подтвердительных указа, и лишь после того, как истекут сроки их исполнения, виновные
подвергались штрафу: в первый раз – 10 рублей, второй – 20, третий – 30, и только на
четвертый раз следовало отрешение от должности без права восстановления. Как видим, со
временем санкции за это правонарушение значительно смягчались.
Подтвердительного указа мог потребовать и тот государственный орган или
должностное лицо, которому поручалось исполнение, если он полагал, что распоряжение
вышестоящего органа противоречит закону или интересам императорской власти. В таком
случае исполнитель, направив запрос о подтвердительном указе, должен был ждать ответа,
не приступая к реализации первоначального указа, а орган, издавший первый указ, – издать
и подтвердительный, который подлежал уже беспрекословному исполнению.
Статьи 359–360 устанавливают ответственность за деяния, совершенные по
Большая библиотека редких книг на: goldbiblioteca.ru
неосторожности (легкомыслие, небрежность, преступная самонадеянность) и при условии,
что они не повлекли за собой тяжких последствий. В последнем случае, а также при
совершении тех же деяний умышленно применялись санкции, установленные в ст. 361.
В отличие от предыдущих, ст. 360 с объективной стороны включает в состав
неисполнение не только указов, но и предписаний, предложений начальства, независимо от
того, в устной или письменной форме они были сделаны. Статья 360 не применялась, если
на запрос не был получен подтвердительный указ, кроме случаев исполнения судебного
решения высшей судебной инстанции низшим судом. Так, неисполнение судьей посланного
ему апелляционной инстанцией указа о постановлении нового приговора по уголовному
делу составляло проступок, предусмотренный ст. 360.
Статьи 362–363
Данные статьи, как и предыдущие, призваны обеспечить своевременное исполнение
указов правительства и распоряжений начальства, а не доведение точного смысла законов и
распоряжений до широких слоев населения и повышение правовой культуры народа.
Следует иметь в виду, что в период издания Уложения о наказаниях обнародованию
подлежали далеко не все законы и подзаконные акты, что, как правило, оговаривалось в
самом тексте закона. С 1773 года печатанием и рассылкой законодательства ведал Сенат,
причем публикация и рассылка актов осуществлялась только для служебного пользования. У
частных лиц возможность приобретать отдельные экземпляры законов появилась лишь в
1838 году. И только с 1863 года при Сенате стало издаваться официальное «Собрание
узаконений и распоряжений правительства», которое рассылалось во все присутственные
места и на которое могли подписаться все желающие.
В губерниях обнародование законов и указов Сената производилось губернским
правлением, обязанным снабжать нижестоящие органы печатными экземплярами новых
актов. А указы и манифесты, изданные со словами «Объявляется всенародно», по
распоряжению губернского правления должны были зачитываться после службы в церквах,
а также на площадях в городах и на мирских сходах. Кроме того, они публиковались в
губернских ведомостях.
Статья 364
В отличие от административных присутственных мест, нижестоящий суд не имел
права требовать у суда высшей инстанции подтвердительного указа, о котором говорится в
ст. ст. 359–360150 [УКДС, 1887, № 13].
Статьи 365–366
К ответственности за данные правонарушения должностные лица могли быть
привлечены при непредставлении справок или иных сведений по делам, находящимся в их
ведении и производстве, но не в связи с их личными дисциплинарными проступками и
упущениями по службе. Во всех остальных случаях законными основаниями для
востребования соответствующих справок и объяснений считались не только прямо
указанные в законе, но и те, которые закону не противоречили. Например, нотариус, как
должностное лицо, непосредственно подчиненное окружному суду, за отказ представить
требуемые судом сведения, хотя бы и не установленные нотариальным положением и
наказом окружного суда, нес ответственность по ч. 1 ст. 365 151 [УКДС, 1882, № 10].
Статья 366, по существу, говорит о частном случае проступка, предусмотренного ст.
435 Уложения, устанавливавшей в общем виде ответственность начальников за слабый по
нерадению надзор за подчиненными.
Глава вторая
Статья 367
Понятие превышение власти в России было впервые сформулировано только в Своде
законов 1832 года, хотя частные случаи установления уголовной ответственности за
Большая библиотека редких книг на: goldbiblioteca.ru
превышение власти можно встретить еще в судебниках. В Соборном уложении 1649 года
(ст. 150 главы X) предусматривалось наказание за такое превышение власти со стороны
воевод, дьяков и приказных людей, которое влекло для потерпевших продажи и убытки.
Более широкий перечень случаев превышения и злоупотребления властью содержался в
главе пятидесятой Генерального регламента коллегий. В январе 1724 года Петр I утвердил
новую редакцию этой главы, устанавливавшей меры взыскания и поощрения за службу. В ее
второй части перечислялись наиболее опасные должностные преступления, а в третьей –
остальные должностные преступления, независимо от того, совершены они оплошкою или
вымыслом. Закон устанавливал за их совершение срочную ссылку на галеры с конфискацией
имения или лишением чина и тяжким штрафом152 [Воскресенский Н. А. Законодательные
акты Петра I. М., 1945, с. 513].
Ответственность непосредственно за превышение власти впервые была установлена
для министров в § 279 Общего учреждения министерств 1811 года. Превышением власти
считались случаи, «когда министр, превысив пределы своей власти, постановит что-либо в
отмену существующих законов, уставов или учреждений или же собственным своим
действием и миновав порядок, для сего установленный, предпишет к исполнению такую
меру, которая требует нового закона или постановления». Об ответственности губернаторов
за превышение власти впервые специально упоминалось в Учреждении для управления
сибирских губерний 1822 года.
В ст. 278 Свода законов 1832 года определение превышения власти заимствовано из
Общего учреждения министерств, но распространено на всех должностных лиц. По сути,
содержит его и настоящая статья. Но, как отмечали составители Уложения о наказаниях,
сверх того для удобства «определение превышения власти дополнено означением и тех
случаев, когда чиновник учинит что-либо в отмену не только существующих узаконений, но
и данных ему наставлений, не испросив на то, надлежащим образом, разрешения высшего
начальства»153 [Проект Уложения о наказаниях уголовных и исправительных. СПб., 1871, с.
125].
С объективной стороны состав превышения власти характеризовался либо
необоснованным расширением прав, принадлежащих должностному лицу по закону, либо
присвоением таких прав, которые ему вообще законом предоставлены быть не могли, либо
совершением действий, хотя и законных, но без надлежащего разрешения начальства, т. е.
предполагал совершение активных действий (бездействие власти составляло
самостоятельный состав преступления, обозначенный в следующей статье Уложения). Эти
действия могли заключаться как в физической деятельности должностного лица, так и в
издании им противоправных приказов или распоряжений, в устной или письменной форме.
Превышением власти считалось совершение действий, как выходящих за пределы
компетенции должностного лица, так и таких, которые формально соответствуют
служебной компетенции виновного, но по существу противоречат интересам государства,
интересам службы, поскольку совершены без достаточных к тому оснований. Таким
образом, состав, определенный настоящей статьей, включал в себя и превышение власти, и
злоупотребление властью в нашем сегодняшнем понимании.
Превышение власти только тогда представляло собой самостоятельный состав
преступления, когда оно не было соединено с другим, строже наказуемым деянием, как
должностным, так и общим, например взяточничеством или изнасилованием. Общее
указание на эту норму содержится в ст. 371, а уточнение применительно к нанесению
телесных повреждений, оскорблений и другим преступлениям – в ст. ст. 375–377.
Субъектом превышения власти могло быть только то должностное лицо, которое
таковой властью обладало. Следовательно, не могли быть привлечены к ответственности за
это преступление канцелярские служащие, например писцы или курьеры.
Большая библиотека редких книг на: goldbiblioteca.ru
Наибольшую сложность представляет характеристика субъективной стороны
превышения власти. Психическое отношение к содеянному выступает здесь в форме
смешанной вины154 [См.: Курс советского уголовного права, т. II, с. 333], т. е. следует
различать отношение субъекта преступления к нарушению своих служебных полномочий и
к наступившим последствиям. В русской дореволюционной науке и судебной практике такое
разграничение не проводилось, не было поэтому и единства взглядов по вопросу о форме
вины, многие авторы усматривали противоречия в разъяснениях Сената.
При характеристике субъективной стороны этого преступления нередко приходится
сталкиваться с понятием «правовая неосторожность»155 [См.: Курс советского уголовного
права, т. II, с. 301], т. е. совершением виновным таких действий, противоправность которых
он не предвидел, хотя мог и должен был предвидеть. Я. Г. Северский утверждал, что
превышение власти можно рассматривать только как умышленное преступление156 [См.:
Северский Я. Г. Особенная часть русского уголовного права. СПб., 1892, с. 160]. Напротив,
В. В. Есипов считал, что «основною чертою превышения и бездействия власти является
отсутствие умысла совершить, пользуясь властью как средством, одно из общих или
должностных преступлений»157 [Есипов В. Указ. соч., с. 56]. Различие во взглядах в данном
случае объясняется тем, что Северский имел в виду отношение к нарушению своих
обязанностей, а Есипов – к последствиям, от этого происходящим. Но, следует заметить, у
дореволюционных криминалистов не было единства даже тогда, когда они одинаково
решали вопрос о том, какое именно отношение следует рассматривать в качестве основного
для определения субъективной стороны преступления. Например, П. Д. Калмыков, так же
как и В. В. Есипов, имея в виду вину как психическое отношение к последствиям
превышения власти, в отличие от последнего утверждал, что она может выступать и в
форме умысла, и в форме неосторожности158 [См.: Калмыков П. Д. Учебник уголовного
права. СПб., 1866, с. 530–531].
Нередко вопрос о виновности за превышение власти подменялся вопросом о мотивах
преступления. Так, профессор Будзинский, а вслед за ним и В. В. Есипов считали, что
превышение власти может заключаться только в действиях, совершенных в ложно
понимаемых интересах службы, а если те же действия совершались из корыстных или иных
личных мотивов, то они должны были составлять иное преступление159 [См.: Будзинский
С. О преступлениях в особенности. М., 1887, с. 394]. Но подобное толкование прямо
противоречит ст. 371 Уложения, которая предусматривает, что превышение и бездействие
власти может сопровождаться совершением и другого преступления: правда, в таком случае
наказание назначается за второе преступление, но, как уточняет ст. 371, по максимуму. С.
Будзинский утверждал, что корыстные мотивы всегда придают превышению власти
свойства взяточничества, но вряд ли с ним можно согласиться. Например, случай
использования государственного имущества в личных целях, несмотря на корыстные
мотивы, никак нельзя отнести к числу преступлений взяточничества; напротив, это
типичный пример превышения власти.
Сенат в своих разъяснениях по вопросу о субъективной стороне превышения власти
исходил из того, что квалифицирующим признаком этого преступления является отношение
субъекта к нарушению своих служебных обязанностей, а не к их последствиям. Однако
единообразный подход не мешал ему выносить противоположные решения по отдельным
делам. Так, в разъяснениях по делу Свечина и по делу Надеждина Сенат счел, что «говоря о
превышении власти, закон имеет в виду только деяние, совершенное умышленно.
Превышение же власти, совершенное по неосторожности и невнимательности, может быть
наказываемо только по ст. 410 Уложения (ст. 441 в редакции 1845 года о наказании за
медлительность и нерадение в отправлении должности. – Авт.). Превышение власти,
Большая библиотека редких книг на: goldbiblioteca.ru
происшедшее вследствие неправильного понимания закона, должно быть рассматриваемо
как деяние неосторожное, а не как умышленное»160 [Решения общего собрания
кассационных департаментов Правительствующего сената (далее ОС), 1868, №347; УКДС,
1881, № 110]. В решениях по делу Гроховского161 [УКДС, 1879, №90], по делу
Штакельберга162 [Приговоры уголовного кассационного департамента Сената. СПб., (далее
УКДС пригов.). СПб., 1891, №22], по делу Аристова163 [УКДС пригов., 1892, №24] логика
рассуждений иная: «Если... никто не может отговариваться незнанием закона, то тем более
такое знание обязательно для лиц, несущих обязанности по государственной службе, самые
свойства, цели и значение коей для правильного движения каждой из отраслей управления
обязывают вступающего в нее и пользующегося даваемыми ею преимуществами
определительно ознакомиться с принадлежащими ему по должности правами и связанными
с ними обязанностями... причем по силе ст. 715 устава о службе по определению от
правительства всякий служащий должен поставить себе в непременную обязанность ведать
все уставы и законы государственные и содержать их в несокрушимой сохранности...
Поэтому должностное лицо... ни при каких условиях не может быть признаваемо не
ответственным за превышение власти, содеянное по незнанию им прав и обязанностей,
возлагаемых на него законом по принятой им на себя установленным порядком должности.
Сообразно сему требование, чтобы со стороны превысившего власть было умышленное
нарушение закона, не разрешающего ему тех или других действий или полагающего
известный предел его правам, представляется несогласным ни с внутренним содержанием
ст. 338 (ст. 367 в редакции 1845 года. – Авт.), прямо устанавливающей, вовсе не упоминая
об умысле, внешние признаки нарушения», ни с установленным Сенатом порядком
рассмотрения дел о преступлениях превышения власти с участием присяжных
заседателей164 [УКДС пригов., 1891, №22]. Согласно этому порядку, присяжные не должны
были решать вопрос о том, имел или не имел подсудимый право на совершение тех или
иных действий. Этот вопрос решал суд, основываясь на законодательстве, а не на
субъективных воззрениях обвиняемого на свои права и не на степени его знакомства со
своими служебными обязанностями. В научной литературе такая концепция нашла
отражение в работах Н. С. Таганцева165 [Таганцев Н. С. Лекции... Вып. II, с. 544] и Н. А.
Неклюдова166 [Неклюдов Н. А. Руководство особенной части русского уголовного права.
СПб., 1887, с. 86].
Статья 368
На преступление бездействия власти указывал еще Генеральный регламент Петра I. В
нем устанавливалось наказание тем, «кто по дружбе или по вражде или из взятков или
других намерений что пренебрежет, которое ему чинить надлежало»167 [Цит. по:
Воскресенский Н. А. Указ. соч., с. 513]. Общее учреждение министерств 1811 года ввело
ответственность за бездействие власти для министров: «когда министр, оставив власть, ему
данную, без действия, небрежением своим попустит важное злоупотребление или
государственный ущерб»168 [См. настоящий том, с. 122]. В ст. 278 тома XV Свода законов
сохранялась в принципе та же формулировка, только вместо слова министр появилось
слово чиновник, тем самым понятие бездействия власти распространялось на большую часть
должностных лиц империи. Склонность к казуистике, присущая составителям Уложения о
наказаниях, проявилась и в стремлении уточнить и расширить определение бездействия
власти. Следует иметь в виду, что помимо данной статьи, устанавливавшей наказание за
бездействие власти, в пятом разделе Уложения содержится глава десятая, специально
посвященная вопросам ответственности за медлительность, нерадение и несоблюдение
установленного порядка в отправлении должности.
Большая библиотека редких книг на: goldbiblioteca.ru
Как следует из текста комментируемой статьи, с объективной стороны преступление
бездействия власти состояло не вообще в невыполнении или ненадлежащем выполнении
каких-либо служебных обязанностей, а только одной из них, а именно обязанности
пресекать злоупотребления и беспорядки, производимые другими частными или
должностными лицами. В этом смысле преступление бездействия власти ближе не к
халатности, а к злоупотреблению властью.
Бездействие власти было наказуемо лишь в том случае, когда оно привело к
злоупотреблениям, беспорядкам, причинению имущественного или иного ущерба. Причем,
несмотря на то, что от размеров причиненного ущерба зависело наказание, ни в законе, ни в
разъяснениях Сената не определялись размеры ущерба, имевшие квалифицирующее
значение.
Противозаконность бездействия, по мнению Сената, имела место не только тогда,
когда должностное лицо «не сделало того, что было прямо предписано ему законом или
законным постановлением или распоряжением его начальства, но и в случаях
неупотребления им всех тех мер, необходимость принятия которых, не противореча закону
или законным распоряжениям начальства, вытекала из самого свойства служебных
обязанностей должностного лица или из возложенного на него поручения по службе»169
[УКДС, 1888, №35]. Однако в том же решении Сенат отмечал, что привлечение к
ответственности по этой статье возможно только в случае нарушения круга своих
должностных обязанностей служащими, которые возлагались на них уставом о службе.
Субъективная сторона бездействия власти характеризуется, как и превышение власти,
смешанной виной. У виновного может отсутствовать умысел в отношении неблагоприятных
последствий, которые могло повлечь или повлекло его бездействие. Само же бездействие, в
отличие от превышения власти, судебной практикой всегда толковалось как умышленное
преступление170 [ОС, 1909, № 17]. Умышленному бездействию власти
противопоставлялось неосторожное и невнимательное отношение к своим обязанностям.
Сенат разъяснял, что существенным признаком, отличающим бездействие власти от
нерадения и небрежности по службе, наказуемых по ст. ст. 441–442 Уложения, является
«непринятие или неупотребление всех тех указанных в законе или законом дозволенных мер
или средств, которые могли и должны были быть им приняты или употреблены в
надлежащее время и при известных обстоятельствах»171 [УКДС, 1882, № 12], при условии,
что «бездействие обвиняемого не объясняется, по обстоятельствам дела, исключительно
проявленною им при сем небрежностью, нераспорядительностью или ненаходчивостью»172
[УКДС, 1888, №35]. В тех же случаях, когда должностное лицо имело умысел своим
бездействием способствовать злоупотреблениям, беспорядкам, причинению ущерба, его
действия должны квалифицироваться по ст. 371. Когда преступление или иные
злоупотребления, которым способствовало бездействие власти, не влекли наказания
уголовного, ответственность могла наступать и по ст. 16 Уложения – за попустительство.
Статья 369
Статья дополняет и уточняет определение превышения власти, содержащееся в ст.
367. Впервые аналогичная норма появилась в §§ 280–281 Общего учреждения министерств
применительно к министрам. Свод законов распространил эту норму на всех чиновников.
Оттуда она была заимствована составителями Уложения о наказаниях.
В п. 1 статьи наряду с министрами упоминаются и другие государственные
сановники. В их число должностные лица включались независимо от занимаемого поста,
чина или звания. Существенным условием в данном случае являлось выполнение поручения
или распоряжения императора.
Из толкования Сената следует, что должностное лицо освобождалось от
Большая библиотека редких книг на: goldbiblioteca.ru
ответственности по п. 2 статьи за принятие мер, на которые оно не было уполномочено, в
случаях, не терпящих отлагательства, и лишь при условии невозможности использовать
указанные в законе средства173 [УКДС пригов., 1876, № 76].
Статья 370
В отличие от Свода законов, где наказание за превышение и бездействие власти
устанавливалось только в одной статье, Уложение пошло по пути дифференциации
наказания в зависимости от важности дела и сопровождавших оное обстоятельств.
Появились превышения и бездействия власти важные, особо важные и неважные
(соответственно ч. I ст. 370, ч. II ст. 370 и ст. 372). Определение же степени важности
целиком предоставлялось на усмотрение суда.
Виновные в превышении и бездействии власти даже в случаях особо важных
подвергались наказаниям не уголовным, а исправительным, или взысканиям,
установленным ст. 67 Уложения. Легкость наказания за эти преступления имела и
теоретическое обоснование. Так, известный криминалист А. Лохвицкий, оправдывая
снисходительность законодателя, писал: «Чиновник стоит на законной почве, но в жару
отправления должности он перешел предел; часто он не в состоянии измерить степени
уклонения своих действий от закона. Притом же слишком строгое наказание за превышение
власти, в особенности чиновников исполнительной части, может совершенно подавить в
них энергию и произвести другое зло – бездействие власти. А так как бездействие власти
наказывается одинаково с превышением, то при строгих наказаниях нельзя было бы найти
лиц для занятия известных должностей»174 [Лохвицкий А. Указ. соч., с. 435]. Подобное
«либеральное» отношение к отнюдь не либеральным чиновникам было характерно и для
судебной практики, и для самодержавия в целом. Эти нормы права еще раз подтверждают
правоту ленинских строк: «Самодержавие есть... самовластье чиновников и полиции и
бесправие народа»175 [Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 4, с. 252].
Ни теория, ни практика не выработали за долгие годы действия Уложения о
наказаниях объективных критериев, позволяющих квалифицировать превышение или
бездействие власти по ч. II ст. 370 как случаи особой важности. Случаи применения ч. II
были крайне редки. Примеров же снисходительного отношения суда к виновным в
превышении и бездействии власти можно привести немало. Один из них – дело барона
Штакельберга. Будучи гекенрихтером (полицейским приставом), он привлек к незаконному
освидетельствованию, «сопровождаемому обнажением скрытых частей и сопряженному с
определением их половой невинности», 14 девушек по делу об убийстве найденного в лесу
ребенка. Основанием к такому превышению власти явилось лишь его подозрение, что
«девушки деревни Рома почти поголовно ведут безнравственную жизнь». Судебная палата,
рассматривавшая дело, квалифицировала его действия по ч. I ст. 341 (ст. 370 в редакции
1845 года), а кроме того, «в виду крайней его добросовестности в отправлении служебных
обязанностей» ходатайствовала в порядке, установленном ст. 145 Устава уголовного
судопроизводства, о смягчении наказания. В приговоре Сената по апелляционной жалобе
подтверждалось, что такое освидетельствование «не должно быть признаваемо
превышением власти, не могущим иметь, по своему нравственному и бытовому значению,
важных для подвергшихся оному последствий»176 [Юридическая летопись, 1892, №6, с.
555]. Таким образом, и Сенат не счел его действия особо важными.
В тех случаях, когда должностное лицо совершало действия, наказуемые не только
по ст. 370, но и по другим статьям главы второй за специальные виды превышения власти,
то эти последние не поглощали в себе другие, подходящие лишь под общее понятие
превышения власти, даже если «все преступные в этом смысле действия обвиняемого были
направлены к одной и той же цели»177 [УКДС, 1896, №44]. Такие действия
Большая библиотека редких книг на: goldbiblioteca.ru
квалифицировались по совокупности преступлений.
Статья 371
В статье устанавливается санкция за наиболее опасный вид превышения или
бездействия власти. В данном случае умысел виновного направлен именно на то, чтобы,
используя свое служебное положение, совершить какое-либо уголовное преступление или
способствовать его совершению. Согласно разъяснению Сената, ответственность по этой
статье наступала только в случае совершения преступления, за которое установлено
наказание уголовное, то есть соединенное с лишением всех прав состояния и указанное в ст.
19 Уложения о наказаниях178 [УКДС, 1888, №9].
Статья 372
В русской юридической литературе не раз обращалось внимание на то, что «система
наказаний за превышение и за бездействие власти представляется в нашем Уложении крайне
неудовлетворительною»179 [Есипов В. Указ. соч., с. 71. См. также: Проект Уголовного
уложения редакционной комиссии и объяснения к нему, т. VIII. СПб., 1897, с. 180–181]. В
частности, ни в законодательстве, ни в разъяснениях Сената не проводилось четкой границы
между важными и неважными последствиями превышения власти. По толкованию Сената,
различие в применении ст. 370 или ст. 372 заключалось в том, насколько превышение и
бездействие власти представляется суду важным само по себе и по тем обстоятельствам и
последствиям, которыми оно сопровождалось180 [Разъяснения Правительствующего сената
по Высшему дисциплинарному присутствию, дело № 1 от 6 марта 1895 г. – Журнал
министерства юстиции, 1907, кн. 1]. Но условием применения ст. 372 является не только то,
чтобы последствия превышения или бездействия власти не были важны, но чтобы они и не
могли быть таковыми. Практика применения этой статьи свидетельствует, что она являлась
гарантией безопасности для полиции и чиновников, проявлявших излишнюю служебную
ревность в преследовании «злоупотреблений и беспорядков». Вместе с тем наказанию по ст.
372 был подвергнут мировой судья за то, что при разборе уголовного дела он сделал
замечание полицейскому приставу по поводу неправильно составленного протокола. Судья
заметил, что пристав «не настолько юн, чтобы не знать порядка составления протокола»181
[УКДС пригов., 1889, 31 января].
Статья 373
В данной статье идет речь о сопротивлении одного должностного лица другому с
использованием своего служебного положения вопреки интересам службы. Сопротивление
его в качестве частного лица ответственности по ст. 373 не влекло, так же как и препятствие
со стороны одного должностного лица другому, когда они оба действовали в пределах
предоставленных им законом полномочий.
Высшей мерой наказания по ч. III данной статьи, указанной в ст. 291, была каторга от
4 до 6 лет. Термином оружие здесь обозначается холодное или огнестрельное оружие в
собственном смысле слова, а не любой другой предмет, используемый в таком качестве.
Статья 374
Вплоть до середины XVIII века, пока пытка находила широкое применение в
деятельности не только судебных, но и административных органов, истязания и жестокости
при отправлении должности в пределах компетенции не считались противоправными и не
могли быть наказуемы. Однако недостатки процесса, при котором приговор суда зависел от
выносливости обвиняемого, заставили законодателя сначала регламентировать пытку (в
Воинском уставе Петра I и в утвержденном Елизаветой Петровной «Обряде како
обвиняемый пытается»), а затем постепенно проводить ее ограничение. Определенный
перелом в этом направлении произошел в период правления Екатерины II. Указ о порядке
производства уголовных дел по воровству, разбою и пристанодержательству от 10 февраля
Большая библиотека редких книг на: goldbiblioteca.ru
1763 г. хотя и рассматривал пытку как одну из важных форм следственных действий, но
ограничивал ее применение по кругу лиц182 [ПСЗ, т. XVI, № 11 750]. Вскоре последовал
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 35 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |