В то страшное утро Никола Рэбел впервые почувствовала, насколько с ней всё не так. И к Ромке и его 'проклятию' это отношения не имело. Это было в ней будто бы изначально, и все эти годы спало, сокрытое, тайное, страшное, неизмеримое. И никому не понять, что она испытала, когда солнечный цветок расцвел.
С той самой поры такого не повторялось. Что и немудрено, в общем-то, ведь подобных ситуаций больше не бывало, а стресс из-за утопленнического везения оказался, все-таки, не настолько силен, чтоб пробудить солнечный цветок. Что ж, и хорошо.
Никс обернулась на шум: в дверях показался Рин Даблкнот. Он был одет чуть сдержанней, чем днем, а через плечо его был перекинут ремень от гитарного чехла, который, соответственно, висел у него за спиной.
- Пойдем, - позвал Рин. - Переодеваться обратно будешь?
- Да не высохло ж еще, наверное, - ответила Никс, начав потихоньку догадываться о том, что он задумал. - Так пойду. Лето же еще.
- Лето уже день как кончилось, - отвечал Рин, пока Никс застегивала босоножки, все еще чуть влажные. - Вот, шляпу возьми. Можешь надеть пока.
Он вручил Николе широкополую зеленыую шляпу из плотного фетра, украшенную рябым пером, длинным и острым.
Никс взяла ее в руки, погодя одевать. Но потом, заприметив недалеко от входной двери зеркало, все-таки примерила. Шляпа оказалась ей великовата и тут же сползла на нос. Никс сдвинула ее на макушку. Вместе с явно большой ей желтой футболкой такой экстравагантный головной убор смотрелся странно, а в целом вид получился слегка босяцкий.
Никс скорчила своему отражению рожицу и отвернулась. Кашу маслом не испортишь, а нескладную веснушчатую пацанку типа нее не изуродуешь дурным нарядом, так что фиг с ним. Зато не жарко и не мокро.
- Пойдем-пойдем, - поторопил ее Рин.
Уже скоро они снова шли по одной из запутанных улочек старого города. Мощенка была по-прежнему скользкой после дневного ливня, но зато на крышах и подоконниках показались коты, голуби и воробьи.
- Тут до моря минут так этак полчаса идти, да? - предположила Никс. - А то и час?
- Мы пойдем коротким путем, - ответил Рин, - срежем через заброшенную воинскую часть.
И в самом деле, на одном из переулков, вместо того, чтобы пройти по нему и выйти на улицу пошире, Рин свернул направо и перемахнул через полуразрушенный бетонный забор. Никс легко последовала за ним, порадовавшись, что он не стал ей помогать. Обычно все эти помощники только мешают, приходится следить, чтобы и их отказом не обидеть, и не навернуться, а в итоге получается попросту неудобно.
Преодолев забор, они попали в окружение неширокой лесополосы, а из нее выбрались на потрескавшийся, неровный асфальт заброшенного плаца. Вдалеке виднелись полуразобранные ангары, исписанные граффити.
- А сторожей тут нет? - оглядываясь, спросила Никс.
- Сколько хожу - ни разу не встречал, - ответил Рин. - Да и что тут сторожить?
Плац был усыпан каменной крошкой, колкость которой не сглаживала тонкая подошва летней обуви. Никс устала уже смотреть под ноги, пытаясь на щебень этот не наступить, но плац наконец-то кончился. Солнце к тому времени успело склониться еще ближе к горизонту и теперь висело над самыми черепичными крышами, поблескивая сквозь антенны, словно хорошо начищенная медная монета.
С плаца они вышли через покосившиеся, зеленые ворота, потом недолго спускались по петляющей меж холмов проселочной дороге и вдруг снова оказались в городе, но уже не в старом, а в обыкновенном. Чем ближе они подходили к набережной, тем красивей и нарядней становились дома, ярче - реклама, громче - музыка из уличных кафе. Мигнули и зажглись фонари, знаменуя наступление ночи и освещая праздно шатающуюся близ набережной толпу.
- Смотри, не потеряйся, - наставительно произнес Рин, и Никс послышалась в его голосе усмешка.
- Да уж куда я денусь, - проворчала она, споро поспевая следом.
Рин все так же целеустремленно шагал вперед. Никс казалось, что толпа как будто бы расступается перед ним. По крайней мере, ему не приходилось между людей лавировать, не приходилось никого обходить и никуда сворачивать: он шел прямо, и не сказать, чтобы как-то совсем уж выделялся, - все же на набережной все одеты, как чучела, - но все равно создавалось ощущение, что он проходит через толпу, как разогретый нож сквозь масло.
Они, наконец, выбрались на саму набережную. Вот уж кто-кто, а отдыхающие и думать не думали о том, что уже, вроде бы как, осень. Городские пляжи оказались закрыты и зарешечены, но в темном море все равно тут и там кто-то плескался, а камни у ближайшего открытого окончания набережной были сплошь в расстеленных полотенцах и подстилках. Тут же сидели люди и, прячась от ярких огней, употребляли, курили и фотографировались на фоне моря со вспышками. Сама набережная пестрела огнями. Множество сувенирных лавок не спешило закрываться. Разнообразные кафешки, ресторанчики и шашлычные намеревались, кажется, работать до самого утра. Кто-то продавал шарики с гелием, кто-то рисовал за деньги портреты, подсвечивая листы светодиодными фонарями, кто-то раздавал флаеры.
Летом и здесь, и даже в Змеиной Косе что ни вечер, то ярмарка, карнавал и народные гуляния, и коренные жители к такому, в общем-то, привыкли. Вот и Никс не особо смущала толпа: она умела легко и быстро абстрагироваться от огромных человеческих масс, праздно шатающихся окрест, так, что начинала воспринимать их как подвижные кусты или деревья, не более.
А Рин все шел куда-то, рассекая толпу, и почему-то казалось, что время застыло, и набережная бесконечна, и он никогда никуда не придет.
Но он все-таки остановился, оглянулся по сторонам и сказал:
- Вот тут и начнем.
- А мне что делать? - спросила Никс, тоже оглядываясь.
- Изображай активность и пританцовывай, если стесняешься приставать к людям с шапкой, или приставай с шапкой, если стесняешься изображать активность и танцевать.
- Поняла, выполняю, - с готовностью заявила Никс, снимая шляпу с головы и зажимая ее в ладошках, еще не уверенная, что именно она будет делать.
Рин тем временем оперся на высокий парапет так, что море оказалось у него за спиной. Расчехлил гитару - черную, блестящую, с тонким грифом, - перекинул через голову ремень, стал настраивать. При этом он еще как-то странно косил в обе стороны, но Никс этому значения пока что не придала.
Настроив инструмент, Рин потянулся и распустил волосы. Добыл откуда-то медиатор и...
И вот в этот момент мир качнулся и перевернулся в первый раз, уже готовый завертеться над головой, словно сумасшедший, словно взбесившаяся центрифуга, как танцовщица фламенко, как дурацкий детский калейдоскоп. Никс вспомнила это ощущение. Точно такое же чувство заполнило ее тогда, весной, в том тесном, темном фрик-клубе, куда ее затащил болтливый Ари, где девушки, позабыв и себя, и приличия, прыгали и кричали, визжали и улюлюкали, любили и ненавидели. Тогда она прочувствовала пустоту, кромешную черную пустоту, зияющую, горькую, высверленную где-то глубоко внутри чем-то, похожим на студеный зимний ветер, на глубинные течения северных морей. Эта пустота была ее, она была сосудом, вместилищем еще нераспустившегося солнечного цветка, и в той толпе пустота эта срезонировала с гулом экзальтированного зала, с хрипами гитар, с голосом молодого элементалиста льда. Ах, если бы тогда она позволила себе услышать его! Услышать на самом деле, пустить в себя и пропустить через себя этот голос, чистый, как горный воздух, сильный, как майский шторм и теплый, нет, горячий, словно настоящее, живое пламя. Этот голос был огненной птицей, пальцы, скользящие по узкому грифу, были белыми трепещущими мотыльками, и все это вместе было белым халцедоновым клинком, пронзающим ночь, словно солнечный луч, пронизывающий толщу морской волны.
Никс заслушалась так, что перестала разбирать слова, и засмотрелась так, что, кажется, запомнила этот миг навсегда: море - черное, волосы - белые, пальцы - тонкие, звезды - яркие, и все это такое настоящее, что кажется, будто бы об резкость этого момента можно пораниться до крови.
Ночь хлестнула ветром по разгоряченным щекам, отрезвила солеными брызгами, долетевшими с берега. Никс вздрогнула, опомнилась, выдохнула, разжала пальцы. Она заметила, что рядом уже собрался кое-какой народ, образовывая вокруг неперестающего играть и петь Рина живое кольцо.
Кто-то фотографировал его со вспышкой, кто-то снимал видео, другие просто смотрели, кто-то хлопал в такт. Никс поняла вдруг, что совершенно бесполезна: она не сделала ничего из того, что наказал ей Рин, она просто напросто выпала из реальности.
А песня, от которой ночной воздух стал сладок, как мёд, заканчивалась, и Никс успела разобрать и понять лишь ее окончание:
...блестящее небо сорвется в бег
И нас переменит напрочь.
И будет сказка о волшебстве
Рассказываемая на ночь
И будет мир - как окно на юг
Как волны у самых ног
И прикосновение нежных рук
Сомкнется в стальной замок.
- Посодействуйте вольному художнику не ради денег, а исключительно пропитания для, - почти что без слышимого перехода объявил Рин о том, как его можно отблагодарить. И посмотрел выразительно не на кого-то еще, а на Никс, и взгляд этот словно булавкой уколол. Никс вздрогнула и тут же осознала, зачем она тут нужна. Изобразив на лице улыбку, она стала обходить круг людей, неся перед собой перевернутую шляпу.
Руки, руки, лица, лица, голоса, звук настраиваемых струн из-за спины, фонари скачут и кружатся, свет мерцает, раскладывается на радужные круги, бликует в пьяных и молодых глазах, щурится, лучится. В шляпу летит металлическая мелочь, скомканные чеки, фантики от конфет и мороженого и мелкие бумажные деньги. Откуда-то из-за спин людей в первом ряду приходит широкая узорчатая купюра, явно иностранная.
Звенит аккорд, причудливо вьется перебор, ладонь ритмично ударяет по гладкому черному корпусу и из луженой глотки начинает проистекать дистиллированный аудиальный яд, сладкий, как твои первые стихи про любовь и смерть, терпкий, как они же, прочитанные через десять лет, и начисто сводящий с ума - но это его свойство никому бы и в голову не пришло сравнивать с чем-либо еще.
Эта пытка длилась еще всего лишь две песни, - ни одну из которых Никс, к счастью ли, или к сожалению, не запомнила, - а потом сквозь собравшуюся толпу прорвались дюжие ребята в темно-синей форме без шевронов и вежливо, но убедительно попросили юношу прекращать незарегистрированное в инстанциях безобразие и вообще освободить территорию санатория, мол де, этот кусок набережной - частная собственность.
Рин не стал с ними спорить и даже пробовать уладить дело как-то иначе - просто снял с плеча гитару, зачехлил и с улыбочкой откланялся оставшимся в надежде послушать еще.
- Вы ознакомились с творчеством группы 'Негорюй' в акустическом исполнении, ищите нас в сети, приходите на концерты. Огонёк, пойдем, - и он, ухватив Никс под локоть, поволок ее вдоль по набережной.
А набережная не зря казалась Николе бесконечной. Ну, как бесконечной... В этот теплый вечер, венчающий собой слишком уж долгий день, Никс воочию сумела убедиться, насколько эта набережная длинна.
- Итого у нас... ага, и даже десять условных единиц кто-то бросил! Отлично-отлично. Если не возражаешь, немного я все-таки изыму, - куплю винца.
- Да пожалуйста, - ответила Никс слега безучастно. Она сидела на холодном бетонном пандусе и тупо смотрела прямо перед собой, не понимая, где находится и что вообще происходит.
- Устала? - спросил Рин.
- Я-то? - она глянула на него снизу вверх, - Я... да что я... как я... Как я вообще... Это... слушай, это другой мир какой-то, ты взял и заработал, так, просто, и эти люди... слушай, у тебя же этот... как его... талант у тебя, ч-что ли?
Рин улыбнулся криво, правым краешком рта.
- Держи деньги, я в магазин. Гитару сторожи.
- Хорошо.
И он ушел. Никс, покачав головой, принялась пересчитывать финансы и поняла, что Рин не обманул: на неделю скромного питания вполне хватит, а то и на полторы, и даже на проезд еще останется, и тетрадку с ручкой купить на занятия.
Она прижала зеленую шляпу с мелочью и мятыми бумажками к себе и уставилась в ночь, на набережную, только что пройденную ними с начала и до конца, а потом от конца к началу, на черные горы вдалеке, на мерцающие, расплывающиеся огни домов. Набережная к полуночи почти опустела, хоть раньше и казалось, что этого ей не видать.
Было свежо. Никс холода не чувствовала, хоть и дрожала чуть-чуть от усталости и напряжения в мышцах.
Она старалась не думать. По возможности не думать пока об этой странной второй половине дня, потому что ей казалось, что стоит только начать - и всё. Что-то произойдет, тумблер переключится и пути назад может и не быть.
Спокойствие. Никаких мыслей, никаких поисков мотиваций и всего такого прочего. И говорить надо бы поменьше, да. Принимаем все, как есть, как дождь, как снег, как рассвет.
Вскоре вернулся Рин, и Никс поглядела на него затравленным зверьком.
- Ты чего? - спросил он. - Вино будешь?
- А мне... - Никола запнулась. Прочистила горло, продолжила нерешительно: - Мне можно?
- А ты что, еще не пила никогда спиртного? - недоверчиво покосился на нее Рин. Запрокинул бутыль, сделал большой глоток. Красная струйка потекла ему между щекой и подбородком, и он вытер ее запястьем.
- Пила.
- И как? Аллергии нет?
- Нет.
- Сразу убивает?
- Нет.
- Не хочешь, как днем конфеты?
- Да я все еще шокирована немного. От дня прошедшего, от этого твоего способа денег заработать... Слушай, - она поглядела на него прямо, - а ты, что ли, именно так и зарабатываешь? Или как?
Рин улыбнулся, на этот раз нормально.
- Я, кроме прочего, тексты перевожу. В свободное время, - ответил он. - Специализируюсь на религиозных и исторических. Очень, знаешь ли, интеллектуально обогащает и кругозор расширяет. А это... Это так, крайний случай.
- Вот как.
Она помолчала. Рин в это время сделал еще один глоток.
- Спасибо тебе, - произнесла Никс, чуть повременив. - Правда.
- Ай, - отмахнулся Рин. - Сочтемся. Лучше на, выпей, - он протянул ей бутыль. - За компанию и единственное мое сольное выступление в этом году. Не бойся, у меня нет коварного плана напоить тебя и воспользоваться каким-нибудь тривиальным образом.
- А ты умеешь, я смотрю, расположить к себе девушку, - хохотнула Никс, все-таки принимая из его рук бутылку.
- И пробудить сарказм в огоньке, - Рин хмыкнул.
Никс сидела, он стоял напротив, обхватив себя руками, будто бы ему холодно.
- Слушай, ты знаешь, что... - медленно проговорил Рин, и в голосе его смутно читалась такая странная неуверенность, что в нее и не верилось почти. - Ты, пожалуйста, что бы ни случилось... Я понимаю, что о таком странно просить, но все-таки. Ты нормально ко мне относись. Я просто человек. Не думай чего-то сверху, пожалуйста. И... и хуже тоже не думай.
Никс даже оторвалась от изучения винной этикетки. Подняла взгляд на Рина. Попыталась понять, шутит он или нет. И разве ж она как-то по-особенному с ним себя вела? Да и разве есть ему с чем сравнивать? С фанатками своими он ее попутал, что ли? Но вместо того, чтобы эти вопросы задавать, Никс ответила, как умела, искренне:
- Да я и не думала... как бы.
Ветер перекинул несколько прядей Рину на лицо, и он, достав из кармана черный шнурок, завязал волосы в хвост.
- Тебе холодно? - спросила Никс, решив, что после такого его заявления имеет право на чуть более личные вопросы.
- Немного, - Рин кивнул. Вздохнув, поторопил: - Ты пей давай, пей. Первый курс - он сложный самый, это тебе всякий скажет. А тебе уже завтра предстоит начало трапезы, фигурально выражаясь.
- Это ты про печально известный гранит науки? - предположила Никс, все-таки совершив первый небольшой глоток. Вино оказалось сладким и густым.
- Так точно. Посему, я считаю, стоит расслабиться перед забегом. Снять, так сказать, стресс.
Никс отхлебнула еще и посмотрела на него с прищуром: причинно-следственные связи он, что ли, как-то по-своему понимает, по-особенному? Ежу ведь понятно, что... а, Потерянный с ним. Вино вкусное, с одной бутылки вусмерть им не нахлебаться, а значит, и правда, отчего бы тогда и нет?..
- Пошли на ту сторону мыса, - вдруг предложил Рин.
Никс повернулась немного вбок и окинула взглядом черную громаду скалы, частично застроенную невысокими домиками. Она знала откуда-то, что давным-давно на месте этой скалы стояла самая настоящая гора и была выше своего ныне существующего остова намного, но с десяток столетий назад основная каменная масса ушла под воду. Так и образовался высокий хмурый утес между двух заливов. Заметный издалека, он выдается в небо острым треугольным клином, словно гигантская голова неизвестной каменной птицы, и волны подтачивают его потихоньку, да все не одолеют никак.
- А что там, по ту сторону? - спросила Никс.
- Еще один способ добраться домой, - ответил Рин весело. - И пещера с летучими мышами.
- Ну, раз пеще-ера, - протянула Никс, поднимаясь с пандуса, - тогда что уж тут. Тогда пойдем.
Никс взяла шляпу и бутыль с вином, Рин подхватил гитару, и они двинулись по слабо освещенной набережной в ночь, что еще темней.
Говор засыпающего города остался позади, утонув в шумном морском шепоте, мерном, завораживающем.
Асфальтовое покрытие вскоре уступило место щебневой насыпи, а насыпь, в свою очередь, уткнулась в большие черные валуны, сложившиеся пологой лестницей. Исполинские каменные ступени гребнем огибали высокую скалу слева. Из-под крутого каменного бока вынырнула полная луна, доселе прятавшаяся там от взгляда, и на обтесанные камни легли две длинные сине-фиолетовые тени.
Через несколько минут показалась и обещанная Рином пещера. Окруженная расколотыми булыжниками, конусовидными, как будто бы острыми на сколах, она походила на черный зев мифического морского чудовища. Слева, внизу, было море, а справа - скала, и пути в обход пещеры не наблюдалось, разве что, вплавь... Прежде, чем ступить под каменные своды, Никс попыталась вызвать огонь, и даже руку приподняла, чтобы щелкнуть пальцами и высечь искру...
- Никакого огня, - сказал Рин, едва заметив ее жест. - Так пройдем.
- Но ведь... там темно!
Он повернулся к ней вполоборота, глянул искоса и произнес со вздохом:
- Руку давай.
- Тебе, м... магу?...
Ей самой не верилось, что она это произнесла.
- Да забей, мы уже локтями пару раз соприкоснулись, и за локоть я тебя таскал, - поздно ты спохватилась.
- Ты, что ли, видишь в темноте?
- Просто поверь мне.
Никс, слегка поколебавшись, подчинилась и протянула руку ладошкой вверх. Рин взял ее за запястье, и легкое прикосновение его совершенно неожиданно оказалось горячим, словно по коже разлился плавленый свечной воск. Никс даже охнула, но потом как-то очень быстро привыкла к такой температуре. И все же, когда они пробирались через нутро пещеры, где света не было совсем, где от ядреного запаха слезились глаза, а сверху доносилось пугающее шелестение, тысячекратно отраженное от стен, Никс не выдержала и спросила тревожным полушепотом:
- Да у тебя температура, что ли? И ты вот это больной пошел на набережную петь?
- Все под контролем, - ответил Рин тихо и спокойно, - обо мне не волнуйся. Ступай осторожнее.
К пущему своему удивлению Николе удалось даже ни разу на него не налететь за весь проделанный в темноте путь. А потом они вышли наружу, и перед ними раскинулся во всей своей торжественной полуночной красоте залив, усыпанный, словно бисером, светочами мягко мерцающих окон, изрезанный пирсами, посеребренный отблесками низко висящей круглой луны.
- Пойдем вниз, - позвал Рин, - там дорожка.
Они стали спускаться по огромным расколотым валунам к подножию скалы, туда, где волны широкими черными языками перекатывают мелкую гальку и обглоданные морем разноцветные стеклышки.
У самого подножья каменной лестницы обнаружился пятачок темного мелкого песка, плотного и вязкого. Никс вдруг осознала, что хочет потрогать воду руками. Она же все еще теплая! Там, на набережной, прикасаться к морю не хотелось вовсе: сказывалось пренебрежение коренного жителя приморского городка к общественным пляжам. А здесь, вдалеке от частных домов и, собственно, главной набережной, вдруг захотелось.
- Рин, я пойду!.. - сказала Никс, мельком обернувшись. Встрепенулась: - Вот, вино держи! Я только ноги сполоснуть!
- Сначала выпей еще, - предложил Рин. - Потом иди.
- Знал бы Эль-Марко, что я творю, - посетовала Никс, делая хороший глоток терпковатой сладости, пахнувший в нос виноградом и, почему-то, солью, - он бы меня четвертовал! Цирковыми конями!
- Марко? - переспросил Рин. - Это который?
- Мой опекун, - ответила Никс, передавая Рину бутылку. - Ну, я пошла!
- Рисковая ты вообще, - цыкнул Рин, устраиваясь на пологом камне. Оперся локтем на зачехленный гитарный бок, а на локоть голову положил, и принялся смотреть, как Никс снимает босоножки без помощи рук и, то и дело норовя упасть, ступает в морские объятия, вздрагивает и чему-то смеется.
А ее обдувал ветер, отбрасывая волосы за спину. Тыкался в лицо, как ласковый кот, раздувал огромную желтую футболку парусом. Никс щурилась, закрывая глаза от брызг руками. Пахло недавним дождем и водорослями, было шумно и мокро, свежо и одновременно тепло.
- А я ведь совсем не пьяная! - заявила она сама себе, забираясь на темный гладкий камень, которого с берега было не видно. - Совсем-совсем!
Волны накатывали одна за одной, омывая ей ноги выше колен и обвивая вокруг них потяжелевший от воды нижний край футболки.
Ночное море совсем ее не пугало. Она откуда-то знала, что нет там никаких чудовищ. Вот вообще нет. Они есть, конечно, и это - минус, но уж точно не в море. Жалко было, что люминесцировать мельчайшие жители прибрежных вод уже перестали. Все-таки плавать, пронзая темную воду светящейся стрелой, - занятие совершенно не магическое, но поистине волшебное.
Никс провела по воде руками.
- Мо-орько, - протянула ласково.
Наблюдая море каждый день из окна, купалась и плавала она в нем непростительно редко и чем взрослее становилась, тем реже. С этим надо было что-то делать, и потому ранней осенью Никс начинала ходить на море чаще, чем летом, потом обычно простывала и валялась, простуженная, положенную неделю, зато накупавшись всласть напоследок. За эту неделю как раз успевала придти настоящая осень, принося с собой затяжные дожди, взбалтывая и остужая море, и так из года в год.
Вот и сейчас Никс не хотелось отпускать большую воду на целую зиму, но чудилось, что мгновение практически бесконечно, и обязательно нужно запомнить его таким.
А потом она все же вернулась на берег, хоть и с неохотой, и понятно стало, что пора уходить. С края футболки капало, а ноги до щиколоток покрывал песок. Никс, взяв босоножки в левую руку, так босиком и пошла, благо, земля, как и асфальт, все еще хранила тепло. Рин где-то потерял вино. Гитару он, конечно же, не забыл, и шел рядом молча, сунув руки в карманы, и не проронил ни слова за весь путь от берега до самого дома на холме.
Никс, в общем-то, тоже ничего у него не спрашивала и ничего не рассказывала. Она все еще ощущала окружающий мир невероятно резко, рассматривала с интересом первооткрывателя фарфоровые пробки на электрических опорах, блестящие шероховатые камни, осенние цветы на газонах, мелькающую среди кровель кокетливую луну, похожую на срез зеленого яблока, и сами очертания карнизов и крыш - причудливые, резкие, угловатые, украшенные завитками антенн и мачтами флюгеров.
А когда они зашли в дом и оказались в комнате с плакатами в тонких рамках, у Рина под кроватью нашлось еще вино. Безымянные для Никс кумиры взирали со стен на то, как Рин садится прямо на пол и откупоривает пузатую темно-зеленую бутылку. Он не стал настаивать на том, чтобы Никола составляла ему компанию. Сам сделал первый глоток, а потом и второй, и третий. Слова полились из него, как кровь из раны - густые, бархатные, полные истовой тоски, искренней любви, яркой и болезненной истомы, складываясь в странную и глупую, по сути, историю, которую, как показалось тогда Никс, он еще никому не рассказывал и вряд ли кому-то еще расскажет.
- Я же мелким тогда был, - говорил Рин Даблкнот, водя тонким пальцем по влажному бутылочному горлышку. - Совсем малым, хотя мне-то казалось, что я - ого-го, взрослый почти, и ведаю, что творю. Я его много раз видел, вечером крутили по музыкальному каналу их выступления, но я почти без звука смотрел, так как учитель спал. А потом ко мне попала кассета - знаешь, такие штуки прямоугольные?..
Никс хохотнула и забрала у него бутылку, парируя:
- Нет, конечно, я всегда думала, что кассеты - это вон те черные, круглые, на шляпные поля похожие!
- Вот ты ёрничаешь, а кое-кто из наших поклонников, гораздо старше тебя, кстати, в сети такое пишет!.. Кто эти люди, где мои вещи? - думаю я всякий раз.
- Так что там дальше? - напомнила Никс, попробовав вина и возвращая Рину бутыль. - Попала кассета и?..
- И я ее прослушал. С первого раза не зашло - я ничего не понял. Более того. Мне совершенно отчетливо не понравилось. Но так как альтернативой этой записи были лишь классические пластинки, я попробовал еще. И раз этак на шестой меня, что называется, вставило. В итоге, какое-то время после того, как я насмотрелся их концертов без звука и прослушал их же на кассете, в голове моей оба эти явления оставались никак не связанными. Я теперь не помню точно, но мне кажется, что я тогда считал его... гкхм, женщиной. Нет, меня не смущали узкие бедра и плечи широкие, - я видел яркую одежду, длинные волосы... все блестело, вспышки, молнии на фоне, цепи, полуголые девицы в подтанцовке, в общем, на меня-мальчишку все это произвело совершенно неизгладимое впечатление. Ну, а потом прошло время, и я сложил два плюс два. Клип их нашел, что ли... не помню уже, в каких-то архивах, в общем, рылся и случайно нашел. И все встало на свои места. Потом я нашел еще информацию и еще, нашел полудохлую фанатскую страницу, написал на почту тамошним администраторам, списались, разговорились, они предоставили мне видео из каких-то невероятно глубоких закромов... Меня трясло, как лист, когда я нажимал на 'воспроизвести', а потом у меня было две недели депрессии, а потом я справился сам с собой и принял все, как есть. Знаешь, искренняя любовь она же... она же должна пройти стадию отрицания, пережить равную себе по силе ненависть. А с теми ребятами из фан-клуба мы потом долго обменивались трогательными газетными вырезками... у меня все еще целый альбом с ними есть, валяется где-то в той комнате, и с фотографиями его старыми.
Никс приложила ладонь ко лбу, одновременно сдувая упавшую на глаза челку. Глянула из-под ладони на Рина: он делал очередной глоток, и щеки у него были румяные, взгляд - ясный, а вот руки... руки слегка подрагивали. Ей захотелось его обнять. Желание было сильным и похожим на теплую, неудержимую волну. Но Никс сдержала этот порыв и ничем своего желания не выдала. Потянулась за вином, отобрала его у Рина и спрятала себе за спину.
- Ну, а что было потом? - спросила участливо.
Рин улыбнулся, как человек, который рассказывает любимую свою историю в который уже раз, и сказал:
- А потом я встретил его...
Сказав это, Рин Даблкнот сник.
- И что? - спросила Никс. - Ты разочаровался? По-настоящему?
Рин помешкал. Глядя перед собой в пустоту, а на самом деле в не столь отдаленное прошлое, он стал отвечать, очевидно подбирая слова с большим трудом:
- Н-нет. Точно, нет. Я сначала не поверил своим глазам. В первый раз это было в том фрик-клубе, где мы и с тобой впервые увиделись. Он тогда подошел к нам и сказал... Ох, не помню, что, забыл совсем! Он выглядел не так, как тогда, когда выступал, да и, прямо скажем, и для просто выхода в свет амплуа он выбрал так себе. Да-да, мне потом рассказали, в чем было дело, но я сначала был несколько шокирован. Молчал, не знал, что делать. Я же думал, он мертвый. Смерть. Давняя, глупая, красивая. Гроб, инкрустированный серебром, синие розы вокруг, черная вуаль, фиолетоватые губы, чуть приоткрытые... Все помнят то видео и те фотографии, и все, конечно же, надеялись, что это не правда, но... Это, знаешь, двойственное такое ощущение: ты вроде бы желаешь, чтобы что-то произошло, но умом понимаешь, что лучше бы - нет.
- Понимаю, - поддакнула Никола со смешком.
- Ну и, собственно... Я узнал его, - продолжил Рин. - Даже несмотря на изменения, несмотря на потрепанный вид. Удивился, что время, кажется, забыло о нем, подумал даже, а не призрак ли это? А буквально через пару дней я увидел его снова. Он был в нормальной, чистой и целой одежде, - щеголь, пижон, галантный и очевиднейший сердцеед. Мы уже готовы были выступать, когда он вошел в зал 'Реморы'. Я сказал тогда Ари, что мне обязательно нужен еще час. Ари ответил, что позволит мне лишь половину. Взамен я попросил его сыграть пока мою любимую из раннего творчества... той группы. Он знал, что я имею в виду. Все сложилось, все завертелось.
Глаза Рина горели. И Никс знала откуда-то, что и сам он сейчас горит тем самым пламенем, что оставляет по себе лишь только серый тлен. Она раздумывала, а не остановить ли ей исповедь Рина Даблкнота, и кто она такая, чтобы это все знать, и не слишком ли тяжелой будет ноша этого знания, - но не смогла. Ей хотелось услышать окончание истории. А еще ей нравилось на него смотреть, да. И что-то поделать с этим она не могла совсем.
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 25 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |