Депресняк накатил на меня бетонной волной, ничего не хотелось, хотелось спать и не думать. И я так и сделал. Я приехал домой и лег спать. Завтра понедельник. Новая жизнь начинается с понедельника. Посмотрим, смогу ли я? Я не буду за нее сражаться, это глупо. Я просто стану тем, без кого…
Реверс:
Тягостный, неприятный разговор. Но хороший итог. Вере нравился итог. Нравилось, что Таир ушел. Одной проблемой меньше. С Таиром больше ничего такого, изматывающего и сложного, не будет. Ну, ей так кажется. Теперь они будут друзьями. Теперь все будет проще.
Вера выбросила бутылку, вытерла крошки со стола. Таир… Он глубже, чем кажется. И он как-то тяжело все это переживает. Как-то слишком тяжело. Жаль, если он тоже… Взять бы Таира! С ним все было бы просто, пусть и недолго.
Пока Вера думала об этом, телефон завибрировал. Она открыла очередное сообщение. Каминский упорный, он писал ей по два сообщения в день. Завтра возвращается Каминский. И все начнется по новой. Без него было легко. Без них, без всех. Без Ли, которой Вера в категоричной форме высказала свое желание побыть в одиночестве, и та безропотно согласилась. Без Таира, который лежал в больнице. Без Влада, который был в туре. Что ж, отпуск окончен, страсти возвращаются. Вера усмехнулась. На экране высветился текст: «Я возвращаюсь. Я хочу тебя увидеть. Пожалуйста.»
Вера набрала ответ: «я приеду тебя встречать» Отправить. И будь, что будет.
Глава 19
Аверс:
Понедельник. Ненавижу понедельники. Сегодня не исключение. Сыро, противно… машина дурит, пробки… Мойдодыр с цепи сорвался — орет и орет, дедлайном пугает… Мы сегодня с ним вдвоем — Коробочка в отъезде, Таир все еще на больничном.
Я кодила до обеда, не поднимая головы. В обед прискакала Лерочка, но я отправила ее гулять — уж больно грозно глядел Мойдодыр, уж больно хотелось успеть все до четырех, потому что я договорилась с Серегой, что уйду в четыре. Я позволила себе всего два перекура за день, да еще один спец-перекур с Птицей. Он постучался в мессенджер и слезно просил поболтать с ним, потому как ему скучно. Я вышла в курилку, и мы созвонились. Таир пожаловался, что дуреет от безделья и пообещал наплевать на больничный и приехать завтра на контору. Потом мы обсудили текущие дела на проекте, поржали немного над какими-то глупостями, Таир рассказал мне старый баян про то, сколько нужно разработчиков, чтобы вкрутить лампочку, я рассказала ему, какие разборки чинили сегодня тим-лиды соседних проектов. В общем, это был совершенно обычный дружеский разговор, что порадовало меня и развлекло, и за что я была ужасно благодарна Птичке.
А потом натикало шестнадцать часов и я распрощалась с нормальной жизнью, чтобы окунуться в свои дела сердечные, чтобы не сказать дела промежножные.
Я неторопливо пробралась через центр, поймав себя на мысли, что рассматриваю платья в витринах. И заставила себя поржать над этим. Впрочем, получилось почти искренне.
Solid снимают репетиционную базу в бывшем Доме Политпросвещения, ныне Центре культуры Октябрьского района. «Центр» этот расположен далековато от центра, в Энкиной балке, рядом со старым тусовочным пятачком. И если до тусы я добралась более-менее без проблем, то углубившись в переулки, прокляла все на свете. Под колесами явно велись затяжные боевые действия между кротами. Я ползла из ямы в яму и плакала о подвеске. Все было так отвратительно, что я даже не подняла головы, чтобы полюбоваться окружающим меня декадансом. Застройка этого района — начала прошлого века, много модерна, попадается ампир, мой любимый ар-нуво. И все это старое, пыльное, в трещинах, от чего приобрело особенную прелесть. Обычно я с удовольствием гуляю в таких местах, но поскольку я не гуляла, а ехала, красоты окружающего пейзажа прошли мимо меня.
Наконец я подползла к цели и припарковалась справа от огромного старого тополя, печально облетавшего к моим ногам. Я вышла из машины, оперлась задницей о капот и закурила.
Когда же я подняла глаза, то имела счастье наблюдать, как слева от тополя пристроился серебристый матиз, и из него выпрыгнула потрясающе красивая девушка Жюли. В платье! Я непроизвольно хрюкнула. Жюли увидела меня, и лицо ее приобрело настолько высокомерное и презрительное выражение, что об него можно было порезаться. Я улыбнулась ей и помахала сигаретой. Жюли только выше вздернула подбородок, но я решила не обострять и принять это за приветственный жест. Она тоже закурила. Мы подождали минут десять в полном молчании, я почитала немного книжку в телефоне, выкурила еще одну сигарету и решила про себя, что сейчас уеду. Будто в ответ на мои мысли в конце переулка показался синий мерседесовский микроавтобус, который, если следовать логике, и вез к моим ногам самого Влада Каминского.
Идиотское положение! Эта Жюли в платье! Ну еще хоть кто-нибудь один бы – и было бы нормально. Но вдвоем мы смотрелись просто идиотками. Бусик преодолел кошмарный путь до здания и остановился. Дверь отъехала в сторону, и изнутри посыпались кофры, сумки и музыканты. Влад выскочил, оттолкнул плечом Пашку-ударника и рванул на крейсерской скорости. Ко мне? К Жюли? К тополю? Во всяком случае, Жюли не ждала милостей от природы — она двинулась навстречу Каминскому. Боже, какой идиотизм! Я опустила глаза. Но все равно увидела, как он ловко обошел ее по касательной, пробормотав что-то вроде «привет-Жюли-как-жизнь-извини» и вот он уже рядом, и ноздри мои затрепетали от запаха полыни, и на меня обрушилась лавина светлых волос, и сладкие губы, и сильные руки и… Колени предательски обмякли. Я ухватилась за отвороты его куртки и, наплевав на весь идиотизм и мелодраму, поцеловала Каминского.
— Привет, — прошептал он, не прерывая, впрочем, поцелуя.
— Привет, — ответила я несколько секунд спустя, когда его рок-н-рольное величество все-таки меня отпустило.
— Я так соскучился, Вера, ты просто себе не представляешь! Я написал тебе новую песню. Мы сейчас поедем… — тут он оборвал себя и поглядел мне в глаза,— Ты же не против поехать со мной на Посольскую, Вера?
Что ж, урок усвоен. Он спрашивает моего мнения. Я же не против? Наверное, я против. Именно поэтому я приехала сюда, рискуя подвеской, и ждала двадцать минут рядом с красоткой Жюли в ее дурацком (на самом деле сногсшибательном) платье. И именно поэтому я все еще держу его куртку в кулаках, и именно потому, что я против, я сейчас утону в его глазах-ледяных омутах.
— Не против, — заверила я его.
— Тогда пойдем, я возьму гитару и шмотки, — и, крепко ухватив меня за руку, потащил к автобусу.
Мы прошли мимо зеленой от злости Жюли, потом мимо ухмыляющихся музыкантов. Влад подхватил сумку и кофр с гитарой.
— Мужики, спасибо всем, созвонимся, я поехал! — прощание обошлось без слез и объятий, Каминский выпрыгивал из шкуры от нетерпения, а музыканты так понимающе кивали, что я готова была провалиться сквозь землю.
Мы уже почти подошли к моему логанчику, когда Жюли предприняла еще одну попытку:
— Вла-а-ад, — пропела она, — а разве ты не расскажешь, как прошел тур? А выпить за успех Silver Solid? Неужели нормальное возвращение с гастролей отменили из-за дождя?
— Юля, — бесцветным голосом ответил ей Каминский, — нормальное возвращение с гастролей тебе с большим удовольствием продемонстрирует группа Silver Solid. А меня оставь, пожалуйста, в покое, ладно? Желательно насовсем.
Я снова пожелала провалиться сквозь землю, и поглубже. Бедная девочка! Мне вспомнилась я сама пять лет назад, хлопающая полными слез глазами на пороге бывшей Диминой квартиры. Кстати. Какие-никакие, а с Димой нас связывали отношения. А что связывает Жюли и Каа? Я совсем было собралась спросить его об этом, но мы уже пришли к машине.
Пришлось открывать багажник, потом садиться за руль, потом пытаться отбиться от его рук, устремившихся ко мне под куртку, потом заводить машину и, наконец, медленно и печально красться между ям.
Мы заехали в супермаркет, и надо было видеть эту картину маслом: чинный Каминский везет тележку, я складываю в нее продукты… Ужас, ужас и кошмар!
А потом я забыла о Жюли, о продуктах, о кошмарах — мы вошли в квартиру Влада и дверь за нами закрылась.
Как же он целуется, змей Каа! Как замирает мое дыхание, как прокатывается вдоль позвоночника волна желания, как подгибаются ноги и закатываются глаза у бедной маленькой Ники, которую придавил к стене в тесной прихожей кожаный и джинсовый, твердый и горячий, как печка, жестокий и щедрый Каа… Влад… мое наказание…
Я таяла, таяла, пока этот ужасный человек не прекратил свои пытки языком и губами и не начал пытать меня другими вещами:
— Вера, — сказал он, отстранившись, — я привез тебе подарок. Мне надо спрашивать твоего согласия или можно просто подарить? Я больше не хочу смотреть на задние фонари твоей машины, так что я теперь достану тебя до печенок твоим согласием, ты понимаешь?
— Понимаю, — вздохнула я, — но в честь твоего возвращения ты мог бы сделать исключение, и не доставать меня хотя бы сегодня?
— Ладно, — хитро улыбнулся Влад, стащил сапоги и пошел в комнату, волоча за собой вещи. Я тоже разулась, забросила пакет с продуктами на кухню, заодно включив чайник. И пошла за Владом.
Каминский уже разделся, оставшись только в джинсах, так что я пару секунд усмиряла себя и отводила глаза от ключиц, груди, живота, от темной дорожки волос, ведущей под ремень, от шевелящихся на бицепсах дракона и грифона… Короче! Влад улыбаясь потрошил сумку. Наконец, он вынул из нее пакет и протянул мне:
— Вот. Это подарок тебе. И немножко мне.
Я вытряхнула содержимое пакета на диван. Ну конечно! Это платье! Красивое — черное, шелковое, отделанное крупным тяжелым гипюром. Потрясающее платье!
— Ну и кто же его выбирал? — сощурилась я.
— Честно? Выбирал Эдик. У него три младшие сестры. Я ему доверяю. А что, не годится?
Вместо ответа я стащила водолазку, выпрыгнула из джинсов и натянула подарок на себя. В зеркальной двери шкафа-купе отразилась вся неземная красота Владового подарка и мое одновременно удивленное и довольное лицо. Все-таки ни одна женщина, сколь ровно бы она не относилась к шмоткам, не откажется получить в подарок охреническое черное платье. Потом в зазеркалье возник Влад и бережно снял резинку с моих волос. Копна рассыпалась по плечам. Я смотрела на себя и кайфовала.
— Эй, у тебя где-то был галстук, насколько я помню, — начала я свою благодарственную речь издалека.
— И что? — спросил Влад, запуская руки под подол моей обновки.
— А пиджак и рубашка у тебя есть? — спросила я, подставляя шею под обжигающие поцелуи.
— Возможно, — пробормотал Влад, не прекращая своего занятия.
— Тогда…— тут мне пришлось прерваться, потому что очень захотелось застонать, и я решила себя не сдерживать, — а-а-а тогда ты можешь их надеть, и я свожу тебя в рестора-а-а-а…..
— Знаешь что? Это платье — лучшее вложение денег, которое я сделал после покупки Gibson-а*. Во-первых ты разделась сама, и притом за три секунды. Во-вторых, тебя так легко добыть из него, просто очень легко. Гораздо проще, чем выковыривать из джинсов. В-третьих, ты в нем почти такая же красивая, как без всего. В-четвертых, ты обещала сводить меня в ресторан. Одни сплошные бонусы.
Я бы ответила ему что-нибудь, но мои мысли были слишком далеко. Они вертелись вокруг моего соска, который Влад перекатывал между пальцами, пока говорил о платье. И вокруг того, как заставить спущенные Владом трусики скатиться с колен, где они застряли, на пол. И вокруг того, хорошо ли отстирывается шелк. Потому что по всем законам жанра он просто обязан кончить на это самое чертово платье.
— Тебе нравится? — спросил Влад. И было совершенно непонятно, что он имеет в виду.
— Да, — простонала я, — да…
— Как ты могла бросить меня на парковке ДК десять дней назад, Вера? Как? И главное — зачем?
— Я… так… захотела-а-а…
— Надо бы наказать тебя за это. За мои бессонные ночи. За то, каким унылым дерьмом был концерт в Райске. За то, какие сны мне снились без тебя, Вера.
— На…пле…вать…
— Тебе наплевать? Мне прекратить?
— Нет…не останавливайся…
— Моего мнения никто не спросил, может, я не хочу?
— Ты… чертов… садист…Каа-а-а…
— Я садист? Я десять дней только и думал, как ты меня кинула. И я после этого садист?
— Что… ты…хочешь?...
— Вот это деловой разговор. Сама-то как думаешь?
— Плохо… я думаю плохо… Еще, Каминский, сделай так еще…
— Каминский? Кто это?
— Милый, сладкий, золотой мой… А-а-а…
— Мой. Скажи еще.
— Мой…
— Еще.
— Мой…
— Еще!
— Мой Каа…
— Вера-а-а…
— Твоя… — я сказала это вслух? Или подумала? Это не важно… Он не услышал… Он не понял...
***
Мы лежали на ковре, Влад гладил мою шею кончиками пальцев и молчал. Молчащий Каминский — удивительное явление. Ну, кроме случаев, когда у него занят рот. Хотя я не удивилась бы, если бы узнала, что когда он творит свои чудеса там, внизу, он и при этом что-то говорит. Мне ужасно хотелось в душ. И ужасно не хотелось вставать, покидать его объятья, смывать с себя запах полыни и секса, следы его рук и губ, все то, что только что было между нами. Снова было. Снова было так, что я просто слетела с катушек.
— Я хочу в душ, — призналась я, наконец.
— Мгм, — отозвался он, но не пошевелился.
— Отпусти меня, пожалуйста, — попросила я.
— Никогда. Я никогда тебя не отпущу, Вера. Ты моя.
Приплыли. Я все-таки вякнула это вслух, а он все-таки услышал. Твою мать! И что мне теперь с этим делать?
— Отпусти меня в душ, Влад. И дай полотенце.
— Твое полотенце висит на правом крючке. Твой комплект ключей лежит на тумбочке. Твое мнение я с наслаждением выслушал пять минут назад. А теперь я доползу до кровати и буду спать.
И он действительно встал и ушел в спальню. А я заперлась в ванной и разрыдалась.
Я сидела на дне ванной, горячие струи лупили меня по спине, а я рыдала, размазывая по лицу сопли и слюни. Я плакала о себе, о самой себе, которую я неотвратимо и безвозвратно теряю здесь, в этой квартире, ключи от которой мне придется взять, если только я не смогу заставить себя… если у меня не хватит сил на то, чтобы… если я готова снова пережить все, что… Я плакала, а Влад, слава богам, не замечал этого. Или тактично не лез в мои дела и мои слезы. Мне понадобилось минут сорок, чтобы выплакаться. Кожа моя стала красной как у вареного рака. Я так устала от этих слез, что даже не стала сушить волосы. Я вытерлась и красной тенью выскользнула из ванной. И стала на перекрестке, как богатырь из сказки. На моем камне было написано примерно следующее: «направо пойдешь — в прихожую попадешь, коня потеряешь, зато сама жива останешься; налево пойдешь — в спальню попадешь, и сама пропадешь, и коня погубишь».
Я остановилась и пошарила в тощем мешочке моих душевных сил, пытаясь найти там хоть сколько-нибудь уверенности в том, что все делаю правильно. Зябко поеживаясь, я вошла в прихожую, и некоторое время тупо пялилась на тумбочку. На комплект ключей. На три маленьких кусочка латуни, которые перевернут мою жизнь. Я проигрываю эту партию, проигрываю с разгромным счетом. У меня на руках остался один единственный туз пик, а у Каминского еще целая прорва козырей. Я подняла глаза от ключей и уткнулась в собственное лицо, отражающееся в мутноватом зеркале. Вот женщина, которую хочет Влад Каминский. И Ли, ночная художница, девушка на мотоцикле. И, может быть, Таир Агаларов. А чего хочу я? Чтобы они все провалились сквозь землю? Не знаю. Но точно знаю, чего не хочу — принимать решение. Я подумаю об этом завтра. Не поеду же я сейчас по городу, в таких растрепанных чувствах? Завтра, я все решу завтра…
И я позорно поджала хвостик, заслонилась от решения, нырнула под теплый бок Влада и уснула.
Реверс:
Таир звонил. Ника не отвечала. Что с ней? Чем она занята? Валяется в койке с психованной извращенкой? Или с музыкантом? Зачем он звонит, ведь она не хочет с ним говорить. И все-таки он покорно выслушал все длинные гудки, до тех пор, пока автоматика не сбросила звонок.
Юлия Добкина, осторожно озираясь, рылась в архивном ящике, в поисках истории болезни. Ей нужен был номер телефона. И она нашла номер, быстро переписала себе и ушла из архива не замеченной.
Ли рисовала. Акварель плыла, перетекала, но Ли не нравилось. Акварель не передавала вкуса ее кожи, запаха ее волос, звука ее голоса. Ли хмурилась, меняла воду, отходила подальше, подходила поближе, курила… Не то, все не то… очередной портрет не изменит главного — Ника не принадлежит ей. Ника — как свет солнца, как ветер, как дождь — принадлежит всем и не принадлежит никому. Сможет ли Ли уступить ее Каа? только если поверит, что с ним Нике будет лучше. Игра еще не проиграна. Ли еще не сдалась. Она смыла краски и начала снова.
*Gibson — американская компания, производитель гитар. Гитары этой фирмы входят в десятку самых качественных инструментов в мире.
Глава 20
Аверс:
Я бродил по квартире, подъедал мамины и бабушкины вкусности и маялся бездельем. В конце концов, я выпросил у Ники пару минут болтовни и мы славно потрандели ни о чем и обо всем.
А потом я стал думать о музыканте. Васька еще в больнице советовал мне поговорить с музыкантом, чтобы понять, каким боком он ко всей этой истории с Ли. И я все сильнее склонялся к мысли, что поговорить с музыкантом — здравая идея. Конечно, больше всего мне хотелось сделать с ним что-нибудь такое, что сделала Ли со мной — убрать. Но даже будь у меня такая возможность, я все-таки не стал бы подводить человека под срок только потому, что он влюблен в самую лучшую девушку на свете. Может, я слишком старомоден, или вообще слабак, но некие трудноформулируемые принципы не позволили бы мне так поступить. Поэтому я решил для начала поговорить с музыкантом и понять, насколько все запущено.
Мне нужен был его реальный контакт. Я открыл нотер и загуглил. Боже, чего только не пишут в этих ваших интернетах! Какой только бредятины не начитался я на фанатских форумах!
«Владка сладкий и красивенький(: у нас с ним будут красивые детки» (Катриэль, 15 лет)
«а Каминский вобще пидарас и спит с своим ударником» (Margaritka, 22 года)
«На самом деле все хиты Solid написал не Влад, и поет вместо него Эд» (Linnet, возраст не указан)
«Девачки, у меня с ним была, он такой шекарный в пастели! Завидуйте!» (44метр@, 17 лет)
«Жуля оборзела, к Каминскому не подойти на выстрел, предлагаю ее поучить» (Маша-растеряша, возраст не указан)
«по сводкам новая телка Каминского совсем не его телка, вот он удивится»(Julia_Sun, возраст не указан)
Остатки моих волос уже стояли дыбом, а контакт все не находился.
Тогда я сменил тактику. Я зашел на оф.сайт и написал через форму обратной связи прочувствованное письмо. Я начал с дифирамбов творчеству группы, плавно перетек на сайт и вэб, и закончил грандиозным пассажем о том, что я — вэб-мастер и готов бесплатно, из чистой любви к искусству, сделать из этого паршивого дилетантского сайтишки настоящий мега-монстр и вывести его в десятку гугла по запросу «рок-музыка». Я отправил свое произведение и стал ждать, попутно поковыривая код и готовясь к завтрашнему возвращению на контору. Ждать пришлось не долго — клюнуло часа через три, может четыре. Мне позвонил некто Константин и очень воодушевленно предложил срочно встретиться и обсудить. Я немного покрасовался своими знаниями и умениями, а потом выдвинул свое единственное условие: я хочу поговорить лично с Владом. Некто Константин немного покрасовался своей близостью к звезде, а потом пообещал утрясти вопрос и позвонить. Я доел последние хинкали и залег на матрасы. Завтра я снова увижу Нику и, возможно, мне удастся сделать хоть один шажок в нужную сторону.
***
Контора встретила меня громогласно и радостно: меня облапили буквально все, кого я встретил по пути от лифта до нашего закоулка. Я выслушал комплименты моему внешнему виду, новой прическе, пожелания здоровья и сочувственные вопли девок. Наконец, я дошел до своего рабместа. Сперва меня чуть не удавил Мойдодыр, потом обсыпал пеплом и прочим мелким мусором Коробочка, и, наконец, я с нескрываемым удовольствием пообнимался с Никой.
Код-код-код…. И проект-проект-проект… И «Птичка, срочно!», «Агаларов, баги!», «Таирчик, заказчик хочет вот тут фишечку!» Я с наслаждением погрузился в работу и рабочие напряги. Я здорово соскучился, как оказалось.
Сразу после обеда мне позвонили.
— Здравствуйте, вы Таир?
— Таир, — согласился я и мысленно потер руки.
— Я Влад Каминский. Я хотел бы встретиться с вами по поводу сайта.
— Я понял. Я готов.
— Сегодня?
— Можно. Часов в семь?
— Годится. Где вам удобно?
— В принципе везде, я за рулем.
— Тогда может где-то на Петровом поле?
— «Чили-гриль»?
— Знаю такой. Договорились, в семь в «Чили-гриле».
— До встречи! — я нажал отбой и выстучал на клаве «we are the champions». Да, есть у меня такая мулька – подбирать стук клавиш к мелодиям.
Мы пообедали всем отделом. Я пялился на необычно тихую и грустную Нику и изо-всех сил держал себя в руках, чтобы не начать фантазировать о ней и не выпасть из разговора.
А вот после обеда телефон заиграл уже у Ники. Она схватила аппарат, погрустнела еще сильней и выбежала из area в коридор. Я для приличия пошуршал в столе и минуты через три объявил, что иду курить. Медленно, доставая на ходу сигареты, я прошел мимо Ники. Услышал я не много: «…мне все равно. Мне все равно, я же сказала. Ладно. Нет.» Радости в голосе я не услышал.
Я вышел в курилку и щелкнул зажигалкой. Не успел я сделать и пары затяжек, как следом за мной в курилку подтянулась Ника.
— О, Птичка, дай зажигалку!
Я галантно поднес огонек к ее сигарете и спросил:
— Что ты грустная такая, Никеш? Проблемы?
— Да не то чтобы… Так, по мелочи.
— Я могу чем-нибудь помочь?
— Увы. Тут мне никто не поможет. Если только камни упадут с неба очень прицельно.
— Это не Захарченко тебя достает? Я мог бы… — что бы я мог? Придурок, а?!
— Нет, она вообще ни при чем. И ты не поможешь мне, Птичка. Разве только поговорить с тобой?
— Поговори, мы же друзья.
— Помнишь, — Ника глубоко затянулась и уставилась куда-то вдаль, — ты говорил, что мы не сможем бегать от себя самих всю жизнь?
Я кивнул.
— Сколько лет прошло после твоей истории с Аней? Семь?
— Восемь. И что?
— Ты готов снова любить? Снова вступить в отношения? Снова строить что-то серьезное?
— Да, готов, — честно ответил я.
— И тебя не пугает ничего?
— Пугает. Но я готов попробовать.
— А что тебя пугает?
— Перспектива ошибиться. Я могу ошибиться и снова выбрать не того человека. И снова будет больно. Как тогда. Ты разве не этого боишься?
— Да, и этого тоже. Боли. И еще…— Ника прикурила следующую сигарету от предыдущей, — я боюсь несвободы. Отношения — это клетка. Это думать о чьих-то чувствах, пропускать свои поступки через фильтр «а как к этому отнесется он?», отказываться ради любимого от многого, чего хочешь ты сам. Я шесть лет жила сама для себя, сама по себе, и привыкла к своей свободе. Никто и ничто не указывает мне, что делать. Я свободна. А если я решусь на отношения, как я откажусь от этой свободы, Таир?
Хороший вопрос. Я как-то пропустил его, когда мои чувства выламывали мне суставы, и я корчился от моей новой, болезненной и нежданной, любви к Нике. Что я думаю о моей свободе? Только то, что настоящая любовь не сажает в клетку. Но если я скажу ей это, то брошу мяч в корзину чертова музыканта. Что же делать? Нет, честность — лучшая политика. И я сказал правду:
— Я думаю, что настоящая любовь делает мнение того самого человека очень важным. Слишком важным. Таким важным, что о своей мнимой свободе забываешь. Я так думаю. А ты?
— А я не знаю. Спасибо, что поговорил со мной об этом. И прости, что нагружаю тебя. Я больше не буду, — Ника улыбнулась.
— Нет, ты уж, пожалуйста, больше будь, ладно? Мне очень нравится с тобой говорить. Больше ни с кем о таком не поговоришь. А с тобой можно. Хочешь кофе? — я обнял ее за талию, и мы пошли в реструм за кофе…
***
Как Мойдодыр ни клянчил, я послал его к чертям, напомнив, что у меня больничный и оставаться overtime* я не намерен.
Поэтому я прыгнул в тачку и без десяти семь уже усаживался за столик в «Чили-гриле». Я выбрал стол у окна, чтобы видеть, как явится музыкант, заказал ребрышки и безалкогольное пиво и стал ждать, прикидывая, что я скажу ему.
В три минуты восьмого явился Каминский. Точен, черт его возьми. Я помахал ему, он подошел и протянул руку:
— Влад Каминский.
— Таир Агаларов.
Он сел и заказал подошедшей официантке стейк и безалкогольное пиво. Ну да, он же приехал на туссоне.
— Давай на ты?
— Давай, — согласился я.
— Ты шаришь в сайтах, я так понял?
— Шарю. Но твоим сайтом я заниматься не буду.
— Не понял, — он вздернул бровь.
— Я позвал тебя, чтобы поговорить о Нике.
Он удивился. Но не слишком:
— Вот как. Ли придет?
Опачки. Хороший вопрос.
— Нет. Но о ней я тоже хочу поговорить.
Каминский закурил.
— Ну, давай поговорим. Ты, я так понимаю, тот самый красавец, который лежал в больнице, да? Действительно, недурен.
— Что у тебя с Никой? — перешел я к делу.
— А какое твое собачье дело? — вежливо поинтересовался он.
— Меня это интересует во многом из-за Ли. Эта психованная извращенка не станет сидеть, сложа руки, так что если у тебя с Никой что-то есть, лучше тебе поостеречься.
— С чего такая забота? — бровь снова изогнулась. Я красивый, но и этот чувак довольно годный, если я что-то понимаю в мужской красоте.
— Я попал на двадцать тонн зелени и чуть не сел на восемь лет с ее подачи. И, поверь, охренел, когда выяснил, что все это дело рук хрупкой смазливой блондиночки. Тебе интересно?
— Да, — он придвинулся, уставился на меня своими лягушачьими светлыми глазами, — мне очень интересно. Я хочу узнать подробности, даже сильнее, чем набить тебе морду.
— Я тоже хочу набить тебе морду. И еще я хочу вывести Ли из игры. Ты знаешь, как это можно сделать? Что ты о ней знаешь?
Каминский задумался, очевидно, решая, что он может и хочет мне сказать.
— Она без царя в голове, ее тараканы живут в условиях полной демократии. Она не признает поражений. У нее много денег и крутые связи в самых неожиданных местах. Она спит только с женщинами. Она выросла в детдоме. Она когда-то пыталась отбить у меня девушку. Девушка в результате погибла. Теперь ты.
— Она подбросила мне килограммовый пакет конопли и навела ментов. Мне сильно повезло, что мой друг смог меня отмазать, но двадцать тонн пришлось отдать. А потом я случайно оказался в нужное время в нужном месте, и она вернула мне эти деньги. И указала на тебя. Почему?
Он откинулся на спинку стула и посмотрел на меня снисходительно:
— Потому что она хочет Нику. А мы с тобой должны взаимоуничтожиться, как материя и антиматерия.
— Тогда почему ты не знаешь, кто я такой? Что это за тема с красавцем в больнице?
— Моя поклонница видела Нику, приходившую к тебе. Ли ничего мне не говорила. Видимо, для меня у нее припасен другой сюрприз.
— Она сумасшедшая, эта Ли. Она работает в моей конторе. И на работе это другой человек. Ее все зовут Лерочка-сахарок, чтоб ты понимал, — решил я еще немного рассказать о нашей с ним общей сопернице.
— Я не удивлен. Она может иметь еще десяток жизней и масок, это же Ли. Я знаю ее давно. Уже тогда она была опасна. Но она никогда не была сумасшедшей. Все, что она делает, делается со смыслом. У нее есть план. И мы должны понять этот план и нейтрализовать.
Хорошее решение. А что потом?
— Допустим, мы выведем ее из игры. А что потом? — от того, как он ответит, зависит очень многое. Он тоже это понимает. У меня чешутся костяшки пальцев и сжимаются кулаки. Он смотрит пристально и серьезно, но губы сжаты в линию. Я поймал его, и он готов наброситься на меня прямо здесь и сейчас. Ну, бросайся, и проиграешь, мудила! Я мечтал получить его первый удар, как мечтают о выигрыше в лотерею.
— Потом мы спросим Нику.
Хорошо. Ну, то есть, плохо, конечно. Он не свелся, он ответил безукоризненно. Если бы не Ника, я был бы рад иметь с ним любые дела. Достойный мужик, не истеричка.
— Я думаю, это будет правильно.
Он улыбнулся. Я сделал хороший ход, ему нравится. Думаю, мы сможем уделать великую и ужасную Ли.
— Ты позвал меня. У тебя есть план? — спросил Каминский.
— В том то и дело. Плана нет. Я думал посадить ее. Но она выйдет.
— Я думал о том, чтобы убить ее. Но Ника мне не простит.
Надо же! Сильно. Я бы не смог. Наверное.
— Я думаю, нам нужен кто-то еще. Кто-то, кто хорошо ее знает, кто-то, кто может придумать план. Я знаю только одного человека, который связан с ней. Некто Марго Чеар.
Каминский шлепнул ладонью по столу:
— Верно! Марго! Мы спросим Марго!
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 24 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |