Where Angels and Demons Collide 6 страница

В своем воображении он уже видел себя на сцене, в темном зале, когда все лица будут обращены только к нему. И не важно, что это будет всего лишь какой-то клуб, теперь у него будет дополнительный заработок. А самое главное, он будет заниматься любимым делом, тем, о котором всегда мечтал.

Георга с Густавом тогда буквально хватил удар. Вечно спокойный и непробиваемый барабанщик просто улыбнулся другу и подставил кулак, чтобы дружелюбно стукнуть его о кулак Тома, а вот Георг пришел просто в неописуемый восторг, его эмоции, как всегда, просто зашкаливали через край.

- Чуваааак! - заорал он, налетев на Тома и схватив его в охапку, переминая костяшками сжатого кулака макушку друга и яростно намыливая ее. - Я же говорил, главное только правильно помозолить глаза!!! Ты вообще монстр, порвешь весь зал!!!!

Они втроем горланили тогда безумные песни радости до глубокой ночи. Георг действительно был счастлив за друга, который в последнее время совсем раскис и погряз в унынии. Но теперь-то у него появилась надежда, что Том хотя бы отвлечется от своих черных мыслей, пожирающих его. Их безумная туса продолжалась до тех пор, пока соседка с нижнего этажа не явилась к ним в сопровождении полицейских и не погрозилась навести на них социальную службу по надсмотру за несовершеннолетней буйной шпаной, которая дебоширит среди глубокой ночи и мешает спать честным пенсионерам с мигренью.

- Ну и катись ты укладывать спать свою мигрень! – рявкнул тогда Георг со смехом, смело заливаясь очередной порцией виски. Однако дебош все-таки пришлось прекращать.

Парни просто тихо распили на троих бутылек Скотча и завалились спать, к утру имея точно такие же проблемы со здоровьем, как у честных пенсионеров, бродящим ночью с полицией по чужим квартирам.

С тех пор прошло уже несколько месяцев и вот теперь Том, как и наставлял его лучший друг, имел шанс рвать зал каждый понедельник и пятницу, как раз тогда, когда была нужна его смена в баре.

Он нервно сглотнул. Почему-то именно сегодня у него было такое странное ощущение, будто это его должны были порвать. Он всегда нервничал перед выходом на сцену, но теперь у него было такое дикое чувство, которое он с трудом мог объяснить даже самому себе.

Всего-то и нужно было, что один разочек выйти, сыграть свою песню, улыбнувшись парочке девчонок в зале и пойти дальше по своим делам, разливать напитки в бар, где уже можно будет спокойно расслабиться. Там крутились самые отвязные цыпочки, жаждущие внимания и можно было без проблем подцепить себе классную девчонку на одну ночь. А там уже по раскладу посмотреть, как дальше дело пойдет – подсобка, на случай, всегда оставалась свободной, как правило, всплеск эмоций после игры на сцене заводил настолько, что эмоции просто было некуда девать. Да и девушки на него обычно вешались просто гроздьями, знай себе выбирай нужную.

Том приподнялся на цыпочки, слегка высовываясь из-за края сцены, чтобы оценить обстановку - он уже даже заметил нескольких завсегдатаев клуба, парочку цыпочек, которые пододвигались поближе к сцене, ожидая его появления. Он узнал их, удивляясь при этом возможностям собственной памяти - ему казалось, что он был достаточно пьян, чтобы забыть даже свое имя в тот момент.

«Кажется, понедельник на прошлой неделе, и среда на позапрошлой», - Том прищурил один глаз, припоминая. «Или вторник? Нет, все-таки среда, по вторникам меня не бывает в клубе»

Они были здесь, весело хихикая и хлопая ресницами, жадно всматриваясь в проход, по которому Том обычно выходил на сцену.

Народу становилось все больше, Курт как всегда ждал, когда зал будет набит под завязку и сегодня был как раз тот случай, значит, можно было предположить, что выступление начнется вовремя.

Том был в твердом намерении сделать так, чтобы Кит не пожалел, что когда- то январским вечером забрел в ту студию. Хотя, ему и так уже стоило бы поговорить о повышении зарплаты … Весь первый ряд у сцены был занят исключительно теми девчонками, которых Том смутно припоминал, все до единого лица были ему знакомы. Неважно, каким из своих любимых инструментов он добивался их присутствия, эффект-то был. А значит, надо будет как-нибудь намекнуть Киту о вечном …

Том еще раз попавил ремень на плече.

«И ни одной симпатичной…» - с разочарованием подумал гитарист, снова высовываясь из-за сцены и скользя взглядом по лицам девушек, которые уже с нетерпением крутили головами в ожидании его появления. Он как раз начал было подумывать, не уволочь ли какую-нибудь цыпочку сегодня с собой домой, но, похоже, был явно не тот день.

«Че, сегодня у нас в кунсткамере объявили день открытых дверей, что ли? У вас экспонаты расползлись …» - с раздражением подумал он. «Хоть прошлый вторник зови, у этой хотя бы сиськи есть. И куда я только смотрел?»

Однако, ход его мыслей был прерван, Том шумно вздохнул и услышал, что Курт уже приглушает фоновый звук.

- Чувак, давай, порви зал... - прошептал Том, вспоминая слова лучшего друга. Том встряхнул кистью руки, надеясь лишь, что после сегодняшних напряженных репетиций в студии она не откажется служить ему прямо на сцене, в самый неподходящий момент, сведенная судорогой.

Грохот децибел в тесном и душном помещении клуба уже зашкаливал. Светомузыка слепила глаза, яркими пятнами раскрашивая стены, пол и потолок в оттенки безумного наркотического угара, грохочущие басы прекрасно дополняли фееричную картину, заражая все клетки тела позитивной энергией.

-Эй! Как настроение? - крикнул Курт со сцены и толпа незамедлительно взорвалась криками и аплодисментами. Музыка сделалась еще тише.

-Вы готовы услышать несравненное гитарное соло, от которого у вас побегут мурашки и захочется кричать?

- Даааа! – прокричала толпа в едином порыве, и Тому на секунду показалось, что у него заложило уши. Он самодовольно хмыкнул.

«Когда это они по-другому реагировали…»

Приятные мурашки сбежали вниз по его спине, он еще раз ощутил то знакомое чувство волнения, которое скручивало его желудок каждый раз, когда он знал, что он будет там, и на него будет смотреть несколько десятков пар глаз. Он на мгновение прикрыл глаза, затем снова открыл их.

В его памяти с необычайной яркостью вспыхнул его самый первый концерт, его первое сольное выступление. Теперь, оглядываясь назад, Том со смехом вспоминал это страшное время, когда он, еще будучи школьником, боялся сцены до такой степени, что едва мог стоять на ногах.

Это был очередной дурацкий школьный вечер. По досадной случайности он попался тогда в лапы своего классного руководителя, она буквально пинками заставила весь класс разучивать уродские стишки, чтобы они с гордостью могли продекламировать их перед всеми родителями со сцены, но Тому, как всегда, досталось сильнее всех.

С заговорщическим видом классуха поманила его пальчиком и выдала ему задание - разучить какой- нибудь сольный номер на гитаре, который не стыдно было бы сыграть перед всей школой. Тогда во всем был виноват подлый Алекс, поднявший руку и прямо на уроке заявивший училке, что его любимый братик Томми мог бы сыграть, ибо у «него бывают такие запилы, что зал бы просто приторчал».

Все, чем отделался тогда злобный предатель, было лишь замечание училки, что неплохо бы ему последить за речью. Однако злилась она недолго, заинтересованно скользнув взглядом по Тому. Разумеется, он с первого раза понял, что капитально влип. Он бросил на брата испепеляющий взгляд, а заодно и записку прямо в лоб, когда историчка отвернулась, с текстом, что из класса Алексу теперь лучше всего будет выходить через окно и лучше по доброй воле. Гаденыш лишь захихикал и нарисовал в тетрадке огромную ушастую рожу с двумя зубами и пристроенной вместо тела гитаркой. Он взмахнул светлой рваной челкой и показал Тому язык.

Ох, и разозлился же Том на брата, в результате трудов которого ему пришлось целый месяц оставаться после уроков еще и на репетиции. И это-то помимо гитарных занятий, которыми он тогда еще занимался не больно активно.

Когда наступил день икс, Том был на такой измене, что с утра даже не смог сожрать хотя бы тост. Его мама обеспокоенно приложила сыну руку ко лбу, но тот посмотрел на нее несчастными и напуганными глазами и попросил: «Мам, пообещай мне, что сегодня, когда вы с папой придете домой, вы зайдете внутрь, привяжете на цепь Алекса и заколотите изнутри все окна и двери. И ни за что и никогда и нипочем не выходите наружу в районе шести часов, пока я не вернусь из школы!» Фрау Каулитц озабоченно глянула на сына из-под своей темной челки. Посмотрев на решительное лицо сына и его плотно сжатые губы, она поняла, что добиться от него подробностей будет не так-то просто. А Том решил для себя, что про этот позорный самодеятельный концерт он расскажет родителям только в случае, если на землю со скоростью света будет приближаться гигантский метеорит, угрожающий уничтожить все человечество и этот самый концерт будет последней радостью, которой он смог бы поделиться с любимой семьей.

Когда он дошел до порога школы, его шатало из стороны в сторону, мутило и тянуло тошнить с такой силой, что свет белый мерк перед его глазами. Все его внутренние органы были словно обмотаны стремной и злющей колючей проволокой и он в целом был не в лучшей форме, забыв дома кое - какие запчасти от гитары и надев по случайности футболку шиворот-навыворот. К шести часам он был не живее предмета мебели и мог лишь декоративно дополнять красивый белесый орнамент на стенах своим салатовым видом. Классный руководитель ласково потрепала тогда его по щечке и буквально волоком оттащила на сцену, не обращая никакого внимания на его мутные и подозрительные бульканья и слабые вопли протеста.

Даже теперь Том помнил эти страшные пыльные красные кулисы, затертый паркет и поеденный молью стул с различными надписями не очень приличными словами на его ножках. Это жуткое видение будило его в кошмарах еще очень долго после того, как тот концерт наконец- то закончился. Том сидел на этом потертом красном стуле и сжимал в руках свою гитару - единственное, что всегда было с ним и в чем он чувствовал хотя бы какую-то поддержку и уверенность в последние минуты своей жизни, которые неслись перед его глазами жутким блевотным водоворотом. В том, что это было последнее, что он вообще делает в этом мире, Том сомнений никаких не имел, ибо к тому моменту сердце его уже давно остановилось и лежало теперь ледяным, остывшим субпродуктом где-то в желудке.

И когда красные кулисы разверзлись перед ним, будто пасть огромного чудовища, готового проглотить свою добычу, резко и неожиданно, Том окончательно застыл. Краем глаза он увидел, как в зал, озираясь и ища глазами свободные места, заходят его родители и хитренько улыбающийся Алекс. Сволочь предусмотрительно слегла с ангиной за пару недель до концерта и по настоянию врача, разумеется, петь не могла, дешево отделавшись от учителей хлопаньем глазок и чересчур показательным хриплым «кхеееееее», которое он издавал всякий раз, когда ситуация на уроках накалялась.

Этим свои жалобным предсмертным хрипом он уже растопил не одно черствое сердце и бодро избегал ответов на уроках, домашних злоключений и прочих нежелательных гадостей. Однако, как только ему становилось что-то нужно, остановить его бесконечный и вполне себе бодрый треп было на самом деле не так-то просто, и Том почти искренне жалел, что брата вместо этого не разбил церебральный паралич или какой-нибудь рассеянный склероз. Тот хотя бы мог его задержать на минуточку от его злодеяний - подлый свин ни на секунду не забывал о позорище старшего брата, которое должно было состояться в шесть часов в пятницу. Он, естественно, успел растрезвонить об этом всей семье, а заодно притащить их в школу лично, чтобы они стали свидетелями этого пиздеца.

Том сгорал от стыда и испепелял брата таким едким взглядом, посылая ему лучи ненависти прямо со сцены, что даже как-то и забыл, что на него смотрят полсотни ожидающих зрелища глаз - родителей, учителей и учеников. Он твердо решил сегодня ночью взять в кухне черный мешок, фонарик и тяпку в сарае, и стать единственным ребенком в семье. Он был в бешенстве, которое захлестывало его ядовитыми кислотными волнами, делая его и так-то нестабильное внутреннее состояние только еще хуже. И тогда Том просто закрыл глаза, желая провалиться в преисподнюю, сделал глубокий вдох и... заиграл. Расслабленной кистью, которая порхала по струнам быстро и четко, как никогда, назло всем, назло самому себе, не дыша и не думая о кошмарном резиновом шланге, скрутившемся в его желудке и заменившем все органы. Он не смотрел на учителей, на своего классного руководителя или родителей, он играл и играл свою дурацкую детскую песенку, стараясь звучать так, чтобы весь зал просто замолчал и слушал. Слушал только его.

Все кто были в зале замолкли. Разговоры стихли, даже дети, снующие туда - сюда по залу в ожидании своего номера приостановились и прекратили свои хождения. Брови классного руководителя удивленно поползли вверх, а рот сам собой открылся, образовав этакую маленькую буковку «о». А Том все рвал несчастные струны, не осмеливаясь даже приоткрыть хотя бы один глаз и посмотреть туда, в зал. Он не слышал ничего, только себя и свою гитару, растворяясь в этой музыке и ритме, который хотя и был дурацким мотивом детской песенки, но все же позволял сделать так, чтобы весь зал замолчал.

Том сыграл ее до конца так, что пальцы его просто горели. Он взял финальный аккорд и завершающие нотки растворились в тишине зала, на секунду просто повиснув в вакууме. В огромном помещении стояла просто гробовая тишина и Том, с трудом пересилив себя, открыл правый глаз. Никто не дышал. Он и сам испытывал проблемы с дыханием.

И когда через десять секунд этого полного вакуума народ вдруг рванул аплодисментами, как часовая бомба, Том больше не стал ждать…Последнее, что он увидел, были опешившие глаза его вредного младшего брата, который так и застыл крючком на задних рядах, вцепившись в стул. Судя по всему, шок застал его на том самом моменте, когда он как раз собирался присесть. Но не успел - так и завис на середине действия, выпучив глаза на сцену, как рыба.

Тома резко подбросило на стуле. Он бросил свою гитару прямо там и, зажимая рот и нос рукой, кубарем скатился за кулисы со своего помоста. Это были самые кошмарные пять минут его жизни, и теперь он летел по коридору, не разбирая дороги. Жуткие ледяные слезы запоздалого страха бежали из его глаз. Он влетел в первый попавшийся туалет, забив на то, что он был женским, и следующие минут десять содержимое его желудка бурно исторгалось во все понимающий и всегда готовый выслушать любые душевные излияния унитаз.

- Больше... Никогда... В этой... Жизни... - На последнем издыхании прохрипел Том, сползая на грязный и затоптанный сотнями ног кафельный пол туалета и теряя эту реальность на ближайшие пятнадцать минут в лихорадке туманного обморока.

Когда его нашли, откачали и отвезли домой на заднем сидении семейного пикапа, он совершенно не чувствовал своего тела завернутого аж в три одеяла по причине того, что его колотила дрожь во все девять баллов. Долбанный Алекс с того момента не проронил больше ни слова.

Тогда-то это и началось.

После того выступления и его и брата, как только тот окончательно поправился, запихнули к частным преподавателям по вокалу и гитаре, благодаря которым Том и научился всему, что умел теперь. Он навечно запомнил этот день.

Он улыбнулся этому воспоминанию. Теперь это был один из тех приятных моментов, которые он вспоминал с ностальгией по таким теплым и, к сожалению, давно уже ушедшим в далекое прошлое дням. Том бросил взгляд на сцену и голос Курта, усиленный микрофоном, громко известил:

-Встречайте! ТОМ! -

Зал снова взорвался.

Том вышел, как всегда бодрый и улыбающийся, в своей привычной широкой одежде и махнул залу рукой. Теперь ему не было резона бояться, как тогда. Он улыбнулся залу.

-Всем привет! Желаю вам приятного вечера!

Музыкант сел на заранее поставленный для него стул и заиграл. Кит решил, что в его программе будет специальная медленная песня, хотя в этом клубе их вообще играли достаточно редко. Том, конечно, долго протестовал, настаивая, что гораздо круче было бы сыграть что-то угарное, чтобы зал лег и больше не вставал, но Кит решил по-своему и по пятницам и понедельникам из этого правила все же решено было сделать небольшое исключение.

-Лежать и не вставать, - любил говорить он, - Они будут и так. Смотри, как они прыгают на танцполе. А под медляк хоть к бару потянутся.

Так что Том мог смело демонстрировать свои основные таланты, в коммерческих, конечно же, целях, чтобы приманивать к бару народ, расчувствовавшийся от слезливой спокойной музыки. Он в шутку много раз напоминал Киту, что проституция и торговля прекрасным телом - это противозаконно, пусть даже в малых дозах, но менеджер только фыркал и выталкивал его из подсобки, со словами: «Работать! Солнце еще высоко!».

И Том работал, если это вообще можно было так назвать… Он никогда не воспринимал музыку, как работу. Она была неотъемлемой частью его жизни, которую он не променял бы ни на что и ни за что.

Аккорды его красивой мелодии медленно плыли по залу, наполняя его чем-то незримым, будто волшебная паутинка расходилась по всему помещению, сплетаясь из нот и отдельных звуков в красивую и слаженную музыку. Тонкие пальцы и отблески света на коже, медиатор Тома медленно бродил по струнам, ведомый его рукой. С тех давних школьных пор прошло уже очень много времени, Том даже не мог сообразить сейчас, сколько же точно. Наверное, лет пять? А зал все так же замирал в тишине, под впечатлением от потрясающей медленной мелодии и завораживающей игры. Том взял за правило - он теперь редко открывал глаза, когда играл. Он больше не боялся до паники и побеления губ бесконечно колышущегося моря толпы. Просто так, закрывая глаза и уносясь в этот прекрасный для него мир бесконечной мелодии, он снова мог хотя бы на мгновенье перенестись в моменты в прошлом, когда он был еще счастлив. Когда он был еще не один.

Его номер был запланирован как раз к середине вечера, когда все уже успевали немного ошалеть от дикой тряски на танцполе, пропускали пару лишних бокалов мартини с оливкой, если хотели перевести дух.

Расчетливый и хитрый Кит даже из романтики умел извлекать выгоду и краешком глаза, когда все-таки приоткрыл его, чтобы взглянуть на струны, Том заметил, что народ уже начинает тихонечко тянуться к бару, пока была медленная и тихая песня, и не надо было драть свой голос, выкрикивая бармену в ухо названия коктейлей. Том хмыкнул, стараясь сделать так, чтобы это выглядело больше как улыбка. Ему было плевать. Для него существовала только его гитара.

Красивая медленная мелодия струилась, выплывая из-под его точеных пальцев. Микрофоны усиливали звучание и люди заворожено смотрели на одинокую фигуру на сцене. Том иногда поднимал взгляд, чтобы окинуть зал из-под пушистых ресниц. Парочка девчонок в переднем ряду не отрываясь смотрела на него. Некоторые люди танцевали, обнимаясь, близко друг к другу. Кто-то целовался около стенки. Один парень просто держал свою девушку за руку и не отрываясь смотрел ей в глаза. Еще Том заметил Нейта, он стоял в конце зала и одобряюще показал большой палец, когда перехватил взгляд. Том улыбнулся и коснулся пирсинга в губе языком. Какая-то девчонка у сцены сдавленно пискнула, расчет сработал четко, как часы - всегда срабатывал …

Он играл медленно и завораживающе, к середине песни убыстряя темп. В зале было абсолютно тихо, за окнам и медленно проплывали машины, освещая фарами дорогу в уже опустившемся сиреневом вечере. Это было так странно – абсолютно тихий зал, музыкант в центре сцены в одном единственном лучике света и … музыка. Для Тома в такие моменты этого мира временно не существовало...

Ему почему-то вдруг стало грустно. Все эти люди после того, как ночь закончится, возьмут за руку свою вторую половинку и пойдут домой. Или вернутся к семье. А ему было некуда особо спешить. Иногда он так выматывался, что ему максимум хватало сил доползти до кушетки в комнате для персонала и заснуть прямо там. У него тут даже была запасная зубная щетка и бритва, которые он приволок сюда как-то раз после того, как в очередной раз задрых прямо на диванчике.

Ему только надо было в таком случае позвонить Густаву и Георгу и предупредить их, что он сегодня не вернется к ним в небольшую пыльную квартирку, которую они снимали на троих недалеко от центра города. И все. И никто не будет беспокоиться о нем.

Ему сейчас захотелось хотя бы на минуточку увидеть в зале лица родителей, иногда их так не хватало, и Том отчаянно жалел, что они не могли посмотреть на него в такие моменты, как сейчас. Вот бы Алекс выпал в осадок, а у мамы, наверное, навернулись бы слезы гордости на глаза, видя, каким он стал. Как жаль, что нельзя поворачивать время вспять...

Том постарался не думать больше об этих грустных моментах. Наверное, полгода был еще не такой долгий срок, чтобы так легко затолкать в небытие все эти назойливые видения, иногда так непрошено врывающиеся в душу. Он доигрывал финальные аккорды своей грустной и красивой песни и зал взрывался аплодисментами. Он встал и улыбнулся, сдержанно поклонившись в зал. На сцену полетели купюры и монетки, игрушки. Том не стал забирать ничего, все эти чаевые подберет Нейт, и быстренько уволочет в общак, который все равно потом нужно будет поделить между собой. Том только поднял небольшого плюшевого медведя и, под визги и смех, помахав зрителям, убежал за сцену.

Зал снова зашумел и диджей включил какую-то веселую и зажигательную песню, чтобы снова завести народ.

- Вы готовы зажигаааааааать? - раздался его рев уже где- то далеко и за спиной.

- Том, ты молодец, - за сценой его встретил Кит. – Ты отлично играешь! Можешь теперь расслабиться и через полчаса подменить Нейта за барной стойкой.

-Я помню. Чуть передохну. И приду! – Том потряс перед Китом пачкой сигарет.

Ну все, теперь-то, наконец, самые горячие чики клуба ждут у барной стойки. После того, что Том устроил только что в зале, он прекрасно знал, что все женщины клуба будут его. Так или иначе. Зря он что ли пирсинг в губе теребил? Это ведь было безотказное средство убийства противоположного пола наповал.

Он всего лишь на секундочку забежал в помещение для персонала и неожиданно охнул. Что-то очень сильно обожгло его бедро.

-АУЧ!!!! – Том вскрикнул и вцепился рукой в карман широких джинсов, пытаясь унять дикое жжение. – ЧТОБ ТЕБЯ, БЛЯ!!!

Жжение, впрочем, уже прекратилось. Том в ужасе полез в карман, ожидая найти там как минимум пролитый баллончик с кислотной жидкостью, дико разозленного и растопырившего иголки ежа или жуткий и очень кусучий рой лесных ос, несомненно желающий сожрать его живьем. Кожу жгло так, будто в бедро ткнули куском раскаленного железа.

Однако, когда он извлек из кармана медальон на тонкой цепочке, то немедленно вспомнил, что он уже видел эту вещицу. Только вот то, что она оказалась в его кармане, стало для него большим сюрпризом. Он совершенно не припомнил, чтобы туда ее клал, последнее, что всплывало в его памяти, была коробка, он собрал ее обратно, вместе с вывалившимся из нее хламом во избежание дальнейших вопросов Кита о подозрительных горах мусора в подсобке… А дальше? Для него совершенно не было понятно, каким, собственно, методом эта штука попала к нему в карман. Он рассматривал ее предельно внимательно и довольно долго и пришел к умозаключению, что сунул ее туда машинально.

-Черт тебя, наверное, она мне в ногу воткнулась… - Том провел рукой по совершенно гладкой стороне медальона, пытаясь найти какие-нибудь сколы или зазубринки и вдруг увидел то, чего не замечал раньше.

«Ты нашел меня!» - прочел парень тонкие белые буковки, красивой плетеной вязью проходящие по ребру медальона.

-Что еще за бред, кого я там нашел? - проворчал он скорее себе под нос, чем вслух.

«Меня!» - немедленно зажглась другая надпись, и Том от удивления отбросил медальон в сторону, в ужасе вжавшись в стену. Ему показалось, что в помещении вдруг стало тесно, как в гробу.

- Это…еще …что?

«Медальон, непонятно, что ли?» - Зажглась третья надпись, Том смог легко прочесть ее, прежде, чем тяжело осесть на пол.

-Что я сегодня пил … Ведь ничего не пил … Только в студии колу. Правда, из Георговской бутылки, чем же он, скотина, ее разбодяжил? Ну и все. Капец… - Том бессвязно бормотал всякие глупости, чтобы только понять, что он не спит. Он даже пребольно ущипнул себя за запястье, однако это не оказалось слишком действенно, он почувствовал свое прикосновение и это ничего не изменило. Он не проснулся, все так же продолжал сидеть на полу, вжимаясь лопатками в единственную твердую поверхность, которую мог найти.

«Надень меня!» - Зажглась тут же новая надпись.

-Отстань! Что за пошлые предложения мне тебя напялить? - Том еле нашел в себе силы, чтобы вообще что-то сказать. В комнате вдруг стало настолько нестерпимо душно, что он просто начал проваливаться в яму. Даже сидя на полу он почувствовал, будто стенка отъезжает за спиной и он проваливается, падает, падает в бесконечный поглощающий туман. Тело словно прекратило его слушаться и пачка сигарет, которую он все так же сжимал в руке, выпала из ослабевших пальцев.

Это было до боли знакомое ощущение, такое уже бывало как-то раз, когда они с Георгом, Густавом и Алексом от большого ума надыбали в одном из клубов какие-то самопальные косяки. Георг вечно доставал это барахло практически из воздуха, у него будто был внутренний маячок, настроенный искать всяких сомнительных типов растаманского вида с явно отъехавшей крышей, и скупать у них всякое дерьмо сомнительного качества. Так и тогда пришли, называется в клуб. Георг сразу обнаружил кучку парней бандитской наружности у барной стойки. И с многообещающим «Щавсебудет!» исчез куда-то в неизвестном направлении.

Вернулся он только минут через двадцать, подозрительно хихикая и с разъезжающимися в немыслимые углы глазами.

-Ух пробралоооо … - дыхнул он тогда братьям и Густаву в лицо каким-то подозрительным ментолово-табачным воздухом.

Ребята, переглянувшись, молча протянули другу руки, не особо разбираясь, что это вообще было и в какую ебанную даль унесло их друга. И ни один из парней совершенно не обратил внимания, что подозрительных типов уже не было нигде в поле зрения. Несовершеннолетний Георг, выглядевший, к своему счастью, на все двадцать с хвостиком, выменял у них четыре косяка на двести пятьдесят евро, честным коммунистическим путем добытых из родительской тумбочки, а теперь типы, довольно улыбаясь, срулили куда-то в зоны чилл-аута.

Что было дальше, Том помнил только смутно и восстанавливал картину исключительно по рассказам очевидцев. Но ощущения до сих пор были живы в его памяти, весь этот прекрасный внешний мир вдруг куда-то резко дернулся и дал по газам, оставив его одного в куче каких-то теней, световых пятен, нечленораздельных звуков и легкого, приятного ощущения в желудке. Он видел двоих своих друзей и брата, но матерь божья, на что же они стали похожи! Ни на одной Хеллоуинской вечеринке Том не видел такого цирка уродов. Лицо Георга было похоже на один большой блин, закручивающийся к центру и норовящий куда-то ускользнуть с глупым хихиканьем. Алекс и Густ вообще приобрели странные зелено-розовые тона, меняя их, как хамелеон меняет шкуру. Музыка вокруг, люди, движения – все это слилось в одну сплошную массу, и каким-то образом она попадала прямо в мозг, не особо фильтруясь через органы восприятия.

-Пацаныыыы… - Только и прошипел где-то над ухом такой знакомый голос, вроде бы принадлежащий брату, а вроде бы какому-то стремному сине-коричневому гоблину, который прыгал вокруг Тома, хрипло дыша и норовя завалить его на лопатки.

Так плохо и хорошо одновременно ни одному из парней еще не было.

Вся эта история закончилась весьма трагично, они пошли в разнос прямо в клубе, сначала вели себя относительно мирно и сбившись в одну кучку за самым дальним столиком. Георг тогда объявил их прайдом маленьких зеленых дракончиков и сказал, что до наступления ночи дракончики должны выжидать в засаде. Том и Густав ржали, как полоумные, а Алекс разглядывал свои руки – на них неожиданно появилась самая настоящая чешуя и она красиво поблескивала изумрудными переливами, покрывая его руки по самый локоть. И вот когда по его подсчетам наступила ночь, все тот же гнусный Георг объявил, что вот сейчас дракончики должны открыть огонь по недругам и с этими словами, набрав в рот изрядное количество воды он со всей своей дури дунул ее прямо в лицо какой-то блондинке. Вся его стая с гиканьем понеслась помогать другу, и вскоре клуб напоминал поле суровой брани, включая перевернутые столики, оборванную драпировку и попорченные полы, особенно в том углу, откуда позже по заверениям менеджменту клуба от несчастной облитой девушки вылетели четыре долбоеба и начали плескать на всех коктейлями.

- Я храбрый дракон!!! Я от вас все равно улечу! – орал тогда Георг, отбиваясь от двух страшных медведей, которыми казались ему двое вышибал, повисших на нем слева и справа.

- Улетишь, еще как улетишь. – тоном, не предвещающим ничего хорошего, прорычал правый, бритый наголо качок в темных очках.

И Георг летел, вместе со всем своим прайдом, уносясь с мигалками на машине полиции, которая приехала по первому зову владельца клуба.

Тома и Алекса за шкирку вволокли домой, отдав на руки ничего не понимающей фрау Каулитц, которая была уверена, что час назад оба ее мальчика покорно пожелали ей спокойной ночи. Они только как-то странно посмотрели друг на друга и разошлись по своим комнатам спать, на второй этаж их маленького коттеджа, в котором они всей семьей жили тогда в небольшом пригороде, недалеко от Магдебурга. Она не придала этому никакого значения, двойняшки всегда ругались между собой, вот и сейчас, не говоря друг другу ни слова, они просто мирно ушли баиньки. И она совершенно не понимала, откуда они взялись теперь перед входной дверью, буквально свисая с рук офицеров, неадекватно вращая огромными глазами и не в состоянии пройти даже пары метров, без того, чтобы не упасть.

Дата добавления: 2015-09-29