наказание устанавливалось по правилам о совокупности. Субъектами данного преступления
являются частные лица, не чиновники.
Статьи 319–322
Статьи устанавливают ответственность за составление подложных указов императора
или подчистку, изменение содержания этих указов и использование их в преступных целях.
Наказание – самое суровое после смертной казни: лишение всех прав состояния и
бессрочная каторга (дополнительно – наказание плетьми и наложение клейм для лиц, не
изъятых от наказаний телесных). Даже в случае неиспользования подложно составленного
или измененного указа и явки с повинной виновный наказывался почти так же жестоко (с
заменой каторги ссылкой на поселение в Сибирь). Несколько меньшие наказания
устанавливались в случаях совершения тех же действий, но относительно указов Сената,
официальных бумаг министерств и главных управлений, губернских правлений, других
правительственных и судебных учреждений. Статьи составлены казуально. Тяжесть
наказания зависела от предмета преступления, большей или меньшей значимости
подделанного или исправленного документа.
В качестве субъекта преступления закон указывает частных лиц, а не чиновников, не
должностных лиц государства. Последние за подделку документов (подлог) отвечали по
статьям, включенным в раздел V – «О преступлениях и проступках по службе
государственной и общественной».
Статьи 323–326
Статьи 323–325 говорят об ответственности частных лиц за подделку печатей и
штемпелей правительственных учреждений. В зависимости от предмета преступления
(государственная печать, печать учреждения и т. п.), его значимости наказание могло быть
меньшим или большим. Фактически и в этих статьях речь идет о подделке (подлоге)
документов. Статья 325 рассматривает изготовление фальшивой печати и как приготовление
к совершению преступления (если мастеру была известна цель изготовления), и как
самостоятельный состав преступления. Согласно ст. 326, если в случае подделки указа,
внесения в официальные бумаги изменений невиновное лицо было привлечено к
ответственности и понесло уголовное наказание, виновный в подлоге нес тяжкое наказание
– лишение всех прав состояния и каторга (дополнительно – телесные наказания для лиц, не
изъятых от наказаний телесных). Суровость наказания свидетельствует о том, что тяжесть
содеянного законодатель видел не в причинении ущерба отдельному лицу, а в нарушении
порядка. Статья 325 содержит ссылку на том 11 Свода законов – «Общее учреждение
губернское».
Статья 327
Статья рассматривает подлог как средство для совершения другого преступления. В
этом случае действовал принцип определения наказаний по совокупности преступлений.
Статья 328
Большая библиотека редких книг на: goldbiblioteca.ru
Статья устанавливает наказание за подделку значительно менее важных документов –
справок о болезни, о бедности, хорошем поведении (необходимых для получения
вспомоществования, льгот по уплате податей и т. п.).
Подделка документов, подлог рассматриваются крайне казуально, помимо разд. IV,
во многих других разделах Уложения: в разд. V «О преступлениях и проступках по службе
государственной и общественной», в разд. VII «О преступлениях и проступках против
имущества и доходов казны», в разд. VIII «О преступлениях и проступках против
общественного благоустройства и благочиния»; в разд. IX «О преступлениях и проступках
против законов о состояниях»; в разд. XII «О преступлениях и проступках против
собственности частных лиц».
Статья 329
Статья отличается от предшествующих совершенно особым составом преступления –
разглашение служебной тайны. В случае особо негативных последствий ответственность
наступала по ст. 1311121 [Статья 1311 предусматривает ответственность за публикацию без
дозволения цензуры сочинения, изображения, принадлежащих к числу тех, о которых
упомянуто в ст. ст. 267, 273, 274,296,305–307, т. е. в статьях, устанавливающих наказания за
государственные преступления и преступления против порядка управления] разд. VIII.
Глава четвертая
Глава определяла очень разные по составу преступления, причем ее статьи
сформулированы крайне казуально.
Статья 330
Статья устанавливает наказание за похищение или истребление официальных бумаг
или вещественных доказательств, произведенные с целью затруднить проведение следствия.
Если документы, вещественные доказательства относились к преступлению, за которое
закон устанавливал наиболее тяжкое наказание (лишение всех прав состояния), то содеянное
должно было рассматриваться как соучастие, пособничество совершению этого
преступления, а не как самостоятельный состав преступления. Соответственно
увеличивалось и наказание. Состав преступления по ст. 330 с большим основанием можно
отнести к преступлениям против правосудия.
Статьи 331–332
Статьи содержат иной состав преступления – истребление или повреждение печатей,
поставленных по распоряжению правительственных или судебных учреждений. Цель
указанных действий не пояснена. Похищение вещей, сопутствовавшее указанным
действиям, рассматривалось как другой состав преступления – воровство-кража122 [Кроме
воровства-кражи Уложение 1845 года знало воровство-мошенничество (ст. 2128), сохраняя
терминологию, принятую в законодательстве XVIII века] со взломом.
Статья 333
Статья говорит о разных по тяжести составах преступления. В первой ее части речь
идет об истреблении и повреждении межевых и пограничных знаков. Цель преступных
действий не обозначена. Вторая часть статьи определяет совершенно иной состав –
государственную измену, совершенную путем истребления или повреждения пограничных
знаков с целью передачи части территории иностранному государству. Статья содержит
отсылку к ст. 276 – о государственной измене.
Статья 334
Статья содержит составы преступлений, в большей мере относящиеся к разделу «О
нарушении правил, установленных для сохранения путей сообщения»123 [Статья 1642
входила именно в этот раздел]. Формулирование составов очень нечеткое. Вина
предусмотрена умышленная, но возможные мотивы преступных действий в первой части
Большая библиотека редких книг на: goldbiblioteca.ru
статьи непонятны. Если же эти мотивы были связаны с целью подвергнуть разрушению,
потоплению какое-либо имущество, то наказание должно было быть определено именно как
за покушение на повреждение чужой собственности. Кроме того, закон требовал и
возмещения убытков.
Глава пятая
Статьи 335–340
Статьи трактуют о различных случаях незаконного освобождения или побега
заключенных.
Статья 341
Статья, по существу, близка к предыдущей, только здесь речь идет не о ссылке, а
высылке за границу. Наказание поэтому не слишком большое.
Статьи 342–343
Статьи предусматривают наказания за нарушение административного режима,
установленного для лиц, состоявших под надзором полиции.
Статьи 344–346
Статьи рассматривают разные случаи помощи беглым преступникам – от активного
воспрепятствования властям в поимке беглого до простого укрывательства. Укрывательство
осужденного наказывалось по-разному, в зависимости от тяжести наложенного на него
наказания.
Глава шестая
Статьи 347–353
Статьи посвящены ответственности за создание и участие в разного рода тайных
обществах. Наказывались и основатели обществ, и члены их, а также лица, знавшие и не
сообщавшие о них правительству.
Статья 347 квалифицирует деяния основателей и членов обществ, созданных с целью
подрыва политического строя, как государственные преступления и устанавливает
наказания со ссылками на ст. ст. 264, 271, 272. Помещение данной статьи в раздел
преступлений против порядка управления не позволяло царскому правительству в полной
мере применять по указанным в ней составам особый порядок судопроизводства,
предусмотренный для дел о государственных преступлениях. Необходимость усиления
борьбы с тайными обществами привела к принятию в марте 1867 года нового закона о
тайных обществах124 [ПСЗ 2-е, т. XLII, отд. 1-е, № 44402], который, с одной стороны, более
четко, а с другой – более широко сформулировал ответственность за создание обществ,
имевших не только политический, но и социальный, нигилистический, атеистический
характер. Была также установлена ответственность для обществ, дозволенных
правительством, но уклонившихся от обозначенной в разрешении цели. Репрессиям
подлежали все, как говорилось в законе, преследующие вредную для государственного
благоустройства и общественной нравственности цель сборища, собрания, сходбища,
товарищества, кружки, артели и т. п. В Уложении 1903 года ответственность за создание
тайных обществ, имеющих политический характер, предусмотрена в гл. 3 «О бунте против
верховной власти и о преступных деяниях против священной особы императора и членов
императорского дома» и в гл. 5 «О смуте».
Статьи 349, 350 устанавливают ответственность за организацию тайных обществ, не
преследовавших целей, обозначенных в ст. 347, т. е. подрыва политического строя, но тем
не менее воспрещенных правительством. Наказанию подвергалось и недонесение об этих
обществах.
Предоставление помещения (ст. 351), в случае если цели тайного общества были
известны предоставившему, наказывалось как участие в тайном обществе (по ст. ст.
347–349), если же нет – то наказание было значительно меньшим.
Большая библиотека редких книг на: goldbiblioteca.ru
Статья 353 устанавливает наказания за нарушение существовавшего разрешительного
порядка образования любого общества, правительством не воспрещенного и не имевшего
цели, противной порядку, спокойствию и нравственности.
Глава седьмая
Статьи 354–357
Глава определяет наказания за нарушение установленного в России разрешительного
порядка выезда за границу. Право поступления на службу в иностранном государстве,
дарованное российскому дворянству еще Жалованной грамотой дворянству 1785 года,
вошедшей без изменений в том IX Свода законов, могло быть реализовано лишь с
разрешения правительственных властей. Вопросы въезда и выезда решались Третьим
отделением» Собственной его императорского величества канцелярии и Министерством
внутренних дел. Устав о паспортах (ст. ст. 436, 466 т. XIV Свода законов) устанавливал
сроки заграничных паспортов от 5 до 7 лет.
Статья 354 квалифицирует недозволенное оставление отечества с поступлением на
службу к иностранному правительству или с переходом в иностранное подданство как
тяжкое преступление, наказывавшееся лишением всех прав состояния и вечным изгнанием
из пределов России. Наказанию подлежали также лица (ст. ст. 355, 356), не вернувшиеся в
Россию по вызову правительства, нарушившие сроки разрешенного пребывания за
границей. Статья 357 карала подстрекательство к переселению за границу.
Подстрекательство, обращенное к военнослужащим или отдаваемым в рекруты, каралось
более строго – лишением прав состояния и ссылкой в Сибирь на поселение, а для лиц, не
изъятых от наказаний телесных, – наказанием плетьми.
Раздел пятый
О ПРЕСТУПЛЕНИЯХ И ПРОСТУПКАХ
ПО СЛУЖБЕ ГОСУДАРСТВЕННОЙ И ОБЩЕСТВЕННОЙ
Настоящий раздел устанавливает ответственность за должностные преступления и
проступки. Общим объектом посягательства такого рода правонарушений в советской
уголовно-правовой науке признается нормальная деятельность государственного
аппарата125 [Курс советского уголовного права, т. VI. М., 1971, с. 13]. У русских
дореволюционных криминалистов не было единства взглядов по этому вопросу. В первой
половине XIX века большинство юристов, как русских, так и западноевропейских, в
качестве объекта должностных преступлений усматривали служебный долг. Видимо, и
составители Уложения стояли на тех же позициях. Об этом, в частности, свидетельствует
объединение в одном разделе должностных преступлений и дисциплинарных проступков. В
конце XIX – начале XX века в русской юридической науке начинает преобладать доктрина,
отрицающая наличие единого объекта у всех преступлений по службе. Так, по мнению В. В.
Есипова, «фактическое значение объекта преступления при превышении и бездействии
власти настолько обширно и разнообразно, что обнимает собою все возможные блага»126
[Есипов Вл. Превышение и бездействие власти по русскому праву. СПб., 1892, с. 52]. М. А.
Лозина-Лозинский заявлял, что ему «не приходит в голову ни одно должностное
преступление, которое принципиально по своему объекту отличалось бы от общих
преступлений»127 [Лозина-Лозинский М. А. Служебные провинности и дисциплинарные
взыскания. – Право, 1900, с. 947]. Редакционная комиссия по составлению Уголовного
уложения 1903 года также склонялась к этой точке зрения, выдвигая в качестве
отличительных признаков должностных преступлений, наряду с особым субъектом, не
объект, а способ совершения преступления, т. е. его объективную сторону. В. Н. Ширяев,
признавая, что «значительно большая часть должностных преступлений заключает
посягательства на блага общие, доступные для всех, но учиняемые с помощью особого
Большая библиотека редких книг на: goldbiblioteca.ru
способа, вытекающего из занимаемого виновным особого положения», приходит к выводу:
«Объектом должностных преступлений, следовательно, будут те правовые блага,
распоряжаться которыми должностное лицо может в силу предоставленной ему законом
компетенции»128 [Ширяев В. Н. Взяточничество и лиходательство в связи с общим учением
о должностных преступлениях. Ярославль, 1916, с. 178].
Несмотря на расхождения во взглядах на объект посягательства должностных
преступлений, русские дореволюционные юристы были едины в оценке их особой
общественной опасности: «Так как должностные лица являются органами власти, действуют
от лица государства, то правонарушения, ими совершаемые, получают особое значение. Они
больше, чем правонарушения частных лиц, подрывают авторитет закона, колеблют
прочность юридического порядка: они более непосредственно отзываются на интересах
всего государства. Вместе с тем полномочия власти, которыми наделены должностные лица,
дают им возможность с большей легкостью совершать правонарушения, делают их более
опасными, ставят частных лиц в более беззащитное в отношении к ним положение.
Наконец, пользуясь своей властью, должностные лица могут совершать и такого рода
правонарушения, которые совершенно невозможны для частных лиц»129 [Коркунов Н. М.
Русское государственное право, т. II. СПб., 1892, с. 552].
На необходимость беспристрастного и строгого преследования служебных
преступлений и проступков указывала Государственная канцелярия, комментируя проект
нового уголовного судопроизводства: «Когда те самые органы государственной власти,
которые установлены для охранения силы законов и общественного порядка, подают
пример беззакония и непорядка, тогда возникает неуважение к властям и нравственная
распущенность, при которой государство колеблется в самых его основаниях»130
[Соображения Государственной канцелярии об основных началах уголовного
судопроизводства. – Журнал Государственного совета, 1862, №65, с. 24]. Не менее
интересны, и в данном случае справедливы, высказывания на этот счет известного
реакционного судебного деятеля, в конце XIX – начале XX века министра юстиции, Н. В.
Муравьева: «Почти безошибочно можно сказать, что всякое преступление по должности,
независимо от своих ближайших конкретных последствий, производит и в общей сфере
государственных, общественных и индивидуальных интересов некоторые разрушительные
результаты: в известном размере, до известной степени оно всегда подрывает доверие к
представителям власти, дискредитирует их в общественном мнении, умаляет уважение,
которым они должны пользоваться и без которого немыслима успешная служебная
деятельность, а главное – способствует образованию и поддержанию в обществе взгляда на
закон, применяемый и охраняемый должностными лицами, как нечто такое, что очень
строго и требовательно по принципу, но очень свободно и легко обходится и нарушается в
действительности»131 [Муравьев Н. В. Об уголовном преследовании должностных лиц за
преступления по службе. – Юридический вестник, 1879, кн. 2, с. 576]. Столь же красноречив
в этом вопросе и В. Н. Ширяев, предостерегавший: «Если массовое проявление общей
преступности способно вызвать и породить общественную тревогу, то развитие и
умножение должностных преступлений может быть рассматриваемо как общественное
бедствие»132 [Ширяев В. Н.Указ. соч., с. 1].
Однако пусть эти гневные обличения должностных преступлений не создадут
впечатления, будто самодержавие вело с ними решительную борьбу. Напротив, именно в
России они расцвели ядовитым цветом, ибо самодержавие как никакая другая власть
предполагает бесправие народа и всевластие полиции и чиновничества. Впрочем, как
указывал К. Маркс, личные грехи чиновников – мелочь по сравнению с грехами самой
государственной организации, иерархию которой подрывают должностные преступления:
Большая библиотека редких книг на: goldbiblioteca.ru
«Иерархия карает чиновника, поскольку он грешит против иерархии или поскольку он
совершает такой грех, который иерархии не нужен, но она берет его под свою защиту
всякий раз, когда сама иерархия совершает грех в его лице»133 [Маркс К., Энгельс Ф. Соч.,
т. 1, с. 278]. Классической формой такой «защиты» являлась система административной
гарантии, господствовавшая в Российской империи в период действия Уложения о
наказаниях. Она была закреплена в Своде законов 1832 года, а впоследствии воспринята и
творцами Судебных уставов 1864 года. В соответствии с этой доктриной, на возбуждение
уголовного преследования против должностного лица необходимо согласие его начальства,
оно же, а не органы суда и прокуратуры, после окончания следствия решало вопрос о
предании обвиняемого суду или прекращении уголовного дела; кроме того, по делам о
должностных преступлениях существовала привилегированная подсудность.
Несмотря на то что в русской юридической литературе неоднократно приводились
убедительные доводы в пользу отмены каких бы то ни было поблажек и преимуществ для
преступников по должности, они сохранялись в России до 1917 года. Интересно, что Н. В.
Муравьев, изучив западноевропейский опыт, в одной из своих научных работ сделал вывод:
«Административная гарантия единогласно признается на Западе несправедливою и
ненужною. Она несправедлива потому, что деятельность закона и правосудие суда
обеспечиваются только равенством их для всех, а следовательно, и для лиц, облеченных
должностной властью. Она не нужна потому, что чиновника преступного его начальство не
может и не должно укрывать даже во имя своей административной независимости и своих
административных интересов, а невинного сумеет отличить, без постороннего
вмешательства, сам суд, снабженный для этого всеми средствами человеческого ведения и
разумения»134 [Муравьев Н. В. Указ. соч., с. 821]. Став же министром юстиции и
генерал-прокурором, он не только не воспользовался своим правом законодательной
инициативы для подготовки и принятия соответствующего закона об отмене
административной гарантии, но нередко и сам вынужден был закрывать глаза на
должностные злоупотребления во имя ведомственных и правительственных интересов.
Статьи, обличающие несправедливость и незаконность административной гарантии,
появлялись в печати и позже, например ряд статей К. Д. Анциферова135 [См.: Анциферов К.
Д. Сборник статей и заметок по уголовному праву и судопроизводству. СПб., 1898], однако
они отнюдь не препятствовали росту должностной преступности, а вместе с ней – практике
«иерархической защиты» и даже судебной защиты провинившихся чиновников,
выражавшейся в большом числе оправдательных приговоров и применении минимальных
мер наказания по делам о должностных преступлениях. Тот же Н. В. Муравьев
констатировал, что строгие наказания, установленные во многих статьях раздела V
Уложения о наказаниях, на практике применялись крайне редко. Так, «из общего количества
приговоренных за служебные преступления приговаривается к уголовным наказаниям
только 0,3%»136 [Муравьев Н. В. Указ. соч., с. 580]. По подсчетам Муравьева, в 1872–1876
гг. по этой категории дел было вынесено 60% оправдательных приговоров, т. е. примерно в
два раза больше, чем по общим преступлениям. Причем, «по важнейшим из таких дел, т. е.
по тем из них, которые рассматривались с участием присяжных заседателей, процент
оправдательных приговоров достигает также высокой цифры – около 57,5%»137 [Там же].
Эта тенденция сохранялась и в начале XX века. А. Ф. Кони отмечал, что «с 1906 по 1911 год
репрессия все слабела, а служебные преступления все умножались. Они увеличились в
некоторых округах в четыре раза, в других в пять, в третьих в шесть раз»138 [Кони А. Ф.
Должностные преступления и суд присяжных заседателей. – Вестник права, 1916, №49]. О
фактической безответственности чиновников за преступления по службе писал в 1917 году
И. И. Евстихеев: «Можно сказать, что «легче верблюду пройти через игольное ушко», чем
Большая библиотека редких книг на: goldbiblioteca.ru
обвинить должностное лицо и заставить его понести заслуженное возмездие за совершение
им преступления по службе»139 [Евстихеев И. И. Ответственность должностных лиц. М.,
1917, с. 19]. Он так характеризовал бюрократию самодержавного режима: «Все дозволялось
этой разнузданной опричнине, ее преступления, проступки и нарушения имущественных
интересов граждан защищались всем порядком, всем строем, который создавался
самодержавным правлением в течение долгих лет тяжелого рабства народа»140 [Евстихеев
И. И. Указ. соч., с. 23].
То, что субъектом преступлений и проступков, предусмотренных в разделе V
Уложения о наказаниях, является должностное лицо, не вызывало, по существу, сомнений
ни в теории уголовного права, ни в практике его применения, однако определения самого
понятия должностное лицо в Уложении не было. Более того, как указывали еще
дореволюционные юристы, оно не имело даже определенного термина и «пользуется
наименованиями самыми разнообразными для определения виновников должностных
преступлений; число этих наименований достигает нескольких десятков»141 [Ширяев В. Н.
Указ. соч., с. 211]. Наряду с термином должностное лицо использовались такие, как
виновный, чиновник, лицо, состоящее на службе государственной или общественной, и
другие.
В судебной практике и юридической литературе должностными признавались лица,
обозначенные в таком качестве в законодательстве или приравненные к ним «в силу
характера отправляемых ими обязанностей»142 [Там же, с. 219]. Не имело значения,
состояло ли данное лицо на службе в государственном аппарате или в органах сословного, а
впоследствии земского или городского самоуправления. К числу должностных лиц
относились как штатные, так и внештатные сотрудники, как получавшие, так и не
получавшие вознаграждение за служебную деятельность, как чиновники, так и канцелярские
служители (писцы, сторожа, курьеры и т. п.), занимающие должности как по назначению,
так и по найму, как русские подданные, так и иностранцы, исполняющие свои обязанности
как постоянно, так и временно.
В Уложении отсутствовали также нормы об ответственности за соучастие в
должностных преступлениях частных лиц. Судебная практика по этому вопросу отличалась
неопределенностью и противоречивостью, и он был решен законодателем только в 1873
году. Высочайше утвержденное мнение Государственного совета по делу Янковского и др.
гласило, что должностные преступления могут, в принципе, совершаться только
должностными лицами. «Посему в общем правиле участие частного лица в преступлении по
службе не может иметь места. Но это правило не есть правило безусловное, а допускает
исключения, вызываемые самим предметом служебных преступлений или родом тех прав и
обязанностей, которые они нарушают»143 [Цит. по: Ширяев В. Н. Указ. соч., с. 238]. Все
должностные преступления были разделены на две группы. В первую вошли (довольно
условно) только те преступления и проступки, которые составляли лишь служебные
нарушения и не влекли уголовного наказания, а карались взысканиями, предусмотренными
ст. 67 Уложения. Вторую группу составили те преступления и проступки, которые являлись
одновременно и общим преступлением «с той лишь разницей, что оно совершается не
частным, а должностным лицом»144 [Там же, с. 239]. Частные лица могли привлекаться в
качестве соучастников только по второй группе преступлений и проступков. Причем, по
мнению Государственного совета, в таких случаях они должны были нести ответственность
не за должностное, а за общее преступление, соответствующее тому, которое совершило
должностное лицо. Например, согласно последующему разъяснению Сената, частное лицо
несло ответственность за участие в должностном подлоге лишь в случае, когда в его
действиях усматривался общий подлог, предусмотренный в разделе XII Уложения145
Большая библиотека редких книг на: goldbiblioteca.ru
[УКДС, 1873, №936; 1885, №28]; неслужилые пособники и укрыватели служебной растраты
наказывались за соучастие в простой растрате146 [УКДС, 1884, № 13].
В юридической литературе высказывались и возражения в адрес господствовавшей
доктрины соучастия в должностных преступлениях. Некоторые ученые и судебные деятели
полагали, что Уложение о наказаниях позволяет «квалифицировать деятельность
соучастников по деятельности главных виновников»147 [См.: Ширяев В. Н. Указ соч., с.
242–254].
Глава первая
Статья 358
Раздел V открывает статья, устанавливающая ответственность должностных лиц за
неисполнение распоряжений императорской власти независимо от того, какой характер –
законодательный, исполнительно-распорядительный или судебный, общий или частный –
они носили. Под выражением неприведение в исполнение следует понимать действие или,
как правило, бездействие должностных лиц, выражавшееся в волоките, а также в прямом
или косвенном отказе от исполнения. Субъективной стороной данного преступления мог
быть не только умысел, но и неосторожность, вероятнее всего в форме преступной
самонадеянности. Для определения наказания имело значение наличие не только умысла, но
и цели преступления. Часть II статьи могла применяться только в случае совершения
преступления из корыстных или иных видов. Под иными видами, так же как и под иными
личными видами, упомянутыми в других статьях Уложения, следует понимать личные
интересы виновного, противоречащие интересам службы, например месть, ревность,
протекционизм.
Статьи 359–361
Сходный сюжет мы видим еще в указе Петра I «О должности Сената» от 27 апреля
1722 г. Этим актом за недоношение об исполнении сенатских указов устанавливались
штрафы: за первый просроченный месяц – 100 рублей, за второй – 200, за третий – 300, за
четвертый – 400 и за пятый – лишение всего и вечная работа на галерах148 [Российское
законодательство X – XX веков, т. 4, с. 192]. Обязанность исполнять сенатские указы и
докладывать об этом Сенату в установленные сроки была закреплена в Наказе губернаторам
и воеводам 1728 года149 [ПСЗ, т. VIII, № 5333, п. 3–5]. Высочайше утвержденным
сенатским докладом «О штрафовании присутственных мест за нерапортование и за
неисполнение по посланным указам на сроки» 1766 года ответственность распространялась
на все государственные учреждения не только за неисполнение, но и за несвоевременное
извещение об этом не только Сената, но и других вышестоящих органов. Пункт 5 доклада
обязывал присутственные места рапортовать о выполнении указов или причинах, которые
препятствуют их выполнению, не позднее трех недель после получения. Правда, по
истечении этого срока Сенат или иной вышестоящий орган должен был направить еще два
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 22 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |