- Потому что его величество так хочет, - хмыкнул он, имея в виду Нэнэ.
- Сам он, интересно, где? Сегодня на репетиции так выделывался, что можно подумать, будто Кле вообще даже килограмма не весит.
- Да мне тоже как-то любопытненько стало, - усмехнулся Гаррет. – Что-то он умалчивает, по-моему.
Они не разговаривали об Анжело и Эйприле, как должны были бы. Мол, «ты увел у меня парня!!» Но об этом даже мыслей не было. Одри думал о чем-то постороннем, не особо волнуясь, как обычно. А Гаррет страдал по своему телу.
И они не видели того, что видел Гвен. Он вообще ждал Глена, с которым они договорились встретиться за интернатом, как обычно. После появления Фрэнсиса в рядах учащихся, из спален учителей подглядывать в такое время стало некому, так что они могли делать что угодно за интернатом, стоя у стены в тени.
- Давно ждешь? – Сезанн подошел сзади и взял его за плечо.
- Мне показалось, что там директор наш был, - странным голосом выдал Деорса, оглянувшись. Глен поднял брови.
- Где? В лесу? – ему не верилось. Что мог делать директор в лесу?
- Ну, он шел в ту сторону. Или мне правда показалось, - Гвен пожал плечами. – Пошли, посмотрим, - он не стал брать Глена за руку или даже за рукав, просто сделал в ту сторону шаг, и Сезанн сам схватил его чуть выше запястья.
- Зачем? – он развернул Граната к себе, и по одному выражению его лица можно было понять – следить за директором ему хотелось меньше, чем пообщаться с Гвеном наедине.
- Тебе не интересно? – Деорса удивился.
- А что интереснее тебе? Следить за ним или быть со мной? – Глен ставил вопрос, как обычно, в ультимативной форме.
- До отбоя полно времени, мы можем посмотреть, что он делает, а потом побыть вдвоем, - предложил Гвен.
Сезанн не мог передать словами своего странного желания взять и стиснуть его до боли, до хруста костей, до вздоха, потом до стона, а в конце до крика. Приковать кандалами к стене или, на крайний случай, наручниками к батарее, запретить все, что можно запретить человеку вообще. Просто Гвен еще не понимал, как злило Глена его поведение до начала их «любви». Весь такой простой, раскованный, доступный… Глену хотелось ему это взять и запретить, но он же не мог командовать другим человеком. А теперь такая возможность теоретически была, но физически оставалась недостижимой.
И он по-прежнему боялся прикоснуться к Гвену, руки начинали глупо дрожать, а дыхание перехватывало от волнения. Вот такое у него было странное отношение, извращенная любовь. Он бережно боялся обидеть, но садистически хотел подчинить. Он хотел страха и любви, а не ненависти и обреченности. Но как заставить такого, как Гвен, бояться и любить?
- Это твое желание? – он подставил мизинец, сжав остальные пальцы в кулак и усмехнувшись. Чисто детский прикол, но в данной ситуации смотрелся как-то жутко.
- Ну, да, - Гвен зацепил своим мизинцем его, прежде чем понял, что уже попал.
- Окей, идем его исполнять. А потом ты исполнишь мое, - решил Глен за них обоих, тряхнул рукой и убрал ее. Деорса мысленно передернулся. Даже думать было страшно, что там за желание, но он примерно догадывался, какого оно было плана.
Рудольф же прокрался к лесу с другой стороны, его они долгое время не видели, просто наблюдая за директором, прошедшим вполне спокойно к поляне с мельницей. В кронах деревьев прятались не только птицы, зеленые «девушки» там тоже были, следя за ним. Но даже им было страшно, и они молча ждали, что случится.
Нэнэ проверял, что именно он способен был сделать. И Гвен с Гленом наблюдали, сидя в кустах, выглядывая из-за дерева и чуть ли не друг на друге лежа, за этим процессом.
- Что с ним? – не понял Гвен.
- Зарядка перед сном, - хмыкнул Глен, не зная, что было ночью.
Но не прошло и минуты, как их директор со странностями просто встал перед мельницей, раскинул руки в стороны и прикинулся буквой «T». Он медленно повернул кисти, подставил ладони небу и глубоко вдохнул. Вдох будто втянул в себя всю жизнь вокруг, и Гвен почувствовал что-то не то. Обычно на улице был какой-то фоновый шум, а теперь стало подозрительно тихо.
- Эй, ты слышишь? – уточнил он у Глена.
- Нет. Что я должен слышать?
- Ты вообще что-нибудь слышишь?
Сезанн тоже заметил, наконец, что звуки исчезли. Не пели раздражающие обычно птицы, даже листья не шумели, ветер не выл. Неслышным стал даже плеск волн, который теоретически должен был доноситься из-за спины.
- Охренеть! – Глен вытаращил глаза, а Гвен просто подавился невысказанными словами «Странно как-то». Тишина вокруг была ничем в сравнении с цирковыми трюками директора. Он согнул колени, на секунду опустившись, и резко выпрямился. Это был не просто прыжок, даже не высокий прыжок, это был полет вверх и вперед, к крыше мельницы. Нэнэ сам от себя не ожидал, но в ступни будто что-то толкнуло, и его метнуло вверх, опустило четко на перекладину округлой крыши между лопастями на фасаде мельницы.
- Мистер Сомори! – крикнул Рудольф довольно ехидно, выходя из-за деревьев с другой стороны, далеко от почти тезок, притихших в шоке. – А вы потом меня обратно вернете, если я снова выпью?.. – уточнил он. И он окончательно поверил в «силы», увидев то, что увидел.
- Не смей даже думать об этом! – крикнул в ответ Нэнэ, но с какой-то улыбкой. Ему плевать было на все почему-то в этот момент. Так хотелось снова увидеть ярко-алую лаву в апокалиптическом городе души, что он готов был разрешить Рудольфу все.
- Да ладно вам, - Рудольф хихикнул, вытащил пробку из флакона и запрокинул голову, как прошлой ночью, опрокинул половину сосуда в рот. Кровь протекла по горлу, он сглотнул всего раз и ощутил тот же жар, что вчера. Флакон был равнодушно выброшен в кусты, и он уже не знал, что пикси прибрали его обратно в свои ловкие лапы. – Вы так много можете теперь, - заметил он, направляясь неспешно к мельнице, так и глядя наверх, на стоявшего между лопастей Нэнэ.
- Он-то тут что забыл вообще… - зашипел Глен. – Только я не понимаю, о чем они?
- А я понимаю, - Гвен сострил, но потом понял, что действительно начал что-то осознавать. Его сосед по команде застыл перед мельницей, глядя на ее лопасти, и те вдруг начали медленно, очень медленно, со скрипом двигаться по часовой стрелке. Дырявые, разбитые, они подчинялись взгляду, и Нэнэ шарахнулся назад и вверх. И сначала он не удержал равновесие с непривычки, но высота никогда не была его фобией, так что, взмахнув руками, он застыл в воздухе над крутящимися лопастями, расставил ноги на ширину плеч, будто на чем-то стоял.
- Господи, галлюцинации, - зашептал Сезанн, покосился на Гвена. Тот тер глаза кулаками, пытаясь прогнать наваждение. Это успокаивало, ведь если бы это видел кто-то один, все было бы серьезнее.
- А ну прекрати! – Нэнэ разозлился, ведь какой-то малолетний ученик не смел издеваться над ним, даже будучи таким хитрым и сильным. Рудольф не успел ответить, горло сжалось, легкие перехватило, и что-то как бы обняло за талию, стало поднимать выше и выше. Ноги оторвались от земли, и вот он-то боялся высоты, дернулся. Нэнэ опустился, согнув одну ногу, как цапля, а вторую поставив на перекладину, как раньше. Появился дурацкий ветер, как ночью в закрытой комнате, он трепал ему волосы.
Рудольф застонал, а потом вскрикнул, согнувшись в воздухе, поджав колени к груди и закрыв лицо руками. Он напоминал Гвену, романтику по сути своей, куколку, из которой вылуплялась бабочка. Правда больно уж страшная была бабочка.
- Твою мать, кто он?! – Глен обалдевшим голосом шепнул Гвену в ухо, а тот вздрогнул, нашел наощупь руку Сезанна и сжал ее. Турмалин на этот порыв резво откликнулся, переплетя их пальцы, не обращая внимания, что ладонь Граната влажная от ужаса. И они оба даже не стали друг на друга смотреть, таращась на стоявшего между лопастей директора и зависшего в воздухе в двух метрах перед ним Рудольфа. Того выгибало, как он ни старался согнуться. Кожа краснела, свитер порвался, как ночью порвалась футболка. Гвен неожиданно понял, как воочию выглядит фраза «Рвать на себе волосы». Правда Рудольф рвал их не от злости или отчаяния, а от желания скорее прекратить все это. Ужас объял даже Нэнэ, который за этим наблюдал, силой одного лишь своего желания держа ученика в воздухе. Вместо вьющихся светлых локонов снова появились прямые, черные, жесткие волосы, прочнее и гуще конской гривы.
- Матерь божья, рога… - выдохнул Гвен, шарахнулся назад, но врезался спиной в грудь Глена и прижался к ней. Сезанн не отпускал его руку, но обнял, прижав к себе крепче, почти поставив подбородок ему на плечо и продолжая неотрывно смотреть на Рудольфа. Да уж, что там говорить про тихий омут и чертей. В этом омуте водился самый настоящий демон, а не черт. Джинсы начали сползать, когда кнутом по воздуху хлестнул хвост, Рудольф снова застонал, вцепившись в волосы руками с выросшими на них когтями. Из спины прорезались не только шипы, но и памятные с прошлой ночи крылья. Только в этот раз, когда весь флакон полностью оказался выпит, крылья не были просто голыми «мачтами», они обросли темно-серой, прочной кожей и раскинулись шире. А рога, увиденные Гвеном и приведшие его в состояние жестокого ступора и нервной дрожи, развернулись круче, кончики не просто торчали в стороны, они изогнулись вверх.
Он вдруг почувствовал, что держать его больше не нужно, он же владеет чертовым телекинезом, он может сам себя поднимать. Не так легко, как отключивший смерть, а с ней и силу притяжения Нэнэ, но все равно может.
Нэнэ снова поманило пламенным запахом, будто кто-то кокетливо приоткрыл дверцу в душу. Рудольфа выгнуло, как если бы грудь ему проткнул здоровый крюк строительного крана, а потом дернул вверх. Ноги и руки обвисли безвольно, он перестал сопротивляться, и его подтащило к лопастям мельницы ближе.
Глен заглянул чуть вперед, чтобы увидеть выражение лица Гвена, и понял, что у того серьезный шок. Деорса смотрел, не моргая, не отводя взгляда от этой картины. Вот Рудольф вытянул вперед руку, зависнув напротив Нэнэ, расставив ноги чуть шире, чем на ширину плеч, и зависнув в невероятной позе, переплюнувшей любую стриптизершу. Торс он чуть отклонил назад, так что голые из-за сползших джинсов тазовые косточки отчетливо торчали, красуясь своим кроваво-алым цветом. Рудольф сопротивлялся, не давая ворваться в свои мысли и душу, а вот Нэнэ этого очень хотел, он вытянул левую руку вперед, а правую оставил опущенной, но напряженной, открытой ладонью в сторону Рудольфа.
- Не надо, мистер Сомори, - попросил парень вполне серьезно. – А если мне плохо станет, что вы потом скажете?
- Что ты потерялся, - легкомысленно протянул Нэнэ. Искушение было слишком большим, учитывая, как подсвечивало солнце из-за стены деревьев красную кожу Граната.
- Вы этого еще не делали.
- Ночью делал, - напомнил Нэнэ.
- Не так сильно, - Рудольф придирался из последних сил, чувствуя такое же сильное желание сдаться, как ночью.
- А зачем ты тогда пришел сюда, если боишься? – уточнил Нэнэ ехидно, не веря ни в одно слово. Они говорили громко, почти перекрикиваясь на таком расстоянии, так что Гвен и Глен прекрасно слышали почти все.
Рудольф промолчал, а Нэнэ сказал тихо, так что «тезки» не расслышали, но он прекрасно уловил.
- Почему не попробовать? Откройся, - эти слова ни Глен, ни Гвен не поняли бы, даже если бы услышали. Да Нэнэ и сам понимал, что постороннему это недоступно. Но как иначе назвать ощущение, которое он испытывал, как только Рудольф переставал защищаться и расслаблялся? Он действительно открывал ход в тело и душу. Это напоминало огромную черную дыру в районе солнечного сплетения.
- Пошли отсюда, - зашипел Глен, встряхнув Гвена, но не отпуская его из крепких объятий. Деорса машинально пошевелил ногами, согнул их, отползая назад, так что Сезанну пришлось сначала двигаться, а потом встать и поднять его тоже.
- Пошли.
- Будем считать, что это хреновый сон.
- Окей, - Гвен передернулся, еще раз глянув на Рудольфа, на директора… - Что с его волосами?! – он не понял, остановившись, Глен обернулся и тоже увидел. Ветер, трепавший длинную «гриву» Рудольфа и обрезанные волосы Нэнэ, сначала не давал рассмотреть происходившее с ними, но постепенно побелела вся шевелюра. Волосы Нэнэ стали чисто платинового цвета, ближе к серебристому.
Поседеть за несколько минут – это нечто, и слава богу, что он об этом еще не знал, потому что стал выглядеть не то чтобы ужасно, но слишком непривычно. Татуировки вместо бровей, черные глаза, безупречно гладкое лицо просто не гармонировали с сединой.
- М… - Глен заикнулся, закрыл глаза, вдохнул, выдохнул, пришел в себя и повторил. – Мне интересно, как он это будет объяснять. Испугался чего-то?
Гвен нервно захихикал. Да уж, испугаться было чего. Рудольфа, например. Но это скорее Энсор боялся, разведя руки чуть в стороны, запрокинув голову и оголив шею. Он хотел полностью расслабиться, но не мог, иначе упал бы с неплохой высоты. И Нэнэ это понял, так что рискнул сойти с перекладины, на которой стоял, зависнуть перед учеником и держать его без особых усилий. Он чувствовал себя сильнее всех греческих богов сразу, видел с этой высоты море, видел заходящее в воду солнце, видел кровавые разводы заката, так сочетавшиеся с телом Рудольфа. А тот окончательно успокоился, только волновался, готовый почувствовать боль, он застыл в державших его руках, как только Нэнэ обнял его за пояс, прикасаясь пальцами к раскаленной полоске кожи между свитером и сползшими джинсами.
- Волосы, - сообщил вдруг он, открыв глаза и увидев перед собой нависшего над ним Нэнэ. А тот покосился влево, увидел упавшую ему на лицо прядь седых волос, вздрогнул, но решил разобраться с этим позже. Сейчас важным было только то, что он больше всего на свете хотел сделать.
Гвен не смог сделать ни шага в сторону интерната, Глен тоже застыл, держась за ветку дерева, которое внезапно начало сохнуть. Волна удушающей смерти прокатилась от эпицентра, в котором зависли две фигуры. И никто не заметил, кроме затаившихся пикси, что деревья лишились мелких «прелестей», вроде муравьев, которых просто выжгло этой волной. Нэнэ так же «открылся», его хлестнуло, выгнуло, когда вырвался из-под ребер поток переполнявшей его энергии. Голова запрокинулась, шея выгнулась, ноги выпрямились, как от судороги. И хотя одной рукой он продолжал обнимать Рудольфа за пояс, держать его, прижимая к себе, вторая рука вытянулась в сторону и чуть вниз, открытой ладонью глядя в небо.
Было похоже на секс, но без секса, тела друг друга почти не касались, но «Это» можно было сделать нежно и медленно, чтобы Рудольф мог стерпеть, а можно было сделать так, как сделал Нэнэ.
Хвост кнутом хлестнул по воздуху, разрезав его со свистом, руки сжались в кулаки, так что когти впились кончиками в ладони. Рудольф зажмурился, стиснул зубы, так что клыки кольнули нижнюю губу, выпирая из верхней челюсти. Нэнэ сдвинул брови, напряженно застыв и прижав красное, горячее тело к себе еще ближе, чтобы не только не потерять контакт, не дать вырваться и «закрыться», но и просто не уронить.
- Больно! – застонал Рудольф, так и не поднимая голову, подставляя выгнутую шею ласкающему ее взгляду. Взгляд у Нэнэ был в этот момент очень даже ощутимый, от него по телу пробегали мурашки. Гвен, которого Глен потянул за руку подальше от этого места, успел умилиться позе соседа по команде. Рудольф согнул одну ногу, как девушка, которую целует любимый парень. А вот директор казался еще выше, чем обычно, в своих черных узких штанах, в черном фраке «под старину» и черной же безрукавке «под бархат». Его тело от жара Рудольфа, в которого вливалась мертвая сила, пронзила судорога, да еще и не одна. Ноги вытянулись в струну, так что носки лакированных туфель смотрели в землю.
Рудольф неожиданно замерцал, как от оптического эффекта. Он плохо осознавал, что происходит, потеряв голову, вцепившись руками в предплечья державшего его в объятиях Нэнэ. Кожа становилась то белой, как раньше, покрытой веснушками, то снова красной. Все «девайсы» то пропадали, то снова появлялись, а Нэнэ чуть заметно, глухо зарычал. Голова раскалывалась, тело сводило еще сильнее, но все это было так жутко приятно, поток чистой энергии, чистой смерти сплошным столбом силы выходил между ребер, из солнечного сплетения, и врывался под диафрагму Рудольфа, распирая душу. И он тонул в этом, поражался красоте вокруг, все стало ярче, больше, четче. Вкус слаще, запахи приятнее, синяки темнее, раны глубже, кровь краснее, боль больнее, а наслаждение острее. Ветер со всех сторон, ледяная рука поперек горящей поясницы и мурашки по спине.
Он вздохнул очень шумно и потерял сознание, обмяк в сильных руках, и все ужасы пропали. Бледный, весь в веснушках, со своими растрепавшимися рыжеватыми локонами малолетний, но о-о-о-очень привлекательный ученик, по нему даже не сказать было, что демон при желании. Нэнэ медленно опустился, ощущая вопреки логике не упадок сил, а прилив. Но энергия, которая мешала ему жить, временно успокоилась, он был трезв, бодр, но его не тянуло бегать и прыгать. Вот значит, как ментальный секс помогает расслабиться и настроиться на важные мысли… Надо будет повторить, как только энергия начнет зашкаливать. А вот Рудольф отключился от усталости, почувствовав такие силы, обратные жизни и научившись отключать «костюм». Пикси чуть ли не хлопнули друг друга по зеленым ладошкам. Миссия выполнена, эти двое нашли себя и друг друга заодно.
* * *
- Эй, ангелочек, - Эйприл издевался. Он направлялся в гостиную, чтобы поговорить с Анжело, но Мэлоун вышел в коридор раньше, практически столкнувшись с Кле.
- Привет, - хмыкнул Гранат надменно, остановившись в проходе и уперев руку в дверной косяк. Эйприл чуть стушевался, вспомнив, что он, вообще-то, был младше. И если ему недавно исполнилось восемнадцать, уже в интернате, то Анжело через полгода должно было быть девятнадцать.
Но Кле быстро вспомнил, что он-то уже спал с парнем, по крайней мере, а Мэлоун был невиннее овцы в этом смысле. Он не знал, что Анжело так не считал, ведь для него «мужская невинность» не была ничем значимым, а уж по мужской психике он был старше, это точно.
- Как там с Эштоном?
- Не твое дело, - отшил Мэлоун быстрее, чем успел остыть звук голоса Эйприла.
- А вчера ты был добрее, беспокоился, как бы я вены не порезал.
- Так ведь не порезал же, значит, не так уж и расстроился, - Анжело пожал плечами.
- Любишь его, да?
- Вообще или сейчас? – Мэлоун улыбнулся даже, Эйприл начал чувствовать себя кретином. Раньше он не сцеплялся с «капитаном» Гранатов ни в одной теме, а теперь осознал, что не успевает подумать и сострить. Или это просто волнение влияет из-за явного преимущества Анжело в исполнении Гаррета?
- И так, и так, - выкрутился он, но не понял, что Гранат того и ждал. Что поделать, у него все фразы были мысленно простроенные от корней до космоса, проработанные за обе роли от начала до конца во всех вариантах.
- Сейчас – да, вообще – нет.
«Блестяще», - мрачно согласился Эйприл про себя.
- Долго репетировал?
- Этой ночью.
- Значит, ничего у вас не было? – Кле поднял брови и улыбнулся.
- Нет, у нас настоящая любовь, нам секс ни к чему. К тому же, я не гомик, не зацикливаюсь на своей заднице. Как-то так получилось.
- Я бы тебе даже поверил, если бы речь шла не о нем.
- А ты думаешь, что знаешь его? – Анжело сдвинул брови недоверчиво.
- Я думаю, что знаю его лучше, чем кто-либо здесь, не считая Оуэна.
- С чего ты взял?
- Если ты докажешь, что он тебе всерьез интересен, и ты готов терпеть его садистические замашки очень долго, то я открою тебе одну его тайну.
- Я не тот человек, что может сказать, что готов «терпеть» другого человека. Он мне либо нравится, либо нет, а если не нравится, то я с ним просто не общаюсь. Делай выводы, - отбрил Анжело так, что Эйприла больно ударило. Это было почти то же, что сказать ему напрямую «Ты не любил его, ты его недостоин, ты ничтожество, двуличный лицемер».
- На, держи. Теперь тебе будет еще проще удерживаться от грязных, похотливых мыслей, которые забредают в головы педиков, типа меня, - хмыкнул он, вытащил из кармана флэшку и протянул ее Анжело. Одну из сотни флэшек, хранившихся в библиотеке для возможности переписать какой-нибудь проект и перенести его в актовый зал или любой кабинет.
- Что там? – Анжело поднял брови удивленно, но взял, чтобы не пролететь в случае чего. Принцип у него такой был жизненный: «Дают – бери, бьют – беги».
- Там вся правда про твоего ОБОЖАЕМОГО Эштона. Правда он не совсем тот, за кого себя выдает. Ты попробуй ради прикола хоть раз назвать его настоящим именем, ладно? – Эйприл хмыкнул.
- А это что, не настоящее?
- Ты посмотри, там все есть, - Кле намекнул на флэшку. – Я правда не нашел его фотографий, когда ему было столько же, сколько Эштону сейчас. Но я думаю, если тебе станет очень интересно, ты найдешь пару фоток с музыкального конкурса. Стрэтхоллан там каждый год участвует, а он карьеру начал оттуда. Так что там должна быть массовая фотография победителей года. Может, найдешь его.
- Я не понимаю, - Анжело поморщился, недовольный глупым положением, ведь он действительно не понимал, о чем Турмалин говорил.
- Заодно и поймешь. Ты веришь в привидений?
- Ну… - Анжело вздрогнул чуть заметно, и Эйприл мысленно восторжествовал. Он просто не знал, что у Мэлоуна были собственные причины верить в привидений, как надписи на зеркалах, к примеру. И он не знал, что Анжело иногда задумывался о странной дружбе и необычном, надменном поведении парочки новичков.
- А в зомби веришь? – Эйприл улыбнулся.
- Нет, в них не верю, - Анжело хмыкнул.
- Значит, и полюбить зомби не сможешь?
Анжело совсем похолодел и побелел, Эйприл победно осклабился, сверкнул глазами.
- Удачи тебе поговорить с ним об этом. Вам же еще несколько лет жить в одной комнате. Может, именно поэтому я не выдержал и сорвался к Лукасу… Он обычный, он намного проще, - доверительным шепотом поделился Кле. – Но если ты любишь посложнее и не ищешь легких путей, то могу тебе только успехов пожелать.
- С чего ты взял, что я тебе поверю? – Анжело уже начал догадываться, что ему вряд ли понравится правда об Эштоне или о том, кто был в теле этого слащавого блондина. Материалы-то про «настоящее содержимое» Эштона еще могли понравиться, но вот сам факт обмана...
- Да можешь не верить. Но я бы на твоем месте либо в самом деле позвал его неожиданно по имени, чтобы проверить – откликнется или нет… Либо просто напрямую об этом заговорил. Спросил бы, кто такой Доминик Энферни, какое лицо у нашего директора. Он точно не удержится, распишет в красках, потому что наш директор был далеко не таким идеальным лет десять назад. Симпатичным, но не таким.
- А откуда Эштон знает?
- А вот, - загадочно хмыкнул Эйприл. Анжело вдруг прищурился.
- Что-то я такое слышал… Энферни случайно не солист «Ванильной Галактики»? У него такой бабский голос, он выл жутко под жесткий металл, да?
- Типа того, - Эйприл кивнул. Неужели Анжело тоже слушал эту группу, которая десять лет назад, когда Анжело было всего восемь лет, распалась? А может, он даже видел клипы и помнит бас-гитариста, который иногда занимал роль главного солиста? Они пели втроем, по очереди – Доминик, Лайам и Гаррет, все с разными голосами, которые невозможно перепутать. Эйприл это знал, он обожал группу и знал всю ее историю, потому так легко и нашел историю Гаррета. Но настоящим экстазом будет, если Мэлоун видел его, помнит хотя бы примерно и поймет, что настоящий мертвец живет с ним в одной спальне. И пусть Анжело целовался не с ним, не его губы касались его, но в теле Эштона был все равно Гаррет.
- Апокалиптические песенки, терпеть не могу эту группу, - Анжело махнул рукой. – Убиться хочется под них.
- Есть такое, - удивился Эйприл. Удивился он совпадению их мнений о репертуаре «Галактики». Не думал, что у Анжело такие же вкусы, но Мэлоуну песни не нравились, а вот Кле их обожал. – Гитариста не помнишь, случайно?
- Нет, а что? – Анжело поморщился.
«Жаль», - вздохнул Эйприл мысленно.
- Да так, - он усмехнулся. – Вспомнишь заодно.
«Ты же лизался с ним вчера в актовом зале. Ну, не с ним напрямую, но техника была абсолютно его. Потрясающая техника, надо признаться», - продолжал он злорадствовать.
- Ладно, персик, - Анжело вздохнул. – Дозревай, я пойду посмотрю, что ты там мне нашел интересного, - он покрутил флэшку между пальцев и отправился не в спальню, как собирался, а в библиотеку, надеясь, что его еще пустят за компьютер.
- Да уж… Пойду, дозрею, - Эйприл повернулся, посмотрел ему вслед, поправил свою пушистую челку и пошел искать Оуэна. Он вдруг поставил себя на место Анжело и внезапно позавидовал. Узнать такую вещь о человеке, который тебе нравится… Это так страшно, неожиданно, больно, красиво и романтично. Это решит все. Ведь вполне возможно, что Анжело правда влюбился при всей своей натуральности, но влюбился в сладкую внешность Крофта, а не в Гаррета. И характер Андерсена тут ничего не сможет изменить, ведь Анжело видит не характер, а Эштона, а общение с кем-то другим ничего не меняет. Именно это и испортило все между Гарретом и Эйприлом. Кле был влюблен в «него», вместе с характером, но оказалось, что любовь была не настолько сильна, чтобы любить характер без внешности, да еще в чужом теле. Это было не то.
Что же будет делать Мэлоун?
А Эйприлу стало интересно, каким был Одри в своем теле. Он помнил его призраком, но уже не очень, ведь все внимание было приковано к кое-кому еще. Может, ему тоже мешает раскрыться чужое тело? Каким он был? КЕМ и ЧЕМ он был при жизни? Яркий, эффектный? Или тусклый, занудный?
* * *
Рудольф проснулся и сразу дернулся, пытаясь понять, где он находится. И расслабился он тоже не сразу, поняв, что лежит на кровати в спальне директора, на пушистом покрывале. Стоило выгнуть шею и задрать голову, как он увидел гаргулью в изголовье кровати, в таком ракурсе перевернутую вниз головой.
- А как вы меня сюда затащили? Никто не увидел? – удивился он, но только потом понял, что директора в комнате просто нет.
Нэнэ затащил его просто, он просто наслаждался кучей новых возможностей, пешком дошел от мельницы с душкой-учеником на руках, а потом оценивающе посмотрел на открытое окно своей спальни… В общем, третий этаж для человека, запрыгнувшего не так давно на крышу мельницы, особым испытанием не стал. Сам же он вылез обратно, обошел интернат и вошел нормальным образом – через главную дверь. И сразу прошел в кабинет. В данный момент он размышлял на тему жизни и смерти. Он смог вернуть «юность» поседевшим от выброса энергии волосам, они снова почернели, да так, как никогда – глухим, ночным цветом. Он долго смотрел на себя в зеркало и провел пальцем по едва заметному шраму возле уха. Он очень захотел, очень сконцентрировался на нем, зажмурился и представил свое лицо без шрама.
Да, способность контролировать смерть и все, что с ней связано, просто поражала своей действенностью, у него разум перекрыло удовольствием. Отрастить волосы, снова сделать их лишь до плеч, убрать темные круги под глазами. Он рискнул и случайно представил то, чего лучше было не представлять.
Нэнэ даже забыл о том, что в его спальне остался Рудольф, никем не разыскиваемый из команды. Он просто нечаянно подумал о том, как выглядел бы сейчас, не будь всех операций. И стоило открыть глаза, он шарахнулся от зеркала. Вместо белого, жутковатого лица с тонким безупречным носом, красивыми губами и безупречно вытатуированными бровями за холодной поверхностью красовалось чье-то другое. Те же черные глаза с заползающими под верхние веки радужками, взгляд исподлобья, но обычный цвет кожи, вздернутый кончик носа, мимический дефект – поднятый уголок рта, будто от вечных ухмылок, приклеившихся к лицу. Поперечные морщины на лбу слева, ведь он всегда поднимал левую бровь.
Лицо подонка, в общем. Самовлюбленного, женственного, но слишком вспыльчивого, эмоционального, такого же, каким сейчас был Рудольф. Подонка, который уверен был в своей неповторимости и избранности среди других людей, среди толпы «обыкновенных». Нэнэ всегда ненавидел в себе горячность, яркость, легкоузнаваемость. Ему хотелось быть под стать своей любимой силе – мертвенной, холодной, замораживающей и ужасающей. А чтобы быть таким ледяным и мрачным, нужно лишиться мимики и всех ее проявлений и проявлений. После последней операции он даже лицом шевелить не мог, только потом привык многозначительно выгибать бровь и улыбаться, медленно растягивая губы. В этот раз достаточно было в ужасе перед собой настоящим закрыть лицо ладонями и представить обычное свое отражение. Через секунду в зеркале снова отражалась бесстрастная маска с опущенными уголками рта и фарфоровой белизны щеками, гладким, безупречным лбом и точеным подбородком.
А Рудольф тем временем переживал муки стыда. Отдаться физически – еще куда не шло, но отдаться морально, ментально, буквально продать душу, распахнуть ее и позволить использовать, исследовать, облапать трупными лапами смерти… Это вообще, конечно. Это даже не проституция, это нечто запредельное. Деорсе не снилось такое даже с его доступностью, свою нежную романтичную душу он хранил для настоящей любви. А Рудольф – БАЦ! И отдал ее. И хотелось побыстрее убежать из спальни директора, который теперь пугал, но представлялся просто божественным. Это было больно, но так приятно, учитывая сильные руки, которые его держали, ледяное, просто идеальное тело, пронзенное судорогой и будто окаменевшее, как статуя. И очень живая волна энергии, бьющаяся в маленькой душе Рудольфа, очень холодная шаровая молния, быстрая, несмотря на мертвое происхождение. Будто жизнь, отобранная у птичек и деревьев, бывших рядом с мельницей в тот момент, влилась в него и разрывала на кусочки. Это было даже хуже секса, страшнее, ведь в сексе страшны только первые моменты, когда боишься повреждений, боли, всякой ерунды… А в «этом» был страшен каждый момент от начала до конца, а чем дальше – тем страшнее, ведь с каждой секундой сила все больше, ярость неистовее, а контроль слабее. И кто знает, к чему это все приведет.
Дата добавления: 2015-09-28; просмотров: 22 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |