— Она только вчера приехала из Харькова, — зачастила Аля, которой не терпелось вмешаться. — Она туда ездила учителей учить!
— Для обмена опытом, — поправила Майя, наконец освободившись от Алиных рук.
Женя потянула Майю за тонкий, с серебряным набором пояс и шопотом спросила:
— Нина Андреевна — это кто?
Аля услышала и громко стала объяснять:
— Нина Андреевна — наша учительница по русскому, она тебя в школу принимать будет. Она заслуженная! — Аля обрадовалась, что может первая рассказать новенькой про учительницу. — А строгая какая! Самая-самая строгая. Попробуй посади кляксу — сразу: «Это неряшливо!» И — пара! Зато уж если получишь у нее пятерку…
Женя хмурилась и молча грызла кончик ручки.
— И вовсе она не такая уж строгая, зря не говори, — перебила Майя. Ей хотелось подбодрить Женю. — Надо уроки учить, только и всего.
— Правильно! — Тамара Петровна поднялась. — Ну ладно, девочки, идите!
— А мы уже ушли!
Аля подхватила Майю под руку, и они убежали.
Женя сидела все так же молча, сдвинув брови. Не очень-то приятно узнать, что тебя будет экзаменовать самая строгая учительница, когда ты и писать-то еще толком не умеешь…
Тамара Петровна положила Женину тетрадку на стол:
— Да, так на чем мы с тобой порешили?
— Как «на чем»? Диктовать! — твердо сказала Женя. — Вон какая в пятом учительница строгая!
Тамара Петровна невольно улыбнулась. Все-таки в пятый?.. Она долго рассматривала забрызганную чернилами тетрадь.
— Мне кажется, я поняла, в чем твоя беда, — сказала она наконец. — Пишешь ты плохо, некрасиво. Это еще с полгоря. А главное, ты волнуешься, спешишь и потому ошибки делаешь чуть ли не в каждом слове. Но все можно осилить, это зависит от тебя самой.
Она встала и легонько пристукнула пальцами по столу:
— Готовься в пятый класс, так и быть!
— Тамара Петровна!.. — Женя вскочила со стула. — Я буду стараться… я…
Тамара Петровна легонько потрепала Женю по плечу:
— Ясное дело… А теперь вот что. Пора тебе дежурить, как и всем. Так ты скорее и с девочками подружишься. А то нехорошо — все одна да одна.
— Тамара Петровна, — обрадовалась Женя, — я сама хотела попросить…
— Ну и прекрасно! И смотри, не падать духом!
А Женя прижала к себе грамматику, в которой лежало письмо дяди Саши, и сказала:
— Да, и руки не опускать!
Глава восьмая. Первое дежурство
На свое первое дежурство в рабочую комнату старшеклассниц Женя побежала сразу после завтрака, когда все девочки еще сидели за столом.
Если первое дежурство пройдет гладко, то следующий раз ее назначат в вестибюль. Это почетно. Там всегда особенный порядок: ведь вестибюль — это зал дяди Вани, летчика Ивана Васильевича Вершинина. А потом ее смогут назначить и ответственной по всему дому — так ей говорила сама Тамара Петровна.
Сначала, конечно, обтирают пыль. Женя прошлась тряпкой по всем столам, стульям, подоконникам.
А как же шкаф? Ага, придумала!
Она притащила из кладовой лестницу и забралась на самую верхнюю ступеньку.
Глобус? Сейчас протрем!
И вот весь земной шар засиял, как новенький.
Прибирая комнату, Женя то и дело посматривала в лежавшую на столе грамматику.
— …местоимения, — бормотала она под нос, — не называют самих предметов, а только указывают на них…
В комнату одна за другой прибегали девочки:
— Женя, давай помогу! Для первого раза!
— …когда понятно, о каком предмете идет речь, — продолжала Женя. Не надо, сама управлюсь.
Из огромной бутыли она налила в чернильницы свежих чернил. Ручки, карандаши, линейки спрятала в стол. Поправила висевшую на стене картину «Растительный мир СССР».
— …существительные, отвечающие на вопросы… — Женя положила длинный хрупкий мелок на полку у доски, — отвечающие на вопросы…
Она отошла к двери, чтобы полюбоваться своей работой.
На этажерке синел морями и океанами глобус. Сухая ящерица притаилась под стеклянным колпаком на окне. Стулья чинно выстроились вокруг стола. А классная доска на стене чернела, словно осеннее ночное небо.
Теперь только протереть пол.
В это время раздался длинный звонок. Женя в два прыжка спустилась по лестнице и понеслась открывать дверь.
— Я сама! — крикнула Аля. — Открывают дежурные по вестибюлю!
Аля впустила почтальона, взяла у него газеты, журналы и маленький белый конверт.
— Это мне! Это мне! — Она помахала конвертом над головой и стала его распечатывать. — От Анечки Кудрявцевой!
Женя уже знала, что Аня раньше жила здесь в доме, а совсем недавно кончила техникум и стала радистом.
Из зала выскочила Майя Алиева:
— Чур, марки мне!
Она схватила конверт и принялась осторожно отковыривать марку.
Жене надо было торопиться наверх, кончать уборку. Но при виде газет она подбежала к столу. «Правда», «Комсомольская правда», «Пионерская правда»… Женя перебирала шелестящие листы. И даже понюхала. Они чуть пахли керосином. Сколько воспоминаний вызвал в ней этот запах! Она ведь отлично знала, почему свежие газеты пахнут керосином.
— Чего ты нюхаешь газеты? — удивилась Майя.
— А ты чего марки отковыриваешь? Они ведь больше не годятся.
— Как это «не годятся»! Кому не годятся, а мне пригодятся! — Майя осторожно, за уголок, потянула оранжевую марку. — У меня целый альбом. Хочешь, покажу?
— Да ведь я дежурю.
— Ничего, на минутку!
Девочки побежали на второй этаж. Майя вынула из шкафа толстый альбом. Большие прошнурованные листы были почти сплошь заклеены марками.
— Ух, как много! Где ты их насобирала?
— Я же филателистка.
Женя с уважением посмотрела на Майю, хоть и не поняла, что значит это мудреное слово.
— Видишь, это первая советская марка. На ней нарисована капиталистическая гидра, — с увлечением объясняла Майя. — А это рабочий ее придавил. Называется аллегория. Мне ее подарил дядя Ваня, летчик Вершинин…
Женя перелистывала страницу за страницей. Вот марки с видами Крыма. Вот в зеленом небе раскинул крылья самолет. Вот плывет льдина с лагерем папанинцев…
Жене очень захотелось просмотреть весь альбом. Но ведь ей надо дежурить.
— Майя, уходи — некогда сейчас!
Женя намазала пол пахучей желтой мастикой и принялась натирать. Нажимая ногой на щетку, она с ожесточением твердила:
— Кто — что? Кого — чего? Кому — чему? Кого — что?..
Ей стало жарко, и она присела на подоконник передохнуть.
Комната уже в порядке. А дежурить, оказывается, совсем не трудно. Даже весело — можно и петь и плясать. Вот ответственной дежурной Лиде — той потяжелее. Она ведь за всем домом следит. И Женя подумала: если ее назначат ответственной, то выходит, что она уже все порядки знает. Тогда можно будет пойти к Тамаре Петровне и сказать: «Поручите мне Нину, она будет меня слушаться».
Женя соскочила с подоконника и с новой силой принялась натирать дубовые шашки паркета. Ей хотелось, чтобы они засияли, как в вестибюле.
— Кто — что? Кому — чему?.. — грозно вопрошала она.
— Что ты такая сердитая? Я не без спроса, я ведь спросила: «Можно?» — отозвался обиженный голос.
И позади послышался звук, точно из крана закачала вода. Конечно, Нина не посмела бы зайти в комнату старших, но она там увидела Женю, по которой соскучилась.
— Нина!.. — обрадовалась Женя и обернулась.
Нина, шмыгая носом, мешала ложкой в игрушечной кастрюльке. А из нее на стол, на стулья, на сверкающий пол, на ее новое синее платье текла коричневая струйка. Подмышкой Нина держала кулек.
— Ты… ты зачем… — Женя кинулась к столу. Под ногами затрещало. — Что за гадость?
Она провела рукой по столу и измазала пальцы.
— Не гадость — это какао! — скороговоркой начала Нина и показала на кулек, полный толченого кирпича, которым посыпают в саду. — Потому что я Манину матрешку лечить обещалась. Ей питаться надо!
— Питаться?.. Гадкая девчонка! Отдай сейчас же кулек!
Нина обиженно поджала губы, но кулек отдала. На пол посыпались песок, камешки.
— Подбери сейчас же! Смотри, что ты наделала! Сумасшедшая!
Нина еще больше обиделась:
— А Лидочка меня никогда так не ругает…
Она подхватила свою кастрюльку и убежала.
Женя с тряпкой в руках, расталкивая стулья, кинулась было вдогонку. В коридоре она встретила воспитательницу младших Ксению Григорьевну Зимину.
— Ты куда? Что за шум?
— Я никуда… я дежурная… — Женя ладонью поправила растрепавшиеся волосы, и на лбу осталось рыжее пятно.
Воспитательница с недоумением оглядела дежурную и вошла в рабочую комнату. На полу — мокрые пятна, хрустит песок, стулья сдвинуты как попало. На столе рваный кулек валяется. А время позднее, весь дом уже прибран.
— Что ж ты здесь делала? — спросила Зимина.
Женя молча теребила тряпку — она не хотела жаловаться на Нину.
— Пойди полюбуйся, на кого ты похожа, — сказала воспитательница. — Дежурная должна служить примером для всех девочек.
Женя побежала в вестибюль. Из зеркала на нее смотрела взлохмаченная голова, на лбу было размазано рыжее пятно, ноги в запыленных тапках…
Стараясь никому не попадаться на глаза, Женя прошмыгнула в умывальную.
Когда она вернулась в рабочую комнату, там уже занимались девочки. Мичуринцы возились с гербарием, историки готовились к докладу. Кто повторял арифметику, кто рисовал, кто читал. И, конечно, все удивлялись, почему комната не прибрана.
Женя, ни на кого не глядя, молча стала стирать тряпкой следы «какао» и сердито, с грохотом расставлять стулья. Нет, не таким она представляла свое первое дежурство! А во всем виновата Нина. Противная девчонка! Пусть с ней водится кто хочет. Лучше уж дружить с Галей Гришиной…
И после уборки Женя пошла ее искать. Обошла все комнаты, сад, двор — Гали нигде не было. Женя снова заглянула в зал, где обычно играли младшие.
Под деревцом-колючкой, точно мышонок в мышеловке, сидела Нина. Зеленые ветки держали ее за воротник, впились в рукава. Стараясь освободиться, Нина вертелась во все стороны и зацепилась платьем за гвоздь, на который наматывали шнур от шторы. Она рванулась — платье затрещало.
— Женя, Женечка! — взмолилась она плачущим голосом.
— «Женечка»? А какао… не хочешь?
Все-таки Женя подошла к Нине, отцепила от ее платья колючие листья.
— Женечка, миленькая…
— Нечего! Все равно я теперь не с тобой дружу, а с Галей. Она хоть слушается.
— Я тоже буду слушаться! — с отчаянием проговорила Нина, прижимая руки к груди.
— Девочки, в чем дело?
В дверях стояла полная, чуть сутулая женщина в синем костюме — директор Мария Михайловна.
Глава девятая. Разговор с директором
— Нина, что с тобой? Руки исцарапаны! — ужаснулась Мария Михайловна.
Зал никогда долго не пустовал, и через несколько минут здесь уже были почти все девочки. А Жене хотелось спрятаться от всех, ей было неловко за плохо убранную рабочую комнату и перед девочками и особенно перед директором. Никто и не заметил, как она убежала.
А Мария Михайловна, строго глядя на Нину, продолжала:
— Ведь так изуродоваться недолго! И зачем ты под колючку полезла?
— Чтобы матрешке лесным воздухом подышать… — начала было Нина, но осеклась под строгим взглядом директора.
Дежурившая в зале пятиклассница Галя Платонова присела на корточки и потянулась за матрешкой, которая все еще лежала под колючкой. Галя увидела Нинину спину и ахнула:
— А спина-то! Целый клок вырван!
Нина, изгибаясь, старалась нащупать порванное место.
— Галя, ты дежуришь? Колючку отсюда убрать! — приказала Мария Михайловна. — А Нина за свое поведение будет наказана. — Она повернулась к Нине: — Ты вот просилась в Ботанический… А теперь останешься дома. Привыкай беречь свои платья!
Мария Михайловна накануне разрешила Лиде показать новенькой девочке Ботанический сад — пусть с Москвой знакомится! Нина, конечно, тоже запросилась. «Ладно, там видно будет», — сказала тогда Мария Михайловна. А раз «видно будет» — значит, отпустит, это все знают. Но теперь вот что вышло…
Нина всхлипнула и закрыла лицо руками:
— Я больше не буду, только пустите в Ботанический!
Мария Михайловна, не отвечая, повела Нину в кастелянную.
При виде взлохмаченной, оборванной Нины кастелянша всплеснула руками:
— Батюшки, что еще за фигура? Где тебя, голубушка, так угораздило?
— Тетя Даша, как эту козу одеть? — проговорила Мария Михайловна. — Найдется у вас что-нибудь?
— Озорница! Одно слово озорница! — ворчала кастелянша, проходя в соседнюю комнату. — Опять ей новое платье подавай… Да на тебя не напасешься!
Кастелянша вернулась с ворохом одежды и стала его перебирать:
— Это не подойдет — размер не тот… Из этого выросла, не влезешь… Разве что вот из этого перешить?
Наморщив лоб, Мария Михайловна изучала платье. Вдруг она отодвинула всю груду в сторону:
— Тетя Даша, не надо. Найдите ее прежнее платье, голубое.
Кастелянша ушла с головой в свой бездонный сундук и достала платье, которое трудно было назвать голубым. Его еле отстирали от угля, и оно все полиняло.
— Что ж, надевай этакую красоту. — И тетя Даша подала Нине платье. — Сама виновата.
Вздыхая, Нина стала покорно переодеваться.
Мария Михайловна ушла к себе в кабинет. А когда снова вышла в коридор, ее окружили девочки:
— Мария Михайловна, простите Нину!
— Она не будет больше!
— Ну, что вам стоит!
— И колючку оставьте!
Но обычно снисходительная, Мария Михайловна на этот раз была неумолима.
— Не просите, колючке у нас не место, у нас маленькие дети есть… Мы вот ее возьмем и отвезем в Ботанический, и всё…
В коридор вошла Нина в голубом полинявшем платье. Она низко опустила голову, размазывая слезы по щекам.
— Вот, полюбуйтесь! — показала на нее Мария Михайловна.
Девочки примолкли. Нина причиняла им столько неприятностей, а все-таки жаль ее… Вот была бы Лида, она, может, и уговорила бы Марию Михайловну. Но Лида с начальником штаба Шурой Трушиной уехала в Дом пионеров.
— Я буду послушная… Я больше не буду рвать платья… Я не нарочно! — Нина прижала руки к груди. — Я ведь нечаянно зацепилась. Спросите у Жени — она меня отцепляла.
Нина оглянулась.
Жени не было. Она уже давно убежала в сад и спряталась за кустами сирени. Женя думала, что ее здесь никто не найдет. Но как только она уселась на скамье, к ней подошла Аля.
— Женя, не расстраивайся! — Аля села рядом. Другой раз лучше отдежуришь, только и всего. А в вестибюль, давай попросим, пускай нас назначат вместе. Я буду тебе помогать.
Женя, не отвечая, стала щепкой рисовать на песке дом — стены косые, окна кривые.
Аля засмеялась, отобрала у Жени щепку, начертила трубу и тучу дыма.
— Аля… — Женя помолчала, а потом нерешительно проговорила: — Я давно хотела спросить: почему вестибюль называют залом дяди Вани?
— Потому что он дяди Ванин, — ответила Аля, наклоняя голову к плечу и любуясь своим рисунком.
— А кто этот дядя Ваня? Почему он вам пишет?
— Потому, что он летчик.
И Аля рассказала, как дядя Ваня приехал к ним первый раз. Высокий, здоровый такой, в скрипучем кожаном костюме. Он вошел и сказал:
«Здравствуйте. А вот и я!»
Девочки сначала стеснялись незнакомого военного. Но потом они узнали, что это их шеф, летчик-истребитель Иван Васильевич Вершинин. Он вынул из кармана толстую пачку знакомых треугольников и показал девочкам. Эти письма они посылали шефам в авиационный полк.
Девочки обрадовались, повели гостя в зал, стали рассказывать, как они учатся, показывать свои игрушки.
Летчик вдруг почему-то сделался грустный такой. Глядя на него, даже самые маленькие притихли. И тогда он сказал, что у него были жена и две дочки.
«Вот вроде тебя. — Дядя Ваня показал на самую маленькую девочку. — Но теперь их нет».
«А почему нету?» — спросила Аля. Она сама тогда была еще маленькая — ведь Иван Васильевич первый раз приехал два года назад.
На Алю со всех сторон зашикали.
Летчик ответил:
«Их фашисты убили».
Девочки не решались его расспрашивать. А он проговорил:
«Теперь вы — моя большая семья. Хотите моими дочками быть?»
Все закричали: «Хотим! Хотим!»
— Дядя Ваня нам часто пишет, посылает подарки. Вот ты его увидишь… Орденов у него — вся грудь!
— Орденов? — в раздумье повторила Женя. Орденов… Аля, а что, если мне уйти надо? Одной, по делу… Отпустят меня или не отпустят?
Она быстро поднялась со скамейки.
Аля с удивлением посмотрела на Женю:
— Нет, ты же еще новенькая. А куда тебе надо? Почему одной? Расскажи!
Женя насупилась, буркнула:
— Потом, в другой раз…
И ушла из сада.
«Чистые пруды, двенадцать «а». Конечно, так! Только не отпустят меня, вот несчастье!»
Женя шла по коридору. В вестибюле столпились девочки.
— Что случилось?
— Мария Михайловна Нину отчитывает, — шопотом объяснила Маня Василькова. — И велела колючку выбросить.
Женя приподнялась на цыпочки. Через головы девочек она увидела Нину, которая стояла возле кабинета директора заплаканная, в линялом платье. Вихры ее на макушке торчали во все стороны. Рука комкала и без того смятый воротничок.
— Ой, простите ее! — вырвалось у Жени.
Девочки оглянулись, расступились. И она вдруг очутилась перед директором.
От смущения у Жени загорелись щеки. Директора она почти не знала. Когда Мария Михайловна приезжала, Женя старалась не попадаться ей на глаза. «Начнутся расспросы!» — думала она и отсиживалась где-нибудь в саду или в укромном уголке в пионерской комнате. А сейчас Мария Михайловна и Женя стояли друг против друга, лицом к лицу. Девочки с любопытством смотрели на них. До сих пор новенькая голоса не подавала, а тут вдруг…
— Мария Михайловна, я вот что… — сказала Женя и смутилась еще сильнее. — Ну, пожалуйста, простите Нину! Последний раз!
Мария Михайловна покачала головой и свернула в коридор.
Женя тоже пошла по коридору, стараясь идти с ней в ногу. За ними гурьбой двигались девочки.
— Нет, Нина будет наказана, а колючка выброшена, — проговорила наконец Мария Михайловна, вспомнив истерзанное синее платье, которое обновили совсем недавно.
— Мария Михайловна! Нет, как же так… Нет, без колючки нельзя! — Женя уже пришла в себя, только лицо ее все еще горело. Говорила она громко, ее все слышали.
— Так без колючки, говоришь, никак нельзя? Вот беда-то! — произнесла Мария Михайловна и поверх очков покосилась на Женю. — И все-таки… Что, дежурные убрали колючку? Майя, Галя, я вас спрашиваю.
По правде говоря, дежурные колючку не убрали. Галя Платонова уже три года жила в детском доме и хорошо знала директора. Вспыхнет, рассердится, а отойдет — и простит. «Ничего, мы ее упросим», — думала Галя. И сейчас она поняла, что Мария Михайловна уже не сердится, раз поверх очков смотрит. И грозится она просто так, для порядка.
А насмешница Майя, прячась за девочек, задорно отозвалась:
— Мария Михайловна, это «военный приказ» или на наше усмотрение?
И выдумает же эта Майка! «Военный приказ»!
Все засмеялись. Мария Михайловна тоже засмеялась.
Женя посмотрела прямо в глаза директору:
— Мы всё сделаем! И платье починим! Сегодня же! Вы только простите Нину!
Мария Михайловна остановилась возле библиотеки и открыла дверь. Почти все время живя в Звенигороде — там для девочек строили пионерский лагерь, и приходилось наблюдать за работой, — она новенькую видела редко и всего лишь один раз с ней говорила. Но на все ласковые слова Женя тогда отвечала односложно, как бы нехотя: «да», «нет», «не знаю», и все хмурилась. А тут вдруг берется починить платье, которое явно не починишь! Дежурила она плохо, замечание получила, но, видно, это ее не очень-то смущает. «Может, Тамара Петровна ей слишком много воли дает на первых порах? «Мы платье починим». Что ж, пусть попробует!»
— Хорошо, — сказала Мария Михайловна, — вы все просите за Нину, и я ее прощаю. Колючку вынести в пионерскую комнату и хорошенько отгородить стульями… А ты, Женя, когда платье будет готово, принесешь его мне в кабинет.
Мария Михайловна вошла в библиотеку и закрыла за собой дверь.
Глава десятая. Все за одного
А в это время Лида с Шурой Трушиной возвращались из Дома пионеров. Они ходили туда записывать Алю на курсы горнистов.
— Через месяц у нас будет отличный горнист! — радовалась Лида. — Видишь, а ты боялась идти: «Поздно! Не выйдет, не запишут!»
— Так ведь вышло потому, что ты со мной была, — отвечала Шура. — Одна бы я ни за что не сумела…
До сих пор, целых два года, начальником штаба была Лида, и их дружина считалась лучшей во всем районе. Но недавно Лиду выбрали председателем детского совета, а вместо Лиды выдвинули незаметную, скромную Шуру Трушину. «Девчата, да какой же я начальник! — отказывалась она. — Начальник распоряжаться должен и даже командовать, а я не умею!» Но пионервожатая Валя Малыгина вмешалась: «Мы все знаем, что на Шуру можно положиться. Что ей ни поручи — никогда не откажется. И сделает так, как надо. Правда, ей, как художнику редколлегии, распоряжаться не приходилось. Но она научится! А как она в Москву приехала, помните? С маленьким братишкой, зимой, в стужу…» А Лида заявила, что новому начальнику она будет во всем помогать. Вот и сегодня она с Шурой пошла в Дом пионеров.
— Нет, Лида, в начальники штаба я все равно не гожусь, — твердила Шура.
— Что за глупости! У тебя просто еще нет опыта. — Лида ступила на мостовую, посмотрела налево, направо. — Главное, надо верить в свои силы.
Всю дорогу Лида объясняла Шуре, каким должен быть начальник штаба, и выходило, что он должен все уметь и все знать, обо всем и обо всех подумать, каждое свое слово взвесить. Да это так и есть: начальник штаба — образец для всех пионерок. Образец! «А какой же я образец! — думала Шура. — Нет, не выйдет из меня начальник штаба!»
Как только они зашли в пионерскую комнату, туда прибежала Женя с разорванным синим платьем в руках.
— Вот! — Женя тяжело дышала. — Давайте скорее шить. Платье должно быть готово сегодня, а после ужина нам долго работать не позволят. Значит надо закончить в двадцать два ноль-ноль. — И она положила платье на диван возле Лиды.
— Что это? Зачем? — поразилась Лида.
Девочки наперебой стали рассказывать про Нину и кто за нее вступился.
Шура вскочила с дивана:
— Девчата, что же мы теряем время? Давайте за работу!
— Шить! Шить! — раздались голоса.
Красная скатерть была мигом убрана. На столе появились ножницы, коробка с нитками, сантиметр. Майя с грохотом придвинула швейную машину к окну и сняла футляр.
Пионерская стала похожа на швейную мастерскую.
Самая старшая из девочек, девятиклассница Тоня Горбаченко — она считалась лучшей рукодельницей, — расстелила на столе платье. Ее обступили Лида, Шура, Галя Платонова. Все они тоже отлично шили.
Женя не смела дохнуть — она ждала, что скажут «портнихи».
Сколько дырок… На нем, оказывается, и заплаты и штопка уже есть. Не скажешь, что его сшили всего три недели назад.
— Вот так платье! — буркнула Галя.
— Вот так Нина! — мрачно поправила Шура.
Дверь приоткрылась, и Нина Волошина, вытянув шею, спросила звонким шопотом:
— Что, готово?
— Уйди… Сейчас же уйди! — прикрикнула Женя.
А Тоня все еще переворачивала платье то на одну сторону, то на другую.
— Вот что, Женя, — сказала она наконец. — В двадцать два ноль-ноль ты отнесешь Марии Михайловне ноль. Никакое ателье такого платья не починит! Давайте пойдем к Марии Михайловне и так и скажем на нет и суда нет!
Женя подскочила к столу.
— А мы ни в какое ателье и не дадим! — Она схватила платье. — Сами починим! У нас у самих на плечах головы есть. Раз надо — подумаем и что-нибудь придумаем. Очень даже просто!
Тоня Горбаченко обиженно посмотрела на нее и, ничего не отвечая, отошла к окну.
— Женя права! — горячо сказала Галя Платонова, мастерица на все руки и первая хозяйка в доме. Так ее называли потому, что она была председателем хозяйственной комиссии совета. — Надо хорошенько подумать. И вот что я думаю…
Дверь снова тихо приоткрылась. Нина просунула свой курносый нос.
— Можно? — шопотом спросила она.
Майя подбежала к двери и так же шопотом ответила:
— Прищемлю нос, тогда узнаешь… Девочки совещаются. Не мешай! — И опять захлопнула дверь.
— А я думаю сделать просто. Вроде гладкого сарафана, — говорила курчавая толстушка, шестиклассница Кира Александрович, щуря свои близорукие глаза.
Тоня повела плечом:
— А я боюсь, что у нас получится простой, гладкий… тришкин кафтан! Распорем, разрежем, а сшить не сошьем.
Девочки смущенно молчали. Тоня ведь самая старшая. Может, она и в самом деле права?
Шура посмотрела на Тоню, на платье, и ей захотелось крикнуть: «Да, правильно! Все разрезать, все распороть — и никаких заплат!» Но подумала — она ведь начальник штаба, а кто его знает, что должен сказать начальник штаба! И промолчала.
— Идея! — вдруг закричала Лида. — Все разрезать, распороть и не латать, а сшить новое платье с отделкой!
— Правильно, молодец! — подхватила Галя Платонова.
Лида побежала в кастелянную. Майя и Кира бросились за ней.
— А мы что ж зеваем? — Женя взяла со стола лезвие от безопасной бритвы, которым чинили карандаши, и начала распарывать платье.
Через несколько минут девочки вернулись из кастелянной. Лида размахивала над головой большим куском новой материи, синей в красную горошину. Из кармана достала и выложила на стол шесть блестящих, синих с красными крапинками пуговиц.
— Здо́рово? Это все тетя Даша. В сундуке откопала!
Тоня взяла материю:
— Теперь и разговор другой: это сюда, а это вниз… Женя, ты тоже давай решай. Сегодня ты у нас, выходит, за главного. Из-за тебя весь сыр-бор загорелся.
Она провела мелом по распоротому платью и стала кроить. Длинные ножницы в ее умелых руках то поскрипывали, то стрекотали, то курлыкали.
— Хорошо, очень хорошо, только быстрей! — подгоняла Женя. — Мерить пора! — Она обернулась и крикнула: — Ладно, иди — можно!
Она словно видела Нину сквозь эти толстые, дубовые, плотно закрытые створки.
Дверь смаху отворилась, и в пионерскую вбежала Нина.
Где же платье? На столе лежат какие-то куски синей материи. Два длинных рукава беспомощно свисают к полу.
Нина заплакала:
— Только всё испортили! В чем я ходить буду?
— Не реви! — рассердилась Женя. — Мерку снимать надо!
Нина, всхлипывая, сняла платье.
Кто не знает, что такое примерка! Девочки накалывали, сметывали, сшивали на Нине. Они совсем ее замучили. И еще требовали, чтобы она стояла не шевелясь, не переминаясь с ноги на ногу, чтобы даже не смела кричать: «Колется!»
Лида застучала на машине. Но и теперь Нину не отпустили. Гале вздумалось прикинуть на ней пелерину, вырезанную из газеты. Нина ежилась, плечо само собой тянулось к уху.
— Нина, стой прямо!
— Пройдись!
— Повернись!
— Руки подними!
— Руки по швам!
Нина робко поднимала на Женю глаза. Женя хмурилась и вертела ее во все стороны, точно куклу.
На самом деле Женя, конечно, давно перестала сердиться. Она ведь очень любила маленьких. Она и во время войны с ними возилась. В прифронтовых деревнях и бойцы, и офицеры, и Женя в свободную минуту нянчили малышей. Дети напоминали им родной дом, семью, оставленных где-то в тылу своих ребят…
И сейчас, примеряя Нине платье, Женя только притворялась, будто сердится. А Нина смотрела на ее сдвинутые брови и с отчаянием думала: «Нет, она меня не простила!» И виновато опускала глаза.
Работа не прекращалась ни на минуту. В четыре часа Лида пошла заниматься на рояле. Ее сменила Шура. Потом на машине строчила Кира. А когда Кира устала, за шитье села Женя. Она толкнула ногой широкую узорчатую педаль. Вот чудно — шить ногами!
— Смотри, готово! — с торжеством сказала она, показывая свою работу вернувшейся Лиде.
Лида как-то загадочно посмотрела на Женю.
— Знаешь что? Давай-ка распори все, что ты сшила… Да, все, все…
«Распори»? И тут Женя ужаснулась: она ведь лицевую сторону сшила с изнанкой!
— Ничего, — утешала ее Кира. — Помнишь поговорку: «Шей да пори!»
Кира собирала поговорки и пословицы и записывала их в тетрадь. В разговоре она любила щегольнуть понравившейся ей поговоркой. Она как-то даже в протоколе заседания совета, когда обсуждался вопрос об успеваемости, написала: «Постановили: ученье свет, а неученье — тьма!» И теперь, стараясь утешить Женю, Кира припомнила все свои записи:
— Или еще знаешь что? «Тише едешь, дальше будешь!»
— От того места, куда едешь! — буркнула Женя, с треском раздирая материю по шву.
А время шло — нет, оно летело. И Женя поняла, что сегодня закончить платье не удастся.
Вечером Женя долгих два часа занималась с завучем русским языком и арифметикой. Под конец урока она начала вертеться, ерзать — нет, ей уже не сиделось. «Как-то там, в пионерской?» — думала она.
В восемь часов Тамара Петровна наконец отпустила Женю. Она сразу бросилась в пионерскую. Лида сидела за машиной. От долгого напряжения глаза ее покраснели. Майя и Кира выкраивали карманы и о чем-то шопотом спорили. Галя дошивала пояс и сосредоточенно молчала.
Только бы не опоздать!
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 17 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |