— Оля — наркоманка? — расстроенно спросил он.
— Сейчас уже нет, — успокоил его Кормухин. — Точнее, она не употребляет наркотики после курса лечения, который Быкалов устроил ей за границей. Ее кололи синтетикой, с нее легче соскочить, и психической зависимости у нее не было.
Олег молча переварил информацию, а потом спросил, правда ли, что Ольга теперь любовница Быкалова? Кормухин отрицательно покачал головой.
— Она скорее его пленница. Ольга его боится, через силу выполняет его прихоти. В душе ненавидит, конечно. Но что она может сделать? Быкалов сломал ее волю. Несчастная девочка. Только ты можешь ее спасти…
Конечно, Олег понимал, что Кормухин использует его в своих целях, манипулирует им. У ментов ведь даже учебники по оперативной работе есть, их учат, как это делать: вербовать, подставлять, короче, опускать и властвовать.
«Ну ладно, посмотрим еще, кто тут кого дурит…» — подумал Олег, а вслух сказал то, чего ожидал от него Кормухин.
— Да я убью этого гада!
— Отставить, — осадил его майор, правда, без всякого энтузиазма. — Это не лучший вариант. За решетку захотелось? Не делай глупостей. Сначала войди к Быкалову в доверие, сократи дистанцию до минимума, а там посмотрим. Никакой самодеятельности. Все дальнейшие инструкции будешь получать от меня лично. Ты понял меня, афганец?
Олег с мрачным видом кивнул. Внимательно посмотрев ему в глаза, Кормухин похлопал его по плечу и, ловко съехав по трапу вниз, присоединился к своей бригаде. Он был уверен на все сто, что Олег сделает все «с точностью до наоборот».
Подполковник милиции Анатолий Петрович Устрялов разглядывал, с осуждением покачивая головой, сидевшего напротив него за столом для совещаний Кормухина.
— Ну, что уставился на меня, как козел на барана? Давай, преломи безмолвия печать, — посоветовал ему, наконец, майор, уставший играть в гляделки с фотографией Ельцина на стене устряловского кабинета. — Что у меня на лице не так? Макияж потек или ус отклеился?
— Денис… — заговорил, наконец, Устрялов, — тебе никто не говорил, что ты — сволочь?
— Наоборот, я добрый, белый и пушистый, Анатолий Петрович! Уж и не знаю, почему ты так обо мне плохо думаешь! — Кормухин сделал наивное лицо и развел руками.
— Да потому, что парня ты провоцируешь на убийство, — вполне серьезно заявил начальник уголовного розыска. — Ты это понимаешь?
— Конечно, понимаю, я же не тупой.
— Самому-то нравится то, что делаешь?
— Очень нравится, Анатолий Петрович! Очень нравится! — повторил майор с нажимом. — У Быкалова — депутатская неприкосновенность. Значит, нужно использовать любые способы, чтобы его достать и уничтожить. Лютый в данном случае — идеальный вариант. За униженную и оскорбленную невесту своего погибшего друга он запросто замочит Быкалова. И потом, она ему нравится, я же вижу. Здесь, поверь мне, тонкая психология пошла, на грани срыва. Он ее, Ольгу эту, почему-то с какой-то Белоснежкой путает. И если он из-за нее грохнет Быка, ни милиция, ни госбезопасность тут будут ни при чем! Никто не повесит на нас убийство депутата. Все спишут на афгаский синдром максималиста Лютаева!
— Денис, это же свинство.
— Знаю, Толик, что свинство. Но мразь-то мы с тобой должны уничтожать, иначе эта же мразь нас проглотит с херами и яйцами. В конце-концов, я тысячу раз повторил Лютаеву, чтобы он не наделал глупостей. Он строго ориентирован на действия согласно моим личным инструкциям. Убийство Быкалова я ему не заказывал.
— Но ты же надеешься, что он не сдержится и прикончит Быкалова!
— Да, Толик, надеюсь. Другого способа нейтрализовать преступную деятельность Быкалова у нас нет.
— И того же Лютаева ты сам потом определишь за решетку. Я правильно говорю?
— Нет, не правильно. У меня для него есть другой вариант.
— Какой, если не секрет?
— Секрет.
— Вот как? — изумился Устрялов. — Кажется, я твой непосредственный начальник. И от меня у тебя имеются служебные секреты?
— Ладно, вставай, поехали, — сказал с загадочным видом Кормухин, поднимаясь на ноги.
— Куда еще?
— Поехали-поехали, там увидишь.
«Девятка» майора Кормухина вырулила из внутреннего двора отделения милиции и, стремительно набирая скорость, понеслась к загородному шоссе, направляясь к курортной пригородной зоне. Всю дорогу Кормухин, сидевший за рулем, молчал и делал вид, что поглощен обязанностями водителя.
Подполковник Устрялов тоже помалкивал, смотрел в лобовое стекло на дорогу перед собой и думал о своем, ментовском. Захочет майор объяснить, что за игру он затеял, сам скажет. Долгая милицейская служба приучила Усгрялова ничему не удивляться и постоянно ждать от судьбы всяких гадостей и подстав.
Ведь она, судьба — не разбирает ни правых, ни виноватых, опускает и возвышает всех подряд, без разбору, независимо от того, что люди делают по жизни. Никакой системы в ее действиях подполковник Устрялов не усматривал, а потому давно уже перешел на позиции, как он говорил, разумного фатализма. То есть, минимального вмешательства в вялотекущие процессы. И в быстротекущие тоже.
«Девятка» въехапа на территорию закрытого загородного поселка. Причем на контрольно-пропускном пункте Кормухин предъявил постовому милиционеру какой-то похожий на банковскую карточку ламинат, в одну секунду поднявший перед ними полосатый шлагбаум. Устрялов недоуменно поджал губы. Что это еще за пропуска такие, о которых он понятия не имеет?
Козырнув, сержант милиции открыл ворота. Они проехали еще немного по ухоженной асфальтированной дороге, свернули направо и остановились у глухого забора шикарного кирпичного особняка, крытого красной черепицей.
Из калитки навстречу вышел старший прапорщик государственной безопасности: синий околыш на фуражке, синие петлицы на форменном кителе.
— Здравия желаю, Денис Витальевич! — привычно козырнул он Кормухину.
— Здорово, Игнатов. — Майор пожал прапору руку.
Вот это номер! Напрасно Устрялов дал себе слово ничему уже не удивляться.
— Проходите, товарищ майор, Андрей Станиславович ждет вас.
— Игнат, — Кормухин показал взглядом на вышедшего из машины Устрялова. — Это — со мной. Генерал нас ждет. Пойдем в дом, Анатолий Петрович.
Офицеры прошли на территорию усадьбы, оформленную, судя по всему, очень хорошим ландшафтным дизайнером — с максимально возможной ботанической роскошью. Шагая по выложенной желтой плиткой дорожке к дому, Устрялов мысленно осуждал себя за отсутствие чутья и сообразительности.
Только теперь он догадался, кого несколько лет назад перевели в его отдел с формулировкой «для усиления оперативного состава» из транспортной милиции. Не надо быть Шерлоком Холмсом чтобы сообразить, что никакой он на самом деле не милиционер, потому что служит совсем в другой конторе! И сейчас, как видно, просто пришло время раскрыть карты.
— Пожалуйте, гости дорогие! — На крыльце дома появился генерал госбезопасности Иванов. Правда, на нем был не мундир, а спортивный костюм бирюзового цвета и белые кроссовки. — Ну, проходите-проходите! Милости прошу!
Спустя несколько минут они сидели в увитой плющом беседке и пили чай с алтайским медом.
— Ты, Анатолий Петрович, на нас не обижайся, — пробасил Иванов, пододвигая поближе к Устрялову розетку с янтарной тягучей жидкостью. — Служба у нас такая — сам понимать должен. И на Дениса моего не смотри косо. Он хороший парень. Мне казалось, что все эти годы вы вместе работали, что называется, душа в душу!
— Сработались, — согласился Устрялов, немного разочарованный тем, что на протяжении стольких лет не сумел разглядеть в Кормухине сотрудника ФСБ.
Адекватный был оперативник, ничем не выделялся в своей среде, кроме высокой эффективности. Единственная странность — гаишников терпеть не мог за склонность к взяткам, но это еще не преступление. То есть, взятки брать, конечно, преступление, а взяточников не любить в данном случае несомненное достоинство. Но — не типичное для сотрудников милиции. Вот одно это должно было насторожить!
— И дальше будете работать! — Довольно потирая руки, воскликнул Иванов. — Никаких помех я этому не вижу! Есть возражения? Возражений нет. — Генерал достал откуда-то из-под стола кожаную папку, открыл ее и извлек стопку каких-то документов… — А теперь, товарищи, поговорим о деле…
В стеклянном скворечнике над почившей в бозе стоянкой тихо звучала музыка. Старенький кассетник «Грюндиг» поскрипывал на поворотах, но дело свое знал туго, честно выдавая свои обещанные немецким производителем три ватта мощности.
Мы выходим на рассвете,
Над Афганом дует ветер,
Поднимая нашу песню до небес,
Только пыль под сапогами,
Только пыль над головами,
И родной АКСМ наперевес.
Командир у нас хреновый,
Несмотря на то, что новый.
Только нам на это дело наплевать,
Было б выпить что покрепче,
Лучше больше, а не меньше,
Все равно с какой холерой помирать.
Говорят, я смелый малый,
Может, стану генералом,
Ну а если я не выйду из огня
Знаю, что не сдержишь слова,
Ты найдешь себе другого
И навеки позабудешь про меня.
Мы выходим на рассвете,
Над Афганом дует ветер,
Поднимая нашу песню до небес,
Позади страна родная,
Впереди пески Афгана,
И родной АКСМ наперевес.
«Скоро стемнеет», — подумал Олег, разглядывая от нечего делать скопившиеся над Красноярском серые рваные облака, подкрашенные снизу в темно-розовый цвет багровым, наполовину закатившимся за горизонт, солнцем.
Но прежде чем на город легла ночная тьма, к автостоянке подъехал черный джип с тонированными стеклами. Невидимый водитель не заглушил движка, не выключил фар — значит, приехал ненадолго, гостевать не собирается. В джипе опустилось окно водителя. Из него выглянул лысый пехотинец Быкалова.
— Лютый! Лютый, мать твою! — крикнул он таким же лысым, как он сам, голосом. — Иди сюда быстрее!
Олег выглянул из стеклянной будки, спустился по лестнице и не спеша подошел к автомобилю.
— Давай в конце-концов знакомиться, — лысый протянул в окно руку, — я Леха, а погоняло — Барабан. — Он перехватил недоуменный вгляд Олега, рассмеялся и пояснил: — Да башка потому что у меня, как шкура на барабане! Садись в тачку, к хозяину поедем.
При слове «хозяин», Лютого передернуло, но он взял себя в руки и сел рядом с водителем. Джип стартовал с места, как на гонках.
Весь Пролетарский проспект был разгромлен: как Мамай прошел. Всюду лежали сожженные и перевернутые машины. Разграбленные магазины зияли черными пустыми витринами. Маленький и уютный ресторанчик «Чайка» перестал существовать, пепелище еще дымилось, но пожарные уже начали сворачивать свои брандспойты.
Лютый с мрачноватым юмором подумал, что эту улицу неплохо было бы назвать проспектом Пролетарского Гнева.
— Ты не сомневайся, братан! — весело крикнул Алексей, лихо управляясь с тяжелым внедорожником: похоже, скорости ниже сотки он вообще не признавал. — С нашим шефом работать можно. Депутат, блин, в натуре все-таки! Фигура! Мы все за ним, как за кремлевской стеной.
— На хрен я ему понадобился, если у него таких орлов, как ты, солить некуда? — поинтересовался Лютый.
— Ну, это не твоего ума дело, — поставил его на место Барабан и, помолчав с минуту, сообщил: — Вообще-то ты Ольге зачем-то понадобился.
— Кому? — ошалел от неожиданности Лютаев.
— Да бабе его, Ольге! — пояснил Леха, не обратив внимания на бурную реакцию Лютаева. — Шеф, блин, с ней носится, как с писаной торбой, как будто других мочалок мало вокруг. Любовь зла, — Барабан многозначительно поднял вверх указательный палец, — и козы этим охотно пользуются. Не понимаю я шефа. Он же на нее бешеные деньжищи тратит, а она, сука, веревки из него вьет с видимым удовольствием.
— С удовольствием? — насторожился Лютый. — Значит, она с ним не только из-за денег?
— Да фигня вся эта любовь-морковь. Бабы, они все твари продажные — это аксиома. И Ольга такая же.
Между тем джип пересек границу города и через полчаса, слегка сбавив ход после безумной гонки на околозвуковых скоростях, резко тормознул перед черными коваными воротами Быкаловского имения. Кирпичный забор вокруг высокого, с зеленой крышей, особняка напоминал кремлевскую стену и был украшен так же — зубцами в виде ласточкиных хвостов.
Сам дом даже дилетанта в архитектуре сбивал с ног своим необычным видом. Стиль его не поддавался определению, это было какое-то нелепое смешение древнеегипетской архитектуры с древнерусской. Стены дома сильно заваливались вовнутрь, как у пирамиды, на флангах фасада возвышались круглая и квадратная, разной высоты, башни, украшенные высоченными шатрами с позолоченными флюгерами в виде русалки и писающего мальчика.
Пышный сад окружал дом со всех сторон, по левую сторону от особняка виднелся большой пруд, по которому скользили лебеди. На берегах отвратительными голосами перекликались розовые фламинго. И, конечно же, всюду, буквально на каждом углу, бдела многочисленная охрана, вооруженная крупнокалиберными помповыми ружьями, которым позавидовал бы сам Терминатор.
Барабан провел Олега в дом-дворец. Быкалова они нашли в каминном зале. Он с видом генерал-губернатора на покое сидел в плетеном кресле, тихонько покачиваясь, и курил огромную, толстую, в пол ментовской дубинки, сигару. Рядом с ним на столике возвышался целый манхэттен бутылок и стаканов разного калибра.
Из примыкающей комнаты вышла одетая по-домашнему, в шикарный оранжевый пеньюар, Ольга, встала у камина, где тлел, поигрывая голубыми язычками пламени, маленький костерок. На Олега она даже не посмотрела, скрестила руки на груди и зябко передернула плечами. Выглядела она неважно, можно сказать, хуже некуда, краше в гроб кладут. Глаза какие-то потухшие, губы дрожат, будто плакать собралась.
Олег поразился тому, как она все-таки похожа на Белоснежку. Не всегда, а в некоторых ракурсах. Только теперь он понял, почему Воробушек не смог ее трахнуть тогда, в учебке, когда все уговаривали его расстаться с девственностью. Ему, наверное, показалось, что это его Ольга лежит на плащ-палатках и пропускает через себя всю бравую девятую роту.
— Приехал, афганец? — расслабленным, пьяным голосом спросил Быкалов. — Вот и ладушки. Будешь с ней работать. — Он едва заметно кивнул подбородком в сторону Ольги. — Чтоб ни на шаг от себя не отпускал. И еще, не вздумай шуры-муры с ней завести. Узнаю — яйца с гляделками местами поменяю. Врубился?
Лютый кивнул, а сам подумал, что неплохо было бы вмазать ему по плеши бутылкой шампанского и залить сверху то, что получится, для дезинфекции вискариком.
— Теперь так, — продолжал Быкалов. — Сейчас пойдешь с Барабаном, он тебе покажет, где и во что переодеться. А то выглядишь, как бомжара. Да, вот еще что: с Ольгой работаешь круглые сутки.
— А как же смена? — поинтересовался Лютый. — Или в частном секторе КЗоТ уже не работает?
— Какая еще смена? — удивился Быкалов. — Один управишься. Да к тому же это ненадолго. Я Ольгу знаю: через три дня ей эта забава надоест. На хрена ей это вообще нужно, ума не приложу. Но если женщина просит… В общем, когда ей надоест играть в Уитни Хьюстон и телохранителя, пойдешь к пацанам в бригаду. Барабан вот будет у тебя в начальниках. Все… — Он отмахнулся от них, словно от двух назойливых комаров. — Свободны оба.
Выходя вслед за Барабаном из каминного зала, Лютый затылком почувствовал чей-то взгляд. Он обернулся: Ольга стояла на прежнем месте у камина и не сводила с него глаз. Ему показалось, что она хочет ему сказать что-то очень важное, но сейчас ему было не до интимных разговоров…
Телевизор в гостиной, откровенно говоря, заколебал. Лютому захотелось встать с кресла, в котором он сидел, схватить его и выкинуть с балкона — прямо с седьмого этажа элитной башни. Или достать из плечевой кобуры пистолет и разрядить в лживый голубой экран всю обойму до последнего патрона.
Но ни того, ни другого он сделать не мог потому, что и телевизор, и гостиная и вообще вся эта роскошная пятикомнатная квартира принадлежали не ему, а Ольге. А сам Лютый воспринимал себя в этом роскошном интерьере как предмет мебели или прислугу с пистолетом под мышкой.
Действительно, каждая уважающая себя девица на содержании у богатого папика считала необходимым иметь рядом телохранителя. Вот только доступа к ее телу, к сожалению, у Лютого как раз и не было.
Он уже два дня отработал личным охранником Ольги, но она еще ни разу не обратилась к нему по имени. Более того, даже не позволила ему задать себе ни одного вопроса. Олег уже несколько раз пытался пообщаться с ней по-человечески, но она делала вид, что говорить им не о чем.
— Не лезь не в свое дело, — жестко обрывала она его, — и не задавай лишних вопросов. Целее будешь.
Что-то не позволяло ей откровенничать. И эта постоянная скованность Ольги раздражала Лютого. Какого черта она изображает тупую куклу Барби? Тем более, что иногда он чувствовал на себе ее любопытный взгляд.
А телевизор, мерзавец, все вещал и вещал голосом политобозревателя информационно-аналитической программы «В конечном счете» Еремея Компотова:
— Режим Джохара Дудаева утратил контроль над значительной частью территории Чечни. Северная часть республики является зоной преимущественного влияния пророссийски настроенной чеченской оппозиции. Независимые наблюдатели отмечают массовые нарушения прав человека в южной части республики, где процветает торговля заложниками, киднеппинг, пытки и публичные физические наказания по законам шариата, наркоторговля, набеги на приграничные территории, грабежи, угон скота. Входе стычек между незаконными вооруженными формированиями гибнут мирные жители. Российское руководство продолжает консультации с режимом Дудаева, но одновременно оказывает помощь, в том числе оружием, чеченской оппозиции…
Оружие — вот ключевое слово во всем этом словоблудии! Это значит, что федералы вооружают противников диктатора Дудаева, захватившего власть в Чечне.
— Вот, суки! Это же война… — в сердцах Лютый громко хлопнул себя по колену ладонью.
— Ты что-то сказал? — Из спальни в гостиную вышла Ольга. Она только что проснулась, хотя часы показывали полдень. — В два часа поедем на массаж, — объявила она, направляясь в душ.
Олег кивком показал ей, что понял. Дверь за Ольгой захлопнулась, послышался шум льющейся воды.
— Еще четырнадцатого января, — продолжал телеведущий, — Джохар Дудаев добавил к наименованию Чечни слово «Ичкерия» в противовес несуществующему, по его мнению, субъекту Российской Федерации, называемому «Чеченской Республикой». Чеченская оппозиция дудаевскому режиму стала называть себя «структурами Чеченской Республики». Двадцать пятого марта Государственная дума Российской Федерации приняла постановление «О политическом урегулировании отношений федеральных органов государственной власти России с органами власти Чеченской Республики», согласно которому исключается возможность заключения договора о взаимоотношениях Чечни и федерального центра с Дудаевым…
Ольга все еще плескалась в душе и ничего не слышала. Олег потерял всякий интерес к передаче, выключил телевизор, закурил. Все что нужно, он уже услышал.
Не нужно быть аналитиком Компотовым, чтобы сделать однозначный вывод: война на Кавказе будет, вернее, она уже идет. Если не углубляться в хитросплетения политических интриг и отбросить игру амбиций, то все просто: духи опять, как черные пауки, поползли из всех щелей, но на этот раз на нашей территории.
Войны были, есть и будут всегда. Другой вопрос — ради чего воевать? Из-за денег? Он уже воевал в Афганистане фактически бесплатно, за 18 чеков в месяц. Любой штатский в составе 40-й армии, даже не нюхавший пороху и заходивший на душманскую территорию не дальше афганской торговой лавки, получал в десятки раз больше, чем рядовой десантник или спецназовец. До самого конца войны так ничего и не изменилось.
Правда, сердобольное начальство установило денежные тарифы за ранения, увечья и контузии. Оторванная нога или рука офицера стоила восемьсот рублей, а солдата в три-четыре раза меньше. Чеков в этом случае не платили вообще! Ни один солдат в армиях цивилизованных стран не стал бы жертвовать собой, видя к себе такое отношение!
Однако практически все советские солдаты, поставленные собственной страной в неимоверно тяжелые условия, честно воевали, выкладывались до конца до самого февраля 1989 года.
Лютый еще тогда нашел ответ на вопрос, почему и зачем он рискует собой. Он должен был это сделать, чтобы не сойти с ума, защититься от страха смерти, найти укрытие для психики. После своего первого трупа он вдруг почувствовал уважение к убитому.
Был трудный бой. В отличие от солдат правительственных войск, духи воевали смело и умно.
И он вдруг почувствовал удовлетворение от победы над этим смелым парнем, своим сверстником, которому его очередь в одно мгновение снесла полчерепа. Секунду назад на него смотрели карие, полные ненависти к каферу, по-восточному огромные глаза, и вдруг на их месте появилась дыра с окровавленными краями.
В этот момент он понял, что на самом деле все просто: рядом наши, за которых надо драться, а там, в перекрестье прицела — враги. И чем больше он положит в землю моджахедов и забьет караванов, тем меньше наших ребят погибнет на афганской земле. Надо только раз за разом выигрывать свою маленькую личную войну с врагом, и он ее практически всегда выигрывал!
И еще одну вещь он осознал в Афганистане: вера — огромная сила независимо от того, как она соотносится с реальностью. Моджахеды настолько были уверены в своей правоте и праве убивать иноверцев, что чуть ли не с радостью шли на смерть и ложились в родную землю, как в постель.
Вот этой их вере, пусть даже слепой, наивной и неразумной, он по-настоящему завидовал. Что будет с Советским Союзом и его обветшавшей идеологией, если эти современные дикари задумают «окрестить в ислам» всех шурави и двинут на север не только с автоматами, но и со своей агрессивной, сверхактивной религией?
— Олег, проснись, — услышал он над собой голос Ольги.
Полностью одетая для выхода, она стояла перед ним с немного насмешливой улыбкой.
«До чего же все-таки она похожа на Белоснежку… Только гораздо красивее. Улучшенная копия…», — подумал Олег, вставая с кресла…
Быкалов по праву гордился своим чрезвычайно чувствительным носом: он чуял запах денег гораздо раньше своих коллег по криминалу и Государственной думе. Поэтому, узнав о подготовке к войне на Кавказе, он срочно состыковался с представителем одного известного чеченского тейпа, с которым заканчивал в свое время тюремные университеты в мордовских лагерях, и срочно вылетел в Москву. Того требовали неотложные дела.
— Здравствуй, Ильдар. — приветствовал он в аэропорту своего старого подельника и приятеля Ильдара Ханхоева, солидного, кавказского типа господина в высокой папахе.
— С приездом тебя, друг, — отвечал тот, провожая красноярского гостя из зала прилетов к своей машине — квадратному «Геландевагену». — Давай сделаем так: сначала поедем, покушаем, а потом и о делах поговорим.
Но по дороге Быкалов все-таки не удержался и приступил к обработке старого приятеля.
— Послушай, Ильдар, пока едем, все равно делать нечего. Ответь на вопрос: ты намерен со мной работать?
— Почему не поработать с хорошим человеком? — удивился Ханхоев. — Страны ссорятся, люди мирятся. Чеченский народ переживает сейчас большие трудности. Мы не хотим подчиняться Москве. Мы — вольные люди. А воля дорогого стоит. Мы готовы платить за свободу деньги, большие деньги. А от тебя, друг Гена, мне нужно оружие. Нам нужно много оружия. Что можешь предложить?
— Все, кроме атомной бомбы, — уверенно заявил Быкалов.
— Э, нет, ты мне атомную бомбу достань! — громко рассмеялся Ханхоев. — А я брошу эту бомбу прямо вот сюда! — Через открытое окно внедорожника он показал рукой на московский Кремль, мимо которого они в это время проезжали. — Шучу-шучу, дорогой, не пугайся.
— Так какое оружие тебя интересует конкретно? — напрямую спросил Быкалов.
— Автоматы Калашникова с подствольными гранатометами.
— Сколько?
— Для начала — тысячу штук. И к каждому — по три тысячи патронов в запаянных цинках.
— Попробую, — Быкалов на минуту задумался: он не ожидал, что речь сразу же пойдет о таком большом количестве стрелкового оружия. — Но сделаю не сразу, а скажем, в три-четыре этапа. Годится?
— Договорились. Но вся партия полностью должна быть в Чечне в течение трех месяцев.
— Сделаем. Что еще?
— Гранатометы РПГ-7В. Штук примерно сто. И по десять комплектов кумулятивных выстрелов к ним. Это для тебя проблема?
— Никаких проблем, уважаемый, — заверил Быкалов. — Мы же в России живем, Россия — страна большая: там склад, здесь склад. А в армии, слава богу, — бардак, неразбериха и смешные зарплаты.
— Осталась мелочевка, — продолжал Ханхоев. — Как можно больше ручных гранат, противопехотные мины и, если получится, приборы ночного видения.
— Будут деньги, будет товар. Я бесплатно работать не собираюсь, ты же сам понимаешь…
— Заплатим столько, сколько сможешь проглотить и не подавиться, — засмеялся чеченец и тут же успокоил немного обиженного шуткой Быкалова: — Не обижайся, да! Русский язык плохо знаю, слова путаю… Я же — чурка нерусская, так ведь по-твоему?
— Не надо передергивать, Ильдар! Никогда я такого не говорил!
— Говорил, я знаю. Я все знаю… — шутливо погрозил он пальцем Быкалову…
Олег Лютаев рулил теперь новеньким темно-синим бумером пятой серии, который Быкалов купил Ольге вместо погибшего под пятой пролетариата красного кабриолета. Оля сидела рядом, на переднем пассажирском сиденье и, по обыкновению, делала вид, что не видит своего телохранителя. А Лютый, учитывая ее настроение, старался не нарываться на конфликт.
К массажистке они уже съездили. Сауну, где Оля три часа подряд болтала с подружками, посетили. Косметический салон тоже: купили там какой-то сногсшибательный крем за сто долларов. И на обратном пути заехали домой к Ольге.
— Доченька! — Дверь открыла красивая моложавая дама, она бросилась к Оле и закинула руки ей на шею. — Милая моя!
Лютаев, стоя позади Ольги, хорошо разглядел ладони пожилой женщины: длинные пальцы, чистая кожа, аккуратно подстриженные и отполированные ногти, покрытые светло-розовым лаком. Именно на них он обратил внимание в первую очередь, потому что они ему напомнили руки его собственной матери. Он сразу почувствовал неприязнь к этой женщине, хотя видел ее впервые в жизни. Впрочем, руки как руки.
А вот духи у нее действительно были противные: запах цветов с примесью чего-то удушающего. Олег вспомнил свой сон, где они с матерью сидели на лугу и она неожиданно ударила его. Так же пахли тогда во сне полевые травы.
Ольга познакомила Лютаева с матерью.
— Это твой друг? — Елизавета Андреевна с чисто женским любопытством взглянула на Олега.
Он без всякого выражения вежливо наклонил голову.
— Мама, Олег Лютаев — друг Володи, — пояснила Ольга.
Елизавета Андреевна переменилась в лице.
— Иди ко мне, сынок… — Женщина сама сделала шаг ему навстречу. Прикоснулась ладонью к лицу, к щеке. Что-то было в этом прикосновении — нежное, теплое, чего Лютый не испытывал никогда в жизни. У его матери были другие руки — жесткие и холодные. — Ох, мальчики мои бедные… Ты знаешь, как погиб Володя?
— Да, на моих глазах.
— Расскажешь?
— Нет, лучше не надо… — помотал головой Олег и подумал, что он, кажется, насчет Олиной мамы ошибся: ничего вроде женщина.
— Я тебя понимаю, — Елизавета Андреевна перевела расстроенный взгляд на дочь.
— Мам, нам с Олегом надо серьезно поговорить, мы пройдем в комнату. Ты нам не мешай, ладно? — попросила Ольга и добавила извиняющимся тоном: — Мы ненадолго.
Она провела его в свою комнату, плотно закрыла за собой дверь, взяла Олега за руку и усадила рядом с собой на диван. Он незаметно окинул комнату взглядом. Ничего особенного: дешевая, под стать хрущобе, мебель, письменный стол, книжный шкаф, забитый под завязку собраниями сочинений. На стене взятая в рамку увеличенная фотография Ольги и Воробья: оба беззаботно улыбаются и с надеждой глядят в объектив, как будто оттуда вот-вот должна вылететь птица счастья. Как все-таки здорово, что человек не знает своего будущего. Тогда бы все улыбаться перестали, это точно.
— Извини, что себя вела с тобой по-свински. У Быкалова наверняка везде прослушка, и в машине, и в моей квартире. Хотя, какая она моя? Мой дом здесь. На этом диване сидел Володя, здесь мы… Ладно, не будем об этом. Расскажи лучше мне про него.
— Он подорвал себя гранатой, когда нас окружили духи, — ляпнул, не подумав, Лютаев.
Ольга вскрикнула и закрыла лицо ладонями. Меж пальцев у нее часто-часто побежали слезинки. Несколько секунд она крепилась, а потом заплакала в голос, навзрыд, горько и обиженно, как ребенок.
Олег почувствовал себя совершенно беспомощным. Сам он все свое — и боль и обиды, носил в себе и никогда не позволял им выбраться, вырваться наружу. А здесь все-таки девчонка… И что тут будешь делать? Он понимал, что никто не в силах помочь Оле в ее горе, но решил все-таки попробовать на свой лад ее успокоить:
— Воробей был настоящим бойцом и классным пацаном. Но его уже не вернуть. Ты поплачь, я подожду…
Он встал с дивана, подошел к шкафу и сделал вид, что разглядывает корешки книг. Через несколько минут всхлипы стали реже и тише. Он вернулся и сел рядом с девушкой.
— Скажи лучше вот что: ты на стоянке сразу меня узнала?
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 19 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |