Александра Витальевна Соколова 22 страница

Поезд с шумом остановился на перроне Московского вокзала и зашипел, отфыркиваясь. Лека первая выскочила из вагона, и поправила на плече лямку рюкзака. В лицо ударил ледяной Питерский ветер, колючками впился в губы и ноздри, и затруднил дыхание.

– Привет, малыш, – улыбнулась Лека, – я скучала.

Она быстрым шагом прошла к зданию вокзала, миновала его огромный вестибюль, и, пройдя через площадь Восстания, повернула на Невский.

Идти ей было некуда, и она не понимала до конца, куда идет. Ноги сами выбрали направление – к Аничковому мосту, к Фонтанке, к Неве. Скрипели теплые ботинки, терлись друг о друга бедра, обтянутые джинсами, и давили на плечи лямки тяжелого рюкзака. Лека поплотнее натянула на уши оранжевую вязаную шапку и крепче замотала шарф.

Питер тревожил, дергал за нервы, заставлял утопать в воспоминаниях, но почему-то эти воспоминания были вовсе не о нем, а совсем о другом, далеком и потерянном городе, городе детства и городе любви.

Дойдя до Фонтанки, Лека равнодушным взглядом окинула дворец Белосельских-Белозерских, кивнула коням Клодта, и, окончательно замерзшая, шагнула в первую попавшуюся кафешку, окнами выходящую на реку.

– Что будете заказывать? – Симпатичная официантка в малиновом фартуке подскочила сразу, кинула на стол меню и приготовилась записывать.

– Кофе и булку, – даже не прикасаясь к затейливо переплетенной папке сказала Лека, – кофе крепкий, а булку вкусную.

Изобразив свое «фи» клиентам, которые заказывают так мало и так незатейливо, официантка удалилась, а Лека, стянув с головы шапку, уставилась в окно. На другой стороне реки в изморози и тумане виднелись старые Питерские дома. И она вдруг вспомнила, что где-то здесь, неподалеку, много лет назад жила ее Женька.

Маленькая и родная, сложная и простая одновременно. Сумевшая принять Леку во всем ее несовершенстве, защищающая ее ото всех и вся, и хранящая верность их дружбе.

Как же это было тогда? Они помирились, и отношения наладились вроде, и стало проще и легче дышать, и снова можно было видеться. А потом пришла осень, вернулись в общагу друзья, и началась война, но уже другая, война, в которой против Леки ополчился целый свет.

Кажется, первым тогда вернулся Виталик. Или Кристина? Но, как бы там ни было, ни один из них не обрадовался возвращению их дружбы.

Виталик выражал свое недовольство молча. Он демонстративно не замечал Леку, не здоровался с ней и не отвечал на вопросы. Кристина же, верная своим принципам, сохраняла нейтралитет, но периодически отпускала такие шпильки, от которых волосы вставали дыбом.

Но это было ерундой, и Леке было почти плевать на их мнение, если бы не странное чувство в груди, которое то и дело возникало при виде Виталика и Женьки вместе. Она ревновала, и отказывалась признать в себе эту ревность.

А где-то рядом, очень близко, ревновал еще кое-кто. Для остальных это было незаметно, но Лека видела, как сходит с ума Ксюха, как сжимаются порой до крови ее пальцы и на глазах выступают соленые слезы.

Однажды они сидели все вместе в Женькиной комнате, пили чай, и болтали. Лека как всегда забилась в угол, и смотрела оттуда злыми глазами как Виталик сажает Женьку к себе на колени, а та кормит его с рук печеньем.

– Кто едет на июльскую игру? – Спросила вдруг Кристина. – Давайте только без отмазок на этот раз!

– Никаких отмазок, – отозвалась Алла, – едем все.

Виталик с Женькой ничего не ответили – они поедали вдвоем одно печенье, практически касаясь губами и обнимаясь.

– Схожу за пряниками, – сказала Лека, опасаясь, что еще немного – и она вцепится ему в горло и разорвет его ногтями до кровавых ошметков.

– Я с тобой, – засобиралась Кристина.

– А я кружки помою, – вызвалась Алла.

Они вышли втроем, и разошлись по коридору: Алла направо, к умывалке, а Лека и Кристина – вниз, на вахту.

Шли молча. И только на площадке между первым и вторым этажом Кристина остановилась.

– Усмири свой пыл, – сказала она Леке, глядя на нее исподлобья, – из тебя только что искры не летят. Не надо портить Женьке жизнь.

– О чем ты?

– Ты знаешь, о чем. Я прекрасно вижу, как ты на них смотришь, и все остальные тоже видят. Виталик пока не очень понимает, но однажды поймет, и будет скандал. Оставь их в покое, Женька из-за тебя и так достаточно наревелась.

Лека вспыхнула, но ничего не ответила. Пошла вниз по лестнице, шаркая ногами в великоватых ей тапочках. Кристина осталась позади.

– Привет, теть Альбин, – сказала Лека, наклоняясь в окошко вахты, – дайте пряников.

– А что ты тут опять делаешь, Елена? – Поинтересовалась вахтерша, но пряники дала. – Опять через окно залезла?

Лека только подмигнула ей, и, подхватив пакет, пошла обратно.

У двери комнаты ее ждал сюрприз – дверь распахнулась, и прямо на нее вылетела зареванная Ксюха. Лека обхватила ее руками, прижала к себе и начала реанимировать, оттаскивая к подоконнику в конце коридора.

– Что случилось? Ксюха? Что?

А та захлебывалась рыданиями.

– Он говорил, что не любит ее, – кричала она, – что это только увлечение! Что он вернется, и будет со мной! А теперь, теперь… Теперь он сказал, что они вместе, и будут вместе.

– Тише, тише, – Лека обнимала ее за плечи и гладила спину, – ну что ты. Успокойся. Не стоит того этот козел. Найдешь себе и получше, нормального парня, который будет тебя любить, и которого будешь любить ты. Посмотри на себя! Он тебя просто не заслуживает. Ты вон какая красивая, и умная, и добрая, и глаза у тебя чудесные, и руки…

Она говорила невпопад, несла чушь, надеясь, что это поможет, и упустила момент, когда эти руки вдруг оказались у нее под рубашкой, а горячие слезы сменились на не менее горячий шепот.

– Ксюха, ты чего? – Она попыталась отодвинуться, но Ксюха не дала – вцепилась крепче, тыкаясь губами в шею и неловко тиская грудь.

Она ничего не отвечала, только продолжала целовать, и вдруг Лека почувствовала, что ее тело отзывается на ласки, возбуждение расплывается по плечам, спине, ягодицам.

Как в тумане всплыли в памяти слова Кристины «…однажды он поймет, и будет скандал… она достаточно из-за тебя наревелась…»

А Ксюха уже расстегнула джинсы, и забирается ладонью ниже и ниже, и видно, что она этого правда хочет, и пусть в этом нет ничего кроме секса – какого черта?

И Лека сдалась. Схватила Ксюху за руку, и утянула за собой в умывалку, на ходу задирая на ней футболку и впиваясь пальцами в горячую кожу.

Там она и трахнула ее первый раз – прислонив к подоконнику, практически при свете дня, не боясь, что кто-то может зайти и увидеть, и впервые в жизни идя на поводу у ничем больше не подкрепленного желания.

С этого дня они начали встречаться. Кристина ничего не сказала, а Виталик вдруг начал с ней здороваться, и разговаривать, да и Женька стала спокойнее и как будто счастливее.

И Леке было хорошо. Они теперь всюду ходили вчетвером – двумя парами, танцевали, обнимались, пели песни под гитару, и – самое главное – она могла постоянно быть рядом с Женькой, не боясь, что та исчезнет.

О Ксюхе она не думала совсем. Было приятно, что есть рядом кто-то, кто с обожанием смотрит на тебя, и ловит взгляд, и готов сделать что угодно, только попроси. И было сладко заниматься любовью не от случая к случаю, а каждый день. И спать на одной кровати, зная, что на соседней лежит Женька и слышит – ну конечно, слышит! – их возню под одеялом, и приглушенные звуки поцелуев, и стоны, и ласки.

И это желание что-то показать, эта ревность, казались Леке удивительными и странными – ведь саму по себе Женьку она не хотела. Быть рядом – хотела. Дружить – хотела. А любить – нет.

Но за ее любовь, за свет в ее глазах, за ее дружбу, была готова отдать полжизни. А может, и побольше, если бы потребовалось.

Официантка принесла кофе, и Лека с наслаждением сделала несколько глотков. Усмехнулась про себя:

– Стареешь, мать. Единственный наркотик, который тебе еще доступен – всего лишь кофеин.

Она скосила взгляд на шум рядом. Там сидела дружная туристическая семья – папа, мама и трое детей в сноубордических брюках и с рюкзаками громко спорили над картой, выбирая маршрут на сегодняшний день.

Леку охватила тоска. Она подумала вдруг, что если завтра умрет, то никто об этом даже не узнает. Никто ее не хватится, никто не будет искать… Подумают: ах, занесло ее опять куда-то в неведомые дали, устанет – вернется. А она не вернется уже никогда.

С последним глотком кофе и последним куском булки, она помахала официантке – принеси, мол, счет, и снова посмотрела на семью напротив.

– Вот и цена, – подумала, – ты обретаешь свободу, но теряешь возможность иметь по-настоящему близких людей. Или обретаешь людей и теряешь часть свободы.

Так было и тогда, в конце девяностых. Ей никто не был особенно нужен, и это было правдой, но это была еще не вся правда. И напевая под гитару грустные песни, чувствуя спиной Ксюхину щеку, Лека чувствовала – есть что-то еще. Что-то, чего ей пока не дано понять.

«Что-то еще» явилось в образе Юльки Светловой – красавицы, умницы, аспирантки с Женькиной кафедры. Лека увидела ее один раз, и почувствовала, как земля уходит из-под ног, и сердце жахает раскаленными ударами. Как во сне, она шла за Светловой по коридору, глазами лаская ее светлые волосы, точеные плечи, удивительно женственную походку и ходящие туда-сюда под легкой маечкой лопатки.

А когда Юля скрылась за дверью аудитории, чуть не завыла от разочарования.

Ох уж это «что-то еще»… От него Лека словно потеряла разум. Все ее мысли сосредоточились только на желании обладать этим чудом, забрать его себе и никогда не отпускать больше. Беда была только в том, что чудо быть забранным категорически не желало, более того – бежало от Леки как от поганой метлы.

Официантка принесла счет, Лека расплатилась, подхватила рюкзак, и снова вышла на Невский. После тепла кафешного воздуха, питерский ветер показался ей еще более холодным и пронзительным, но от воспоминаний внутри что-то согревало, будто теплую булочку засунули за пазуху.

Шагая к Дворцовой площади, она вспомнила, как первый раз подстерегла Светлову у корпуса «А», подошла к ней – краснея, смущаясь, и вручила букет цветов.

Юля не поняла. Она подумала, что Лека – ее студентка, и дарит цветы по какому-то сугубо академическому поводу. И тогда она сказала:

– Я Лека. Ты мне очень нравишься. Идем гулять?

И в этот момент впервые увидела себя глазами другого человека. Она стояла – высокая, растрепанная, с короткими волосами и в драных донельзя джинсовых шортах. С десятком фенечек на левой руке, и одной – вплетенной в прядку волос. С тремя сережками в правом ухе, и проколотой бровью. Стояла, и смотрела на Юлю, съежившись в ожиданиивердикта. И он не замедлил последовать.

– Ты что? Я, и… Господи, конечно, нет! Как ты могла себе представить, что я?…

Больше слов у нее не нашлось, и как бы в подкрепление им, она размахнулась и швырнула букет. Он попал прямо в Лекину грудь, ударился и упал на асфальт.

Лека стояла тогда и слушала удаляющийся стук Светловских каблуков, и жар стыда и унижения затапливал ее с головы до ног.

– Сколько я тогда унижалась перед ней – не сосчитать, – улыбнулась она, переходя Невский у Казанского собора, чтобы пойти по левой стороне, – она в меня и букетамишвырялась, и к черту посылала, и убегала, завидев меня на улице. А мне было наплевать. Почему же потом мне вдруг стало не наплевать?

Кажется, тогда она впервые усомнилась. Подумала – а вдруг я правда недостойна ее? Вдруг я действительно хуже, и не заслуживаю такого прекрасного человека?

И от этой мысли стало так горько, как не было с ней никогда до этого. Спасла Женька. Она разделила с ней эту печаль, безнадежность, отчаяние, держала за руку и давала сил. Осталась рядом.

Лека устала. Рюкзак уже ощутимо давил на плечи, и ноги ощущали всю его тяжесть. Надо было решать, куда идти дальше, а решать не хотелось. Ничего не хотелось делать, нио чем думать, только с головой уйти в воспоминания и остаться там навсегда – там, где светило солнце, и даже среди туч рядом был кто-то.

Ей вдруг до боли захотелось, чтобы зазвонил телефон, и родной голос сказал: «Привет, чудовище. Я скучала». Но это было невозможно – даже если бы она захотела, даже если бы решилась, она не знала Лекиного номера. Да и никто не знал.

Присев на парапет у Мойки, Лека достала телефон из кармана и задумчиво пролистала контакт-лист. Всего лишь восемь фамилий, восемь имен. И только одного – самого важного – там не было.

Позади послышался смех. Лека обернулась, и увидела двух женщин – одну постарше, другую примерно ее возраста. Они кидались друг в друга какими-то шариками и хохотали, уворачиваясь.

– Недельный запас витаминов! – Завопила та, что была помоложе, и Лека вдруг ее узнала. Это была повзрослевшая, изменившаяся до неузнаваемости, Ксюха.

Миллион мыслей пронеслись в Лекиной голове. Что это? Случайность? Закономерность? Или ответ вселенной на то, о чем она думала весь день, да что там день – всю прошедшую неделю? И что теперь делать с этим подарком – спрятаться и сделать вид, что не узнала, или подойти, окликнуть?

– Ксюха! – Неожиданно для самой себя крикнула она.

Ксюха обернулась, секунду вглядывалась в Лекино лицо, и по изменившемуся выражению Лека поняла: узнала. Расплылась в улыбке, шагнула навстречу.

Они обнялись.

– Вот это встреча, – сказала Ксюха, – кто бы мог подумать.

Лека кивнула, и скосила взгляд на стоящую в стороне вторую женщину.

– Это кто? – Спросила зрачками.

– Ась, иди сюда, – от Лекиного взгляда не укрылось, с какой нежностью Ксюха взяла эту женщину за руку, и уже не выпускала ее ладони, – знакомьтесь. Это Лека, я тебе о ней рассказывала. А это Ася.

Темноволосая, кареглазая, немного полная – той полнотой, которая случается после сорока даже с очень стройными женщинами. Короткая шубка и джинсы удивительно шли ей, подчеркивая мягкость линий тела, его соблазнительные изгибы. И весь ее облик был таким же – мягким, расслабленным, теплым.

– Очень приятно, – грудным глубоким голосом сказала она.

Лека кивнула в ответ и перевела взгляд на Ксюху.

– Я тебя еле узнала.

– Это хорошо, – улыбнулась та, – я много сил приложила к тому, чтобы так было.

Это звучало загадочно, и вызывало много интереса.

– Выпьем кофе? – Предложила Лека.

Ася посмотрела на Ксюху, ожидая ее решения. А та задумалась на секунду прежде чем кивнуть.

– Давай. Только не сейчас, вечером. У нас пока свои планы.

Лека улыбкой скрыла разочарование.

– В восемь часов, здесь?

– Восемь тридцать. До встречи.

Ася помахала рукой, и они ушли дальше по Невскому, тихо о чем-то переговариваясь. А Лека вынула телефон и набрала Янин номер.

***

– Ты просто засранка, Савина.

Яна сидела на подоконнике своей огромной кухни и смотрела, как Лека с жадностью поедает борщ из глубокой тарелки. Она ела так вкусно и так быстро, что хотелось немедленно налить ей еще, а потом еще наварить кастрюлю пельменей и их предложить тоже.

Она кивнула между двумя ложками, и продолжила есть. Изменилась. Худая, долговязая, волосы до плеч, и общий вид какой-то неряшливый, неухоженный. Джинсы – Яна проверила – не стираны неделю точно, а видавший виды рюкзак хорошо бы сразу выбросить.

Ну это ничего, скоро придет Серега – выберем ей что-то из наших вещей, отмоем, отчистим… Главное другое – глаза снова синие, и жизни в них много, хоть и повернуты они совершенно точно не наружу, а внутрь.

– Где ты шлялась? – Спросила Яна, когда борщ был съеден и Лека приступила к чаю с печеньем.

– В детском доме работала воспитателем, – пробормотала та, заглатывая чай огромными глотками.

– Там что, вас не кормили? – Удивилась. – И помыться негде было?

Лека рассмеялась, захлебнулась чаем, закашлялась. Яна спрыгнула с подоконника, чтобы похлопать ее по спине, да так и присела рядом на стул.

– Я несколько дней в пути, – сказала Лека, откашлявшись, – соскучилась по нормальной еде.

– Позвонила бы заранее, я бы пирог испекла, – проворчала Яна, – и вообще, дорогая, что за привычка звонить раз в два месяца, а потом опять пропадать?

– У меня были дела.

– Знаем мы эти дела, – она отхлебнула из Лекиной кружки, – рассказывай по порядку.

Лека рассказывала, Яна слушала. Иногда охала, иногда ахала, иногда вставала, чтобы включить чайник и налить еще чаю. В целом Лекина история ее ни капли не удивила – скорее даже обрадовала.

– Перестать изображать из себя то, чем ты не являешься – первый шаг к тому, чтобы освободиться, – сказала она, – так что все, что произошло – к лучшему.

– Я тоже так думаю, – кивнула Лека, и подмигнула, – Янка, мне срочно нужен психоаналитик? Будешь меня лечить?

Яна засмеялась и стукнула ее по носу.

– Дурочка. Нельзя брать в клиенты друзей. И мне кажется, тебе нужен не психоаналитик, а кое-что другое. Вернее, кое-кто.

И подмигнула тоже.

Лека вздохнула, но взгляд не отвела.

– Как дела у кое-кого? Ты в курсе?

Яна задумалась. Конечно, она была в курсе – в отличие от Леки, Женька звонила часто. Но что из ее новостей можно было рассказать? О Леке маленькой Лека старшая точно не знала, но было ли это тайной – вот вопрос?

– Не можешь сказать, да? – Догадалась Лека. – Просто скажи, у нее все хорошо?

– Да, – на этот вопрос Яна могла ответить, – более чем.

Ей стало неловко – нелегко знать что-то, что для другого человека жизненно важно, но не иметь возможности об этом сказать.

Подумалось вдруг, что если бы Лека узнала – это многое изменило бы.

– Какие планы? – Спросила она, отмахиваясь от ненужных мыслей.

Лека улыбнулась, грустно и задумчиво.

– Никаких. Сегодня вечером встречусь со старой подругой, а дальше пока не знаю.

Яну будто ветром смахнуло, она вскочила на ноги и возмущенно спросила:

– С какой еще старой знакомой? С Кошарой?

– С Кошарой? – Удивилась Лека. – Нет, зачем мне с ней встречаться? С подругой по универу, с Ксюхой.

Отлегло. Но за секунду до этого в Яниной голове пронеслось несколько тысяч картинок о том, как Лека возвращается к старой жизни, и катится по наклонной.

А причина этих переживаний вдруг одним глотком допила чай и засобиралась в путь.

– Ты вернешься? – Только и успела спросить Яна.

– Не знаю, – был ей ответ.

***

В половине девятого она была на месте – встала на мосту, глядя на нагромождение льдин внизу, в Мойке, и долго смотрела на них не отрывая взгляда. Ждала.

Ксюха появилась неожиданно – подошла сзади, обняла за шею и, обойдя Леку, заулыбалась.

– Раньше ты никогда не опаздывала, – сказала Лека.

– Все меняется, – ответила Ксюха.

Вопреки ожиданиям, Аси с ней не было. Они вдвоем прошли по Невскому, выбрали сверкающую огнями «Идеальную чашку», и заняли столик у окна.

Лека молча наблюдала, как Ксюха аккуратно вешает на плечики стильное пальто, распутывает белоснежный шарф, поправляет идеально уложенные волосы. Рядом с ней любойпочувствовал бы себя засаленным пацаном, только вернувшимся с прогулки, а уж Лека в ее грязных джинсах – и подавно.

Она смотрела на эту – теперь уже женщину – и недоумевала, куда подевалась угловатая девчонка, запутавшаяся и рыдающая по поводу и без? Куда подевалась ее напускная бравада, циничность, прячущая добрую душу? И главное, куда подевалась их общая молодость?

– Кто такая Ася? – Лека задала мучивший ее вопрос сразу же после того, как официантка принесла им кофе в красивых белоснежных чашках.

Ксюха немного помедлила прежде чем ответить, но Лека видела – это не более чем позерство. Желание добавить еще немного стильности в их встречу.

– Женщина, которую я очень люблю, – просто сказала она, и простота этих слов смазала все остальное.

Нельзя сказать, что Лека не ожидала чего-то подобного, но все же была удивлена.

– И давно ты ее любишь? – Вырвалось у нее.

Ответ ошеломил еще больше.

– Практически всю жизнь.

Это все меняло, это рушило все представления Леки о мире, о людях, о Ксюхе и обо всем, что было тогда.

– Но ты же… А как же Виталик?

Ксюха опустила глаза, по щекам ее разлился румянец.

– Виталик был попыткой доказать себе, что я нормальная. Я много сил вложила в эти отношения – наверное, именно поэтому разрыв был настолько болезненным.

У Леки голова пошла кругом.

– Но как же так? А остальные твои мужики? Я никогда не могла подумать, что ты на самом деле… Ладно я, со мной все понятно. Но ты?

– Лека, – Ксюха протянула руку поверх стола и накрыла Лекину ладонь, – милая, мне было очень хорошо с тобой и в роли любовницы и в роли друга позже. Но, прости конечно, ты ни хрена обо мне не знала. Никто из вас не знал.

За этим должна была последовать, наверное, исповедь – долгий рассказ о том, как есть на самом деле, как было и как могло бы быть, но ничего такого не произошло. Ксюха сменила тему и начала распрашивать Леку о ее жизни. Та не возражала.

Она рассказала ей все. О Питере, Марине, наркотиках. Рассказала о Саше и обо всем, что было после. И о Жене рассказала тоже.

И стоило ей упомянуть ее имя, как дернулся уголок Ксюхиного рта, а на лбу появилась складка.

– Что? – Спросила Лека, толком не понимая даже, о чем спрашивает.

– Господи, – Ксюха засмеялась, но видно было, что ей ни капли не смешно, – если бы ты знала, КАК я ее ненавидела.

– За что?

– За то, что у нее было все, о чем я могла только мечтать. Ей так легко все давалось! Ее любили, с ней дружили, и она знала, чего хочет. Она получила Виталика, она получила Кристину, она получила тебя.

– Ксюх, – Лека сделала глоток и покачала головой, – я понятия не имела, что тебе все это было нужно.

Ксюха отсалютовала чашкой и кивнула:

– Я же сказала: никто из вас ни хрена обо мне не знал.

Лека посидела немного, вслушиваясь в музыку в зале и глядя на холодный Невский.

– Как вы встретились с Асей? – Спросила.

– Мы встречались сотни раз, – ответила Ксюха. Она вдруг сделалась задумчивой и грустной, – встречались, и прощались, прощались и встречались… Две тысячи разных Ксюш и две тысячи разных Ась. И каждый раз это было навсегда. По крайней мере для меня.

Это звучало до одури загадочно, но переспрашивать не хотелось. Леку вдруг пронзила безумная надежда – а вдруг?

– Ксюха, – она вся подалась вперед над столом, – как тебе удалось?

– Что именно? – Удивилась Ксюха.

– Как тебе удалось найти свой путь? Ты же счастлива, я вижу. Скажи мне, как?

На этот раз она долго молчала – смаковала кофе, разглаживала складки на пиджаке. Отвлекалась на приходящие смс. Лека ждала. Все ее тело пронизывало током нервозности, даже нога под столом слегка подергивалась.

– Я много раз ошибалась, – наконец, ответила Ксюха, – и много раз думала, что сошла с пути, что иду не туда, куда хочу, что все это бессмысленно и глупо. А потом…

– Что? – Вырвалось у Леки.

– А потом я действительно с него сошла. И поняла, что все эти пути – хрень собачья. Знаешь, почему?

– Ну?

– Потому что они ни на метр не приближали меня к тому, что снилось мне в детстве.

Она отвернулась и снова принялась набирать смс. Лека сидела, ошеломленная. И это – все? Это – смысл? Это – правда?

– Это моя правда, – ответила на незаданный вопрос Ксюха, – возможно, твоя будет другой.

Тупик. Снова тупик. Лека ощутила его всем телом – будто плечами уперлась в стены, а лбом – в еще одну. Отчаяние и тоска захлестнули ее с ног до головы и впились иголками в сердце.

Ксюха наверное почувствовала – потому что отложила телефон, пересела поближе к Леке и обняла ее за плечи.

И стало так тепло и хорошо, как не было уже давно. Лека уткнулась в Ксюхину шею, расслабила мышцы и задышала легко и спокойно. Их ее глаз полились слезы, но она не обращала на них внимание.

– Помнишь нашу осень? – Тихо зашептала Ксюха прямо в ухо. – Мы с тобой, Виталик и Женька? Такие молодые и такие счастливые. Ты вечно таскала с собой гитару, а я обожала сидеть рядом с тобой, и обнимать тебя, и ни о чем не думать. А помнишь, как мы с тобой постоянно пытались уединиться, и не получалось, потому что к тебе было нельзя, ав нашей комнате вечно болталась Женька, при которой ты отказывалась заниматься любовью. Но когда удавалось – это было чудесно, и ты была такая нежная, и страстная. Ты открыла во мне сексуальность, знаешь об этом? Помогла понять, что все это – не извращение, а что-то чудесное и волшебное.

– Что – это? – Всхлипнула Лека.

– Любовь к женщине, – Ксюхино дыхание согревало ухо, а руки гладили плечи, – знаешь, Лек, об этом ты тоже не знала, но первой моей женщиной была не ты.

– А кто?

– Ирка. Помнишь Ирку? Да помнишь, конечно, ведь она тоже прошла через список твоих побед. Она была первой.

Лека почему-то даже не удивилась. Этот вечер был наполнен открытиями, но сейчас Ксюхин голос просто успокаивал, убаюкивал и не давал возможности поражаться и округлять глаза.

– Она трахнула меня практически силой, и это было прекрасно, но наутро я испугалась до безумия. Для меня то, что люди вокруг узнают, было таким кошмаром, что ты даже представить себе не можешь. Я оттолкнула ее, а потом сделала то, за что мне до сих пор стыдно.

– Подожди, – Лека отодвинулась и посмотрела Ксюхе в глаза, – так это была ты? Ты распустила эти слухи?

Она не отвела взгляда, только складка у губ стала жестче.

– Я. То есть технически не я, а Виталик, но ему сказала именно я.

И все-таки ей удалось. Лека была поражена.

Ирку тогда было очень жаль: против нее ополчилась вся общага, да что там – весь студгородок. Ярлык приклеился намертво, и насмешки преследовали ее несколько месяцев. Единственная, кто тогда продолжил общаться с ней, была Лека.

Значит, все это – Ксюха. Вот тебе и тихая девочка с доброй душой.

– Я пережила все это тяжело, – сказала она, отстраняясь от Леки, – поэтому если хочешь меня осудить – валяй, но это ничего не даст. Самым суровым обвинителем я себеуже была, теперь предпочитаю роль защитника.

Вместе с креслом она отодвинулась назад. Говорить было не о чем – все вопросы были заданы, и ответы прозвучали, даже больше чем вопросы. Но уходить не хотелось – слишком тепло и спокойно было рядом, слишком умиротворенно и ласково.

Зазвонил телефон. Лека метнулась взглядом, но тут же вздохнула. Ксюхин.

– Да, Ась, – заговорила та в трубку, – мы уже заканчиваем, скоро будем расходиться.

Помолчала, слушая.

– Я поняла. Не понимаю только, почему его фокусы до сих пор тебя так беспокоят.

Лека смотрела на нее внимательно, но ни единая черточка не дрогнула на красивом лице.

– Я не собираюсь бегать и искать его по Питеру, – продолжила Ксюха, – и тебе не разрешу. Попадет в беду – позвонит, не первый раз же.

Она снова помолчала.

– Понимаю. Но пока ты поддерживаешь эту игру, он будет в нее играть.

И тут невидимая Ася сказала что-то, от чего вдруг лицо Ксюхи разгладилось, а глаза стали мягкими-мягкими, словно растаявший воск.

– Хорошо, – сказала она, – возьму машину и поедем. Позвони пока этому юноше, как бы его там ни звали, и спроси, куда понесло наше великовозрастное чудовище. По крайней мере, будем знать, с чего начинать.

Она положила трубку и посмотрела на Леку.

– Тебе пора, да? – С грустью спросила та.

– Да. Лек, я была очень рада тебя увидеть, и надеюсь увидеть тебя еще не раз. Я знаю, что не помогла тебе, но ты должна понимать, что в том, где ты сейчас находишься, кроме тебя самой, тебе никто не сможет помочь.

– О чем ты?

– Ты ищешь ответы снаружи. А все они находятся внутри. Ты ищешь людей, надеясь через них найти себя, но это бессмысленно, пока ты будешь продолжать убегать. Остановись. Ты спрашивала меня, как мы встретились с Асей. Прежде чем я смогла встретиться с ней, мне пришлось встретиться с собой – и, поверь, это была не самая приятная встреча в моей жизни. Но только так, увидев себя, приняв себя, избив себя месяцами уничижения и обласкав годами любви, ты сможешь узнать, кто ты и зачем ты.

Лека слушала все это с бешено колотящимся сердцем. А Ксюха спокойно встала, надела пальто, расправила шарф, и, нагнувшись, легко поцеловала ее в губы.

– Я желаю тебе удачи. И верю, что все будет хорошо. Звони мне, когда захочешь.

Положила на стол визитку, и ушла, овеваемая полами пальто и шлейфом духов.

Лека осталась сидеть.

Глава 6. Память.

Лека провела в Питере две недели. С Ксюхой больше не встречалась – видела их с Асей в магазине на Невском, но подходить не стала. Издали полюбовалась, как они вместевыбирают что-то на вешалках, смеются, смотрят друг на друга счастливыми глазами, и пошла своей дорогой.

Яне звонила, но на все предложения встретиться отвечала отказом. Сторонилась людей, дни проводила в бесцельных прогулках, а ночи – на подоконнике своего дешевого гостиничного номера на Черной речке.

Она больше не гнала от себя воспоминаний – напротив, погружалась в них целиком, заново проживая то, от чего когда-то убегала и пряталась.

Самым тяжелым было вспоминать о Женьке. Светлова, вошедшая вдруг в память, никак не хотела оттуда уходить, и все бы ничего, но ее появление тянуло за собой новые и новые волны мыслей и чувств, далеко не каждое из которых было приятным и радостным.

В тот месяц они уже давно жили с Женькой семьей. Леке нравилось засыпать и просыпаться вместе, нравилось читать одну книгу на двоих и ходить в магазин за продуктами. И все же что-то тянуло и томило ее, она не могла признаться себе в этом, но, кажется, просто начинала скучать. Все было таким размеренным, спокойным, уютным и… ужасноскучным.

Дата добавления: 2015-09-28