Экономическая теория марксизма 2 страница

Со времен Маркса были предложены другие постулаты инвариантности. Первым после Маркса автором, который исследовал проблему превращения форм, был Борт-кевич, немецкий специалист в области статистики и математической экономики, работы которого публиковались в первом десятилетии нашего столетия. Борткевич отстаивал инвариантность для единицы ценности предметов роскоши — изделий отрасли III в рамках традиционной разбивки экономики на три отрасли — а именно, он полагал, что р_з = 1. Взяв только одну страницу из книги Рикардо, Борткевич установил тождество предметов роскоши и золота и отсюда сделал вывод о том, что цены в денежном выражении суть проявления трудовой ценности золота. Примене­ние решения Борткевича к данной системе ценностей создает видимость, будто сово­купная прибавочная ценность равна суммарной прибыли, хотя при этом "сумма цен­ностей" неизбежно отклоняется от "суммы цен". Но это — следствие того факта, что q_з < q_o- Если бы Борткевич последовал за Рикардо до конца, он пришел бы к выводу, что товары рабочего потребления могут служить в качестве "неизменной меры ценно-

сти", принимая р₂ = 1 и q₂ = q₀. И в самом деле, это одно из строгих допущений, необходимых для того, чтобы сумма ценностей оказалась равной сумме цен.

Мы могли бы привести другие примеры постулатов инвариантности, но это едва ли целесообразно. Марксовы поиски подходящего превращения ценностей в цены есть не что иное, как погоня Рикардо за абсолютной "неизменной мерой ценности". Эта проблема целиком заимствована у Рикардо — факт, который с еще большей, чем у самого Маркса, очевидностью проявляется в решении Борткевича. Отклонение цен­ностей от цен как таковое не встречается у Рикардо; у него речь идет фактически о ценах, которые колеблются, когда заработная плата и прибыль изменяются вместе с данной трудовой ценностью. Именно Рикардо был первым, кто задался вопросом: сможет ли тезис о норме прибыли, сформулированный для условий, в которых товары продаются по своей трудовой ценности, оставаться в силе в условиях того реального мира, в котором товары продаются по "нормальным ценам"? Теперь мы видим, что когда Рикардо измерял все ценности в их отношении к золоту и исходил из производ­ства золота при среднем коэффициенте капиталовооруженности одного рабочего, он фактически допускал, что q₃ = q₀и р₃ = 1. Иногда он даже упрощал для себя вещи, принимая одновременно, что р₂ = 1 и q₂ = q₀ [см. гл. 4, раздел 12]. Логика исследования Рикардо, ее формальная обоснованность, а также ее невероятно ограничительный характер особенно четко проявляются в свете марксовой проблемы превращения форм. Вот почему мы взяли на себя труд попытаться растолковать эту проблему.

б. Историческое превращение форм

Читатель, несомненно, уже устал от бесконечного жонглирования средними величи­нами и соотношениями. Теперь самое время задать вопрос о том, что все это доказы­вает. Маркс поставил себе целью показать, что за средней нормой прибыли, рассчи­танной с совокупного капитала, скрывается подлинная природа прибыли, а именно ее исключительная зависимость от капитала, затраченного на приобретение услуг жи­вого труда. В первом томе "Капитала" нам предлагается анализ величины а в ее подлинном, незамаскированном виде: прибавочная ценность возникает у каждого капиталиста в полном соответствии с его затратами на труд. Но поскольку соотноше­ние капитал/труд различно от одной отрасли к другой, в то время как r везде одинако­ва, маловероятно, чтобы прибыль в каждой из отраслей зависела только от капитала, обмениваемого на труд. Поэтому перейдем на язык ценовых расчетов капиталиста и покажем, что, вопреки кажущемуся противоречию, средняя норма прибыли действи­тельно зависит от средней нормы прибавочной ценности как функции размеров рабо­чей силы. Без сомнения, Маркс считал, что он действительно продемонстрировал, будто совокупная прибыль должна быть равна суммарной прибавочной ценности. Если бы это было не так, рассуждал он, то среднюю норму прибыли невозможно было бы определить: производители делают надбавку к цене издержек на производство товаров, но как устанавливается сама эта надбавка? "Сумма прибылей во всех сферах производства должна быть равной сумме прибавочных ценностей"; отрицать этот факт, по Марксу, означает лишить "политическую экономию... всякого рационального основания".

И все же Маркс нигде не приводит каких-либо доводов, которые заставили бы нас поверить, будто норма прибавочной ценности в самом деле одинакова во всех отраслях экономики. Что мы фактически наблюдаем, так это изменение прибыли в расчете на одного работающего вместе с изменениями капиталовооруженности одного рабочего в каждой отрасли. Неправдоподобное допущение о том, будто каждый рабочий произ­водит неизменный по величине прибавочный продукт, где бы он ни работал, должно быть доказано, для того чтобы стать достоверным. Однако подобного доказательства мы нигде не находим. Весь "Капитал" есть в сущности не что иное, как чрезмерно затянутое petitio principii⁶. Норму прибавочной ценности невозможно наблюдать на рынке. Конечно, нет ничего плохого в том, что некая теория включает в себя ненаб­людаемые переменные - тому свидетельством может быть "Я" (ego) в психологии или понятие "полезности" в неоклассической экономической теории. Но величины s и v •

не просто ненаблюдаемые переменные; они не проявляют себя и в экономическом поведении. Ни один экономический агент не проявляет реакции в ответ на изменения в норме прибавочной ценности: рабочие заинтересованы в максимизации своей реаль­ной заработной платы, а капиталисты руководствуются нормой прибыли. В силу того, что s и v, а также фактически всяческая трудовая ценность не выявляются ни в наблюдении, ни в поведении, мы просто не знаем, что предположить относительно нормы прибавочной ценности, и утверждать, что она одинакова, у нас не больше оснований, чем считать ее различной по отраслям. Например, как мы можем узнать из табл. 7-2 о том, что цена превышает "ценность" в капиталоемких отраслях эконо­мики, но падает ниже "ценности" в трудоемких отраслях? Если мы не приписываем единую величину а для всех отраслей экономики, то более естественным было бы предположить, что различная норма прибавочной ценности компенсирует разрыв между ценой издержек и "ценой производства" и в этом случае капиталоемкие отрасли произведут больше прибавочного продукта на одного работающего по сравнению с трудоемкими отраслями. Поскольку мы сделали подобное допущение, непреодоли­мым соблазном может оказаться вывод, что капитал порождает прибавочную цен­ность с неменьшим успехом, чем труд. Как бы то ни было, дело обстоит так, что в марксистской формулировке проблема превращения форм искусно поставлена с ног на голову: именно реально наблюдаемые цены следует трансформировать в ненаблю­даемые ценности, а не наоборот⁷.

Мы еще увидим, как Маркс заигрывал с идеей, согласно которой сама по себе конкурентная борьба гарантирует выравнивание нормы прибавочной ценности меж­ду всеми отраслями экономики, с идеей, которая эхом повторяется многими современ­ными комментаторами Маркса. Их аргументация выглядит следующим образом: кон­курентная борьба обеспечивает как одинаковую норму заработной платы за однород­ный труд, так и рабочий день одинаковой длительности для всех родов занятости; для каждого, кто работает одно и то же число часов в день и получает плату за труд по одинаковой норме, выражаемой в рабочих часах, соотношение "неоплаченного" и "оплаченного" труда должно быть одним и тем же для всех отраслей и это соотношение неоплаченного и оплаченного труда есть просто другой способ измерить норму приба­вочной ценности. Ошибочность аргументации состоит в том, что здесь молчаливо предлагается тождество трудовых ценностей и денежных цен — в данном случае цен на жизненные средства для рабочих. Только из того, что рабочие реально получают одинаковую номинальную заработную плату, едва ли следует, что рабочее время, необходимое в разных отраслях экономики для производства товаров, которые обес­печили бы эквивалентный ассортимент жизненных средств, везде одно и то же, неза­висимо от того, является ли соответствующая отрасль трудоемкой или капиталоем­кой. Только если бы товары обменивались пропорционально овеществленному в них труду, одинаковая ставка заработной платы и рабочий день одинаковой длительности обеспечивали бы одинаковую норму прибавочной ценности. Но поскольку товары не обмениваются согласно трудовой теории ценности, мы не можем делать вывод о равенстве величин а потому лишь, что имеем равные w и одинаковый рабочий день.

Что вводит в заблуждение при чтении Маркса, так это его молчаливое предполо­жение о том, будто совокупный прямо и косвенно воплощенный в товарах труд очень просто поддается оценке путем "наблюдения и счета". Но на деле это отнюдь не так, ибо затраты косвенного труда путем применения машин могут быть зафиксированы только за определенный период времени при соответствующей норме прибыли. Со­вершенно справедливо, что этот ряд сходится довольно быстро, так что большая часть совокупного труда, овеществленного в процессе производства товара, уже была учте­на задним числом два или три года назад. В конце концов, проблема определения величины совокупной трудовой ценности, например, стали есть не более, чем обрат­ная сторона проблемы поиска того, какую занятость прямого и косвенного труда могло бы породить производство еще большего объема стали. Обе проблемы могут быть разрешены, если мы готовы оказаться почти правыми. Но дело в том, что мы не можем быть совершенно правы. Ценность любого товара ни в коем случае не может быть

полностью сведена к прямым трудовым затратам, овеществленным в прошлом, уже в силу существования "совместно производимых изделий" [см. гл. 4, раздел 31]. Следо­вательно, допущение одинаковой нормы прибавочной ценности во всех отраслях, играющее столь существенную роль в аргументации Маркса, не может быть ни заклю­чено из прямого наблюдения, ни выведено из экономического поведения рабочих и капиталистов.

Маркс просто приписывает весь доход эффекту приложения труда и этим самым признает доказанным существование чисто фиктивного соотношения s/v, которое произвольно устанавливается одинаковым для всех отраслей экономики. Если бы вместо трудовой он исходил из капитальной теории ценности, приписывая весь прибавочный продукт исключительно применяемым в процессе производства маши­нам и оборудованию, и определил норму прибавочной ценности как s/c, он осуществил бы превращение ценностей в цены точно так же, как он это сделал раньше. Не всегда принимается во внимание тот факт, что допущение, в соответствии с которым отно­шение s/v одинаково для всех отраслей, т. е. одно и то же органическое строение капитала означает также, что везде одинаково и s/c. Опираясь на капитальную теорию ценности, мы вправе утверждать, что все капиталисты участвуют в дележе совокуп­ной прибавочной ценности, ее единого фонда, созданного исключительно в результате использования нечеловеческих факторов производства; в процессе выравнивания приращений прибыли на единицу инвестированного капитала, будь то рабочая сила или машины, капиталисты вынуждены снижать цены ниже ценностей в капиталоем­ких отраслях и повышать их выше ценностей в трудоемких отраслях. Но эта аргумен­тация была бы не более убедительным доказательством того, что прибавочная цен­ность создается только машинами, чем то, посредством которого Маркс доказывает происхождение прибавочной ценности исключительно от применения труда.

Единственным местом, где относительно прибавочной ценности Маркс подходит к чему-то, напоминающему довод по существу, является его предположение, что "ценность" первична по отношению к "цене производства" и существует не только теоретически, но и в историческом плане. Когда-то цены находились в соответствии с трудовой теорией ценности, говорит Маркс. Подобно тому, как в биологии онтогенез повторяет филогенез, капиталистическая система выросла тем же путем, как том III "Капитала" вытекает из тома I. При "простом товарном производстве", когда каждый рабочий является собственником орудий труда, каждый зарабатывает одинаковый доход за равное количество отработанного времени. Здесь неодинаковая капиталово­оруженность нам еще не досаждает, так как еще не обнаруживается тенденция к одинаковой прибыльности, а миграция рабочих от одного рода занятий к другому просто обеспечивает одинаковую норму прибавочной ценности. Маркс полагает, что такое положение фактически преобладало в древней и средневековой экономике. Энгельс пошел еще дальше, доказывая, что "закон ценности" был господствующим в течение 5-7 тыс. лет ⁸. Советские авторы указывали, будто этим обстоятельством можно объяснить тот факт, что процесс индустриализации в капиталистических стра­нах всегда начинается с развития легкой промышленности. На ранних стадиях разви­тия капитализма, когда превращение ценности в цену еще не происходит и норма прибыли еще не одинакова по отраслям, капитал будет притягиваться в трудоемкие отрасли, производящие потребительские товары, где норма прибыли выше, чем в капиталоемких отраслях, выпускающих машинную продукцию.

Эта неординарная аргументация не может не иметь определенного значения для понимания всех теоретических предвзятостей Маркса. В своей поверхностной интер­претации она несостоятельна: все общества, которые в какой-то мере когда-либо приближались к условиям "простого товарного производства", были ориентированы на потребителя. Конкурентная борьба была не в состоянии приравнять квалифициро­ванный труд к некоторому кратному количеству единиц неквалифицированного тру­да, а следовательно, и соотношения, в которых происходил обмен продуктами, не могли соответствовать количеству "общественно необходимого простого труда", затра­чиваемого для их производства. Больше того, что же произошло с тем, что Маркс

называл "первоначальным накоплением"? Вместо вырастания капитализма из коло­ниального разбоя, пиратства, работорговли, фальсификации монет и огораживаний мы вдруг имеем упорядоченный исторический процесс превращения ценностей в цены. Интересным результатом этой аргументации является все же то, что, по ее логике, трудовая теория ценности может быть достаточно действенной, даже если отсутствуют все социологические аспекты капитализма. Все, что фактически требу­ется, — это присутствие конкуренции ⁹. "Простое товарное производство" есть не что иное, как "раннее и примитивное состояние" общества, по Адаму Смиту, когда товары обмениваются в соотношении, пропорциональном количеству овеществленного в них труда, так как капитал еще отсутствует. Адам Смит предположил существование такого общества только для того, чтобы проиллюстрировать действие конкуренции в упрощенной гипотетической ситуации. Но Маркс, совершенно в немарксистской ма­нере, действительно исходит из того, что докапиталистическая экономика функцио­нирует по таким же законам, что и смитово общество охотников за бобрами и оленями.

7. Как ценность выразить в ценах?

Теперь, должно быть, стало очевидным, что трудовая теория ценности вовсе не явля­ется теорией ценности в принятом ныне значении этого понятия. Она не утверждает, что цена товара соответствует количеству труда, овеществленного в процессе его производства, или что конкурентная борьба диктует такое распределение производ­ственных ресурсов между различными отраслями, при котором относительные цены в течение длительного времени проявляют тенденцию быть пропорциональными трудовым затратам. По Марксу, долгосрочные цены определяются так же, как и в ортодоксальной теории, а именно долгосрочными издержками производства, включая прибыль, норма которой является преобладающей в данное время. Но адекватная теория ценности должна объяснять, каким образом рыночные силы создают такую равновесную "нормальную цену". Это включает также объяснение того, как опреде­ляются ценности факторов производства и как уровень цен, в том числе цен на факторы производства, формируется из предложения факторов и структуры спроса на готовую продукцию. На все перечисленные вопросы мы не получаем ответа в "Капитале". То, что Маркс имеет в виду, говоря о ценности товара, это его цена, выраженная количеством рабочего времени, когда доля заработной платы в валовых издержках на производство этого товара равна по величине доле, содержащейся в выпускаемой продукции в целом. Более того, этот товар должен быть воспроизводим при неизменных затратах и продаваться в условиях свободно конкурирующей закры­той экономики. Отсюда ясно, что для любых практических проблем ценообразования марксистская теория ценности более чем бесполезна.

Высказывалось мнение, будто в намерения Маркса не входило дать подробную теорию относительных цен. Марксистская система имеет дело в сущности с макроэко­номическими отношениями* и в частности с распределением дохода между владель­цами собственности и наемными работниками. Некоторые марксисты выражали свое неудовольствие по поводу подобных доводов, приводимых ради сохранения лица. Теория классового распределения доходов, которая по своему содержанию является экономической, а не этической, должна иметь некоторое отношение к фактическим ценам. Смысл всего I тома "Капитала" состоит в том, чтобы показать, как существова­ние прибавочной ценности согласуется с таким положением вещей, при котором товары обмениваются в соответствии с количеством овеществленного в них труда. Теория прибавочной ценности является в сущности утверждением о существовании взаимосвязи между ценностью рабочей силы и ценностью конечного продукта. Не­сомненно, это утверждение относится и к относительным ценам.

Тем не менее, создается впечатление, что постоянное возвращение Маркса к исходному делению на "оплаченный" и "неоплаченный" труд имеет определенное отношение к агрегированному выпуску продукции в экономике в целом — в любой развитой экономике рабочие не тратят часть своего времени на изготовление товаров

для собственного потребления. Поэтому то, что говорит Маркс, можно, как кажется, свести к следующему: если для производства данного чистого национального продук­та требуется 100 человеко-часов трудозатрат и 60% выпуска затрачивается на зара­ботную плату, тоща ценность избыточного продукта эквивалентна 40 человеко-ча­сам; в некоторой отдельно взятой капиталоемкой отрасли экономики, в которой на заработную плату приходится только половина объема произведенной условно чис­той продукции, избыточные 10 человеко-часов прибыли следует приписать тому фак­ту, что цена продукта превышает его ценность. Рассуждая таким образом, мы видим, что совокупная прибыль в системе ограничена величиной неоплаченного труда, кото­рый можно выжать из рабочего класса. Поэтому, по Марксу, "ценность" — это не отношение, в котором продукты обмениваются между собой, а чистая абстракция, постулированная, но не наблюдаемая, которая приписывает каждому рабочему сред­нюю норму о. Когда совокупный избыточный продукт, агрегированный от этого сред­него показателя, разбивается и перераспределяется между отраслями, то можно гово­рить о том, что цены отклоняются от ценности и что прибыль как результат конечного анализа есть не что иное, как просто неоплаченный труд.

Высказывался также взгляд, будто теория прибавочной ценности есть не что иное, как отражение особой этической или политической идеи о том, что доход от собствен­ности должен был бы доставаться скорее рабочим, че.м капиталистам, землевладель­цам и рантье. Трудовая теория ценности в такой интерпретации есть скорее теория естественного права, чем теория цен. И все же, сколько бы морального пафоса ни излучала каждая фраза "Капитала", Маркс не написал бы три тома своего труда только ради того, чтобы представить положительное доказательство некоего нормативного суждения. Трудовая теория ценности может быть связана с определенными нравст­венными чувствами, но она не основывается на них. По существу она апеллирует к науке, а не к этике. В конечном счете Маркс критиковал и опровергал так называемых рикардианских социалистов, которые в 1830-1840-х годах выдвинули доктрину "права труда на полный продукт труда". Кроме того, Маркс прекрасно осознавал, что рабочие не могут заявлять права на весь произведенный продукт даже при коммунизме, не говоря уже о капитализме: даже коммунистическое общество должно будет реинве­стировать часть своего национального продукта с целью сохранить фонд своего основ­ного капитала и обеспечить существование нетрудоспособной части населения за счет чистого национального продукта.

8. Марксистские доводы в пользу трудовой теории ценности

Мы видели, что трудовая теория ценности может некоторым образом объяснить все наблюдаемые явления ценообразования в капиталистической экономике. Скептик мог бы возразить, что любая схема может оказаться продуктивной за счет отказа от излишней теоретической усложненности: так, имея достаточное число эпициклов, можно даже успешно отстаивать гипотезу Птолемея. Однако марксисты возражают на это, что политическая экономия и без того насыщена теориями, которые требуют существенных оговорок, прежде чем их применять к ситуациям реального мира: вся проблема сводится только к степени соответствующей абстракции, для которой не существует заранее предписываемых правил. Но экономия в логике имеет свои досто­инства: чем меньше эпициклов, тем лучше. Не следует ли нам применить "бритву" Оккама¹⁰ к маловразумительному предположению о том, будто только труд добавляет ценность продукту, и совсем ни при чем ценность сырья и машин? Отказавшись от этой точки зрения, мы избавляемся также от произвольного допущения, по которому отношение добавленной трудом ценности к величине заработной платы имеет тенден­цию к выравниванию между отраслями и таким образом обходимся без формалисти­ческой проблемы превращения форм. В конечном счете немало экономистов исполь­зовали трудовую теорию ценности в качестве первого приближения к пониманию долговременной тенденции "реальных издержек" при производстве товаров, без вся­кого вздора о превращении ценности в цену. Даже Кейнс в своей "Общей теории"

высказал "сочувствие" трудовой теории ценности на том основании, что относительные цены в кратковременной перспективе определяются величиной первичных или пере­менных затрат и что в масштабе всей экономики первичные затраты суть совокупные затраты на заработную плату. В то же время ясно, что марксисты под своей трудовой теорией ценности подразумевают нечто большее. Почему они цепляются за нее?

Под напором критики марксистские авторы признают ограниченное значение трудовой теории как теории относительных цен. Но они настаивают на том, что эта теория, как никакая другая, подчеркивает контрастный характер принципиального распределения доходов между наемными работниками и владельцами собственности. Дело в том, что трудовая теория, и только трудовая теория, приводит к теории приба­вочной ценности, а именно эта последняя есть то, что привлекает. Лишь трудовая теория ценности, объявляют они, основывается на том факте, что труд представляет своеобразные общественные издержки, только она образует твердую основу объек­тивных затрат, только она делает особый акцент на том, что производство и обмен предполагают общественные отношения между людьми, а не просто техническую связь между вещами, и так далее. Отчасти подобная аргументация представляется как реакция на бесцветную нейтральность современной экономической теории с ее жес­тким отделением теории цен от экономической теории благосостояния. Однако на глубинном уровне все, о чем толкуют марксисты, сводится к представлению, что, если мы не начнем с трудовой теории ценности, мы не сможем доказывать, что капиталисты присваивают часть совокупного продукта, не принимая участия в трудовом процессе. Но на каком основании мы должны предполагать, будто прибыль — это "незаработан­ный доход"? Этот вопрос, который составляет сущность полемики между марксистами и немарксистами, в явном виде почти никогда в литературе не поднимался.

9. Прибыль как незаработанный доход

Первое, на что следует обратить внимание, это понятие прибавочной ценности у Маркса оно вовсе не выведено формально из трудовой теории ценности. Для того чтобы рабочая сила продавалась по своей ценности, на рынке труда должен иметься некий уравновешивающий механизм, который обеспечивал бы соответствие "рыноч­ной цены" трудовых услуг и их "естественной цены". Экономисты классического направления нашли такой механизм в теории народонаселения, но Маркс отверг теорию Мальтуса, не соглашаясь с положением о том, что рабочая сила производится в соответствии с рациональным подсчетом затрат. Вместо этого он ввел понятие "резервной армии" безработных, которая, однако, не имеет обязательной тенденции к сохранению заработной платы на уровне "ценности" рабочей силы, хотя и может быть достаточно эффективной, чтобы сдерживать рост заработной платы. Короче говоря, сам того не сознавая, Маркс считает невозможным применение трудовой теории ценности к заработной плате, так как выравнивающий механизм, который положен в основу этой теории, на рынке труда не действует. Все это имеет свои преимущества, ибо позволяет нам обсуждать теорию прибавочной ценности, исходя из ее собствен­ного обоснования и без какой-либо связи с трудностями, вытекающими из трудовой теории ценности.

У Маркса проблема заключается в том, чтобы показать, каким образом приба­вочная ценность — этот бесплатный барыш капиталиста — сохраняется в экономи­ке, в которой цены определяются действием обезличенных сил, а отношения между нанимателем и рабочим основываются скорее на договоре, чем на имущественном положении. В условиях совершенной конкуренции можно себе представить, что ка­питалисты, чей индивидуальный вклад в общий выпуск продукции слишком мал для того, чтобы оказывать влияние на цены, будут расширять производство, стремясь присвоить больше прибавочной ценности, если уровень заработной платы не столь высок, чтобы снизить прибыль до нуля. Отбросив мальтузианский механизм "зара­ботная плата — народонаселение", Маркс был вынужден обратиться к чему-то дру­гому, что могло бы сдерживать рост заработной платы. Это другое он нашел в кон­цепции хронического избыточного предложения труда. Избыточное предложение

труда означает, что преобладающая в данное время норма оплаты труда выше рав­новесного уровня заработной платы. Нетрудно понять, как подобная ситуация мо­жет сохраняться в условиях неразвитой экономики, где равновесная норма заработ­ной платы, которая должна разгружать рынок труда, значительно ниже прожиточ­ного минимума. В этом случае норма заработной платы будет искусственно поддер­живаться на высоком уровне с помощью всевозможных общественных соглашений, поощряющих "справедливую" заработную плату, а результат замаскирован точно так же, как и настоящая безработица. Это и есть то, что мы определили раньше понятием "марксистская безработица": использование постоянного капитала на пол­ную мощность оказывается тем не менее недостаточным, чтобы поглотить все име­ющееся предложение труда [см. гл. 1, раздел 4].

Но верно ли, что этот вид структурной безработицы должен будет исчезнуть в условиях развитой экономики? Нет, не обязательно. Во всяком случае Маркс утвер­ждал, что безработица нужна даже в развитой экономике для того, чтобы заработная плата не съедала прибыли, подрывая тем самым стимул для накопления капитала. Поэтому подъемы деловой активности вызывают уменьшение численности резервной армии, а любой кризис эту армию пополняет, тогда как длительный рост при полной занятости является, согласно Марксу, противоречием. Другими словами, Маркс пред­лагает нечто, очень напоминающее идею Кейнса о "равновесии в условиях безработи­цы". Но это не статическое, как у Кейнса, а динамическое, подвижное равновесие, включающее положительные темпы роста капитала и труда.

Позволим себе на время согласиться с этой теорией динамического процесса, кото­рый обеспечивает существование капитализма. В каком смысле мы можем тогда утвер­ждать, что прибавочная ценность, или прибыль, представляет незаработанный доход? Описывая прибавочную ценность как "экспроприированное рабочее время", Маркс, по-видимому, хочет сказать, что прибавочная ценность не есть вознаграждение за производительный труд; это вовсе не та плата, которая технически необходима для реализации производственного процесса; это скорее результат частной собственности на средства производства при капитализме. Противоречит ли сказанное учению "бур­жуазной" политэкономии? Возьмем одну наиболее апологетическую из всех теорий процента, теорию воздержания, выдвинутую Нассау Сениором [см. гл. 6, раздел 11]. Капиталист в течение некоторого времени воздерживался от текущего потребления и поэтому теперь может предъявить требование на процентный доход, или прибыль, в качестве "справедливого вознаграждения" за свои старания. Он может требовать всего, чего захочет, но почему конкуренция позволяет ему получать процентный доход? Очевидно потому, что рабочие не владеют всеми необходимыми средствами, чтобы ждать до тех пор, пока товары, которые они сейчас производят, появятся в продаже; только потому, что капиталисты в состоянии авансировать заработную плату, они получают процент в качестве личного дохода. "Оправдывает" ли эта теория выплату процентного дохода? В определенном смысле, да; положительные чистые инвестиции не могут быть осуществлены, если отдельные люди не проявляют готов­ности отсрочить свое текущее потребление; так как, по-видимому, никто не готов этого делать без вознаграждения, отмена процента означала бы отсутствие источников капиталовложений. Но это ни в коем случае не оправдывает существование частной собственности на средства производства. Если отсрочку текущего пользования дохо­дом в самом деле рассматривать как убыток, тогда теория воздержания безусловно оправдывает существование положительной процентной ставки на денежную ссуду в одинаковой мере как при социализме, так и при капитализме. В целом все теории процента, будь то теория предельной производительности, временного предпочтения или любая другая, должны объяснять получение прибавочной ценности капиталиста­ми, землевладельцами и рантье в свете того фундаментального, формально узаконен­ного факта, что рабочие не владеют средствами производства.

Дата добавления: 2015-10-21