всякого права. Мы видим здесь практическое значение метафизических
начал для человеческой жизни. Если нет метафизики, если общие сущности ничто
иное как собирательные имена или совокупления признаков, не имеющие никакого
объективного значения, то нет и общей духовной сущности, нет и человеческого
естества, следовательно нет и человеческого достоинства и человеческих прав.
Все это присвоивается человеку единственно потому, что он существо метафизическое.
Таким он является в истории, и таким он признается во всех законодательствах
мира. Опытная наука может только удостоверить этот факт; объяснение его лежит
вне ее сферы.
Не все однако человеческие породы обладают одинакими способностями. На
основании имеющихся у нас данных, мы не можем даже утверждать, что все способны
к высшему развитию, и еще менее, что все могут подняться на один уровень.
Американская порода в общей массе не показала даже какой-либо восприимчивости
к просвещению. Она исчезает перед Европейцами, но не поддается их влиянию.
Конечно, это можно приписать, с одной стороны, исключительности англосаксонского
племени, с другой стороны той упорной независимости духа, которою отличаются
американские туземцы. При иной цивилизации, ближе подходящей к их уровню,
они могли бы выказать дремлющие в них силы. Господство Ацтеков в древней Мексике
показало, что американская раса не лишена способности к высшему государственному
развитию. Как бы то ни было, в Соединенных Штатах туземные племена не поднялись
выше состояния дикарей. Чуждаясь Европейцев, они живут особняком, только внешним
образом подчиняясь иностранному правительству. А так как белая раса расширяется
все более и более, то туземцы перед нею постепенно исчезают.
Точно также и африканское племя до сих пор не показало способности к
высшему развитию. Среди Негров не встречается даже такая цивилизация, какая
некогда господствовала у Ацтеков. Негритянские государства, возникшие в Африке,
представляют только самый необузданный теократический деспотизм. Даже подчинившись
европейскому влиянию, они не в силах установить у себя прочный гражданский
порядок. Те государства, которые основаны Неграми, освободившимися от европейского
ига, не дают высокого понятия о их способностях. Но африканская порода обладает
значительною податливостью, а потому она легче всякой другой ставится в служебное
положение. Отсюда общее явление порабощения Негров. В этом вопросе сталкиваются
начала человеческого достоинства с различною способностью племен. В настоящее
время первое получило решительный перевес. Под влиянием высших нравственных
требований, которые признаются всеми образованными народами, невольничество
всюду отменяется. Это составляет лучший плод европейской цивилизации, делающий
величайшую честь современным народам. Но вопрос об отношении рас этим не решается,
а напротив, возникает с новою силой. Должны ли освобожденные Негры быть уравнены
в правах с остальным населением или нет? В первом случае оказывается значительная
часть населения, стоящая далеко ниже остальных, имеющая свой особый характер
и может быть даже вовсе не способная к такой политической деятельности, какая
требуется в образованных странах. Это не может не отразиться на учреждениях
и на всей политической жизни. Во втором случае нарушается коренное начало
демократии, основанной на равенстве всех граждан. Освобожденное население,
лишенное той гарантии, которую дает политическое право, фактически отдается
в руки владычествующей расе, которая, при неодолимом бытовом отчуждении пород,
может всячески злоупотреблять своим превосходством. Как известно, в Северной
Америке, после междоусобной войны, победители решили вопрос в первом смысле;
но это имело самые печальные последствия для побежденных. На первых порах,
освобожденные Негры, составляя большинство, захватили в свои руки все внутреннее
управление в южных штатах и стали там хозяйничать самым невероятным образом,
пока наконец, белые, сплотившись, снова получили верх. Но господство высшей
расы, при равенстве прав, может держаться только организованною системой подлогов
и притеснений, извращающих весь общественный быт. Правильный политический
порядок тут невозможен.
Гораздо выше предыдущих пород стоит монгольская раса. Она создала государства,
достигшие высокой степени силы, образования и прочности. Нет государства в
мире, которое бы долголетием могло сравниться с Китаем. Тем не менее, монгольская
раса, в течении тысячелетнего своего существования, не обнаруживала способности
подняться выше известного уровня. Основанные ею государства все носят теократический
характер. Свобода человеческого духа, составляющая главную пружину развития,
им неизвестна. Вследствие этого, монгольская раса в течении многих веков оставалась
неподвижною. Однако, в этом отношении, современная история представляет нам
замечательное исключение. Япония в последние годы явила разительный пример
азиатской теократии, которая в немного лет усвоила себе европейские понятия,
нравы, учреждения, и при этом не только внутренне не ослабла, а, напротив,
достигла такой степени силы, что эта маленькая страна могла в короткое время
одолеть громадную, многомиллионную Китайскую Империю. Это одно из самых поучительных
явлений всемирной истории, за которым нельзя не следить с напряженным любопытством.
Народы Азии, косневшие в многовековой дремоте, чуждые христианству, как бы
пробуждаются к новой жизни и призываются к самостоятельному участию в судьбах
человечества.
Но какова бы ни была будущность монгольских племен, высшая по способностям
раса, бесспорно, кавказская. Она стоит во главе развития человеческого рода.
Она, можно сказать, покорила себе землю и явила знаки несомненного превосходства
над остальными, Но кавказская раса, в свою очередь, разделяется на несколько
отраслей, или семейств, имеющих различные способности, а потому и различную
судьбу.
Если единство происхождения человеческих рас составляет вопрос доселе
спорный, то для более тесных групп существует явный признак, указывающий на
общность происхождения. Этот признак есть единство языка. Оно может быть более
или менее тесно. Различные во многих отношениях языки могут иметь общие корни
и сходные черты строения, указывающие на общий источник. Эти различные степени
сродства обнаруживают и более или менее тесное родство говорящих на них племен.
Вследствие этого, самое слово племя принимается в более или менее обширном
значении. Так например, говорят о племени арийском, составляющем отрасль кавказской
расы, о племени славянском, принадлежащем к группе арийских народов, наконец
о племени великорусском, принадлежащем к славянской семье. Могут быть и племена
смешанные, даже говорящие на одном языке. Так великорусское племя восприняло
в себя многие элементы финские и татарские. Подчиненные племена, не обладающие
духовною самобытностью, входят в состав господствующего народа, воспринимают
его язык, понятия и нравы, и окончательно сливаются с ним совершенно. В историческом
процессе народной жизни единство происхождения составляет первоначальную основу,
на которой строится высший духовный мир, представляющий сочетание разнообразных
элементов. Можно даже сказать, что чем чище племя, тем более в нем преобладают
односторонние начала, свойственные физиологической его природе; смешение,
напротив, способствует разнообразному развитию жизни. Новые европейские народы
имеют по преимуществу смешанный характер. Из племен, на которые делится кавказская
раса, выдающееся положение занимают Семиты и Арийцы. Из семитической семьи
вышли важнейшие религии человеческого рода: еврейство, христианство, ислам.
Настроение Семитов по преимуществу религиозное; основанные ими государства
носят теократический характер. Поэтому и дух семитических народов отличается
крепостью и неподвижностью. Самый разительный пример такого постоянства в
сохранении своих духовных особенностей, пример, имеющий практическое значение
и для государственной жизни, представляют Евреи. Рассеянные среди других народов,
они неуклонно держатся своих верований, и это образует между ними тесную связь,
которая выделяет их из остального населения. Отсюда важный государственный
вопрос о включении Евреев в состав политического организма. В гражданских
правах образованное государство, признающее свободу совести, не может им отказать;
иначе оно является притеснителем. Но уравнение в политических правах целого
народонаселения, имеющего свои вековые особенности и свои стремления, представляется
вопросом более сложным. Решение его зависит, с одной стороны, от количества
подчиненного населения, а с другой от большей или меньшей крепости владычествующего
организма.
Еще выше стоит семейство племен индоевропейских, или арийских. Они составляют,
можно сказать, венец человеческого рода. К ним принадлежат Индусы, Персы,
Греки и Римляне, Кельты, Германцы и Славяне. Между ними высшее место занимают
племена европейские. В их среде вращается вся новая история человечества.
Но, как было замечено, физиологическая связь, из которой вытекает племенное
единство, составляет только положенное природою основание, на котором воздвигается
высшее духовное здание. Сознание духовного единства делает из племени народ,
Поэтому, на историческом поприще, в области развития духа, не племена, а народы
являются главными деятелями. Народ образует единичную духовную личность, которая
сознает себя таковою и в проявлении своих духовных особенностей видит высшее
свое назначение.
Это сознание коренится прежде всего в единстве языка. Язык есть первое,
инстинктивное произведение народного духа. Он установляет живую, духовную
связь между людьми. Они понимают друг друга:, у них есть общий склад ума,
одинакие оттенки понятий, которые выражаются в языке и развиваются языком.
И чем ближе и дороже человеку родная речь, тем ближе ему и все те, которые
говорят тою же речью. Отсюда важность вопроса о языке в государственном управлении.
С единством языка связана общность литературы. Она производит живой обмен
мыслей, в особенности между образованными классами, составляющими высшую связь
рассеянного общества. Великие литературные произведения, писанные на родном
языке, суть сокровища, которыми гордится каждый народ и которые, может быть,
более всего содействуют его объединению. Италия представляет в этом отношении
поучительный пример. Она искони распадалась на отдельные государства; 'НО
общность духовной жизни и в особенности литературы поддерживали и укрепляли
сознание народного единства, которое наконец воздействовало и на государственный
строй. Тоже самое мы видим и в Германии.
Общность литературы не порождает однако единства верований и взглядов.
В этом отношении народность может совмещать в себе самые противоположные направления.
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 26 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |