Александра Витальевна Соколова 34 страница

Но нет тебя. Я отпустила. Вон.

Заслуженно. Заслуженно. Заслужно…

***

Женьку закрутил водоворот дел. Два дня она носилась по городу, мысленно благославляя Серегу, одолжившему ей машину, и пытаясь успеть неуспеваемое.

Проще всего оказалось с квартирой – уже к вечеру первого дня она оформила договор на уютную двухкомнатную квартиру, всего в квартале от Яниного дома, и выходящую окнами на приморский парк. Читая "долгосрочный договор аренды", она улыбалась. Долгосрочный. Вот так-то.

Потом пришлось отстоять длинную очередь в налоговую, затем ехать на другой конец города в фирму, помогающую оформлять ООО, затем в банк, и снова в налоговую.

– Какого черта ты там задумала? – Каждый час звонила ей любопытная Яна, но она неизменно отвечала: "Вот сделаю – тогда и расскажу".

К пяти часам вечера второго дня Женька доехала до дома, еле передвигая ноги, приняла душ, сообщила, что завтра переезжает, и бросилась одеваться. Нечего и говорить, что Яна последовала за ней.

– Давай колись, – велела она, усевшись на диван, пока Женька искала в шкафу черные брюки и пиджак, – куда ты сейчас-то собираешься?

– На свидание, – промычала Женя, натягивая белую футболку и оглядываясь в поисках ремня.

– Ого! – Восхитилась Яна. – И с кем?

– Янка! Ты же как психолог точно должна знать, что не надо задавать вопросы, на которые не готова услышать ответ.

Женька улыбалась, но заметила, как посерьезнела разом подруга.

– Да ладно? – Протянула она с сомнением. – Ты что? Спятила?

– Яночка, – Женька бросила на стол флакон с духами и присела на диван, – поверь мне, я знаю, что делаю. Знаю и то, что никто из вас этого не одобрит. Но делаю все равно. Понимаешь?

– Понимаю, – зловеще прошептала Яна, – мир совершил очередной оборот, и история повторяется с небольшими отступлениями в сторону. Ты хоть понимаешь, что Серега тебя прибьет и будет прав?

– Понимаю, – в тон ей ответила Женя, – и все равно поступаю так, как считаю нужным.

Она снова улыбнулась и накинула на плечи пиджак.

– История не повторяется, Янка. Это новая история. И от меня зависит, какой она будет.

В переходе на Невском она купила цветы. Посмеялась про себя – взрослая тетка, а туда же, но удержаться не смогла. Почти бегом дошла до Казанского собора, нырнула в водоворот зелени и встала у фонтана, поглядывая на часы.

– Ты еще в кусты залезь, – прошептал в голове кто-то до ужаса ехидный, – как в юности, помнишь? Залезь и жди, чтоб первой не приходить, но и чтоб не опоздать при этом.

Марина появилась ровно в семь – подбежала, красивая, восхитительная, летящая. Поцеловала в щеку, обдавая нежным ароматом духов, и забрала из рук цветы.

– Знаешь, котенок, я уже много лет не ходила на свидания, – призналась она.

– Я тоже, – улыбнулась Женька, рассматривая ее с ног до головы, – ты чудесно выглядишь.

И это было действительно так. Марина, похоже, весь день готовилась к вечеру – настолько гладким и красивым выглядело ее синее платье, высокие сапоги, уложенные в замысловатую прическу волосы.

– Куда пойдем? – Спросила она, поводя легонько плечом.

– Не пойдем, а поедем! – Женька взяла ее под руку и повела к машине. – И не спрашивай, куда – если бы я хотела сказать, то назначила бы встречу прямо там, на месте.

Она с наслаждением завела мотор и поехала по Невскому к Дворцовой набережной. Ласкал зрение вечерний Питер, ласкал уши блюз из магнитолы, и – как много лет назад – ласкала колено нежная и мягкая Маринина ладонь.

Машину бросили напротив Исаакия, дальше пошли пешком – Женька закрывала Марине глаза и хохотала, слушая заявления о том, что таким образом та вряд ли дойдет до места, а если и дойдет, то точно переломает себе ноги.

Она привела ее в место, в котором давно хотела побывать – ресторан на палубе стоящего у причала корабля. И только дойдя до столика, богато украшенного цветами и свечами, убрала от глаз ладони.

– Женька, – ахнула Марина восхищенно, – это же…

– Если уж ходить на свидания, то по всем правилам, – улыбнулась Женя и подвинула стул.

Официант разлил шампанское, и вспенилось оно, запузырилось в бокалах, отдаваясь в виски кусочками маленького счастья. И был удивительный вечер, и тихий блюз, и легкие блюда, и оглушающий сознание запах воды и нежности.

– Ты удивительная, – прошептала Марина, заглядывая в Женькины глаза и кончиками пальцев рисуя узоры на тыльной стороне ее ладони, – я все еще не могу поверить, чтовсе это правда.

– Почему? – Улыбнулась Женя, и увидела, как стало вдруг серьезным Маринино лицо, как быстро промелькнула по нему тень.

– Я просто не понимаю, почему ты здесь, а не там.

Женя вздохнула.

– Не там – это не с Леной? – Скорее сказала, чем спросила она. И тут же ответила. – Потому что как бы мы ни любили друг друга, для жизни вместе одной любви оказалось недостаточно.

В глазах Марины прозвенел новый вопрос, но она не успела его задать.

– Да, я все еще люблю ее. И похоже, что это никогда не пройдет. Но для того чтобы быть вместе, надо верить, что это возможно. А с ней… Я не верю. Больше не верю.

– А со мной? – Выдохнула Марина.

– А с тобой я хочу попытаться. За те месяцы, что мы провели вместе, я поняла, что совсем не знала тебя раньше. Помнишь? "Ты выдумал меня, такой на свете нет". Да, я выдумала тебя и полюбила то, что придумала. Но кроме этого было что-то еще, что-то едва уловимое, что осталось до сих пор и никогда не переставало быть. Может быть, это и есть любовь. А может быть, я снова что-то себе придумываю. Но то, что я чувствую, когда ты рядом, стоит того, чтобы попытаться.

– И ты не боишься? – Покачала головой Марина.

– Я устала бояться, – Усмехнулась Женька. – Может быть, ты снова сделаешь мне больно. А может, я тебе. А может, мы будем жить долго и счастливо и умрем в один день. Я не знаю этого, и никто не даст мне гарантий.

Она встала, прислушиваясь, и протянула ладонь.

– Я приглашаю тебя на танец.

Так легко уступить Напору дня, Когда угар безумного мира Не касается нас.

В этот волшебный миг Я словно открытая книга: Этому неутомимому воину достаточно Просто быть с тобой.

Они словно танцевали втроем – где-то рядом, едва слышно, разливался голос вечного и тягучего Элтона Джона. Марина запустила руки под Женькин пиджак, и сомкнула их на талии, прижимаясь ближе и ближе.

Ты чувствуешь мою любовь сегодня?

Это то, чем мы живем сейчас.

Этому очарованному страннику достаточно того,

Что мы смогли зайти так далеко.

Ты чувствуешь мою любовь сегодня?

Она сладко спит рядышком.

И королю, и бродяге только это и нужно,

Чтобы верить в возможность счастья.

Они шептали друг другу что-то в приоткрытые губы, они не открывали глаз, боясь, что с приходом света растает сказка. В эти секунды они верили обе.

Для каждого наступит свой час,

Если только он поймет,

Что этот вечно меняющийся калейдоскоп

Играет нами по очереди.

Вольная жизнь

Обретает свой ритм и смысл,

Когда сердце этого подлунного бродяги

Бьется с твоим в унисон.

– Ты чувствуешь мою любовь сегодня? – Одними губами спросила Женька.

– Ты чувствуешь мою любовь сегодня? – Одними губами откликнулась Марина.

Они смотрели друг на друга, близко-близко, рядом-рядом, и, уносясь вдаль, вместе с музыкой, шептали вместе, чуть слышно, только одно, но самое главное, слово.

Да.

Глава 9. Были-не были.

Лека сидела, стиснув зубы и сжав ладони в кулаки. Рука Антуана крепко держала ее за бедро, впиваясь до синяков.

– Терпи, – весело сказал он, на секунду поднимая глаза, – по шраму всегда больнее.

И продолжил работу.

Под маленькой иглой машинки расцветал на бедре затейливый яркий узор, переплетение линий и ничего не означающих символов. Обсуждая с Антуаном будущий рисунок, Лека твердо решила: эта татуировка не будет значить ничего. Но она все равно значила.

Значила, что болезнь закончилась, оставив за собой только шрам и несколько царапин. Что теперь ей можно снова кататься, что в океане ее ждут волны, а за дверями салона – Ди. А еще это значило, что пришло время подумать о новом фильме.

Это решение нелегко ей далось, но неожиданная поддержка Дианы и друзей сделала свое дело, и она решилась.

Сжав зубы, Лека вспомнила тот тихий вечер, когда Ди впервые привезла их всех к ней домой.

Они сидели на пуфиках и пили пиво – все до единого, и Тони, и Рита, и Светка. И даже Родик покуривал маленькую самокрутку, свесившись с балкона.

– Привет, – сказала Лека, усаживаясь рядом и поеживаясь от внимательных взглядов. Выглядела она тогда еще не ахти – места, которые уже не были забинтованы, отсвечивали синяками всех форм и размеров.

– Ленка-беспределка, – прокомментировала Рита, – зачем ты так себя поранила?

– Это не она, это океан в тесном содружестве с асфальтом, – заявил Тони, – одного не пойму: нафиг было садиться на байк в таком состоянии?

– Если боженька ума не дал, то об инстинкте самосохранения тем более и речи не было, – внесла свою лепту Света, – слава богу хоть ума хватило до школы доехать.

Они говорили, и говорили, и говорили, пряча смущение и растерянность, а Лека улыбалась, глядя на них и с гордостью посматривала на Диану: вот, мол, смотри! Видишь? Им стыдно. Им стыдно, а это значит, что несмотря ни на что, у меня все еще есть друзья!

А потом было много смеха – Ди в лицах изображала, как окровавленная Лека вползала на порог школы, извиваясь в стонах. И много радости, когда напряжение спало и стало возможным болтать как раньше – не задумываясь, что говорить и как это будет услышано. И много-много идей о новом фильме, о собственной киностудии, и даже о многочисленных премиях Оскар, которые, конечно же, когда-нибудь тоже станут реальностью.

Разъехались друзья уже в сумерках – махали руками, обнимались, и обещали обязательно приехать завтра. А Диана неожиданно осталась.

Лека глазам своим не поверила, когда она вместо того чтобы сесть на байк, завела его под навес и пристегнула шлем к ручкам руля. А затем вошла в дом, и улеглась животом на пуфик, внизу, в гостиной. Лека осторожно подошла и присела рядом.

– Вот видишь, – глухо сказала Диана снизу, – все было не так уж страшно.

– Благодаря тебе.

Она медленно положила руку на Дианину спину и погладила между лопатками. Диана полежала секунду, но вдруг вывернулась, и села на колени, близко-близко и в то же время до ужаса далеко.

– Я много думала о наших отношениях, – начала она, и Лека поежилась. Конечно, это не укрылось от внимательного Дианиного взгляда, – чего ты?

– На моей памяти такое начало еще ни разу не принесло ничего хорошего, – мрачно ответила Лека, – если хочешь меня бросить – так и скажи, без долгих предисловий.

– Нет, – покачала головой Диана, – я совсем не хочу тебя бросать. Но и как быть с тобой я не знаю тоже.

– А как со мной быть? – Пожала плечами Лека. – Я обещала тебе верность, и собираюсь сдержать обещание.

Диана запустила ладонь в свои волосы и растрепала их на макушке. Для Леки она была сейчас притягательной более чем когда-либо, но страх, страх сделать что-то лишнее,не давал пошевелить и пальцем.

– Дело не в обещании, Лек. Дело в том, что тебе постоянно нужен какой-то надрыв, полет, безумие. Спокойная жизнь не для тебя. Подожди, – махнула она рукой на открывшую рот Леку, – я договорю. Но даже черт бы с ним, с надрывом. Проблема скорее в том, что ты не можешь сейчас дать мне никаких гарантий, что не уйдешь.

– А ты можешь? – Взволнованно вспылила Лека. – Откуда тебе знать, что завтра ты не встретишь кого-то, кто западет тебе в душу сильнее чем я? В кого ты влюбишься, с кем захочешь быть рядом?

– Ниоткуда, – Дианин взгляд схлестнулся с Лекиным в молчаливой дуэли, – но прямо сейчас я всей душой верю, что ты – это навсегда. Что мои чувства к тебе не пройдут, а станут только крепче. И что ничто этого не изменит. А ты? Веришь ли ты в это сейчас?

Лека отвернулась, пряча взгляд. Чертята в ее синих глазах погрустнели, повесили головы и зачесали затылки. Она знала правду. Знала всегда, а сейчас эта правда оказалась облечена в слова.

И еще не прозвучало это "нет", еще не было сказано вслух ничего, а Диана уже все поняла.

– Вот видишь, – вздохнув, сказала она, – вот тебе и реальность.

Она встала на ноги, с тем, чтобы уйти, но Лека в порыве схватила ее за руку и притянула к себе, обнимая за плечи и заглядывая в глаза взволнованным донельзя взглядом:

– Я не хочу такую реальность, – выдохнула она, – я хочу, чтобы было иначе, правда, очень хочу!

Дианины руки легли на ее щеки, а губы скривились в подобие улыбки.

– Я тоже хочу, чтобы было по-другому, Лека. Но не в наших силах менять то, что есть. Ты влюблена в меня, или была влюблена – черт тебя знает уже с твоим переменчивым настроением… Но мне этого мало. Слышишь? Мне мало того, что ты можешь мне дать. Мне просто нужно больше.

Ее губы обожгли Леку поцелуем, и вдруг она стала стремительно отдаляться – у Леки даже голова закружилась от этой стремительности. Она хотела, видит бог, очень хотела ее остановить, но не знала, как.

И Диана ушла. Ушла, оставив за собой запах молодости и категоричности, свежести и легкости океанского бриза. Ушла, оставив Леку совсем одну.

– Да что же это такое? – В сердцах крикнула Лека, когда дверь захлопнулась и только крик гекона остался ее спутником в эту одинокую ночь. – Ну что я опять сделала не так?

В сердцах она пинала пуфики, разбрасывала их по комнате, била ногами.

– Я предложила много, максимум того, что вообще могла дать! А этого опять мало! Что, мать вашу, вы все от меня хотите? Чтобы я стала другой какой-то, которая будет вас устраивать? Но я уже не стану другой! И что мне делать? Всю жизнь оставшуюся провести одной?

Кипя от злости, она подскочила к стене и изо всех сил ударила кулаком. И завыла, целуя ушибленные пальцы.

– Фиг тебе! – Завопила она в потолок. – Поняла? Фиг тебе! Я не откажусь так просто, и не подниму лапки. Один раз я тебя уже завоевала, завоюю и еще раз, и триста раз – пока ты будешь мне нужна. А ты мне очень нужна! Потому что ты отличаешься от всех, потому что есть в тебе такая сила и своеволие, за которые я душу продам, не пожалею. Мне нужна твоя нежность, твоя дружба, твоя поддержка. С тобой я МОГУ быть. И буду. Увидишь.

И Диана увидела. Всего через несколько дней Лека появилась в школе – в шортах и лайкре, с доской подмышкой.

– Светик-семицветик, – улыбнулась она, усаживаясь на стойку, – скажи, а учат ли у вас в школе старых больных теток делать прыжки на шортборде?

Света засмеялась, нагибаясь навстречу Леке.

– Рита-Маргарита, – хихикнула она, – как-то ты необычно сегодня выглядишь.

– Светик-пистолетик, – Лека с загадочным видом зашептала Свете на ухо, – дело в том, что какие-то привычки передаются в наше время не только половым путем, но и воздушно-капельным.

И подмигнула ошарашенно смотрящей на все это Диане.

– Ну так как? – Спросила уже серьезно. – Учат?

Света растерянно пожала плечами и вопросительно глянула в сторону.

– Лек, – Диана кинулась на выручку. – Ты чего сюда пришла, а?

– Ди, – Лека развернулась на стойке и поджала ноги по-турецки, – я пришла продолжить занятия, а то в последнее время прогресс мой несколько замедлился. Ну так как? Будет тут меня кто-нибудь учить, или нет?

– Ты хорошо знаешь, что трюкам учат на индивидуальных занятиях, – вскипела Диана, – а их сейчас веду только я!

– Вот и славно, – невозмутимо ответила Лека, – когда начнем?

Она кайфовала про себя, глядя на пышущую гневом Диану, на ее горящие синевой глаза и сжатые губы. От любви до ненависти, говорите? А как насчет наоборот?

– Уверена, что тебе это будет не по карману, – заявила Диана, – сто долларов в час немаленькая сумма.

– Не волнуйся, – ухмыльнулась Лека, – я устроилась на работу, так что деньги есть. Так когда начнем?

От ее взгляда не укрылось, как переглянулись Диана и Света.

– Давай я тебя запишу, – сдаваясь, сказала последняя, и Лека поняла, что победила.

Они начали заниматься в тот же день, перед самым закатом. Встретились на набережной и присели на доски.

– С чего начнем? – Лека просто лучилась довольством, чего нельзя было сказать о Диане.

– Начнем с того, что ты объяснишь мне, зачем это делаешь, – просто и спокойно сказала она.

Лека повернулась и посмотрела ей в глаза. Она вдруг стала очень серьезной.

– Затем, что ты мне нужна, – коротко сказала, – любой ценой.

Диана долго молчала, переваривая услышанное, а потом встала на ноги и невозмутимо начала урок.

Весь час она была сама невозмутимость – скользила на доске по волнам, показывала, объяснялась и поправляла ошибки. Избегала прикосновений, стараясь все объяснить словами. Демонстрировала личным примером, и даже когда у Леки получалось – реагировала сухо и отстраненно.

А закончив урок, выплыла на берег, вежливо попрощалась и пошла к школе, держа доску подмышкой.

– Ничего, – посмотрела ей вслед Лека, – это только начало, милая. Только начало.

***

Лиза возвращалась в Таганрог одна – Инна улетела еще вчера – вернувшись в гостиницу, она не нашла ни ее саму, ни ее вещей. Только обратный билет на самолет сиротливо лежал на подушке, поблескивая зеленью полосок.

Она проплакала всю ночь – лежа на Инниной кровати, и вдыхая остатки ее запаха с постельного белья. Какая-то часть ее не могла поверить, что все кончено, а другая с упорством смертника твердила: "Ты отпустила ее. Отпустила сама".

Утром Лиза отправилась в аэропорт и, поменяв билет, улетела домой. Невыносимо было оставаться одной в этом городе. И, хорошо понимая, что в Таганроге едва ли будет лучше, она все же спешила вернуться. Ни на что не надеясь, и в то же время надеясь на многое.

У подъезда ее ждал сюрприз – на лавочке под навесом сидела Ольга, куря одну сигарету за другой и заметно нервничая. Она поднялась Лизе навстречу, и от этого движения Лиза отпрянула, шагнула назад. Ей вдруг захотелось убежать, спрятаться, скрыться очень и очень далеко.

– Не убегай, – мягко попросила Ольга, – я ничего тебе не сделаю, клянусь. Я хочу поговорить.

Дрожь покрыла все тело пеленой. Лизу затрясло, она тяжело задышала, но все же придержала дверь подъезда, давая Ольге пройти.

– Что ж, рано или поздно это все равно придется сделать, – подумала она, – пусть это будет сейчас.

Войдя в квартиру, она инстинктивно кинула взгляд на кровать, и душа рванулась от страха куда-то вглубь, а перед глазами мелькнули картинки: ремень на шее, ехидная улыбка, и руки, руки, чертовы руки…

Закрыв глаза, Лиза рванулась на кухню, рывком включила чайник и упала за стол. Она тяжело дышала, не замечая, как Ольга прошла следом и села напротив.

– Мне очень жаль, – сказала она, пытаясь поймать Лизин взгляд, – я… Не хотела.

Лиза сделала глубокий вдох и подняла глаза. Как в объектив фотокамеры, увидела она бледное лицо, растрепанные немного волосы и сжатые в узкую полоску губы. Господи,как я могла? Как я могла ее любить? Кого там можно было любить, господи?

– Зачем ты это сделала? – Выдавила из себя Лиза. – Ответь мне честно. Зачем?

Ольга разжала губы и потянулась за сигаретами. Сунула руку в сумку, порылась, и вдруг резко высыпала все содержимое сумки на стол, дрожащими пальцами вынимая из кучи пачку и зажигалку. Закурила, с силой втягивая в себя дым, и заговорила:

– Я скажу, только выслушай, потому что это будет нелегко. Я начала влюбляться, и испугалась этого. Иногда мне казалось, что в тебя. Иногда – что в нее. Иногда что в вас обеих. Это было ужасно, мою голову разрывало на мелкие осколки, потому что так не должно было быть, я этого не хотела и не планировала! Мне не нужны были привязанности, максимум – легкий секс, а легкого как раз и не получалось! Не знаю, кому я мстила в эту ночь, но это была не я, Лиза! Я не такая, клянусь тебе, совсем не такая!

– Ты даже… Ты даже не поцеловала меня, – сквозь слезы прошептала Лиза, – и мыла руки, как будто я грязная, как будто ко мне неприятно… Неприятно…

Ольга застонала сквозь сжатые зубы и одной затяжкой докурила сигарету.

– Мне жаль, – выкрикнула она, – если бы ты знала, как мне жаль!

И Лиза поверила. Она молча смотрела в стол, и понимала – да, это правда. Ей действительно жаль. Жаль настолько, что все эти дни она не знала, куда себя деть, и даже караулить ее приехала под подъезд – сидела тут целый день и курила одну за другой.

Но это ровным счетом ничего не меняло.

– Мы с Инной расстались, – сказала Лиза, сглатывая слезы и слушая, как закипает рядом чайник.

Ольга вспыхнула глазами ей навстречу и тут же погасла, услышав:

– Но не потому что я хочу быть с тобой. Я не хочу. Я совершила огромную ошибку, я причинила много боли той, кого люблю больше жизни. И после этого я просто не имею права быть с ней вместе.

Ольга открыла рот, чтобы что-то сказать, но Лиза не дала. Откинула со лба ставшую вдруг мокрой прядь волос, и продолжила:

– Единственное, чего я сейчас хочу – спрятаться куда-нибудь далеко-далеко, и плакать там потихоньку, чтобы никто не видел, и даже не думал утешать. Потому что в том,что случилось, виновата только я, и больше никто.

Она встала и выключила закипевший чайник. Повернулась к Ольге.

– Ты пришла сюда за прощением? Забирай. Забирай его с собой и уходи. Потому что кроме прощения мне тебе дать больше нечего.

Отвернувшись, Лиза достала с полки чашку и принялась заваривать чай. Через несколько секунд до нее донесся звук захлопнувшейся двери.

Глава 10. Не отрекайся.

Машина въехала через арку во двор и остановилась у подъезда. Женькины глаза отметили, как сильно здесь все изменилось за прошедшие годы. В прошлый раз, когда Маринапривела ее к себе, обращать на это внимание было некогда, да и не хотелось, а вот теперь обратила.

– В этом подъезде столько всего случилось, – улыбнулась Женя задумчиво, – даже страшно подумать.

Здесь она сидела на ступеньках, зная, что всего в нескольких метрах, за дверью, Марина спит с Олегом. Здесь она провела ночь после того, как просмотрела эти ужасные видео и узнала правду. Здесь выбрасывала вещи в мусоропровод и разбивала кулаки в кровь, когда Марина переспала с Шуриком. Все было здесь, и все было так давно.

– Не подъезд, а прямо средоточение вселенского зла, – грустно сказала Марина, и Женька поняла, что и она думала сейчас о том же.

Она опустила стекло и закурила.

– Мариш, расскажи мне о том, как ты жила эти годы, – попросила вдруг.

Марина вся съежилась на сиденье, и тоже полезла в сумку за сигаретами.

– Ты уверена, что хочешь знать?

– Да.

Она не просто хотела, она должна, должна была узнать, восполнить эту брешь между ними, наполнить ее событиями и чувствами. И Марина послушно стала рассказывать.

– С Шуриком мы жили не долго. После того, как Лека уехала, я выгнала его к чертовой матери. Он пытался вернуться, и не единожды, но я не хотела. Впала в депрессию, бросила работу, сидела дома и думала, думала, думала.

Она стряхнула пепел и посмотрела на Женьку.

– Все никак понять не могла, по кому я скучаю – по тебе ли, по ней, или по обеим сразу. Я же правду тебе сказала тогда – вы с ней очень похожи. Две стороны одной и той же медали. Только ты лечишь, а она убивает. Ты любишь, а она владеет. И потихоньку я начала понимать, что любила в ней тебя. Связь с тобой, связь с тем, кем ты для меня была.

Марина сделала еще затяжку и отвернулась. Женька видела, как она дрожит, как трясутся ее ладони.

– Я всегда была дерьмом, Женька, – с горечью продолжила она, – и зная это про себя, смирилась и даже кайфовала от этого, не замечая, как тяжелее с каждым годом становится убеждать себя в том, что это нормально. Ты первая увидела во мне что-то иное. Тебе нужно было не мое тело, а моя душа. Я – целиком. Все остальные хотели тело.

Она помедлила секунду, и сказала, решившись:

– Они были и после Леки, Жень. Мужчины, женщины… Я смеялась про себя, говоря, что вы с Лекой расширили мой диапазон половых партнеров, а сама каждый день медленно умирала. Ты показала мне тогда совсем иную жизнь, иные отношения. И я, напуганная, решила, что мне это не нужно. Понимаешь? Поверить в то, что это возможно, значило бы тогда обречь себя на громадный риск лишиться всего этого.

– А потом?

– А потом все закончилось. Не вдруг, и не в один день, это длилось месяцы, но в итоге этих месяцев настал день, когда я поняла, что уже второй вечер сижу дома, одна, и не хочу никуда идти, не хочу никому звонить, и вообще ничего не хочу.

Она выбросила сигарету за окно и тут же прикурила новую.

– С тех пор у меня никого не было. По началу я пыталась завести себе нормальные отношения, но не выходило – в конце первого свидания люди сразу тащили меня в койку, а как раз койка мне и не нужна была. И, знаешь, тогда я вдруг вспомнила о тебе. О том, что ты кричала мне, когда нашла те видеозаписи. Помнишь?

Женька помнила. Ее затошнило при мысли о том, что она видела тогда.

– Ты кричала, что они просто меня используют, что они даже имени моего не знают, что я для них – всего лишь тело. Тогда мне казалось, что это нормально. Теперь я поняла, что больше так не хочу.

– И тогда ты решила найти меня?

– Нет, – Марина криво усмехнулась, – тогда я задумалась о том, как же мне жить дальше. И поняла, что я не знаю. Вся моя прошлая жизнь оказалась разрушена, а новую я построить еще не успела. У меня не было друзей, никогда не было. Отношения с родителями оказались испорченными. И вдруг стало ясно, что никому я в этом мире не нужна, кроме всей этой толпы посягающих на мое тело.

Она замолчала, и Женя протянула руку и коснулась ее ладони. Их пальцы сплелись.

– Это было страшно и тяжело, – продолжила Марина, – но я старалась. Нашла нормальную работу, стала общаться с людьми, регулярно звонить родителям. А потом нашла вот это.

Свободной рукой она залезла в сумку и вытащила оттуда фотографию. Маленький кусочек картона, на котором поместились всего два лица – ее и Женькино. Улыбающиеся, счастливые, любящие.

– Помнишь? Это мы ездили с тобой в Петергоф, а потом я обрезала эту фотографию, чтобы она поместилась в кошелек. И увидев тебя на ней, а потом себя, я поняла – не прощу себе, если не попытаюсь. Всю жизнь буду жалеть. И попыталась.

Она убрала фото, и, перегнувшись через Женьку, отодвинула ее кресло назад. А затем изящным и легким движением вдруг оказалась у нее на коленях. Она сидела, положив ладони на Женькины плечи, и молча обводила взглядом ее лицо. Внимательно, медленно, прежде чем наклонить голову и коснуться губ легким поцелуем.

– Люби меня, – прошептала она, – прошу…

Женька выгнулась под ее руками, прижала крепче и поцеловала так, как мечтала поцеловать весь вечер – сильно, крепко, врываясь языком и покусывая губы. Ладонями она забралась под Маринино платье и погладила – от бедер до подмышек, от спины до ягодиц.

– Девочка моя, – шептала она между поцелуями, – моя девочка…

И ахнул гром, и на ветровое стекло обрушились потоки осеннего питерского дождя, и за пеленой его скрылись сплетенные в тесных объятиях фигуры.

– Не могу, не могу, – шептала Марина искусанными губами, – пожалуйста…

Она взяла Женькину ладонь в свою и опустила вниз. Волосы ее, растрепавшись, рассыпались по плечам, упали прядями на лоб, а глаза горели тем особенным светом, которого Женька никогда не видела раньше.

Маришка, любимая моя девочка. Рука, опущенная между твоих ног, не находит никакого белья – только жар, раскаленный, любовный, сладкий. И ты опускаешься на мои пальцы, медленно, до остервенения медленно, вращая бедрами и не отпуская моего взгляда ни на мгновение.

– Смотри на меня, – выдохнула Марина, сверкнув глазами, – я хочу, чтобы ты трахала меня медленно, очень медленно. Я хочу видеть каждую секунду, как ты это делаешь. Как ты меня любишь.

Они стали единым целым, и огонь растекался по венам одной, перетекая в другую. Женька держала Марину за талию, помогая ей подниматься и опускаться снова, и смотрела,смотрела, сливаясь в одно, безумное, кричащее от наслаждения, дрожащее тело.

Ей казалось, что прямо сейчас достаточно было бы и взгляда – они могли бы просто смотреть, и одним этим возноситься высоко-высоко, и снова пылать, сплетаясь в объятиях.

Губы Марины, приоткрытые, сухие, через которые было видно кончик языка, стали сосредоточением всех желаний в мире, всех чаяний. Раз за разом шептали они:

– Я твоя… Я только твоя… Я хочу принадлежать тебе целиком и полностью, всем телом и душой, каждой клеточкой моей и каждой мыслью.

– Я больше не могу, – откликалась в ответ Женька, – пожалуйста…

– Нет, – губы Марины изгибались, а бедра двигались еще медленнее, – каждую капельку, каждое мгновение хочу чувствовать тебя в себе. Скажи мне мое имя.

– Марина, – едва сдерживаясь, выдыхала Женя.

– Скажи еще.

– Марина. Любимая моя. Марина.

Женька почти кричала, сжав зубами губы, и неимоверным усилием заставляя себя не шевелиться. Она знала – одно движение, одно быстрое движение, сильное и страстное, иони обе забьются в судорогах наслаждения, сливаясь еще сильнее, еще крепче.

Дата добавления: 2015-09-28