Одинаковые дни, одинаковые ночи. Когда на пороге их квартиры появилась Юля – это было неожиданно и волнующе. Лека смешалась, скомкано поздоровалась, и сбежала вглубь квартиры, прекрасно понимая, от чего так бьется сердце и боясь этого.
Позже, вечером, они со Светловой вдвоем сидели в подъезде на холодных ступеньках, курили и разговаривали, избегая коснуться даже локтями.
– Как ты живешь? – Спросила Юля, и у Леки мурашки побежали от затылка к бедрам.
– А ты?
Юля достала еще одну сигарету, и жестом попросила прикурить. Лека щелкнула зажигалкой, и, замерев, смотрела, как Светлова ковшиком накрывает ее ладони, защищая огонек от ветра, которого здесь не было, да и быть не могло.
Она прикуривала на несколько секунд дольше обычного, так что кончик сигареты уже начал гореть, потом отстранилась, втянула дым и выпустила его тонкой струйкой между приоткрытых губ.
– Сходим куда-нибудь? – Предложила тихим голосом.
– Куда? – Лека прикурила тоже, и тут же закашлялась. Она чувствовала себя неловким угловатым подростком, сидящим рядом с женщиной из собственных эротических фантазий. Ей казалось, что на фоне красивой Светловой она мало того что некрасивая. Так еще и резко поглупела.
А Юля тем временем повернулась к Леке лицом и сказала:
– Ко мне в гости. Кино посмотрим.
Сбывалось то, о чем Лека бредила и мечтала, сбывалось стремительно и ярко, и от этого было немного страшно.
Мелькнула мысль "а как же Женька", но что такое эта мысль по сравнению со сбывающейся мечтой, до которой осталось только дотянуться рукой, и которая сама постучалась в твою дверь.
Потом они шли по Таганрогу, вдвоем, и Светлова вдруг взяла Леку за руку – сама взяла, и не убрала руку до самого подъезда, и гладила ладонь, и перебирала пальцы.
И дул легкий ветер, и играла с ногами пыль на асфальте, и в ушах звучала музыка, а запах духов так опьянял, что остатки разума покинули Лекину голову, и больше уже не возвращались.
Они пили что-то у солнечных часов – кажется, шампанское, и целовались, и не хотели размыкать объятий. И губы Светловой были такими сладкими и нежными, как может бытьсладкой и нежной только несбывшаяся и чудом вернувшаяся к тебе мечта.
А поздно вечером, ввалившись домой, вдруг засмущались и неловко топтались на пороге комнаты, пока Лека не поняла, что все изменилось – теперь главная она, и от нее зависит, что будет дальше, и будет ли вообще.
Ощущение могущества и силы опьянило ее сильнее шампанского, по телу затанцевали огоньки страсти и счастья. Она помедлила, прежде чем поцеловать Юлю, и долго смотрела на нее пристальным и проникающим взглядом.
В этом взгляде было все – ожидание, воспоминания о былом, предвкушение и обещание того, что уже скоро, очень скоро случится здесь, в этой комнате, на этой кровати, а может и не только на кровати, а где угодно, как угодно, но – без сомнения – долго и страстно.
Она раздевала Юлю медленно, нежно, целуя живот, грудь, бедра. Гладила, щекоча пальцами, и шептала ласковые слова. Ее тело оказалось точно таким, как мечталось – гладким, теплым, с чудесными впадинками и изгибами, со следами от загара и маленькими родинками.
И был секс, в котором Лека вела, а Юля отдавала себя целиком – постанывая, изгибаясь и двигаясь навстречу умелым рукам. Она обнимала Леку за шею, горячо дышала ей в ухо, и шепотом – тихим-тихим – просила еще. Она пыталась брать инициативу в свои руки, но не сопротивлялась, когда Лека не отдавала, прижимая ее руки к постели и нависая сверху.
Кончая, она отворачивалась и сжимала губы в тонкую полоску, не издавая ни звука, а потом прижималась к Леке – горячая, мокрая, и отдыхала на ее плече, успокаиваясь и предвкушая продолжение.
Утром они вылезли из кровати, и отправились в душ, в котором все продолжилось, а вечером Лека съездила к родителям, забрала остатки своих вещей и снова уехала к Светловой.
Думала ли она в эти дни о Женьке? Нет. Ни единой мысли о ней не пробралось в ее голову – все там было занято ощущением полета и счастья. Говорили ли они о ней? Не говорили, предпочитая проводить время в тесных объятиях, для которых не нужно никаких слов.
Светлова ничего не говорила, но Лека начала задумываться о будущем. Ей хотелось дотянуться, стать на равных, и потому она отправилась узнавать насчет поступления винститут и устраиваться на работу.
Денег катастрофически не хватало – пока жили с Женькой, тратили мало и разумно, а теперь Лека постоянно носила домой то цветы, то шампанское, то еще что-то приятно-женское.
С Женей они столкнулись на пороге общаги, когда Лека выходила, с очередной заемной суммой и размышляла, в какое кафе сегодня поведет Юлю.
Встреча эта была неожиданной, и пугающей. Лека стояла, смущенная и придавленная появившимся вдруг откуда-то чувством вины, но Женька вела себя так, словно ничего неслучилось – распросила про дела, рассказала про свои. Лекины глаза не хотели, но все же замечали и ее затравленный взгляд, и осунувшееся лицо, и заплаканные глаза. Что-то внутри кричало приглушенно, издалека: господи, это же Женька! Мелкая Женька, маленькая и твоя. И ей плохо! И виновата в этом ты, и только ты!
И она развернулась и ушла. Ушла от этого взгляда, от этого крика, от этого чувства.
Шла и говорила себе:
– Я не виновата. Чувства приходят и уходят, это жизнь и ничего тут не поделаешь. Мы были вместе пока любили, а теперь это прошло и нужно идти дальше.
Но как бы то ни было, червячок сомнения с этого дня плотно поселился в ее сердце. Ощущение всемогущества уходило, и вдруг оказалось, что кроме него больше ничего нет. Разговаривать со Светловой ей было не о чем, а секс после первых нескольких раз стал скучным и однообразным.
– И я пошла искать могущество в других местах, – жестко сказала себе Лека, прогуливаясь вдоль Фонтанки со стаканом горячего кофе в руках, – Светлова, кажется, так и не поняла, почему я ее бросила, да я и сама тогда не понимала. Глупая девчонка. Уехала в командировку, и понеслось – каждый день новая девушка, желательно натуралка,потому что с ними ощущение могущества было острее, много работы, много алкоголя, много драйва и сотни разбитых сердец. Господи, какой же тварью я была, и какой стала после…
А после она вернулась в Таганрог и с удивлением обнаружила, что жизнь здесь продолжалась и без нее. Оказалось, что Женька встречается с Шуриком, Светлова тоже себе кого-то завела, и никто по ней здесь не скучал и не ждал тоже.
Утешилась быстро – новая работа, новые девушки, новые победы. И только все чаще проходила мимо Женькиного дома вечерами, смотрела в окна, видела свет, и долго стояла, глядя на него и не понимая, зачем стоит.
В новогоднюю ночь напилась. Смотрела на друзей, на Женю, на Светлову, и ощущала как что-то липкое и противное поднимается от живота к горлу, растекаясь по нему мерзкой рвотой.
Что-то пошло не так. Что-то в ее чертовой жизни просто пошло не так.
И от этого стало так страшно, что она рванулась вглубь квартиры, посмотрела на комнату, где раньше спали они с Женей, и где теперь жила Кристина, и вдруг услышала из ванной сдавленные всхлипы.
Плакала Женька – тихо, уткнувшись носом в махровый халат. И Лека сделала то, чего никак нельзя было делать, невозможно было, запретно, и все же сделала – обняла ее и начала целовать, не обращая внимания на протестующие всхлипы.
Эту ночь она запомнила плохо. Не было ни особенной страсти, ни нежности. Женька отдавалась ей с отчанием обреченного, очень грустно и горько, и от этой горечи было еще больнее. С ней было по-другому, но, черт возьми, с ней всегда было по-другому. Больно и сладко, горько и как будто по любви. И когда она заплакала в конце, отвернувшись от Леки и утыкаясь в подушку, на нее стало невозможно смотреть – эта подергивающаяся голая спина, эти лопатки, напряженные плечи, спутанные волосы, все это избивало Леку таким чувством вины, которое оказалось ей не под силу.
– И я сбежала. Утром на нее вообще было невозможно смотреть, и я сбежала, как трус, как самый худший предатель.
Но убежать навсегда не смогла. Ее как магнитом тянуло к Женьке, к ее рукам, губам. И она пришла снова. Ночью, когда все спали. Молча кивнула и за руку потянула в постель. Женя не сопротивлялась. И тогда она стала приходить снова, и снова, и снова.
– Я не думала тогда, чего это стоит ей, моей маленькой Женьке. Я просто хотела и брала то, что хотела. Говорила ей, что не люблю ее, что все это несерьезно, просто дружеский секс. И сама не понимала, что творю.
Но настал день, когда от чувства вины и неправильности происходящего оказалось невозможно больше прятаться. И Лека сбежала снова.
Решила строить свою жизнь, отдельную, и вся отдалась этому строительству. Вот только гуляя с кем-нибудь, все чаще выбирала маршрут, проходящий мимо Жениного дома, и все чаще останавливалась покурить или просто просила: "давай посидим немного, посмотрим".
– Не раз и не два я думала о том, чтобы вернуться, но страх потерять свободу был сильнее. Мне все казалось, что она в этом и есть – жить как хочешь, спать с кем хочешь,не быть привязанной ни к кому и ни к чему. Наверное, я просто уже тогда чувствовала, что Женя – это навсегда, и сопротивлялась этому как могла.
Лека сама не заметила, как дошла до старой Голландии. По щекам ее текли слезы, и остывали ледяными комочками. Столько лет прошло… Столько чертовых лет. А она по-прежнему не понимает, куда идет и чего, черт побери, хочет.
Живот скручивало в узел. Она понимала теперь, ЧТО натворила тогда, и от этого понимания хотелось умереть.
– Какая же я тварь, – сказала Лека, глядя на голые деревья острова и железные трубы, – что же я натворила…
Она не помнила, как добралась до гостиницы, как вошла внутрь. Опомнилась только, обнаружив себя сидящей на полу с сигаретой в руках и плачущей навзрыд.
Глава 7. Боль.
Она пришла утром, стоило Леке открыть глаза и сделать глубокий вдох. Рывком поднялась из груди к глазам и затопила собой все. Та секунда, маленькое мгновение между сном и явью, в которое она не успела вспомнить, не успела почувствовать и осознать, на многие дни осталось для нее единственным якорем, удерживающим ее в этом мире.
Пачка сигарет на столе оказалась пустой, зато стакан – полным. Лека вынула из него самый длинный окурок и закурила, втягивая в себя горький дым. Желудок отозвался горькой болью и резью, но Лека была этому рада – боль была искуплением, наказанием, хоть и недостаточным.
Она села на пол, спиной к батарее, и закрыла глаза.
– Какое же ты, оказывается, дерьмо, Савина.
Вот теперь она с непоколебимой ясностью поняла, о чем говорила Ксюха. Нет более жестого обвинителя, чем ты сам, когда осмеливаешься посмотреть на свою жизнь широко раскрытыми глазами.
Можно обмануть кого угодно, но начав говорить правду себе – уже не остановишься, и не вернешь время назад.
– Что было потом? – Сама себя спросила Лека. – Потом я дошла до ручки. Очередная девушка оказалась очень похожей на Женьку, и я сдалась. Пошла к ней и попросила вернуться. Несла какой-то бред, уговаривала, обещала, но она отказалась. Моя маленькая Женька оказалась сильнее меня в сто раз и честнее в триста. И тогда я сделала еще одну ошибку.
Это было снова побегом. Тогда она этого не понимала, а теперь понимала точно. Побег от одиночества, которого, как оказалось, она боялась больше всего на свете.
И она пришла к Светловой, и принесла ей цветы, и говорила ей те же слова, что и Жене днем раньше. Разница была только в том, что Юля согласилась.
И они снова начали встречаться. Лека ждала момента, когда об этом узнает Женя, со смесью предсказания и страха. Но ничего не произошло. Женя тепло поздравила их, и только. Зато в глазах Шурика Лека ясно увидела облегчение.
Чертов ублюдок! Как она ненавидела его тогда…
Они часто стали гулять втроем – они с Юлей и Женя со своим ублюдком. Устраивали вечеринки, ездили на шашлыки. Лека с мстительным удовольствием рассказывала, как они с Юлей живут, как собираются покупать квартиру, как сделали ремонт. Но Женя не реагировала. Вернее, она улыбалась, кивала, радовалась, но это было совсем не то, чего хотелось Леке. И ей снова стало скучно.
Как-то ночью они с Толиком здорово напились. Он поругался с Кристиной и жаждал реванша, а Леке просто хотелось уйти куда-то из дома от надоевшей Светловой. И они отправились в один бар, потом в другой, потом в третий. Ближе к утру познакомились с парнем-татуировщиком, и Лека немедленно захотела себе наколку. Когда встал вопрос, что набивать, думала недолго. И с этого дня расцвела на ее плече птица, держащая в руках имя той, кого так и не удалось выкинуть из сердца.
С Юлей расстались тем же утром. До сих пор в ушах Леки стоял ее полный отчаяния крик и залитое слезами лицо. А перевезя вещи, она отправилась к Жене.
– Думала, она обрадуется. Чертова дура. Совсем не понимала тогда, что она просто не умеет радоваться чужой беде. Как она смотрела на меня… Я знала, что любит. Виделаэто. И все же она отказалась…
Они попытались дружить. Но невозможно было находиться рядом, и не иметь возможности прикоснуться, поцеловать. Леку тянуло к ней как магнитом, и однажды игры в дружбу кончились.
Снова был секс, и будто в бреду, снова и снова, повторяла Лека, что не любит, не любит, не любит, зная, что это не так и боясь признаться в этом самой себе.
– Как же звали эту девочку? – вспоминала Лека, выползлая из гостиницы в сторону ларька с сигаретам, корчась от рези в животе и поминутно останавливаясь передохнуть. – Яна, кажется. Я даже не была влюблена в нее, просто снова искала повод сбежать и нашла.
Женька отнеслась понимающе. Поддерживала, успокаивала, советовала. А Лека соблазняла Яну и понять не могла, зачем. Соблазнила – и бросила. И снова пошла к Женьке.
– Откуда в ней такая способность прощать? – Спросила Лека у зеркала, вернувшись в номер. – На ее месте любая послали бы меня к черту триста раз, а она прощала, и прощала, и прощала…
Только на этот раз было по-другому. Женька приняла букет, выслушала предложение и обещания, но лицо ее было каким-то другим.
А потом она поцеловала Леку и сказала:
– Я люблю тебя, но в мире есть много других вещей, кроме моей любви к тебе.
И ушла. И впервые тогда Лека почувствовала, что, как бы она себе ни врала, конец все-таки близок.
Он стал еще ближе, когда пришла Женька и сказала, что влюбилась и собирается хранить верность своему мужчине. Лека выслушала ее молча, не оборачиваясь и вцепившись пальцами в клавиатуру, чтобы не выдать волнения. Она испугалась. Она по-настоящему испугалась.
Несколько недель не виделись. Лека сходила с ума, не находила себе места. Глаза ей открыла Кристина. Сказала: "Дура! Ты просто ее любишь, вот и все". И оказалась права. Понять это было одновременно трудно и просто – как вернуться домой. Вот только дома ее больше никто не ждал.
Она предприняла еще одну попытку, она говорила, что любит, плакала, убеждала. Тщетно. Все было кончено. Она опоздала.
Женька уезжала поездом. Лека пришла на вокзал с Шуриком, улыбалась, пыталась шутить, но молоточками в ее висках звучало: "навсегда, навсегда, навсегда". Она теряла Женьку навсегда.
И обнимая ее последний раз, совершила, пожалуй, единственный честный поступок в своей жизни. Не стала просить остаться. Попросила вернуться. Когда-нибудь. Просто вернуться назад.
Она рыдала, лежа на полу около наваленной кучи окурков. Рыдала взахлеб, навзрыд, сердце словно вспомнило все, что чувствовало тогда, и теперь воспроизводило это снова.
– Я так сильно любила тебя, что думала – так будет всегда. – Шептала она сквозь слезы. – что ты всегда будешь в моей жизни, и будешь ждать, и верить. Я должна была тогда взять тебя в охапку и не отпускать. Унести домой, и быть с тобой, всегда быть с тобой. И не честностью я руководствовалась, когда отпускала. Трусостью. Я продолжала бояться, а ты продолжала жить, моя маленькая честная девочка. Все, что я сделала – я сделала сама. Это я потеряла тебя. Потеряла навсегда.
Она лежала так, пока над Питером не сгустились сумерки. Корчилась, рыдала, стонала, выпускав из себя всю боль, все отчаяние и разочарование собственной жизнью. А когда настал вечер, встала, и, покачиваясь, пошла к двери.
Теперь она знала, что ей нужно сделать.
Глава 8. Прощание.
…и свое отраженье в мутной глади воды
Я прицельно разрушу белой пеной слюны…
Ты приходишь в этот мир чистым, и все, что ты делаешь потом – покрываешь себя грязью, и пытаешься от нее отмыться.
Лека все поняла. Она превратилась в сомнамбулу, парящую между явью и памятью. Теперь она знала, что должна быть одна, чтобы не осквернить никого своей грязью, своей болью. Она знала так же и то, что за осознанием обычно следует освобождение. Но освобождения не было. И это означало, что до дна она еще не достала.
Она больше не искала ответов, теперь для нее пришло время искать вопросы. Часами она сидела перед зеркалом, разговаривала с собой, то и дело срываясь то в крик, то в слезы.
– Зачем мне нужна была Лиза? Чтобы не бить одной, чтобы спрятаться от темноты и страха. Я никогда не любила ее, но она была той, кто будет рядом, кто никогда не бросит.
– И кто никогда не сможет заменить мне Женьку.
– Но я пыталась. Снова начала лгать себе, старательно изображая из себя пай-девочку. Вела себя прилично, шла домой после работы и умирала от тоски и бессмысленности.
– Зачем была Светка?
– Затем же, зачем и все прочие Светки до нее и после. Я никто, пока мною не восхищаются. Сама по себе – я никто. Я есть только когда есть кто-то, говорящий мне, что я хорошая, умная, красивая. Это как наркотик – попробуешь раз, и невозможно остановиться.
– А еще она была нужна для побега. Я снова испугалась, и снова того же – а вдруг я привяжусь по-настоящему? А вдруг Лиза станет по-настоящему мне нужна? Я не была к этому готова.
Вся жизнь псу под хвост. Вся жизнь – беготня за теми, кто сможет объяснить, кто я и зачем я. Полжизни прожито, а рядом нет ни единого человека, которому я была бы дорога и который был бы дорог мне. Я сбежала от всех.
Потому что мне не нужны были трудности. Я не хотела их, я хотела только чтобы мне рассказывали, какая я. Ни в одном человеке я не видела человека. Кроме нее. Кроме нее одной.
Она знала, что должна сказать дальше. Слова нависали на губах будто пули, готовые выстрелить, и размозжить все в кровь, в хлам, в пепел. Она знала, но не могла сказать.Не могла заставить себя произнести это вслух, потому что произнеси – и вторая часть жизни тоже останется бессмысленным фарсом и погоней за химерой.
И все же она произнесла.
Сжав зубы, изжевав губы в кровь, распухшим языком:
– Даже…
Запнулась и все же продолжила.
– …даже Саша была всего лишь функцией.
И зарыдала опять, царапая пальцы, надрывая кожу на ладонях, подвывая и крича от подступившего горя.
Даже Саша. Даже она. Даже она была нужна не сама по себе, а как проводник, учитель, черт знает кто еще…
А следом пришла еще одна мысль, не менее страшная.
– …наверное, если бы она не умерла, ее я бы тоже бросила…
Пережевав и выплюнув. Взяв от нее все, что она могла дать. Выбросила бы на помойку и забыла навсегда.
О Марине Лека даже не вспомнила. С ней все было честно – обе использовали друг друга в равной степени. А вот все остальные заставляли сердце то и дело обливаться кровью. Открытия были сделаны, встреча случилась, и – черт, пророчица Ксюха, Леку не обрадовало то, что она увидела.
Сколько прожито лет, сколько прожито дней?
Это кто как считает, для кого как важней.
Что-то сделано мною, или сделано что-то
И что для себя, ну а что для кого-то…
Оставалось решить, что делать дальше. Больше всего на свете Леке хотелось просить прощения, но она понимала, что это снова будет бегством. Она решила испить свою чашу до самого дна, пройти до конца и муки совести, и чувство вины, и отчаяние.
Но она понимала – это займет немало времени. Теперь, когда острая боль прошла и теперь только вспышками пронзала тело, отвлекая от ноющей тоски, Лека знала: это надолго. Возможно, даже навсегда.
И она начала думать, где бы ей хотелось провести это "навсегда". Таганрог, Питер, Москва отметались сразу. Никаких знакомых – она должна быть одна в своей боли. Совсем одна, без никого.
Значит, заграница. Но какая? Куда она хочет поехать? Это было самым сложным.
Лека попыталась вспомнить, о чем мечтала в детстве, пока еще не обросла грязью с ног до головы и не превратилась в чудовище.
Стать космонавтом? Милиционером? Не то, не то… Звездой? О, ею она уже была, и назад не хотела совершенно точно. Что же тогда?
Серфинг. Это слово пришло в голову неожиданно, будто ниоткуда. Да, серфинг и правда был мечтой – еще со времен просмотренного в юности "на гребне волны". Но реальности в этой мечте было чуть…
– Какого черта? – спросила себя Лека. – вопрос не в том, реально ли это. Вопрос в том, чтобы сделать это реальным. Если это правда то, чего я хочу.
Ровно через 5 дней она улетела в Денпасар.
Глава 9. Встреча.
Лека шла на свой первый урок со смешанными чувствами. Первый раз за месяц ей предстояло разговаривать с людьми, да еще и с русскими.
Весь этот месяц она провела в снятой комнате на улице Бенесари, выходя утром из дома чтобы дойти до океана и возвращаясь вечером обратно.
Целые дни она сидела на песке у океана, смотрела на величественные волны, вслушивалась в гул, разговаривала с ним. Океан стал ее лучшим другом, союзником и одновременно любимым мужчиной. Лека чувствовала: он живой, он все понимает. И он действительно понимал.
За этот месяц ей стало немного легче. Боль притупилась, уже не пронзала на части, остатки ее плескались на самом дне сердца, и Лека знала: эти остатки будут самыми болючими, но время для них еще не пришло.
Сегодня она продлила на месяц визу. Ей ясно дали понять, что этот месяц будет последним – дальше нужно или оформлять рабочую визу, или улетать с острова. И она решила отправиться навстречу своей мечте.
Школу выбрала по вывеске – просто ту, что оказалась ближе всего, взяла с собой остаток сбережений и пошла записываться на занятия.
– Привет, – расплылась в улыбке девочка-администратор, – чем могу помочь?
Лека вздрогнула и отшатнулась. Русская речь звучала инородно и странно, но мало того – нужно было еще и отвечать!
– Я… Хочу научиться серфингу, – выдавила Лека.
Девочкина улыбка чуть потухла.
– Сегодня будет группа первого уровня, через час. Подождете?
– Я… Да.
Девочка записала ее имя и фамилию и махнула рукой в сторону дивана, стоящего напротив ресепшена. Лека с облегчением плюхнулась на него и обхватила свои колени. Сердце билось как бешеное, и хотелось немедленно убежать домой, и больше никогда ни с кем не разговаривать.
Школа постепенно наполнялась людьми. Приходили ученики, записывались, общались. Появились и инструкторы – двое спортивного вида парней в серферских шортах, держащихся на бедрах. Все веселились, смеялись, обменивались впечатлениями, и только забившаяся в угол Лека чувствовала себя чужой на этом празднике жизни.
Наконец, появилась еще одна девушка – черноволосая, красивая, она влетела в школу, бросила на стойку ключ от байка и расцеловала инструкторов.
– Кто первый уровень? – Обратилась к ученикам. – Одевайтесь!
Лека неловко слезла с дивана и следом за всеми пошла к шкафчикам с одеждой. Ей выдали длинные – по колено – шорты и обтягивающую лайкру с длинным рукавом. Она быстро натянула все это поверх купальника. Лайкра плотно обтянула тело, а шорты – видимо, это была местная мода, сразу вползли на бедра.
– Идемте выбирать доски! – Скомандовала инструктор.
Размер досок ошарашил Леку. В фильме показывали маленькие и плоские, а эти были огромными, обтянутыми чем-то мягким. Она всерьез засомневалась, на тот ли серфинг попала.
К счастью, не одну ее взволновал этот вопрос.
– А почему они такие огромные? – Спросил кто-то из учеников.
– Они же учебные, – рассмеялась девушка, – это чтобы вы сами не убились, и друг друга не поубивали.
Ответ Леку удовлетворил. Она подошла за своей доской последняя.
– Десяточку, пожалуй, – загадочно сказала девушка, и выдала Леке доску. Их взгляды встретились. Девушка улыбнулась. Лека отвернула голову.
Обхватив доски руками, ученики отправились на пляж. Лека тащила свою подмышкой, придерживая рукой. Было тяжело, от жары она обливалась потом.
На пляже стало легче – океан приветственно пошумел Леке навстречу и она подумала, что эти три часа занятия надо просто выдержать, а потом она снова придет сюда одна, и сядет на песок, и все будет хорошо.
– Итак, меня зовут Диана, и я буду сегодня вашим инструктором, – начала девушка, – вначале положите свои доски на песок, и садитесь на них, начнем с теории.
Она долго рассказывала о том, как образуется волна, каких видов они бывают, и чем отличаются друг от друга доски.
Лека слушала краем уха. Взгляд ее был обращен к океану, и все существо – тоже.
– А если вы не готовы слушать, вам лучше сразу отправиться домой, – Лека уловила раздражение в голосе Дианы, и нехотя повернула голову. Вся группа смотрела на нее, взгляды впивались копьями в кожу и мешали дышать.
– Извините, – пробормотала Лека, – я слушаю.
Настроение Дианы менялось, похоже, как направление ветра на пляже. Она снова улыбалась, но Лека не ответила на улыбку.
Следом за группой она улеглась на свою доску и начала отрабатывать вставание.
Легли, руки в локтях, уперлись, ногу на ребро, оттолкнулись, встали.
Диана ходила между досок и давала советы. Подошла и к Леке.
– Перемещай центр тяжести вперед, когда встаешь, – сказала она, и, взяв Леку за талию, показала, как.
От этого прикосновения по ее телу прошел заряд молнии. Она дернулась, отшатнулась и неловко упала на колени.
– Поняла? – Улыбнулась Диана.
Лека едва сдержалась чтобы не ударить ее ногой. Поднялась, легла на доску и продолжила упражнение. Она уже знала, что это будет ее последний урок – по крайней мере, в этой школе точно.
Наконец, тренировка кончилась и Диана скомандовала: "все в океан!". Ученики подхватили доски, привязали их к ногам резиновыми жгутами, и рванули в полосу прибоя. Лека зашла последней. Она опустила доску на воду и погладила налетевшую волну. Ее охватил восторг и радость.
– Привет, мой хороший, – сказала она шепотом, и следом за всеми пошла по песку, раздвигая ногами водную гладь.
Диана остановилась на глубине по пояс, и принялась распоряжаться:
– Сейчас все ложимся на доски, подальше друг от друга, и ждем, пока разобьется волна и покатит перед собой пену. Инструктора будут подталкивать вас сзади, и как только почувствуете, что доска едет – начинайте пробовать вставать. Ничего не бойтесь – большие волны так близко не подходят, так что вам ничего не угрожает. И не бойтесь падать – по началу это будет случаться с вами очень часто.
Так и вышло. Стоило Леке почувствовать, что доска начинает стремительно двигаться вперед, как она упиралась ладонями, ставила ногу на ребро, отталкивалась, и… Падала в воду.
Через час бесплодных попыток она почувствовала, что жутко устала. От постоянного хождения в океан через волны, болело все – ноги, руки, спина.
В очередную попытку рядом вдруг оказалась Диана. Она встала рядом с лежащей на доске Лекой и прищурилась.
– Ты слишком далеко ставишь переднюю ногу. Ставь ближе и выравнивайся сразу как встанешь. И лежишь неправильно.
Она ухватила Леку за ноги и потянула к краю доски. И снова от пяток к затылку прошел заряд тока. Лека вздрогнула и инстинктивно дернулась. В следующую секунду доска вместе с ней рванулась вперед, она уперлась ладонями, отжалась, выбросила ногу и вдруг встала.
Восторг охватил ее, и понес вместе с волной. Это было так восхитительно, как будто целый мир на удивительно долгие мгновения стал принадлежать ей одной, как будто океан из друга и любимого превратился в самого трепетного союзника и проводника.
Она неслась вперед, и уже в полосе прибоя, падая с доски в воду, почувствовала, что, кажется, счастлива.
После урока все вместе тащили доски в школу, мокрые, возбужденные, усталые. Громко обменивались впечатлениями, смеялись. И снова Лека шла позади всех – обессиленная, едва передвигающая ноги, и почему-то вдруг счастливая.
В школе она встала под струю пресной воды, бьющей из крана, и с наслаждением закрыла глаза. Вода смыла соль с кожи и оставила лишь легкую усталость.
– Кто хочет, приходите вечером на йогу, – услышала она, – занятия йогой очень помогают подготовить тело к серфингу.
Лекины мышцы отозвались на это сообщение сладкой болью. Она сдала одежду и, ни с кем не прощаясь, ушла.
То, что эти мысли были ошибкой, она поняла, едва переступив порог школы. Никакой толпы не было, на диване сидели две девочки, и еще одна, перегнувшисьлш через стойку ресепшена по пояс, что-то искала на полке.
– Готовы? – девушка из-за стойки перегнулась обратно, и Лека с неудовольствием узнала в ней Диану. – Разбираем коврики, и вперед.
И снова умолимое желание сбежать чуть было не сорвало Леку с места, и снова она сдержала порыв. Взяла резиновый коврик, следом за девочками обогнула здание школы, и оказалась на зеленой, спрятанной среди деревьев, полянке.
Дата добавления: 2015-09-28; просмотров: 25 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |