Реверс:
Таир спал, развалившись на смятых простынях. Под глазами у него залегли глубокие тени, губы были чуть приоткрыты во сне, широкая грудь мерно поднималась и опускалась. Вера смотрела на него уже минут пятнадцать, с тех пор, как по ровному дыханию догадалась, что он спит. Утро настойчиво ломилось в комнату, протискиваясь в щели штор и по-хамски заглядывая из коридора в приоткрытую дверь.
Вера соскользнула с кровати и прокралась в ванную. Уставилась на себя в зеркало. Потрогала красные следы на шее и груди. Потом открыла воду и встала под душ. Горячие струи убаюкивали, Вере было хорошо. Вере вообще было неприлично хорошо на этой неделе. И Вере, и Нике, и Веронике. Ее пустенькая, ровненькая, средненькая жизнь вдруг завернулась зигзагом, наполнилась эмоциями и страстями, как будто театральная пьеса спустилась со сцены прямо в ее мир. Это было пугающе и возбуждающе одновременно.
Вера открыла глаза. Прямо пред ней на кафельной стене расположился светлый длинный волос. Как бы Вероника не завешивала окна, но хозяйка этого волоса, ночная художница, девушка на мотоцикле, нашла способ напомнить о себе…
*remainder — напоминатель.
*Закоммитился — совершить операцию COMMIT, которая позволяет сделать «постоянными» все изменения, сделанные в текущей транзакции (реально данные могут быть изменены несколько позже) и завершить транзакцию. Проще говоря - сохранить все наработанное за отрезок времени в общую систему.
Глава 7
Аверс:
Таир уехал. Я лениво побродила по квартире, заменила воду в цветах. Усмехаясь, снова сменила простыни. Вышла в сеть и написала Сереге, что не приду в контору, поработаю из дома. Потом сварила кофе, вышла с ним и нотиком на балкон и закурила. Не успела я сделать и пары затяжек, как детский щебет во дворе заглушил звук мотора. Из арки во двор вкатился черный Kawasaki. Ли спрыгнула с мотоцикла, стащила шлем и быстрым шагом почти вбежала в подъезд. Я положила сигарету на край пепельницы и побрела открывать.
Ли вошла. Я снова поразилась, какая она красивая без макияжа и всей этой «лерочкиной» лабуды. Она привлекла меня к себе и поцеловала:
— Вероника, ты заболела? Как ты себя чувствуешь?
— С чего ты взяла? — удивилась я.
— Ты не пришла на работу. Серега сказал, ты осталась дома, видно приболела.
— О боги, я просто не выспалась и решила в контору не ходить! Все нормально, Лер, — успокоила я ее.
— Пожалуйста, зови меня Ли.
Вот черт, какая разница? А впрочем, она права, разница есть. Я дала ей понять, что мне понятна разница — поцеловала ее в уголок губ и кивнула. Ли стащила сапоги, бросила куртку на вешалку и пошла в кухню.
— Чаю хочешь? — спросила я, нажимая кнопку чайника.
— Да, спасибо, — улыбнулась Ли, усаживаясь за стол.
Я налила ей чаю и уселась напротив.
— Как твои дела? — задала я дежурный вопрос.
— Хорошо. Прости, что приехала только сегодня, я была занята.
Чем это? То каждую ночь тусит под моими окнами, а то вдруг занята? Я так и спросила:
— Чем занята?
Ли посмотрела на меня пристально:
— Ты правда хочешь знать?
Знать! Хочу ли я знать?! Вчерашний день показал мне, что знание — великая сила, особенно знание о человеке, который рядом. Да и шок, в котором я пребывала в ту ночь, когда ночной художник и Лерочка-Сахарок оказались одним человеком, тоже заставил меня о многом подумать. Мы живем в одной реальности, соприкасаемся локтями и совсем не знаем тех, кого видим ежедневно — вот какой вывод я сделала из всего случившегося в последние несколько дней. Но рассказывать об этом Ли я не стала, а просто кивнула.
— Я ездила в область за товаром, — сказала Ли.
— Ты чем-то торгуешь? Шмотками, конечно?
— Нет. Я торгую наркотиками, — просто ответила Ли. Мои глаза, видимо, были очень красноречивы, потому, что Ли кивнула и продолжила:
— Это долгая история. Но если ты хочешь, я тебе расскажу.
Я снова нарушила свое правило про «не курить в квартире» — поставила на стол пепельницу и прикурила. Потом села и взяла Ли за руку:
— Расскажи. Я хочу знать про тебя все!
И она рассказала…
Марина и Михаил Захарченко поженились в 1982 году. Он — аспирант, она — выпускница филфака. Большая любовь, нежные отношения, скоропалительный брак. Через полтора года родилась дочка, Валерия Михайловна. Счастье супругов Захарченко стало еще ярче. Девочка росла, хорошо училась, ходила в художественный кружок и подавала большие надежды.
Тем временем Страна рухнула, в жизнь семьи ворвались «лихие девяностые». НИИ, в котором работал Михаил, потихоньку загибалось. Зарплаты перестало хватать даже на проезд. И Михаил бросился в водоворот свободного предпринимательства в отчаянной попытке накормить семью. Кое-что у него получилось, быстрые и шальные деньги появились, а потом так же внезапно исчезли. А вместо денег появились долги. Лере было девять, когда ее отец покончил с собой. В предсмертной записке он написал, что не знает другого выхода, что выпутаться из ситуации, в которую попал, он не способен, что любит их с Мариной и просит их простить его.
Смерть отца подкосила мать. Квартиру пришлось продать за долги. Мать работала учительницей в школе, а по вечерам мыла подъезды. Для тонкой и чувствительной Марины такая жизнь была хуже смерти, но бросить дочь она не могла. Судьба сама освободила Марину — весной 1996 года у нее нашли лейкемию и… Новый 1997 год Лера встретила уже в детдоме.
Для хорошенькой домашней девочки Лерочки детдом стал страшной сказкой. Страх, боль, унижение, насилие — было все, о чем пишут в желтых газетках, но стыдливо молчат «благополучные» взрослые. За несколько месяцев Лера превратилась в забитого, вечно голодного зверька, покрытого синяками и шрамами. Потом…
— Потом меня заметила Лёха. Ее звали Алена, Лёха. Она была самой взрослой из нас, девочек средней группы, ей было почти пятнадцать. Лёха спасла меня. Она научила меня защищаться, научила драться, научила, как припугнуть «воспитателей», чтобы не лезли со своими вонючими, потными, мерзкими «нежностями». Благодаря ей я выжила там, только благодаря ей…
Алена выпустилась в 1999 году и исчезла. Лера прожила в детдоме еще год. Потом снова оказалась на свободе. В белый свет, как в копеечку, выпустило Леру родное государство. Без денег, без образования, без малейших перспектив. Всего имущества у Леры было — комната 12 метров в общежитии на Гарибальди. Как жить? Как хочешь!
Лера попробовала торговать собой. Но когда первый же клиент протянул к ней свои лапы, весь опыт ее детдомовской жизни воспротивился. Лера сломала мужику нос и сбежала.
Единственное, что Лера умела — рисовать. Она попробовала приторговывать своими рисунками на «аллее художников». Но местная «мафия» быстро дала ей понять, что даром тут никто не сидит, а отдавать им львиную долю скудных заработков не имело смысла — жить по-прежнему было не на что. Лера оказалась загнанной в угол.
— Тут меня снова спасла Алена. Или судьба, не знаю, кто там был первопричиной… Мы встретились случайно. Лёха выглядела прекрасно, ухоженная, и явно при деньгах. Она накормила меня обедом и выпытала все про мою жизнь. Пару дней спустя она приехала ко мне в общагу и предложила мне работу. Сначала я торговала по-мелочи, в клубах и на всяких молодежных тусовках. Потом вышла в бригадиры таких же мелких торговцев. Деньги теперь не были для меня проблемой. Я купила себе жилье, диплом и новую жизнь. Я стала Лерочкой-Сахарком.
— А Ли? Откуда взялась Ли? — спросила я.
— Ли? Ли родилась в детдоме, когда умерла Лера Захарченко... — грустно улыбнулась она, — А Ли и мотоцикл... Когда я только начинала торговать, то попала случайно со своим товаром в тусовку Энских байкеров. И мотоциклы меня приворожили, да… Я купила первый байк в долг, потом отдавала год. Но когда я купила байк, мне снова захотелось жить, Вероника. Я будто сбросила старую шкуру, будто родилась заново. Если бы не байк, я бы сделала большую карьеру в торговле наркотой. И закончила бы, как Лёха — с пулей в голове. А так… Так я просто шестеренка в этом механизме. И чем лучше идут дела у Лерочки-Сахарка, тем дальше я удаляюсь от всех этих стремных дел. Уверена, что смогу когда-нибудь бросить совсем.
Мы помолчали. Я была переполнена этим новым знанием, этой невероятной историей Лериной жизни. Я чувствовала, что заглянула благодаря ей на другую сторону реальности, туда, где у меня не было бы никаких шансов. Я поражалась тому, как сложно устроена изнанка мира. И мне было до слез жаль ее, ночную художницу Ли. И я восхищалась силой ее духа. И боялась за нее. Я так и сказала:
— Я боюсь за тебя, Ли.
— Главное, чтобы ты не боялась меня, — улыбнулась она и погладила мои пальцы, — А там… поглядим! Иди сюда, — Ли похлопала по своему колену, туго обтянутому черной джинсой. Я встала, чтобы нырнуть в ее объятия, но мне помешали — заиграл телефон. На экране высветилось: «Таир Агаларов». Я извинилась перед Ли и ушла на лоджию.
— Алло!
— Алло! Привет, ведьма! — промурлыкал Таир в трубке, — Ты там скучаешь без меня?
— Не особенно, — пожала я плечами.
— Почему? Я вот, например, скучаю ужасно, — перешел на шепот Таир, — я все думаю, какая ты горячая…
Это было бы очень возбуждающе, но совершенно не попало в мое настроение. Я снова пожала плечами:
— Налей себе чаю и окуни в него пальцы!
Таир засмеялся:
— Я не признаю Нико-заменителей, сладкая. Мне нужен оригинал и желательно поскорей.
Он явно собирался приехать после работы. А у меня тут Ли. И вечером репетиция! Вот навязались оба на мою голову!
— У меня репетиция, так что придется тебе обождать денек, — соврала я.
— Я могу заехать за тобой, посидим где-нибудь, — не сдавался Таир.
— Таир, не сегодня! — раздраженно сказала я. Он погрустнел:
— Тебе не понравилось, да?
Черт, эти мужики только и могут думать, что о своих постельных данных! Ведет себя, как ребенок, у которого отобрали конфетку!
— Мне очень понравилось, Птичка, ты был великолепен, просто я, правда, занята вечером допоздна, прости!
— Ну, хорошо. Скажи мне тогда что-нибудь приятное, и я пошел работать.
— Я тоже скучаю, Таирка, тоже. До завтра! — я нажала отбой.
Ли сидела в кухне и даже не думала подслушивать. Я погладила ее по волосам, легко поцеловала в висок и сказала:
— Ли, мне пора на репетицию. Подвезешь меня?
— Конечно, собирайся, поедем, — улыбнулась она.
Я быстро оделась, засунула в рюкзак распечатки новой пьесы, и вместе с Ли спустилась вниз. Еще через двадцать минут я вошла через служебный вход ДК Связи.
***
«Мельница» — музыкальный театр. Мы чаще всего ставим мюзиклы, потому и актерский состав у нас весь поющий, кроме разве что девочек из кордебалета. «Мельница» — это, прежде всего, наш режиссер, Виталий Дробот, очень хороший режиссер, надо отдать ему должное. Виталику скоро сорок, он весь погружен в переосмысление своей жизни и сублимирует через творчество. Поэтому в репертуаре «Мельницы» в последние пару лет все больше романтические и трагические пьесы, герои которых мечутся и страдают, и преодолевают обстоятельства, и редко когда дело заканчивается хеппи-эндом. Я попала в труппу случайно, когда училась в институте — пришла за компанию с подружкой и не смогла уйти. Поначалу я подносила кофе и честно выстаивала часами в массовке. Потом случайно спела на какой-то мельничной пьянке одну хорошую песню. И Виталик обратил на меня внимание. Первая моя роль со словами была смешная — я играла жабу. Постановка была из жизни мелкой живности, главная героиня была мышка, и у этой мышки были нелады с законом. Смешно? Ну, может и смешно, но вышло очень пронзительно. И моя Жаба пела полтора куплета и прыгала по сцене и даже произносила три предложения. Я ужасно собой гордилась, да! Главное, Виталику понравилось. И хлопали моей лягушке-попрыгушке довольно активно, так что следующая роль уже была вполне приличной, хоть и второстепенной. В последние три года я считаюсь примой. Тем более что наша прежняя прима ушла в декрет. На сцене я живу десятками других жизней, страдаю и утешаюсь, люблю и ненавижу, борюсь и побеждаю. Рассказать об этом я не умею, умею только чувствовать и жить с каждой моей героиней, именно за это и любит меня Виталик, да и зритель, чего уж скромничать.
Я люблю играть, эта часть моей жизни всегда была для меня важна и ценна, так что я вошла в наш задрыпаный «храм искусств» с широкой улыбкой и предвкушением приятной работы.
Я протискивалась мимо горы хлама по темному коридору, когда из гримерки в сторону сцены вывалились участники сегодняшней репы. Соответственно, я получила десяток разнообразных приветствий и один грозный вопрос:
— Опаздываем? Хотим обратно в массовку?
Ну конечно, Виталик! Я быстро скинула рубашку и кроссовки, нацепила чешки и побежала догонять ребят.
Если в «Инквизиторе из Севильи» я играла ведьму, то в новой вещи мне повезло еще меньше — я играю королеву. Вещица так себе — про любовь королевы и менестреля, сопли с сахаром и, конечно, трагический финал. Наш герой-любовник, Сашка Казакин, юноша выдающихся вокальных данных, но не слишком выдающейся внешности, уже расхаживал по сцене, распеваясь и разминая конечности перед началом репы. Виталик ругался с Артемкой-звуковиком, которому снова нужны были деньги на конденсаторы и разъёмы. Пятые грибы в третьем ряду оживленно обсуждали что-то левое, только какой-то грустный блондинистый мальчик, кажется, Славик его зовут, сидел сбоку на авансцене и наигрывал на гитаре что-то из Silver Solid. Классно, между прочим, играет, и поет недурно, я помню, как они заливались на последней попойке с Копычем. И группу эту я обожаю, сто раз на концерт попасть собиралась, да все не получается. Это наши, энские ребята, такие крутые!
Я тоже помахала руками-ногами для сугреву, и даже помычала, зная, что Виталик может своими повторами довести до севшего голоса за милые веники.
— По местам! Хорош прохлаждаться! Начинаем! — заорал Виталик, и мы с Сашкой сошлись к арлекину и встали рядом, взявшись за руки.
— Повторяем семнадцатую сцену, только без мхатовщины!
Я закатила глаза к потолку, погружаясь в чувства и эмоции героини и начала:
— Гарольд… Гарольд… Ты не смеешь взглянуть мне в глаза, мой менестрель?
Сашка поднял на меня полные боли глаза и прошептал:
— Ваше величество…
— Стоп! Не надо рвать кулисы! Ты страдаешь, но все твои конечности целы, давай еще раз!
— Гарольд… Гарольд… Ты не смеешь взглянуть мне в глаза, мой менестрель?
— Ваше величество…
— Стоп! Еще раз, без придыхания!
— Гарольд… Гарольд… Ты не смеешь взглянуть мне в глаза, мой менестрель?
— Ваше величество…
— Стоп!
Сашка скрипнул зубами, бросил мои руки и шагнул к краю авансцены с намерением высказать режисавру все, что он думает про мхатовщину и повторы.
Как в замедленной съемке, я вдруг увидела, как нога его поехала на скользком участке, Сашка потерял равновесие и, неестественно выгнувшись, сверзился на пол. И заорал, схватившись за левую ногу. Мы все бросились к нему, кудахтая и вопрошая, что случилось. Сашка орал дурниной и все терзал свою несчастную ногу. Скорая прикатила минут через двадцать. Замотанный тощий доктор пощупал Сашкину ногу и тоном автоответчика сообщил, что у него перелом, предположительно с подвывихом, и в ближайшие несколько месяцев его ждет больничка, гипс, физиотерапия и еще множество интересных дел, далеких от театра.
Но Виталик бы не был Виталиком, если бы отменил репу. Так что мы проводили скорую и вернулись в зал. Естественно, на повестке дня стоял только один вопрос: кто заменит Казакина? Полчаса мы сумбурно обсуждали, чинили разборки и торговались за роль. В конце концов режисавру это надоело, и, чтобы найти Казакину достойную замену, он решил устроить пробы. Собственно, вариантов было не особенно много — человек шесть. Все более-менее голосистые актеры выстроились в очередь к моему бренному телу. Я не затруднилась погружаться в образ, просто подавала реплики:
— Гарольд… Гарольд… Ты не смеешь взглянуть мне в глаза, мой менестрель?
— Ваше величество…
Виталик издевался над кандидатами и кривил морду — ему никто не нравился, никто и близко не лежал с обожаемым Казакиным. Гарольдом побыли Антоха Степненко, Игорек Бурсин, Копыч, но никому не удалось понравиться Виталику. Я рассматривала наших мужчинок и думала, кто бы мог заменить Сашку. Выходило, что никто. И вдруг глаза мои зацепились за мальчика Славу.
— Виталь, давай Славика попробуем?
Виталик поглядел на массовку и пожал плечами:
— Ну, давай, мы сегодня, чувствую, всех попробуем.
Славик немного смутился, но отважно вышел на сцену и взял меня за руки:
— Гарольд… Гарольд… Ты не смеешь взглянуть мне в глаза, мой менестрель?
— Ваше величество… — прошептал Славик и посмотрел на меня. Светлые, почти прозрачные, голубые глаза смотрели на меня так, что я невольно почти поверила в эту самую несчастную любовь. О, черт! Я мгновенно погрузилась в тему!
— Я недостоин в них смотреть, но… Я буду!
Звуковик в кои то веки правильно врубил фонограмму, и мы запели:
— Мне полагается лишь слух ваш услаждать,
Мечтать мне, черт возьми, по рангу не положено,
Но я не в силах запретить себе мечтать
И упиваться даже тенью невозможного…
— Мечтать ни бог, ни дьявол нам не запретят!
И черви могут помечтать, как вдруг взлетят!...
— И я мечтаю тоже, будто я крылат,
Но жизнь реальная мне ставит шах и мат…
Черт! Меня! Дери! Как круто, как же круто! Славик — настоящий монстр!
— Славик! — кричу я, — Как же круто! Виталь, это Гарольд, сто пудов!
Виталик аплодирует:
— Браво, браво, Слав! Это натурально Гарольд. Пробы окончены, у тебя новый партнер, Верочка!
Реверс:
Репетиции в здании ДК Связи заканчиваются примерно в десять. Актеры «Мельницы» вывалились из дверей служебного входа, шумно обсуждая что-то крайне важное. Следом за ними вылетела небольшая кучка танцоров из шоу-балета «Рапсодия». Эти не задерживались на ступеньках возле урны, поскольку не курят. Следом вышли еще какие-то «люди искусства», кто их разберет в темноте.
Влад Каминский, автор и фронтмен группы Silver Solid, известный в Энске музыкант, закурил и улыбнулся. Август закончился, начался сентябрь. Гастроли по пяти областным центрам обещают быть клевыми. Ударник Пашка обещает не пить во время этих самых гастролей. Синоптики обещают теплынь до двадцатых чисел. Минздрав обещает рак легких. Все обещают, обещают…
Влад потер руками лицо и снова улыбнулся. Теплый вечер был совсем летним, обыватели спешили скорее домой в объятия семьи и телевизора, по проспекту проехала скорая, мигая огнями и подвывая сиреной. Желтый лист сорвался с клена и медленно опустился на асфальт у ног Влада. Он выбросил окурок, подхватил гитару и пошел к машине.
Глава 8
Аверс:
Я сам от себя пребывал в шоке, честное слово. Целый день пребывал. Чем дольше думал о ней, тем сильней впадал в шок. Я никогда не думал, что… Нет, вру, думал, но… Короче! Я слишком много о ней думаю, о девушке, с которой провел прошлую ночь, о Нике. Хорошо, что она не поехала в контору. Я едва заставил себя уехать от нее утром, еле-еле оторвался от припухших сладких губ. Она такая милая, такая домашняя, сонная, круги под глазами от недосыпа… Завтракать меня посадила, а я даже не помню, что ел. И я даже не позвонил до сих пор Ваське или Толику и не растрепал, что со мной было этой ночью. Вообще, мне хочется сохранить эту тайну. Я думаю о ней, и практически не могу работать — лениво просматриваю вчерашний код в поисках несуществующих багов, делаю вид, притворяюсь перед Мойдодыром. Если бы не он, я бы, наверное, уткнулся в клаву мордой и уснул. И мне бы приснилась Ника. Черт ее возьми, я почти уверен в ней, почти готов попробовать. А это — самое большее, что со мной случилось за последние восемь лет. С тех пор, как Анька сообщила мне, что выходит замуж. С тех пор, как я поклялся никогда больше не попадать в эти капканы, умело расставленные телками на моем пути. С тех пор, как я был влюблен в первый и последний раз.
Я вышел в коридор, убедился, что никто меня не видит и не слышит, и набрал Никин номер:
— Алло! Привет, ведьма!
Вот такой я оригинальный, просто сказочный принц! Мы поговорили. Я вел себя, как идиот. Впрочем, другого я от себя и не ожидал. Наконец я услышал:
— Я тоже скучаю, Таирка, тоже. До завтра!
Она меня послала! Самым откровенным образом! И я расстроился.
***
Спал я как младенец. Что нифига не удивительно, если учитывать наш с Никой марафон и последовавший за ним муторный рабочий день. Утром же я был бодр и весел, нарядился в любимую майку, сунул в сумку с нотиком зубную щетку и упаковку презервативов, и полетел в контору. Ника приехала. Мы встретились. Встретились на парковке, я догнал ее почти у входа в здание и тут же схватил, как волк овечку.
— Привет, Николай! — я уже говорил, что я идиот?
— Привет, Птица! — Ника позволила себя потискать минуту, а потом ловко вывернулась из моих объятий, — давай только не афишировать, а?
— А у тебя во дворе не опасно оставлять машину, Ник? — начал я издалека, сделав вид, что меня вовсе не задело ее замечание про «не афишировать».
— А что? — не врубилась Ника.
— А то, что сегодня моя машинка скорее всего будет ночевать на Шильмана. Вот я и опасаюсь!
— Э-э-э… Ты знаешь, — промямлила Никеша, — наверное, твоя машинка в полной безопасности переночует на Гагарина…
Что? Боже, надеюсь у нее просто «такие» дни, иначе я себя уважать перестану!
— Ну, тогда поедем поужинать хотя бы? — я решил быть туповатым и милым, это отлично работает.
— Э-э-э… Я, честно говоря, не планировала…
Да что ж такое? Тут я себя одернул: я же ничего о ней не знаю! Ну, во всяком случае, очень мало знаю. И решил, что честность — лучшая политика:
— Ник, ты не могла бы мне честно сказать, что происходит?
Ника опустила глаза, порылась в сумке, вытащила сигарету. Наконец, видимо, решила то же самое, что и я, и ответила честно:
— Просто понимаешь… Я же помню твое правило про два раза достаточно… И пытаюсь как-то отсрочить этот феерический второй и последний раз…
Я выпучил глаза и посмотрел на Нику с удивлением. А потом расхохотался! Ну, Никешка, ну дает!
— Ника, ты с ума, что ли, спрыгнула? Какой последний раз? Ты что? Какое правило? Я что, похож на идиота? Неужели ты думаешь, что к тебе применимы какие-то глупые правила, Ник? Да у нас с тобой был лучший секс в моей, поверь, немаленькой практике! Да неужели ты думаешь, что я добровольно ограничусь двумя разами? Ну, ты меня насмешила, Николаша!
Я ржал, похрюкивал, утирал морду рукавом и все никак не мог успокоиться. Ника минуту смотрела на меня, как на идиота, а потом тоже начала хихикать. Так, смеясь, мы поднялись в лифте на этаж. И через area прошли похрюкивая. И только усевшись за машину я, наконец, успокоился.
Поскольку Ника все-таки не отменила своего пожелания насчет «афиширования», я написал ей в мессенджер:
«T_Agalarov: так мы поедем вечером к тебе? или ко мне?»
«N_Romanova: ну посмотрим;)»
Я бы написал что-нибудь еще, но тут Мойдодыр пришел по мою душу и нагрузил меня таким объемом работ, что мне стало не до Ники. Я вкалывал весь день, да и Никешка не разгибалась. В обед прискакала Лерочка и увела у меня Никешку просто из-под носу — утащила ее обедать. Я быстро пожрал с мужиками, стараясь не пялиться на Нику, сидящую за соседним столом в столовке, и вернулся к компу. Перекуры как-то тоже не задались — Мойдодыр грузил рабочими вопросами, все ходили курить толпой, и остаться с Никой наедине мне так и не удалось. Наконец, когда глаза уже вываливались из глазниц, а пальцы, спина и шея хором ныли, ремайндер вывел мне на экран сакраментальное «Пора домой!».
— Серега, я закоммитился, — отчитался я перед Мойдодыром.
— Оки, Птица, можешь быть свободен, аки ветерок, — пробурчал тот, не поднимая головы от клавы.
Я написал Никешке:
«T_Agalarov: к тебе или ко мне?»
Она захлопнула ноутбук, так и не ответив мне, и, загадочно улыбаясь, засунула его в сумку.
— Все, мужики, до завтра! — Ника помахала Сане и Сереге и направилась к двери. Я тоже попрощался и бросился догонять объект моего вожделения.
Ника ждала меня у машины. Или не меня, или не ждала, поскольку рядом с ней я обнаружил Лерочку. Лерочка смерила меня взглядом, лишенным всякого выражения, и кивнула, как кивают знакомому червяку. Вот стервозина! Наверное, у нее пунктик насчет корма для рыб, или же она так маскирует свое смущение от того случая? В общем, мне было глубоко наплевать на Лерочку, так что я сел в свою машину и набрал смс для Ники: «я все еще не понял насчет тебя, меня и кровати?». Никакого ответа не приходило, я нетерпеливо ерзал по сидению и посматривал в зеркало на Нику и Леру. Девушки говорили… И говорили… И говорили… Наконец, Ника попрощалась с Лерой и уселась в свой Логан. Я завел мотор и выехал со стоянки следом за Никой. Вытащил телефон, набрал Нику. Несколько гудков, а потом:
— Я не разговариваю за рулем, — и короткие гудки.
Логан втиснулся в поток на проспекте, я ехал следом. Немного мучений в переулках — и я въехал следом за Никой в арку на Шильмана. Логанчик резво втиснулся между других машин в асфальтовый «карманчик» около мусорных баков, а я покрутился по двору и приткнулся возле гаражей. Чертыхаясь, я вылез из машины и увидел, как Никешка впорхнула в подъезд. Нихрена не понимаю! А меня подождать она не хочет? Я быстрым шагом рванул к подъезду, но увидел лишь закрывающиеся створки лифта. Еще раз ругнувшись, я бросился бегом по гранитным лестницам на шестой этаж. Выскочил на площадку и обнаружил, что лифт уже приехал. Ники на площадке не было. Совершенно сбитый с толку, я позвонил в квартиру. Тишина была мне ответом. Я окончательно разозлился и от души пнул дверь ногой. Дверь медленно открылась. Я вскочил в квартиру и заорал:
— Ника! Ника, твою мать!
Тишина! Я рванул на себя ближайшую дверь — там кухня и нет Ники. Другая дверь — ванная, тоже пустая, потом… Черт ее подери!
Она выпрыгнула откуда-то из темных закутков старинной мебели и сталинских коридоров, сшибла меня на пол и впилась в меня как пиявка. Любительница удивлять, на этот раз она вдруг продемонстрировала мне воина-завоевателя. Чертова ведьма порвала мою любимую футболку, исполосовала спину, оставила синяки на шее и груди. Короче, изнасиловала меня с особой жестокостью прямо в пятнадцатиметровом коридоре, прямо на холодном и нестерильном паркете, прямо там, где поймала…
Черт, она меня поймала…
Поймала…
Или нет?
Когда все закончилось, я еще какое-то время лежал неподвижно, пытаясь прийти в себя и отдышаться. Ничего не хотелось, даже курить. Даже открыть глаза и посмотреть ей в лицо. Чтобы понять, ловит она меня нарочно или так получилось случайно? Хочет она поймать меня или просто она — капкан, из которого мне не выбраться? Думать об этом было так больно, что я не стал. Тем более, что Ника встала. И пошла в ванную. Я тоже поднялся, покачиваясь, и поплелся на кухню. Закурил, попил тепловатой воды из чайника.
Вода в ванной шумела, в голове шумело тоже. Я встал, подошел к окну и раздвинул шторы, чтобы открыть окно.
Ого! Какая красота! На стекле было нарисовано… ну, мне сложно объяснить… Нарисована красота, вот что. Я разглядывал рисунки на стекле, и даже не услышал, как вошла Ника. А она вошла, чиркнула зажигалкой, и я обернулся на звук.
— Я подам на тебя заявление, Николашка, — улыбнулся я.
— Пошел к черту, Птица, — улыбнулась она мне в ответ.
— Какие красивые рисунки, — решил я спрыгнуть с темы обсуждения произошедшего в коридоре, — Кто рисовал? Ты?
— Нет, — ответила Ника, — это… друг рисовал, — она опустила глаза, и мне стало совершенно понятно, что этот как-бы-друг на самом деле не друг. Умом я понимал, что Ника ничего мне не должна, более того — у такой потрясающей женщины совершенно точно были мужчины, а может, есть и сейчас. Но мысль о том, что это я тут «как-бы-друг», а автор рисунков может приходить в этот дом на гораздо более законных правах, резанула меня довольно больно. Черт! Я все время забываю, что ничего о ней не знаю! И я решил это исправить:
— Ника, — начал я, — ты знаешь, что я ничего о тебе не знаю?
— Знаю, — улыбнулась Ника.
— Так вот, я хочу узнать.
— То есть, тебе мало того, что со мной понравилось, ты еще хочешь знать обо мне? Зачем?
— Хочу.
— Может, я не хочу?
— Почему?
— Дурацкий разговор. Хорошо, что ты хочешь знать?
И я узнал много. Все, что хотел. Ну, почти все…
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 23 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |