Теперь покосился он, но больше ничего не сказал. А минут через пять расслабился. Кажется, он ожидал, что я начну задавать один за другим вопросы. Но мне было не до того. Вот говорят же, что планировать собственное свободное время слишком конкретно нельзя! Только я придумала, что буду сегодня вечером делать, - и на тебе. Придётся переигрывать. С другой стороны - хоть чуть-чуть забыть о вчерашнем тоже неплохо бы. Ещё неизвестно, смогу ли рисовать сегодня... Подняла слегка руку, посмотрела на отчётливо дрожащую ладонь. Ужас...
Мне очень хочется на эту вечеринку. Для меня после окончания университета была единственной отдушиной Таня, которая водила меня по всяким кафешкам. Я, конечно, привыкла, что с моим дурацким расписанием очень трудно куда-то целенаправленно попадать. На всякие торжества или празднества. Но иногда очень хотелось побыть среди весёлой толпы, потанцевать и подурачиться.
Когда я обнаружила свои странные таланты - сначала неплохо для дилетанта рисовать, потом угадывать несчастье с человеком, я забилась в такую раковину, что в скором времени поняла: я вообще разучилась общаться с людьми вне работы. Одичала - в общем... Усмехнулась себе. Если на вечере, куда так своеобразно пригласил меня Женя, будут знакомые с Арбата, уже легче.
- Вон тот дом - там наша контора. Ага, слева.
Машина мягко качнулась. Я осталась сидеть на месте.
- Ну? Что?
С трудом сдерживая смех, я паинькой посмотрела на него.
- Жень, дверцу-то я захлопнула, а как открыть - не знаю.
Перегнулся через меня, опять-таки бесцеремонно опершись на мои колени, и открыл. После чего недовольно напомнил:
- Перезвоню через час - узнать, во сколько за тобой заезжать.
Посмотрев его шикарной машине вслед, я упрямо подумала: "А я всё равно не понимаю, почему ты вдруг заинтересовался моей скромной персоной! Неужели только из-за того, что я стала героиней некоего триллера?"
И спокойно пошла к лестничке, ведущей в наши рабочие "апартаменты".
Понедельник - день тяжёлый. Только я появилась на пороге приёмной, как начальство - приземистый плотный крепыш, лет сорока, с намеченной лысиной, именуемый Порфирием Ивановичем (всегда восхищалась его имечком!), немедленно возопило, грохнув кулаками по столешнице, отчего подпрыгнули два допотопных телефона:
- Иди быстро к себе! Там наши неграмотные дуры не могут разобраться с профессорскими записями!
При чём тут неграмотные? Если почерк у того профессора, как у пьяной вдрабадан курицы? А то этот профессор впервые к нам попадает! Да мы его знаем... Ой, дай Бог памяти - без малого лет семь, коллеги сказали. До меня ещё в контору захаживал.
- Здравствуйте, - вздохнула я и пошла через приёмную к себе, в комнату машинисток. Приёмная у нас такая, что является одновременно и проходной комнатой, объединяя шесть рабочих комнатушек.
В этой комнатушке у нас один компьютер - мой. И несколько допотопных пишмашинок, из которых только три на ходу. Нас, машинисток, на данный момент четыре человека. Из них только я печатаю на компьютере... Как же наши дамы обрадовались моему появлению! Для меня заказов пока не появлялось, так что я с чистой совестью уселась на краешек собственного стола с компьютером и принялась диктовать Машеньке (ей за шестьдесят, но её все зовут именно Машенькой) записи с кипы замусоленных листов, в которых, как чуть позже выяснилось, ещё и нумерации страниц не хватало.
Рабочий день полетел. Едва успели закончить с записью под диктовку, появились заказы и для меня. А поскольку в записи надо было не только внимательно вглядываться, но и вчитываться, то на долгое рабочее время я просто выпала из реальности.
От звонка мобильника, лежащего на столе, откровенно подпрыгнула.
- Ну что? - спросил Женя. - Во сколько будешь свободна?
Стирая пот со скул и с облегчением глядя на экран компьютера с открытым файлом, я посмотрела на заказы, прикинула время выполнения.
- А во сколько вечеринка начинается?
- Алён, ты соображаешь, что говоришь? Кто идёт на начало?
- Тогда после восьми.
- Переодеться успеешь?
Я мысленно зарычала. А может, ну её на фиг, эту вечеринку?
- Джинсы и блузка - допустимо?
- Нормально. Заеду в девять.
Задумавшись, поняла, что свободный вечер дома пропал напрочь. Но и такого больше не будет за весь год, чтобы кто-то пригласил куда-то. А мне... хочется.
... Оказалось, что правильно хотелось. Квартира "перца" оказалась шикарной. Через пять минут я в ней без Жени заблудилась бы. А народ всё прибывал. В полутёмных комнатах было просторно. Меня окликали знакомые голоса, и, всмотревшись в неровно скачущую от светомузыки тьму, - я радостно здоровалась со знакомыми ребятами. Добрались до широкой залы, где играл настоящий эстрадный ансамбль и где танцевали. Женя снизошёл протанцевать со мной вальс - ну, тот, в котором, обнявшись, топчутся на месте. Потом подошли парни из арбатских знакомцев, тоже потанцевала. Потом девочки зазвали в круг, познакомили с теми, кого я ещё не знала, снабдили мороженым и ценными указаниями, в какой комнате находится "шведский" стол.
Наверное, за целый день я начала забывать вчерашний ужас. Его просто перебили новые впечатления. Поэтому по сердцу буквально шарахнуло, когда, проходя мимо одной из комнат, я внезапно увидела лохматого парня.
Он сидел в одном из кресел, в окружении двух из трёх друзей, которые были с ним на Арбате. Я спряталась за раскрытой дверью, встревоженно вглядываясь в него. Он был спокоен. Наверное, день был тоже довольно суетливым, и парень смог забыть то потрясение, которое испытал вчера... Вздохнув, я стала решать, оставаться ли на вечеринке дальше, или сбежать от греха подальше: а вдруг нечаянно столкнёмся?
Лёгкую беседу прервал звонок мобильного. Я только было ступила шаг от двери, всё ещё держа компанию в поле зрения... Лохматый парень привстал, не прерывая разговора, и, достав из заднего кармана джинсов телефон, снова сел.
Парни замолчали, давая ему возможность поговорить.
- Что? - громко спросил лохматый. - Не слышу! Говори громче!.. - Неожиданно он вскочил с кресла. - Что?! Не может быть! Когда?!
Его растерянно блуждающий взгляд резко остановился на мне, не успевшей встать в сторону. Медленно опустилась рука с мобильником, всё ещё тревожно звучащим.
- Ты... - с трудом выговорил он, глядя на меня чуть не с испугом. - Это всё ты! Ты накаркала! Ты виновата! Ведьма! Сволочь! Пришла убедиться, что дело сделано, да?!
Я пыталась что-то сказать. Что я не при чём. Что я даже не знаю, что случилось и в чём меня обвиняют. Но горло вдруг перехватила судорога - наверное, у заик такая бывает. И я только и могла, что отступать. А потом внезапно даже для себя резко развернулась и, чуть не врезавшись в кого-то, кого не разглядела, побежала куда-то - лишь бы подальше от этой комнаты, подальше от этого страшно перепуганного и обозлённого лохматого.
Меня колотило от ужаса. Что случилось? Значит, несчастье не с ним? Но ведь он сейчас наверняка помчится туда, откуда ему сообщили какую-то страшную весть! А вдруг с ним будет что-то по дороге?!
- Ты что разбегалась тут? - Женя поймал меня за руки, останавливая.
Я затрепыхалась в жёстком захвате, мельком вспоминая, что про него говорили - кажется, боксом занимается. И залепетала, быстро и глотая слова:
- Женька, тот парень - он здесь! Он здесь и меня ищет! Он видел меня, и ему позвонили - какое-то несчастье случилось, но не с ним! Вон он...
Последнее я прошептала, обернувшись и ахнув. Лохматый парень, решительно расталкивая всех, быстро шёл напрямую к нам. Друзья от него не отставали.
- Он нас не видит! Дёру!
Те же сильные руки быстро схватили меня под локти и повернули куда-то в сторону. Пара шагов - и мы очутились в тёмной комнате. Дверь быстро закрылась, скрывая нас от яркого света в предыдущей комнате. Обмерев от нового ужаса, я услышала в самой комнате странные, стонущие звуки. Не сразу дошло, что комнату облюбовала какая-нибудь парочка. Но дошло, и стало очень стыдно.
Стыдно не было Жене, к которому я вынужденно прижималась. Он еле слышно хмыкнул на стоны в комнате и склонился к щели между дверью, не до конца прикрытой, и косяком. Чёрт бы его... Склонившись, он ещё сильней прижался ко мне, но его, кажется, это не волновало. Додумавшись в недвусмысленной ситуации до этого момента, я успокоилась. Раз его не волнует, чего психую я?
- Ушли, - прямо в ухо прошелестел Женя. - Выходим...
Выскользнули из комнаты под уже громкие стоны - так что нас не услышали.
Ещё минута - и Женя, проведя какими-то проходными комнатами и коридорами, втащил меня в ту самую комнату, где недавно сидели парни лохматого, и усадил в кресло.
- Рассказывай.
Путано и с пятого на десятое я объяснила ему, что произошло.
- Значит, это не он, - заключил Женька. - Может, что-то случилось с его родичем?
- Я не знаю, что происходит, - тщательно выговаривая слова и следя за состоянием глаз, сказала я. - Но я хочу немедленно уехать домой. Прости, Женя.
- Отвезу.
Промолчав на его реплику, я погрузилась в размышления. Так несчастье и в самом деле случилось с кем-то из родных лохматого? Или что-то случится с ним самим? Нет, он сам сказал, глядя на меня, что я виновата в том, что уже случилось... Покорно шагая следом за Женей, я услышала, как он кому-то велел проверить, уехали ли те четверо, которые только что ушли. Потом мы спустились на лифте, и нас встретили внизу, уверив, что те, слишком быстро бежавшие, уехали.
Уже за рулём Женя, не глядя, сказал:
- С тобой как в триллере, блин. Живёшь интересно.
- Кому интересно, а кому и... - И я захлюпала носом.
- Ладно, не расстраивайся, - недовольно сказал Женя. - Хочешь - разузнаю, что там у них? Мне теперь и самому интересно стало.
- Хочу-у...
Утешать он не стал, быстро довёз до дому, сказал: "Пока!" и пропал в темноте. Я доплелась до подъездной двери, испуганно подскочила на звук проезжавшей по дороге мимо дома машины и быстро приложила ключ к кнопке домофона. В самом подъезде почувствовала себя более-менее в безопасности - свои стены! И потопала к себе.
Родителей ещё не было - десятый час. Но если и приедут, то в комнату заглядывать не будут. От тёти Лиды могут вернуться очень поздно. Поэтому свободное время всё-таки появилось. Я решилась. Если у лохматого парня там что-то и в самом деле случилось - что-то, что он связывает с вчерашним рисунком, я всё равно попробую сейчас же выполнить задуманное мной утром.
Покормила заброшенного Мурзилу, который, впрочем, дрых до моего прихода на холодильнике, заварила чай и с чашкой водворилась в своей комнате.
Села за письменный стол, нашла чистые альбомные листы. Задумалась... С чего начать? Лицо лохматого запомнила. Начну делать то же, что делаю на Арбате. Держа мысленный образ лохматого парня перед внутренним взглядом, я нерешительно прикоснулась карандашом к листу. Линия скулы и подбородка. Тут же отняла карандаш от листа. Отдышалась. Вроде пока ничего особенного. Снова затаила дыхание и провела линии бровей, теперь отмечая, что они не такие длинные, как у лохматого. Затем появились границы глаз. Заштриховала тени под нижними веками. Снова пауза. Вгляделась - глаза нормальные? Кажется - да. Правда, я пока не начинала вырисовки зрачков, оставив на потом. Нос. Губы...
А потом меня снова понесло!.. И я не могла оторвать карандаша от появляющихся линий - и чётких, и мелких... Карандаш будто сам дёргал мою кисть - лишь бы пальцы его держали, а на бумаге появлялся тот же портрет - взрослого мужчины. Но - слепого! Потому что зрачков я ему не рисовала, а тот, кто водил на этот раз моей рукой, словно ослеп сам - не увидел, что глаза... Опомнилась только тогда, когда руку свело от судороги. И откинулась на спинку стула. Что у меня получилось?
Да, этот мужчина - копия лохматого, только копия повзрослевшая. Брат? Дядя?
Облизав пересохшие от напряжения губы, я осторожно поднесла карандаш к рисованным границам пока слепых глаз. Но левой рукой я теперь придерживала кисть правой. Осторожно, то и дело всем телом откидываясь назад, чтобы физически отодрать карандаш от его "поля деятельности", я принялась рисовать глаза. Первый получился здоровым - тот самый, который был здоровым и вчера. Со вторым пришлось тяжелей. Карандаш то и дело рвался начертать что-то своё, не отпуская сомкнутых на нём пальцев. А я не давала себе впасть в то состояние транса, при котором карандаш становился вообще неуправляемым, и примитивно копировала первый глаз.
Сначала шло всё хорошо, а потом те силы, которые меня использовали в качестве каркающей заклятия вороны ("Ведьма! Сволочь!"), решили, что я слишком крепко держусь, и справились со мной другим образом. Когда я в очередной раз оторвала взгляд, комната перед глазами покачнулась. Мне показалось, что я отключилась буквально на мгновения, но, когда снова увидела лист с портретом, прокусила губу до крови. Второй глаз оказался светлым - вытекшим, перерезанный всё той страшной чёрной царапиной. Всхлипнув - даже не столько от страха, сколько от злости, я прошептала:
- Ничего... У меня, кроме карандаша, ещё и ластик есть!
Я сражалась с этим чёртовым портретом, наверное, всю ночь. Я стирала царапину, старалась закрасить зрачок глаза... Иногда мне казалось, я сошла с ума... А потом застонала от боли в спине и оглянулась. За окном светлело... Согнувшись, я встала, походила по комнате, с трудом воспринимая факт: будильник показывает шестой час.
Снова подошла к столу. На портрете мужчина смотрел на меня обоими глазами, хотя один из них и был перерезан царапиной - правда, уже не такой отчётливо чёрной.
- Ничего, - мрачно сказала я. - Завтра я тебе попробую ещё и эту дрянь убрать.
3.
Как я психанула утром, минут через сорок, проснувшись уже по звонку будильника и обнаружив, что этот глаз снова посветлел! Слабая от бессонной ночи, но злая от обиды: ведь получилось же сначала! - я с трудом взяла себя в руки и снова закрасила глаз, как смогла, да ещё ластиком снова еле заметным сделала порез. Ещё подумала про результат: "До дыры ему глаз дотру! Новый портрет нарисовать, что ли? А этот куда девать?!"
Кофе не спас. В затуманенных бессонной ночью мозгах нудела лишь одна мысль: "Хорошо, что сегодня Женька не везёт меня на работу!" Обоснование сильное: в переполненном поутру транспорте заснуть точно не дадут, а вот мягкие кресла в салоне "мазды" усыпляют мгновенно. Уже в прихожей мельком глянув в зеркало - не крашусь же, только волосы пригладить - снова чертыхнулась: прокушенная губа кровоточила. Пришлось замазать её маминой помадой и пожалеть, что у себя такой нет - на всякий случай. Купить, что ли, после работы? Деньги теперь есть - на мелочь не жаль.
На работе позорно уснула - прямо за столом, скрестив на столе, перед компьютером, руки - щекой на них. Засыпала под резкий стук клавиш пишмашинок - проснулась в тишине. Ничего не соображающая, с головной болью, трудно подняла голову от стола и застыла: в комнате никого! Причём и рабочих машинок не видно и не слышно! Куда все подевались?!
Оказывается, Машенька скомандовала перетащить орудия труда в другой кабинет, а дверь в эту комнату закрыли, чтобы меня не будить. Порфирий Иванович не возражал. Кажется, именно он выдвинул теорию, что я влюбилась: видел, как я вчера приехала на работу на шикарной машине. А тут ещё на моём лице пара намёков на бурно проведённую ночь, да и впервые засечённая коллегами помада на вспухших губах! И женщины обрадовались: наша Алёнка наконец кавалера себе нашла!
В нашей конторе, этом стоячем болотце, любая новость - скандал века! Ладно, хоть выспаться дали. Но это заслуга Порфирия: какой ему прок от непроспавшегося работника? Напортачит с перепечаткой - клиентов не будет.
Преподнесли кофе - знают, что люблю чёрный. Выпив и придя в себя, я решительно провела пальцем под носом и хищно накинулась на все заказы, благо они оказались немногочисленными и короткими. Успела снова помочь с перепечаткой Машеньке, додиктовав ей научно-популярный опус профессора, и только потом повинилась, что нет, не влюбилась, и хахаля тоже нет, а просто друг возил в хорошую компанию знакомых студентов - праздновать первое сентября.
- Жа-аль, - вздохнула Машенька. - В нашей-то конторе кого найдёшь? Этих шкандыбайников, что ли?
И кивнула в сторону комнаты, где шумно и весело располагались главные рабочие конторы: маляры, штукатуры, электрики, плотники и слесари. Машенька могла и не кивать туда - там народ солидный и семейный в основном. Мне все если не в отцы годятся, то сами меня за малышню считают - я ж худая, лицо длинное. Да и шустрая - хожу быстро, потому что по-другому не умею. Никто из них не верит, что мне двадцать седьмой. В общем, наша контора - место то ещё. Из каждой здешней дамы сваху можно делать... Я фыркнула и спросила:
- Есть что-нибудь ещё?
- Для работы-то? Нет. Хочешь пораньше уйти?
Вопрос праздный. На часах только четыре. Порфирий раньше шести никогда не отпускает: а вдруг ещё заказов принесут?
- Нет, хочу пойти подышать свежим воздухом.
- А, вон что! Иди, конечно. Если что будет - сбегаем за тобой.
В нашей конторе магическая фраза "подышать свежим воздухом" означает посидеть в небольшом сквере за домом. Это такое уютное местечко, что его закрывают от основных дорог три дома - и все торцами. Так что за сидящими здесь наблюдать из окон некому, отчего я и люблю этот скверик. Скамеек здесь - раз-два и обчёлся. Но есть парочка, которая прячется среди загустевших на воле кустов: это место неизвестно к какому жэу относится, дворников здесь почти не бывает, разве что иной раз появится какой-нибудь от границы своего "личного" дома, да пройдётся метлой по краю дорожки.
Вот сюда я и пришла, прежде отчитавшись перед Порфирием о сделанном. Подумать надо было, а где ещё такое место найдёшь, где не окликнут не вовремя?
Лохматого парня я понимаю. Он меня испугал вчера здорово. Но и сам боится. Ещё бы... Как вспомню... Мало того, что вместо собственной физиономии увидел лицо своего родича, так оно ещё оказалось изуродованным. Нагнал на него страху портрет. А потом, только начал успокаиваться, и на тебе - тревожный звонок: родич попал в аварию! Может, и не в аварию. Но факт тот, что лохматый увидел ЧП заранее. Подумал, наверное, обо мне сразу. И тут же меня обнаружил там, где меня вроде не должно было быть. Потрясение за потрясением. Вот тебе и ведьма... Эх...
Целую неделю шли дожди, и больше в скверике я не появлялась. С портретом намучилась. Глаз - ладно. Затушёвывался. Но порез по нему и в самом деле начал лохматиться бумагой. Пришлось попробовать всё-таки нарисовать другой портрет. Ха... Все беды перескочили на второй! Первый стал обычным рисунком! Уже что-то. Я с облегчением вздохнула и принялась смелей работать с портретом.
Ну упрямый! Сколько я с ним шёпотом ругалась, из-за того что у него снова плохо с глазом и с порезом, - жуть! И так и сяк обзывала! А однажды истерика была: представила себя со стороны - ночь, портрет неизвестного, я к нему обращаюсь с руганью! Шёпотом! Выразительно! Как будто заклинания читаю!.. Пришлось голову укутать в одеяло - и там хихикала до слёз! Настоящая ведьма!.. Но и устала от портрета и от работы над ним здорово.
Самое смешное - это, наверное, что портрет я как портрет и воспринимала. Обращалась к этому человеку как... ну, как Гаев у Чехова к шкафу обращался: "Дорогой, многоуважаемый шкаф!" Или, как бывает, с Мурзилой говорю. Да что там - все со своими собаками и кошками разговаривают! Ну, вот... А я завела себе портрет. Кхм.
Когда впервые поймала себя на этом отношении к рисунку, долго размышляла, почему так. Вроде и человек симпатичный: вон какое лицо! - почему бы не говорить с ним, скажем, как с человеком, который тебе позвонил по мобильному? Нет, никак не получалось увидеть его живым.
За этими дождями и вечными тревогами, что там с портретом, я как-то подзабыла, что Женька обещал звонить. Один раз мельком вспомнила, но сообразила, что ему в начале учебного года звонить просто некогда. Да и курс у него последний.
В субботу пришла - и, как обычно, сразу к портрету. О... Глаз остался таким же, а вот с порезом снова придётся повозиться. Взялась за ластик. Остановилась. Снова посмотрела. Значит ли, что у этого человека с глазом теперь всё в порядке? Ответа, наверное, никогда не узнать. Вздохнула. И принялась за кропотливую работу над порезом.
Вторник следующей недели... Дожди закончились - и закончилась моя работа над портретом, потому что тоненькая линия пореза не уходила, как я ни старалась. Пожав плечами: зато глаз спасён! - отложила портрет под кипу разных бумажек в ящике письменного шкафа. Пару раз доставала - проверять на всякий случай, а потом перестала.
Снова подумалось, почему не звонит Женька. Хотелось бы быть уверенной, что у этого человека теперь всё в порядке. Но сама звонить не решилась. Женька - человек глубоко в себе, мало в каком он сейчас настроении...
За пару дней сильнейший ветер высушил весь город от дождей, и скверик снова был в моём распоряжении, пока заказов нет. Я брала в ближайшем киоске мороженое, закрытый стакан с кофе и какое-нибудь пирожное, а в последнее время ещё и дешёвую булочку: зачастили к моей скамейке два голубя. Асфальтовый пятачок возле скамейки был небольшой - и неровными плитами от трещин. Две птицы суетливо бегали по нему, подбирая кусочки булочки, пока я сидела и наслаждалась сухими осенними деньками. Мне всё казалось, что они - пара, и это было как-то... ласково, что я кормлю его и её.
Но, в отличие от прохладного августа, сентябрь - месяц всё-таки осенний. Я бегала в той же джинсе, но не боялась, что меня узнают, потому что теперь на улице ходила в лёгкой куртке, в чёрных, солнцезащитных очках - в солнечные дни, а в дожди - под зонтом. Ну и волосы собирала так, что кожу на голове иной раз чувствовала очень болезненно - приходилось заново распускать "хвост", делая его свободней. Ещё изменение - Машенька уговорила меня постоянно красить губы. Пришлось обратиться к Тане, а та примчалась с целой кучей фирменных помад, из которых мы, сидя в моей комнате и хихикая, подбирали перед зеркалом нужную расцветку. К помаде, в общем-то, я привыкла после необходимости маскировать прокушенную губу.
Дни тянулись однообразные, но мне нравилась их предсказуемость. Спокойней.
На рисование я наложила строжайшее вето. Даже под угрозой остаться совсем без денег я не пошла бы больше на Новый Арбат.
А ещё я заметила за собой странность, на которую можно было бы не обращать внимания, если б не обратили наши тётеньки-машинистки: я начала бояться незнакомых людей. Во всяком случае, я пыталась говорить с нашими заказчиками только тогда, когда в комнате рядом присутствовал ещё кто-нибудь из конторы.
Может, поэтому всё чаще с наступлением сухой погоды я убегала за дом, в скверик. Здесь я ощущала умиротворение и какую-то защищённость. Порфирий не возражал: я - вот она, под рукой. Позвонить, а то и послать за мной кого-нибудь мальчишек-курьеров из конторы нетрудно, а те и не возражали: у меня всегда с собой шоколадка, и я не из жадин. Так что вместе с пацанами - чаще школьниками, подрабатывающими после уроков, сначала съедали вкуснятину, а потом уже шли в офис.
Сегодня заказов нет с утра. Я устроилась на любимом месте, предварительно сбегав за всякими сладостями, и собиралась смаковать своё пребывание в этом восхитительном местечке... Подтянув ноги на скамейку, на подстеленную газету, и обняв их, я сидела и тихонько бросала голубям кусочки булки, когда среди кустов заметила высокую фигуру, которая медленно и неуверенно приближалась к моей скамейке.
Странно... Послали кого-то за мной? Утро. Мальчишек нет. Могли бы и по мобильнику звякнуть. А может - мимо пройдёт? Надежда угасла... "Не дай Бог - пьяница какой-нибудь, которому и вторник кажется субботой", - мрачно подумала я. Некоторое время следила за чёрной фигурой, пока обречённо не поняла, что человек идёт ко мне.
А потом пропала надежда, что это алкаш или бомж. Неизвестный оказался слишком близко. Короткое драповое пальто нараспашку, виднеющийся из-под него чёрный костюм, короткие чёрные волосы и узкие тёмные очки... Я медленно спустила ноги со скамьи, готовая рвануть отсюда изо всех сил, появись только намёк на опасность... Один из голубей вспорхнул ко мне, на скамью, как всегда, когда я забывала отщипнуть крошку: булку-то птицы в моей руке видели, помнили, что это богатство - им.
Быстро рассчитала, как бежать и куда. Напряглась... И будто сдулась... Чёрная ниточка шрама пряталась под левым тёмным стеклом его солнцезащитных очков, заползая наверх, ко лбу, и вниз, через скулу, - завидев её, я затаила дыхание. Зачем он меня ищет? И как, вообще, нашёл? И что будет делать? Драться-то, небось, не собирается? Если хочет наорать, то лучше пусть здесь! Стыдно - если в конторе.
Голубь остановился рядом со мной - точней с булкой, и клюнул.
Он тоже остановился.
- Будете драться - сбегу, - исподлобья глядя на него, предупредила я. Угроза вышла по-детски смешной, но выговорила я её серьёзно.
- Если не возражаете, я бы присел, - сказал он сверху вниз глядя на меня. Голос низкий, спокойный, но я услышала в нём усталость и отодвинулась от конца скамейки, где лежала ещё одна, чистая газета. Может, просто на доски, с которых облупившаяся краска почти сошла, он побрезгует сесть?
Он подошёл и встал надо мной, поневоле принуждая смотреть снизу вверх.
- Меня зовут Константин.
- Алёна.
И только после этого он сел рядом. Движение какое-то очень тяжёлое. Да и сел с видимым облегчением. Полуобернувшись на всякий случай к нему, я продолжала вполглаза кидать крошки голубям и наблюдать за севшим.
- Брат показал мне рисунок.
Сказал и замолчал. Думает - я смогу что-то объяснить? Я покосилась на него и продолжила заниматься благотворительностью. Но Константин был настойчив.
- Портрет и правда вы рисовали?
- Да.
- Ничего не хотите объяснить?
Я разломала остатки булки на несколько частей помельче и покидала голубям всё сразу. Пусть давятся. Всё равно проглотят. А сама полностью повернулась к моему "гостю". Сердитая. И наткнулась на его глаза. Очки снял. Я с жадным интересом вгляделась в эти глаза, которые так пристально, до мельчайшей подробности изучала целую неделю. И только минуты через две поняла, что он поднял бровь.
- Вы как будто что-то ищете.
Полувопросительные интонации заставили меня смущённо отвести взгляд.
- А что... с вами случилось? Ну, с глазом?
- Попал в аварию. Осколком стекла ударило, - неохотно сказал он. - Но ведь вы знали? Судя по тому рисунку...
- Ничего я не знаю, - грустно сказала я. - В рисовании я всего лишь дилетант. У меня неплохо получаются портреты людей, поэтому могу немного заработать на них в воскресные дни на Новом Арбате. Но иногда рисую что-то, что может произойти с людьми, которые мне позируют. Я сама не знаю, почему это происходит, что это и откуда. С вами так вообще странно: рисовала вашего брата, а нарисовала вас. Так что объяснить вам ничего не могу.
Больше я его не боялась. Объяснила ему всё дело, как оно есть. Что он от меня может ещё потребовать, если я и сама ничего не знаю?
- Странно, - задумчиво сказал Константин. - Чудо за чудом...
- В смысле? - машинально откликнулась я.
- Когда меня привезли в больницу, первое, что сказал врач, - глаз совсем плох. И на том вашем рисунке был... вытекший. Но спустя дни он восстановился. Правда, очень трудно...
Я опустила глаза вроде как взглянуть на голубей, а на деле вспыхнув от открытия: вот в чём дело! Один рисунок постоянно был с утверждением, что глаз вытек! Изменять судьбу Константина мне мешал тот рисунок, который я не смогла забрать у его брата! Поэтому мои следующие рисунки постоянно менялись в худшую сторону!
Хорошо. Одну загадку я разрешила. Теперь... Ответит ли он на мой вопрос?
- А как вы нашли меня?
- Не я, - покачал он головой. - Брат нашёл. Я не спрашивал - как.
Придётся звонить Женьке. Вдруг он сказал? Маловероятно, конечно, но... Хотя... Зачем это мне?
Запел мой мобильный. Шеф требует. Успокоенная, что этот мужчина, Константин, драться и скандалить не собирается, я вздохнула и сказала:
- Извините, мой перерыв закончился. Надо идти.
Он поднялся первым - опять очень тяжело, и только сейчас я сообразила, что у него наверняка был травмирован не только глаз. И что он только что после больницы. Я запихала все свои вещи в сумку и только хотела встать, как обнаружила перед собой протянутую руку. А-а... Ничего себе - это он так воспитан, чтобы подавать даме руку, помогая ей встать? Хм... Как-то упустила из виду, что этот Константин из богатых... Кажется. Надо всё-таки позвонить Женьке. Стараясь не опираться на ладонь, а лишь принять её, я быстро вскочила со скамьи, и мы пошли по еле заметной асфальтовой тропке из скверика.
- Здесь тихо, - слегка оглядываясь, заметил Константин, как мне показалось - лишь бы не молчать.
- Дома это место закрывают со всех сторон, - ненужно объяснила я, дивясь себе: в кои-то веки - светский разговор веду. Ну и ну!
- А почему вы сюда приходите?
Его вопрос сбил меня с толку. Очень пожелалось ответить что-то вроде: место дикое - и я дикая. Для меня - самое то! Но ответила... хм... светски учтиво:
- Мне здесь нравится.
На углу здания мы распрощались. Я зашла в фойе конторы и тут же приникла к волнистому стеклу двери: тут, в одном потайном местечке, между рамой и косяком двери, есть одна трещина, сквозь которую всё хорошо видно, что происходит на улице. Константин направился к дороге, где стояла тёмно-красная машина, даже какая-то красно-коричневая. А рядом с машиной стояла высокая девушка в белом. Или белая? Волосы, меховая куртка до талии, лосины на стройных ножках, высокие сапоги - всё белое. Господи, какая она красивая!
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 30 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |