До прихода отца Том и Алекс наслаждались своей свободой, летая по гостиной и размахивая ручками, как крылышками и мирно обжевывая цветочки в горшке, пока их бледная мать прижимала руки к лицу и пыталась остановить душащие ее слезы, глядя на своих неузнаваемых мальчиков.
- Маааам, смотри, конец света! – И с этими словами Алекс устроил окончательный пиздец, размахнувшись покруче и повиснув прямо на потолочной люстре, к большому сожалению, свисающей слишком низко, так, что он легко достал ее со спинки дивана. Раздался треск, звон разбитого стекла и в комнате наступила кромешная тьма.
Когда Каулитц-старший пришел домой, рев поднялся такой, что в соседских домах зажегся свет, и соседи прибежали посмотреть, не убивают ли кого? В узкую щелочку двери, предусмотрительно не открывая ее шире, Гордон вежливо заверил сочувствующих, что никто никого убивать не собирается, однако, на деле он устроил братьям такую страшную порку, не глядя на то, что мальчикам было уже по шестнадцать, что через полчаса и следов от дури в их глазах не осталось и в помине.
На следующее утро после того самого вечера Тому и Алексу было так плохо, что они тридцать раз прокляли день, когда вообще связались с долбанным Георгом. С которым, кстати, родители запретили им общаться на всю оставшуюся жизнь и все оставшееся время после.
Арест, под который посадил тогда герр Каулитц обоих своих сыновей, длился ровно три месяца и оба лоботряса после школы шли отрабатывать гигантский штраф, в виде двух тысяч евро, высланный владельцем ночного клуба за порчу имущества, в соседнюю закусочную, добывая там на пропитание разнесением тарелок и мытьем посуды.
Теперь Том жалел, что не послушал родителей и возобновил общение с другом гораздо раньше. Сколько раз он зарекался брать из его рук любое вещество, хоть колу, хоть простую сигарету. И вот, кажется, опять. Тома забила мелкая дрожь при воспоминании про то, чем на деле заканчиваются все подобные развлечения. Вот, уже началось – говорящий медальон!
Воспоминания о том наркотическом вечере развеялись в его голове, гонимые базовой физической потребностью - ему срочно понадобилось на воздух. Он поднялся на свои негнущиеся ноги и боком, в ужасе косясь на блестящий медальон, прополз к двери, ведущей на задний двор клуба. Он старался не отводить взгляд от безделушки, словно боясь, что та напрыгнет на него со спины и снова обожжет его дикой болью.
– Черт его побери, – пробурчал Том и, быстро повернув ручку, выскочил за дверь, навалившись на нее спиной. - Надо сегодня пораньше лечь. И никакого кофе на ночь. И никакого алкоголя … И Георгу яйца оторву, как только приду, даже если он ни при чем, все равно давно пора!
Трясущейся рукой Том выбил из пачки сигарету и тяжело привалился затылком к двери, о которую он бы, конечно, мог получить удар, но тугие, скрученные эластиком на затылке дреды амортизировали атаку. Том, все так же сотрясаясь, прищурился и набрал полные легкие дыма – курить доставляло ему радость, вот уже последние полгода как.
Точнее курил-то он уже давно… Просто теперь ему разве что не нужно было скрываться от родителей. Дым наполнил легкие, потом прошел по дыхательным путям – и обратно, успокаивая, щекоча нос и горло, оставляя горьковатый привкус после себя. Он выпустил тонкую струйку через ноздри и попытался отогнать от себя все дурацкие мысли. Конечно же, ему показалось. Медальоны не разговаривают. Все дело было в какой – то шутке, скорее всего, просто что-то типа дисплея. Том уговаривал себя изо всех сил, обещая себе, что как только закончит с перекуром, обязательно пойдет и рассмотрит штуку поближе, наверняка всему этому быстро найдется разумное объяснение. Он хмыкнул себе под нос.
-Совсем ты плохой, старик.
-Каааарррр! - Том удивленно открыл глаза. На электропроводах чуть повыше него сидел огромный ворон, Том никогда не видел такой здоровенной птицы. Ворон смотрел на него своими маленькими черными глазками – угольками, словно зная заранее, что парень посмотрит на него.
-Ого… - Том не мог отвести глаз, черные перья ворона в красиво переливались электрическом свете прожекторов. – Откуда такой взялся тут?
-Каааар! - Еще раз хрипло каркнула птица, словно посмеиваясь над парнем, взирая на него с высоты.
-Пошел отсюда. Это … Кыш! Каркает он мне тут… - Том огляделся и, не найдя ничего лучше, поднял с земли пустую банку из-под энергетика и швырнул ее в ворона, не попав, впрочем, даже рядом - слишком далеко было. И в этот момент, Том готов был поклясться, птица насмешливо открыла клюв и…засмеялась. Нет, не настоящим смехом, она прокаркала что- то, но Том ясно увидел этот блеск в маленьких птичьих глазках. Как у человека…
Птица снялась с места и резко взмыла в ночное городское небо, через минуту став мелкой горошиной на горизонте.
-Да что за день такой сегодня… Покурить спокойно не дадут. – Том начал откровенно раздражаться.
В переулке за баром, кроме него никого не было, и никто не мог сказать было ли это галлюцинацией или правдой. Том потряс головой.
-Нет, все, точно без кофе. Неделю. И надо зайти к врачу, пусть проверит мне нервы, совсем что ли ни к черту стали. - снова пробормотал он. Бормотать вслух у него тоже вошло в привычку. Теперь всегда, когда он был один, он постоянно пытался поговорить, чтобы эта тишина не давила так сильно на уши, чтобы было ощущение, что он был не одинок, как будто он говорил кому-то невидимому. Том никак не ожидал, что на этот раз он действительно дождется ответа.
В стороне кто-то глухо застонал. Парень резко повернул голову на звук и немо уставился в место, откуда тот исходил. Он был здесь не один.
ОТ АВТОРА: Если нравится, комменты, лайки, приветствую. Плюс, если встретятся ошибки, не забывайте их мне отправлять!
Ads by TubeSaverAd Options
Глава 5. Одной проблемой меньше
-Я же просил, ну просил же держать мне руки, ну Сакий, тебе хоть что-нибудь можно доверить? Дьявола ты сын! – ныл Давид, с характерным звуком стукаясь затылком об стену, на которой покоилась его голова и созерцая выжженное пятно на простыни, в том месте, где только что был его племянник.
-Ваше Превосходительство, ну простите! Вы потом сказали, чтоб я его хватал, а не вас, я и держал его! – оправдывался несчастный Страж.
Давид лишь скрипнул зубами. Однозадачная система Сакия была сегодня ну очень не к месту, хотя он конечно, был не виноват всех этих проблемах - просто оказался первым, кто попался под руку.
- Мне принести вам водички? - заботливо поинтересовался охранник.
-Принеси мне мыло и веревку, – Давид еще раз звучно приподнял и опустил затылок на стенку. – Сейчас они будут гораздо нужнее.
Сакий озадаченно посмотрел не него. Пожав плечами, он развернулся и начал медленно идти по направлению к двери.
-Куда это ты, скажи на милость? – Давид с трудом приподнял тяжелые веки и посмотрел на Стража.
- За мылом и веревкой. – обескуражено захлопал глазами Сакий.
- И что я с ними буду делать, дурья твоя башка? – неожиданно взорвался Давид, рыча на совершенно потерявшего нить беседы Сакия. – Ангелы и Апостолы не умирают так! – Он снова стек по стенке, мысленно ставя все-таки Вильгельму плюсик за идею про отруби. Надо было до слушать до конца эту историю.
Сакий только захлопал глазами.
- О, Всевышний, убьет, она просто размажет меня, прямо сейчас. – Давид прикрыл тыльной стороной руки глаза. – А я должен сидеть и ждать тут.
У него вертелись кое-какие малодушные и весьма предательские мысли. Он с трудом приоткрыл глаза и задумчиво повертел остатки яблока в своей руке, но тут же откинул эту идею. Его терзали разные сомнения - верховный Апостол задним умом соображал, что он наделал. Его гнев совершенно вышел из-под контроля и сейчас он лихорадочно решал, что он скажет своей сестре и всем остальным, когда этот вопрос всплывет.
Конечно, это было жестоко, с одной стороны, не объясняя ни слова, ни ей, ни своему племяннику, просто так взять и хладнокровно отправить мальчишку в тот мир. Но его нервы попросту оказались не железными.
Давид уговаривал себя и утешался тем, что пока Вильгельм пребывает в мире людей – он не сможет натворить ничего страшного и Апостол буквально молился, чтобы то, что выкинул мальчишка, не раскрылось никогда. Он добился своего –довел родственника и к тому же своего непосредственного начальника до состояния настоящего белого каления.
-Так мне не нужно никуда идти? – На всякий случай поинтересовался Сакий, стараясь не раздражать и без того нервное Превосходительство.
- Водички … Принеси водички. – С трудом оторвав язык от сухого неба прохрипел Давид в ответ.
Сакий, кивнув, радостно вышел и понесся, куда ему сказали, в спешке громыхая по полу древком алебарды.
Давид прикрыл усталые глаза, пребывая в думах, соединяя и разъединяя мыски сандалий.
Зато, если так подумать – нет Вильгельма, нет проблем, нет никаких Демонов на территории Рая. Можно было просто замять этот вопрос, по нему никто скучать не будет, даже если он вообще никогда не вернется. Единственное, о чем Давид жалел - он уже успел написать сестре об их небольшом инциденте, но тогда он еще, конечно, не знал, чем это все обернется в итоге.
Он сейчас мысленно прощался со светлой жизнью, предчувствуя, что будет, когда придет Симония. Остальным, на случай, если будут вопросы, можно было сказать, что срочно были нужны лишние силы на улаживание конфликта на земле, пришлось пожертвовать самым дорогим, что было в наличии – собственным племянником. То, что вопросы возникнут, он не сомневался, в Раю наверняка начнут интересоваться, почему вдруг стало так тихо, почему нигде не взрывается, никто не орет и почему леденящий душу смех черноволосой бестии больше не оглашает коридоры. Тем более то, что сейчас нужны силы, было отчасти правдой. Единственное, Вильгельм был далек от совершенства и вряд ли подходил на роль того, кто мог бы чем-то исправить всю ситуацию, со своим взбалмошным и вспыльчивым, отнюдь не ангельским характером, черными блестящими глазами и черными же, торчащими во все стороны волосами, он был совершенно не похож на типичного Ангела. И он был слишком своенравен и эгоистичен, чтобы слушать приказы и понимать всю важность ситуации.
С сестрой все обстояло намного хуже, объяснять все это ей будет куда сложнее.
Он и сам не понимал,как ему в голову пришло такое радикальное решение. Рядом с этой вечно веселой, легкомысленной, не желающей работать, учиться и понимать хоть что-то заразой он терял весь свой контроль. Ему лишь оставалось надеяться, что там, куда он отправил мальчишку, Вильгельм не наломает дров. Да и Раю так будет безопаснее. Можно будет, наконец, спокойно наладить дела, без того, чтобы к в кабинет каждые пять минут совершенно неожиданно врывались херувимчики, с писками и невнятным бормотанием, пытающиеся объяснить, что младший Ангел Его Превосходительства только что вспылил и посему приказал сжечь в пух и прах гору «каких-то ненужных свитков и древней рухляди»
И не нужно будет хвататься за волосы и, бросая все свои дела, экстренно нестись выяснять, что за мусор Вильгельм велел сжигать и в ужасе обнаруживать в костре, среди остатков веточек и сухих листьев, ценнейшие и древнейшие свитки, из библиотеки Всевышнего. Подобный инцидент как раз произошел ровно позавчера.
-Раз они ценные такие, чего разбросаны по всей канцелярии? – ворчал Вильгельм отмахиваясь от пытавшегося унять бушующее пламя Давида кочергой. – Мне они мешаются стирать пыль с полок, занимают все место!
- Ты не понимаешь, это же единичные копии Вавилонских писарей!! – вне себя орал Давид, нарезая безуспешные круги вокруг догорающего костра и прижимая к груди уцелевшие клочки.
-Это – старый хлам. – Вильгельм гордо поворачивался, взмахнув своими ужасающе черными волосами и шел дальше. Убирать где-нибудь еще.
Давид поморщился. Свитками уже давно никто не пользовался, и они действительно лежали без дела. Но времени им было столько, сколько всем Вильгельмам Эдема вместе взятым. Но у мальчишки не было совершенно никакого уважения к возрасту. Зато теперь-то, по крайней мере, хотя бы на несколько дней библиотека с ее ценными экспонатами могла жить спокойно. По крайней мере, до поры, пока Давид не выяснит, что это был за Низший, который попал на их территорию и что племянничек успел ему выболтать. Да и без помощи он Вильгельма не оставит, он уже решил, кого пошлет вслед за ним, так что совесть Давида была относительно чиста.
Он злорадствовал, в глубине души, и его не пугало это чувство - после всего того, что он пережил по вине мальчишки, это была весьма вменяемая плата. Посидит в мире людей, ничего с ним не случится. Он давно рвался туда попасть, питая подозрительный интерес ко всему человеческому. Теперь, когда ситуация обернулась так, все будут довольны и счастливы, одной проблемой стало меньше. Теперь оставалась только еще одна …
-Ваше Превосходительство!!! Ваше Превосходительство!
В комнату страшной увесистой гарпией влетел Сакий, плеская набегу водой из стакана, так усердно, что под конец его танцевальных па там осталась только половина. Он, бешено вращая глазами, зачем-то прикрывал плешивую голову одной рукой. Под его ладонью на лбу багровело огромное красное пятно. Давид даже не был уверен, что оно рассосется так уж быстро, как делали это любые ссадины и синяки на телах Ангелов. Однако, он понял, что все это значило. Он встрепенулся и поежился.
- Ну, кого там еще принесло? - Спросил он, подсознательно прекрасно зная ответ на этот вопрос.
-Ваша сестра тут. Видеть желает!
Давид содрогнулся. Вот именно этого-то и стоило бояться больше, чем страшного суда и низвержения в Ад. И даже больше Вильгельма.
Когда Симония получила письмо от брата и узнала о том, что ее сына посадили за решетку, ворота Рая едва не слетели с петель получасом позже того, как Давид остался стоять в камере один-одинешенек, в компании одного только растерянного охранника и серого пятна, выжженного в форме идеального круга. По счастью, почта работала очень оперативно - если учитывать то, что от их деревенского домика до Дворца при любом, даже самом радужном раскладе, было более двух часов лету, а у Симонии не было крыльев, Давид отчего-то внутренне съежился, подозревая самое страшное.
На письмо брата об аресте Симония ничего не ответила, и Апостол нутром чуял, что через час она будет тут лично и тогда уже отвечать придется ему. Он ошибся только в одном – сестра прибыла гораздо раньше. И он не успел морально приготовиться к этой долгожданной встрече.
-Вот же Алконост его забери … Давай сюда воду, чего стоишь…- Гаркнул Давид, вырывая у Сакия стакан и осушая его одним глотком. Он, было, направился к двери, однако, идти далеко не пришлось. Симония уже и сама влетела в тюремную камеру, из которой Давид, так и не вышел, думая всякие разные безрадостные думы. При виде сестры начальника громогласный и гигантский Сакий затрясся, как лист и вжался в угол, пропуская ее.
-Давид! Как это понимать? Что произошло? – В комнату, слегка запыхавшись, зашла высокая и хорошо сложенная женщина, с голубыми глазами, рыжими волосами, обмотанными косой вокруг ее головы. Глаза ее сверкали праведным гневом, руки были сжаты в кулаки.
Давид внутренне сжался.
- Это… Это …Ну как понимать… Как это еще поймешь, я тебе обо всем написал. – Заюлил он, соображая, как бы не раскрывать то, что произошло дальше и о чем Симония уже не знала, поскольку была в это время в пути.
-Давид, я хочу поговорить с Вильгельмом. Где он? – Потребовала она, оглядываясь по сторонам и не находя своего сына рядом.
Давид встал так, чтобы загородить ей своей фигурой вид на обугленные простыни.
- С мальчиком поговорить. Видишь ли, это было бы весьма проблематично. – Он подумал немного и добавил. - Прямо сейчас. – Давид еще раз приложился к стакану, но тот, к сожалению, был абсолютно пуст и ни капли не упало в его неожиданно пересохший рот.
- Это почему еще, позволь узнать? Мне что, нельзя видеть сына? – С напором поинтересовалась рыжеволосая женщина, надвигаясь на своего брата.
-Эээ… Это… Нууу… С заключенными не положено разговаривать. Он содержится под стражей. - Капелька ледяного пота прочертила след по виску Апостола, вызывая у него щекотку мозга и заодно фантомные мурашки по всему телу.
- Давид. – Симония еще крепче сжала кулаки. – Где. Мой. Сын.
- Да нету их тута. Сослали их, Симония, на землю. – Почесал Сакий концом алебарды макушку и радостно улыбнулся той мысли, что может помочь хоть в этом. – Его Превосходительство вспылил немного.
Давиду под ребра будто ломанулся рог единорога. Он готов был поклясться - его боднуло с такой силой, что он чуть не отключился. Он посмотрел на Сакия так добро и ласково, что от Стража при всех самых удачных раскладах должны были в тот же момент остаться лишь одни слабо тлеющие угольки.
- Что? – Симония прищурила глаза, обернувшись на Сакия. – Куда-куда сослали?
Через секунду, Давид, прижатый в угол алебардой, отнятой у охранника, с выпученными глазами, быстро-быстро бормотал всякую ерунду, которую Симония даже не могла особенно разобрать:
-Что мне прикажешь с ним делать, ты свалила его на мою голову нарочно, чтобы он портил мою жизнь! – Ныл Давид, в ужасе косясь на разгневанную сестру и заодно на острый, дрожащий конец оружия, направленный прямо ему в глаз.
-Не шути со мной, Адова пса ты сын, ты знаешь, что я прекрасно умею обращаться с вилами! Сделать в тебе пару лишних дырочек мне не составит никакого труда. Что ты сделал с мальчиком? – Не предвещающим ничего доброго тоном процедила сквозь зубы отчаявшаяся мать.
- Ты не могла бы немного опустить оружие? Я правда плохо соображаю, когда мне в лицо тычут острым. – Давид, попытался пальцем придержать острый кончик, отводя его в сторону и глазами делая Сакию знаки, чтобы тот сделал что-нибудь и прекратил это безобразие.
Страж все это время прыгал сзади, подбираясь то справа, то слева, не зная, как ему помочь своему бедному начальнику. Но все его попытки так или иначе заканчивались провалом – он прекрасно и не понаслышке знал, что с разозленной Симонией разговаривать было бесполезно.
-Интересно, а ты соображал, когда отправлял ребенка одного, в мир людей, ничего толком ему не объяснив!? – Очень недобро поинтересовалась Симония, прижимая Давида все дальше.
«Этот твой ребенок…» - Давид лихорадочно припоминал все цензурные выражения, чтобы закончить эту мысль, но они упорно не шли ему в голову.
Апостол с сожалением прикидывал, в каком оформлении он хотел бы видеть свое надгробие – в светлом мраморе или все-таки в золоте. В золоте было бы красивее - видно издали. И под цвет крыльев, опять-таки …
-Он отправился туда с комфортом. Я обещаю, я пошлю ему подмогу. – пискнул он, сползая по стенке и вжимаясь в нее лопатками.
Взгляд Симонии метнулся по комнате к выжженному кругу на простыни, четко отпечатавшемуся и напоминающему о тех событиях, которые произошли здесь не так уж давно. Это было все, что осталось после транспортировки Вильгельма в мир людей.
– Мой мальчик! - Вскрикнула она, всплеснув руками и, к большому счастью Давида, бросила, наконец, колюще-режущее, присев на корточки рядом с тем местом.
Давид, облегченно, хотя и с трудом дыша, понял, что первый приступ бешенства Симонию уже отпустил. Он гневно указал Сакию взглядом на алебарду, подавая ему знаки, чтобы тот убрал ее ко всем Всевышним от греха подальше.
-Прошу тебя, давай не тут. Нам надо поговорить там, где нас не услышат! – Умоляюще продышал Давид, поворачиваясь к сестре.
- Ты уж не сомневайся, надо. – проговорила она, поднимая на него недобрый взгляд.
Она, не говоря больше ни слова, подхватила под локоть бледного, как молоко, брата, который все еще не верил, что ему уже не нужно надгробие прямо сейчас и поволокла его в надежное место, где он смог бы поделиться с ней всеми подробностями. А уж она собиралась спрашивать с него по полной программе…
Запершись надежно в своем кабинете и велев Сакию, который дребезжал за ними по коридору, никого не подпускать на дальность полета стрелы, Давид, бледнея, усадил сестру в кресло и рассказал ей все, не утаивая даже самых жутких подробностей. Ни того, как он не сдержался, ни того, как Вильгельм откровенно спровоцировал эту вспышку бешенства.
- Тебе доверили ребенка! На перевоспитание! А ты что делаешь, ирод? - Симония больше не пыталась встать, прикрыв бледное лицо руками. Сакий, который не знал за что хвататься пытался всеми силами предотвратить конфликт - он ходил то сзади нее, предлагая водички, то сзади начальника, который тоже отъезжал. И у него так и не возникло никаких идей, чем, собственно, он может помочь…
- Симония, мальчик не пострадает, с его-то способностями. - Заверил Симонию брат. – Я пошлю Рафаэля присматривать за ним. – Давид устало откинулся на спинку кресла.
- Верни его на место, Давид. Мы разберемся с этим, я обещаю! - Симония подняла на него голубые глаза.
«Нет! Ни теперь уж за какие коврижки!» - Метнулась в голове паническая мысль.
- Эээ.. Я не могу… Видишь ли, нам нужно разобраться с его проблемой. Я уже потом подумал, что действительно хорошо, если его не будет рядом это время. - Глаза сестры гневно блеснули и Давид снова почти физически почувствовал острие алебарды, прижатое к его шее. - Но я его обязательно верну, как только выясню, что мальчик хороший и ни в чем не виноват! – Быстро затараторил он, не желая снова оказываться в форс-мажорной обстановке.
Симония угрюмо молчала и у Давида затеплилась надежда, что может, все будет не так и плохо, его не убьют, разорвав на носовые платочки, и ему удастся сегодня все-таки поработать. В конце концов, у него были проблемы с выполнением многих дел - он и так долго их откладывал, постоянно прерываемый жалобами на своего племянника, стекающимися к нему со всего Дворца.
- Я не верю, что мой сын путается с Демонами, как такое могло произойти? - Пробормотала Симония. – Мальчик, он, конечно сложный, но такое …
«Сложный мальчик. Пффф… Бессердечный уголовник, контрабандист и Демона сын этот твой мальчик!» - Возмущенно подумал Давид, не выражая, тем не менее, вслух ничего. Он радовался, что Симония больше не шла на него в лобовую, это была бы заведомо проигранная война.
-Хороший, однако же, вопрос. Жаль, временно спросить не с кого. – Мрачно ответил ей брат, соединяя и разъединяя пальцы. - Будет расследование. Мы уже собрали группу Стражей, которые будут нести дозор по всей территории и прочешут все окрестности. Какие-нибудь следы мы точно найдем. Посмотрим, насколько плоха ситуация. Зная парнишку, я думаю, что тут не все так просто.
Давид молился, чтобы они ничего не нашли. И тогда можно будет спокойно вернуть ребенка на место. И все будет как раньше – раздрай, криминал и полнейший бардак. Зато Совет Апостолов никогда не узнает, что на территории Рая ошиваются Демоны. Прямехонько на участке верховного Апостола …
-Это более, чем не просто. Это скандал! – Звенящим от напряжения голосом воскликнула рыжеволосая женщина.
-Ну, мне-то ты можешь не рассказывать. Но я поступил так, как поступил именно потому, что не хочу, чтобы с ним что-то случилось. - Поспешно заметил Давид, лишь слегка приукрасив ситуацию. Он просто ничего не думал в тот момент. В его голове клокотало бешенство. А еще он не думал, что с парнем может что-то произойти, таким везением Давид не был одарен, к своему большому сожалению. - Я не хочу никакой огласки. – Продолжал он. - Мы будем держать руку на пульсе событий, я тебе обещаю! – Заверил он, заметив, как в глазах сестры что-то подозрительно блеснуло.
Давид мысленно закатил глаза - он знал, что до этого дойдет с того самого первого дня, как Вильгельм переступил порог этого Дворца.
Вся эта история уходила своими корнями еще в их Симонией далекое прошлое.
Они с сестрой никогда не были особо близки. В детстве, когда их родители подобрали их на берегах реки, так же как подбирают здешние Ангелы всех своих детей, это был шипящий и дерущийся комок из рук и ног, который родителям приходилось держать по разным углам по возможности все двадцать четыре часа в сутки. А в юношеском возрасте, когда и у Симонии и у Давида появились свои отдельные никак несовместимые интересы и, что самое главное, свои отдельные несовместимые комнаты, уже не было времени это менять.
Они росли в одном доме у своих родителей. Симония имела веселый, хотя вспыльчивый характер и с самого детства доставляла брату немало хлопот, когда тот хотел просто посидеть с книгами, тихо и спокойно поизучать любимые предметы или объездить быков, в думах пройтись по берегу озера, молча послушать птиц. И когда им обоим исполнилось по сто шестьдесят лет и для них настало время выбора своего дальнейшего пути, Давид решил попытать счастья во Дворце – он с облегчением собрал все самое необходимое и уехал на богоугодную службу. Тогда как Симония решила делать то, что считала нужным для себя – завести семью и растить детей.
У Ангелов это значило, что ей просто нужно было дождаться дня, когда на небо попадет чистая душа ребенка и просто принять ее к себе. Именно так тут и поступали с чистыми душами - безгрешные и светлые, они тоже становились Ангелами и их принимали к себе другие семьи, чтобы растить, как своих собственных…
И вот тогда-то из-за левых кулис появился Вильгельм, он приплыл в корзинке к берегам райской реки Гихон, вместе с другими детьми, и Симония сразу поняла, заглянув в его тогда уже черные бездонные глазенки, что именно этот малыш будет ее воспитанником. Вместе со своим нареченным мужем Иоргием они растили его, не отказывая ему ни в чем. Мальчишка рос в любви и достатке, вместе с пятью своими братишками и сестренками, которых Симония приняла к себе в семью значительно позже. Очевидно, именно это и сыграло свою роль – Вильгельм оставался у нее любимым сыном, потому, что был ее первенцем. И это наложило свой отпечаток на воспитание мальчика.
Парень был очень необычным. Мало того, что вся его внешность просто кричала о том, что в его происхождение явно вмешались темные силы, так еще и с характером была полнейшая беда. С самых первых дней ребенок доказывал свой неукротимый нрав. Он удирал из дому такое бесчисленное количество раз, что Симония уж и со счету сбилась, отлавливая своего непутевого сына в окрестных воздушных и околоземных пространствах по пять раз на дню. Было такое впечатление, что с самого детства мальчик стремится нарушать все запреты – он удирал от опостылевших ему братишек и сестренок, с которыми ему по старшинству полагалось сидеть, куда подальше и старался пропасть в неизвестном направлении без вести.
Иоргий, искренне переживающий за сына, отчаянно пытался научить его хотя бы чему-нибудь, пытался научить его ходить за плугом и объезжать быка, выращивать прекрасные урожаи и сажать дивной красоты растения. Учил его любить и защищать птиц, потому что они несли добро в этот мир, но вместо этого Вильгельм снова и снова избегал его нравоучений. Ему совсем не интересно было слушать занудные исторические лекции и философствования отца и нотации его мамы о том, как надо себя правильно и красиво вести, что не нужно чавкать, жевать с открытым ртом и тыкать красивой золотой вилкой в еду через весь стол. Они искренне, хотя и безуспешно пытались наставить его на путь истинный, и, когда мальчику исполнилось сто тридцать лет, даже подарили ему прекрасную арфу, чтобы тот учился музыке. Но Вильгельм этот инструмент невзлюбил с первого раза, как и чудесную прялку, умеющую ткать золотом.
Гораздо больше ему полюбились какие-то непонятные книги, которые он пачками притаскивал с соседней рыночной пощади, и запоем проглатывал их, засиживаясь за ними днями напролет на берегу близлежащего озерца, мечтательно и как-то подозрительно остро вглядываясь в даль, за горизонт, будто размышляя о чем-то своем, только ему одному понятном. Однажды его отец понял, что Вильгельм читает совсем не рукописи райских писарей, а какие-то сторонние тома сомнительного содержания, лишь обернутые в красивые обложки и мальчишку посадили под домашний арест, изъяв из его закромов всю подозрительную литературу.
Однако, на этом мучения бедных родителей не думали кончаться, Вильгельм спешил разнообразить их пресный быт все новыми и новыми шалостями, которые приходили ему на ум просто с завидной изобретательностью.
Как-то раз он вылез из своего окна, пока Симония возилась с его младшими братишками, а Йоргий ушел в лес собирать ягоды, и снова сбежал. Искали его трое суток, обнаружив лишь по чистой случайности в какой-то заброшенной хижине в Райском Лесу, потому что он по неосторожности вышел собрать себе что-нибудь к завтраку. Когда его отловили и под руки вывели из домика, он отбивался и кричал так, что птицы испуганно улетали с деревьев, взмывая в голубую высь и наполняя воздух своим встревоженным щебетом.
Маленький Вильгельм тогда рычал, что лучше уж он будет жить один, чем с такими вот «злобными тиранами, диктаторами и супостатами, мерзкими и отвратными расхитителями имущества» Откуда он набрался таких слов никто толком не знал, но мальчик, который тогда как раз приблизился к ста пятидесяти годам, рассказывать об этом отказывался наотрез. Он ходил по дому мрачной тучей и морил всех обитателей дома такими злобными и язвительными шуточками и высказываниями, что даже Симония, которая сама могла откусить руку любому по локоть при необходимости, удивлялась его красноречивости.
Однажды Вильгельм, вспомнив слова своего отца про любовь к птицам и приняв их чересчур буквально, нашел где-то раненого черного ворона и притащил его в дом, заявив, что собирается выхаживать это создание и все пусть как хотят, а лично он оставит его себе, как питомца. Симония и Йоргий потеряли дар речи тогда, потому что знали, что вороны, тем более черные, не водились в их краях. И откуда бы ни прилетела эта птица, это явно было дурное знамение и возможно, в деле могли быть замешаны Демоны. Они не сказали мальчику об этом напрямую, их вообще пугала такая его любовь ко всему черному, мрачному и странному. Так что как-то раз пока Вильгельм был не дома, Симония открыла клетку и отпустила его любимого ворона на волю…
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 22 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |