- Шрам, - спокойно сказал Наруто, опуская глаза.
Омои потянул толстовку вниз.
- Это я на корягу так напоролся, - пояснил он. – Десять сантиметров гнилой древесины в кишках. Чуть не сдох. Снимали чертовых крокодилов. Огородили заводь металлической сетью, запустили туда этих гадов и еще одного придурка, который демонстрировал свою с ними дружбу… И вот когда сворачивали мы эту сетку…
- Чулки, говоришь… - так же спокойно проговорил Наруто и медленно поднялся.
Омои умолк и тоже поднялся, кожей ощущая сгустившееся напряжение. Под их ногами лежал равнодушный ко всему ледяной пруд.
Саске учил – бить всем телом, не жалкой попыткой, не случайной вспышкой агрессии, а обдуманно, сэкономив на движениях, но вложив свой вес полностью. Говорил – так, как если бы хотел убить.
Его вскользь оброненные слова и короткий урок в солнечном парке… Холодная ярость не чета желанию убийства – Омои повезло. Его не сбило с ног, но и защититься не успел.
Рефлекторно согнулся, ловя пальцами льющуюся из разбитого носа кровь. Царапающее движение боли, неловкая попытка раненого собрать себя вновь – та сила, которая на поле боя заставляет людей искать и подбирать свои оторванные конечности.
Да вали куда хочешь, - сказал Наруто. – За треп свой только заплати.
- Блядь малолетняя! – изумился Омои, выпрямляясь. – Ты чего такой не по годам бойкий? Учили мало?
Он окончательно пришел в себя, облизнулся и ответил быстрым низким движением – опустил плечо и легко подбил незащищенный торс Наруто, одновременно подхватив его руками под колени.
Под холодной колючей травой оказалась утоптанная и жесткая, как цемент, земля – затылком, спиной… В голову моментально набилась вязкая болезненная муть, но рассматривать ее было некогда. Наруто понял, что будет дальше – защитился, оттолкнув руками колено Омои и перекатился на бок, пытаясь сократить время реабилитации: в легкие словно скорлупы натолкли.
- Вставай, - пробормотал Омои рядом и первый уперся руками в землю.
- Не переживай, - отозвался Наруто.
По поверхности пруда покатилась легкая лунная рябь.
Сомкнулись в жесткий комок, не разбираясь, куда бить и чем закончится. Осторожность, опаска – нет ее, разговоры – к черту! Что выяснять ничего не значащими словами?
Липкие от крови, десятки раз обжегшиеся о дыхание друг друга, запутались - где чья боль, да и она неважна, да и она – мимо, опалив бешенством… До горечи молочной кислоты в мышцах. Усталость не равна поражению, лишь бы не ошибиться. Кто сказал, что не решаются дела силой? Почувствуйте запах луны.
Наруто превратился в оборотня – жестокого, крепко стоящего на ногах, выносливого. Омои отбросил обычную свою сдержанность и опьянел от вкуса соленого металла.
На поросшем травой берегу создали сферичную зону первобытной силы, заглушили мягкие шорохи ночи и – сжимающимися стенами этой сферы их стягивало в одно, в то, что обладает пониманием, отличным от понимания разумом. Сшивало ударами, как открытую рану хирургическими нитями.
В усталости смерзлись в неподвижное единое тело. Сочилось теплым, в лунном свете – черным. Дышало надрывно и хрипло. Ныло каждой мышцей.
Отдыхать повалились на траву. Лежали рядом до тех пор, пока не восстановилось дыхание и не вернулись запахи ночи.
- Сто лет не дрался, - сказал Омои.
Наруто осторожно тронул языком разбитые губы, вспомнил свое падение.
- Борьбой занимался?
- В регби играл. А ты?
- Я все лето опыта набирался, - хмыкнул Наруто.
Долго молчали. Омои умудрился распрямить смявшуюся в комок пачку и нашел пару уцелевших сигарет. Одну протянул Наруто. Во тьме зажглись теплые оранжевые точки, привлекшие суетливую мошку.
В воздухе противно зазвенело.
Омои сел, сплюнул в сторону и поежился.
- В дом? – спросил Наруто.
- В магию веришь? – усмехнулся Омои. – Если да, покажу фокус.
- Фокус или магию?
- Смотря как верить.
- Сейчас – верю, - ответил Наруто.
- Тогда подействует.
Омои сжал руку в кулак.
- Детство ты мне напомнил… Комары-комары от укусов, от жары… - и резко вскинул ладонь, распрямив пальцы.
Наруто прислушался. Комариный писк и звон утих, словно по берегу прошлось свежим ветром.
- От жары?
- Дневное заклинание, - пояснил Омои.
Наруто засмеялся.
- Я во все верю так, - приглушенно сказал Омои. – И все получается.
- Поэтому ты мне и нужен.
Омои прижал к губам фильтр сигареты, нахмурился.
- Слово дать можешь? Меня твои потрахушки не будут волновать ровно до того момента, как появится зазноба. А он появится… И если ты наши проекты из-за него в сортир сольешь – ты мое к тебе доверие сольешь. И свою гордость. Я-то отряхнусь и плюну, а тебе лучшего постановщика не найти. Сам знаешь.
- Он не появится, - отстраненно-спокойно сказал Наруто.
- Это не ответ. Или работа, или голубой лямур.
- Работа. – Наруто помедлил. – Обещаю.
В темноте – вместо его глаз просмоленные тенью провалы. Словно неживой.
- Хорошо, - кивнул Омои. – Запомни это… чтобы все получилось, мне нужно будет в тебя поверить. Не разочаровывай… Иначе… - он поднял руку и снова свел пальцы в кулак.
У уха Наруто тут же заныло тоненьким комариным звоном.
- Ночуешь у меня? – спросил Наруто, поднимаясь, с трудом разминая одеревеневшие от боли мышцы. – Если нет, хоть зайди – Сакура все это какой-нибудь хренью замажет.
- Останусь.
Омои тоже встал с травы, поправил капюшон, приподнял толстовку и зубами потянул ослабший узел стягивающих ее тесемок.
На подтянутом животе лунным светом вычертило белый широкий шрам.
Пейн проектом Наруто не интересовался. Он жил в собственном мире, фотографическом неподвижном отпечатке реальности, храня полустертый облик воина прошлого.
Его удавалось расшевелить – изредка.
- Похожий шрам на чужом теле, - сказал Наруто, занимая свое место напротив него. – Ревность. Утром он прижал Сакуру к стене в прихожей. Поблагодарил за оказанную медицинскую помощь, блин… Я подумал, что будет, если дело пойдет дальше, и она окажется губами на этом шраме…
- Я бы на ее месте оказался губами где-нибудь пониже, - сказал Пейн, наблюдая за Наруто из-под прикрытых век.
- Это меня уже не касается, - отмахнулся Наруто. – Моя ревность – к похожему шраму на чужом теле.
- Ты сходишь с ума, - равнодушно ответил Пейн. – Интересно.
- Не вижу ничего хорошего, - взгляд Наруто остановился.
Бессонные зрачки тихонько сжимались.
- Забери его себе, - сказал Пейн. В его голосе зашелестела искушающая сухая змеиная чешуя.
Наруто скривил губы.
И все же он боролся. Упорно консервировал свои чувства, превращаясь в криокамеру, в мерзлой сердцевине которой медленно застывала живая любовь.
Чем тяжелее ему давалась борьба с самим собой, тем ярче он становился. Сумасшедший выброс энергии, спасающий его рассудок, отражался в синих глазах, заставлял улыбаться – жить.
Проанализировав себя, с ужасом обнаружил ряд явно привитых извне черт характера, которые не имели ничего общего с прежним Наруто. Долго смотрел в глаза собственной фотографии – всего два года назад… Всего два года назад – парнишка, не знающий боли и любви. И все же – лучше, честнее, чище!
Да почему же так?.. Опыт? Неужели опыт накладывает на душу слой грязи, хочешь ты этого или нет? Цинизм. Взросление.
Наруто был вынужден признать – сильнейшие идут самыми легкими путями. Долгие асфальтированные дороги не для них. Обязательно свернут в сторону и пропашут колею по цветущим рощицам и хрупким цветам. За ними остается дым и пепел, но назад же – не оборачиваются! А впереди все та же тихая долина, наполненная красками: лиловыми, голубыми, лимонными… И кажется – путь выбран правильно, ущерба ноль, скорость максимальна. Жидкий азот обманов вместо теплых туманов доверия, жирный черный мазут корысти вместо нежного рассыпчатого песка взаимовыручки. Напролом.
Химическими реакциями.
Наруто нашел новенький ежедневник, с хрустом раскрыл на середине мелованные страницы и записал крупным неустойчивым почерком:
«Жить нормально – выполнять все свои желания».
«Выполнять все свои желания – ранить других».
«Ограничивать себя в желаниях – стоять на месте».
«Причинять боль другим – неправильно».
Но как заманчиво… Добиваться своего сообразно своим мотивам и только.
- Замкнутый круг, - сказал Наруто, глядя на написанное. – Схема… - уронил голову на руки и замер, вздрагивая от мучающей его ледяной дрожи.
- Если я встречу еще одного гомофоба – выебу, - мрачно сказал он Конан.
Конан подняла на него глаза.
- Омои?
Она знала практически все.
- Тогда сделай это нежно.
И вновь погрузилась в свои документы.
Омои стал относиться к Наруто настороженно, хоть и без предвзятости. Тщательно избегал любого тактильного контакта, осторожно обходя его в коридорах и неизменно отсаживаясь подальше.
До абсурда не доходило, но Наруто раздражался. Возникало ощущение опасной заразности.
Если раньше Омои спокойно наклонялся над ним, сидящим за компьютером, снимал его руку с мышки, заменяя своей, или опирался на спинку кресла, то теперь он укладывался на дальний диванчик и оттуда пытался комментировать, толком не видя экрана монитора.
В середине сентября на землю обрушился черный ливень. Струи дождя дрожали, словно натянутые между небом и землей струны. Чернозем моментально превратился в смоляное варево, пруд за домом вскипел. С мокрых деревьев сыпалась пожелтевшая листва.
- Не хочу никуда ехать, - сказал Омои, глядя за мутные стекла. – Хуже чем зимой.
Наруто знал, отчего он мается. Несколько часов назад он отвез Сакуру на учебу, и та в дождь наверняка осталась в городе. Для Омои назревала потенциально опасная ситуация – провести ночь наедине с гомиком, вот он и боролся с ленью и ненастьем.
- Наколдуй чего-нибудь, - равнодушно сказал Наруто, вырывая из блокнота новый лист. – Или только по комарам спец?
Сумерки сгущались. Серой пудрой прошлись по стенам и полу. Капли бились о карнизы с отчаянной настойчивостью.
Омои вздохнул.
- Что делать-то?
- В морской бой играть, - ответил Наруто, линуя лист.
- Во что?
- В морской бой. Игра на удачу.
Омои, собиравшийся было отмахнуться, остановился.
- Какая удача? Дай сюда лист. Ручка вторая есть?
- В столе поищи.
Грохая ящиками, Омои пробормотал:
- Любая удача – это расчет.
Он сел на диван, поджав ноги, пристроил листок на колене и ненадолго задумался.
- Я тебя за пятнадцать минут сделаю. Готов?
- Ага, - Наруто закинул ногу на ручку кресла, устроился поудобнее.
- Так… - Омои потянул шнурок своей толстовки. – Ты у нас тяготеешь к стенкам или пространствам? Пространствам, скорее…
Наруто посмотрел на свое поле. Омои был прав.
- Тогда д6.
- Мимо. – Промахнулся на клетку.
При всем желании Наруто не смог бы сказать, к чему тяготеет Омои. Сразу подумалось – а как «корабли» расставил бы Саске? Нашелся и ответ – Саске бы посоветовал засунуть свои игрушки в жопу. Любимый ядовитый рационалист…
- Чего тормозишь?
- Сейчас.
В течение семи минут Омои выбил три корабля. Добрался до четырехпалубника, потер лоб.
- Горизонтально или вертикально?
- Ты и над этим будешь думать?
- Ага… Наруто, а ты в сексе… - Омои дотронулся до кончика носа пальцем, раздумывая. – Актив или пассив?
- Ну у тебя и методы, - Наруто невольно улыбнулся. – Универсал.
Омои помотал головой.
- А предпочтительнее?
- Пассив, - сказал Наруто, внимательно его рассматривая.
- Тогда е3.
- Сука, - констатировал Наруто, вычеркивая квадратик. – Ранен. Продолжай в том же духе.
Сыграли без перерыва пять партий. Наруто удалось выиграть лишь одну, и то по чистой случайности. Омои в процессе запоминал его привычки и стандартные ходы, и мог точно спрогнозировать последующую расстановку. Помогало ему и отличное чутье на чужую психологию.
- Любишь действовать по схемам? – спросил Наруто, сдерживая дрожащий холодок, появившийся в голосе.
- Нет, - удивился Омои. – При чем тут схемы… Просто наблюдал за тобой. Ты быстро учишься и быстро меняешься.
Прозвучало как приговор. Наруто сидел у окна, рассматривал призрачные тени мокрых деревьев и мир цвета хаки.
Вот в чем проблема… При таком темпе и впрямь ни до кого…
А к полуночи появилась Конан. Она ворвалась в дом с растрепанным черным зонтиком, разбрызгивая вокруг холодные капли. Наруто впервые видел ее такой оживленной.
- Ребенок! – она торжествующе подняла над головой измятый конверт. – А принимающая сторона не против! У нас приглашение на семь человек и наилучшие пожелания! Если ты сможешь – им реклама. Если разобьешься, впрочем, тоже.
- Я же говорил, - хмыкнул Омои, роняя кружку с чаем. – Блин…
- Вытирай, - сурово сказала Конан. – Ничего у тебя в руках не держится.
- Чего встал, малой? – повернулся к Наруто Омои. Его глаза блестели азартом. – Все! Зеленый свет!
И вдруг в порыве эмоций обнял Наруто, крепко прижав ладонями его напряженную спину.
- У меня чудесный коньяк, - сказала Конан. – Омои, в машине.
- Есть, мэм.
Конан прошла по коридору, оставляя за собой мокрые следы, присела перед Наруто на корточки и заглянула ему в лицо серьезными ласковыми глазами.
- А я привезла с собой каркадэ, - сообщила она. – Ехать сюда было так хорошо… Кругом чернота, ливень по стеклам бьет, а я в своем маленьком мирке, и мне так уютно, как будто в сердечке… Двигатель стучит…
- Стучит? – Наруто поднял голову. – Надо посмотреть.
- Глушитель это стучит, - сказал Омои, появляясь в дверях. На его коротких светлых волосах мерцали крупные капли. – Сделаем.
- А где наша маргаритка? – спросила Конан, заглядывая в комнаты. – Я хотела ей показать, как заваривать хороший чай…
В гостиной Конан зажгла маленькие искорки ламп, обдуманно, через одну. Зазеркалье налилось теплым персиковым светом. В ртутной глубине подрагивали домашние тени.
Опавшие лепестки роз россыпью лежали на журнальных столиках, похожие на лунные блестки. Один из столиков выдвинули в центр. Конан вымыла медовый виноград и толстокожие апельсины. Села на пол, целомудренно сведя круглые колени. Ее короткая юбка задралась и обнажила узорную кромку чулок. Омои устроился рядом с ней, притихший, задумчивый. Его виски и скулы влажно блестели.
- Теперь точно домой не уеду, - заметил он, вскрывая бутылку. – Да и завтра…
- А ты хотел уехать? – спросила Конан и подула на сухие лепестки.
- Хотел.
- Почему?
- Меня боится, - вяло объяснил Наруто.
- Не бойся, - ласково сказала Конан и потрепала Омои по макушке. – Он сказал: встретит следующего гомофоба – выебет. А тебя пропустил.
- Я счастлив, - сказал Омои, бросив короткий настороженный взгляд на Наруто. – Духи у тебя потрясающие.
- А я выбрала раз и навсегда, - объяснила Конан, кусая виноградину. – Еще в школе…
Теперь у нас их не продают, так я заказываю. У меня всегда так – раз и навсегда… Мне очень жаль, что мужчины так не умеют. Да, Наруто? Дети, хотите, расскажу вам сказку?
Она снизила чарующий глубокий голос:
- Жил в далеком-далеком лесу черный оборотень. К нему не приходили в гости привидения и духи, его обходили стороной люди, его имя не было вписано в книгу демонов, а ангелы даже не знали, как оно пишется… Оборотень выходил на дороги, встречал путников и выедал их внутренности, а потом возвращался в свой дом и запивал живое мясо ядом, желая умереть…
- Воспитательницы детского сада из тебя не получится, - глухо сказал Омои.
Наруто же вскинул голову, прислушиваясь к печальным дрожащим ноткам.
- А все потому, - продолжила Конан, - что природа тьмы ошиблась и оставила ему живое сердце. Она создавала оборотней так часто, что порой забывала вставить нужные детали или выбросить из заготовок человеческое… А может, просто сломался ее конвейер.
Оборотень искал смерти, но умереть ему не дали – среди лесных обитателей нашелся бесшабашный дух, который нашел измученного оборотня и попытался его отогреть – солнцем, дыханием, лаской…
- Ошибка на ошибке, - резко сказал Наруто. – От начала до конца – и один виноват, и другой.
- А чем занимаются дух и оборотень сейчас? – поинтересовалась Конан и сама же ответила: – Оборотень лишил себя живого сердца, а лесной дух потерял единственное, чему был готов посвятить жизнь.
- Неправда, - сказал Наруто. – Моя жизнь в твоем конверте. И мы здесь поэтому…
- Намек понял, - отозвался Омои и разлил коньяк по рюмкам.
- Так это сказка для детей, - пожала плечами Конан, - а сказка для взрослых только начинается.
За окном шелестел дождь. Выжигающее тепло коньяка действовало расслабляюще.
Наруто давно не пил. Сакура вставала на оборону, заведя табу на спиртное. Омои напомнил было об этом, но Конан упрекнула – разве она способна причинить вред? Нет-нет, можно все, чего хочется, только – умеренно.
Она разговаривала с Омои вполголоса, покусывая ногти и изредка всматриваясь в темноту за спиной Наруто. Омои был к ней расположен – охотно отвечал и рассказывал, благо,
запас историй у него был неиссякаем.
Наруто сидел напротив, утомленный мягким опьянением и лениво думал: собрал этих людей, и каждый из них делает свое дело, и всем досталось по куску его тайны, и вроде – близкие донельзя… Но пустота… Откуда же такая пустота и отчуждение, словно эмоции теперь скользят лишь по поверхности, не задевая глубинных нервов, не трогая душу?
И с тоской вспомнилось – у Кибы, в его маленькой комнатушке, пропахшей травами, было уютнее, а на складе пилось куда веселее… Ироничный Шикамару, холодноватый
Недзи… Грохот отходящей фуры, резкий окрик Саске, рассвет, встреченный на парапетах городской реки. Начало пути.
Может, самое лучшее приходится именно на начало? А теперь мечта захлопнулась, превратившись в ящик. Ни тебе направо не пойти, ни налево – прямо, прямо… Не оборачиваясь.
Засиделись далеко за полночь. Конан зевнула, прикрыв рот узкой ладошкой, и стащила с дивана маленькую подушку. Бутылка опустела.
- Ложись, - сказал Наруто Конан, - мы уберем…
Дождь превратился в редкие слезы. Ступени на второй этаж расплывались – эскалатор какой-то…
Наруто поднялся в свою комнату, нащупал на столе телефон и сжал его в руке. Сердце отчаянно билось, выбрасывая в кровь страшную дозу адреналина.
- Не звони, - негромко сказал зашедший следом Омои. – Оставь своего оборотня в покое.
Все у тебя будет нормально и без него. Закроем проект – придумаем еще что-нибудь.
- Я подумал, - медленно выговорил Наруто. – Если не получится… Он же должен знать.
- Нет, - сказал Омои, вынул телефон из руки Наруто и отложил его в сторону. – Ты мне что обещал? Забудь о нем. Подумай только – мы все-таки едем…
- Тогда с тебя тоже обещание, - сказал Наруто, стаскивая футболку. – Не спи с Сакурой.
- М? – Омои удивленно обернулся. – Ревнуешь ее?
- Тебя, - хмуро сказал Наруто.
Склад. Глава 38
Он с трудом дождался утра. Утро пришло, пепельное, незадумчивое. Оскальзываясь на коротких лапах, ударилось об окна. Конечно же – дождем. И началось – тук-тук, плюх-кап... Мокрые воробьи сидели на ветках, нахохлившись. Крыши противоположных домов блестели. Прохожие сутуло бежали по улицам, зябко завернувшись в плащи.
Серые тучи растянулись на все небо.
В квартире стало нестерпимо холодно. Саске вспомнил про обогреватель, вытащил его, поставил в центр комнаты и так и бросил, не подключив. Бессонница вынула из него силы. Саске заболел. Искал пульт телевизора – завернуться в теплое и полежать, что ли, - не нашел. Экран остался мертв. За компьютером высидеть не смог. Странная боль заставляла его вжиматься грудью в обрез столешницы. Вжался так, что ребра хрустнули, а губы непроизвольно раскрылись в немом стоне.
Единственное дело, которое он смог довести до конца – закурил сигарету. Не выкурил, а выглотал дым, затушил окурок и потянулся за следующей. Никотин утратил свою силу.
Пропадал в отравленной крови. На столе белел авиабилет. На него Саске смотрел как на последнюю надежду. Казалось – высота снимет давление, которое неизвестными силами нагнетается в его грудную клетку и рвет ее изнутри.
Ночью, разбуженный этой болью, Саске долго с удивлением прислушивался к себе. Что это может быть? Сердце? Сердце так не болит, да и вот оно, бьется под ладонью отчетливо и спокойно. Легкие? Легкие болят со спины... А что находится в центре грудины? Такое, что способно болеть тяжелой глубинной болью?
Пытался отвлечься. Любая мысль проходила через раскал боли и становилась отточенным острием. Лежал с открытыми глазами, тяжело и глубоко дыша. Подступали слезы. Текли по щекам, и Саске снова удивлялся – откуда? Бессмысленные слезы, не подпитанные ни страхом, ни злостью. Яростно терся лицом о подушку. А в груди все ныло... Нескончаемая ночь.
Давно ведь ушло и откатило желание и ожидание. Не искал больше на улицах знакомой светловолосой головы, не ждал звука знакомого голоса. Отдал все тепло – там, в кабинете-фонарике, прижал к себе не просто так, с надеждой – перелить свою любовь, как переливают умирающему свежую кровь.
И после был опустошен и счастлив этой пустотой. Потихоньку накапливалось новое, словно мебель, расставляемая при переезде. Прошел медкомиссию, избежав долгих расспросов и анализов. Тензо подмигнул – чего зря время тратить...
Вечера проводил на стрельбище, превращая оружие в послушную часть своего тела. Увлекся. Горел лоб, леденели губы. Выбивал, со стопроцентным успехом выбивал любую мишень при любом освещении. В боковых припыленных зеркалах видел себя – собранного, умелого, с экономными сильными движениями. Наслаждался.
Выкладывался на спаррингах. С Тензо, или с Тензо и Хаяте вместе, осваивая новое, все дальше и дальше уходя от макета и образца спортсмена. Обладая уникальной способностью копировать чужие движения, превращал самые мимолетные огрехи противника в роковые ошибки.
Выматывался так, что отдыхал бездумно. И засыпал там, где ложился и поднимался, словно начиная жизнь с остановленной перед сном точки отсчета.
Все было хорошо. И вдруг – за два дня до отлета, странная и тяжелая болезнь... пусть пройдет, пусть пройдет... Что же может болеть... так? Саске нашел початую бутылку сладкого черного вина (пустая клетка на холодильнике словно набралась злости), уселся на пол и выглотал вино длинными глотками. Вкуса не почувствовал, теплее не стало.
Стало весело. Весело, жестоко, неисцелимо. Боль в груди раскинула бархатные алые лепестки... Цветок или меркнущий фонтанчик крови, выбитый пулей.
Грохнула музыка. Низкие частоты шершаво гудели в голове. Повторяя слова онемевшими губами, Саске слонялся по квартире, набирая в движения смертельной силы стилета. Хотелось просто убивать.
Мир-клетка. Мир-правила. Перейти дорогу в неположенном месте или вынести стекло в пригородной электричке – вольнодумцы, как же... Чертовы философы, которые о морали и ценности жизни человеческой. Я не такой как все – думает каждый.
Саске вспоминал и кривил губы: Недзи считал, что жить – это смотреть на все, что происходит вокруг и только. Наруто считал, что жить – это повторять чей-то блистательный путь. Шикамару считал, что все мудаки и был ближе всех к истине.
Мнения. Чужие мысли. К стенке. Вскинуть винтовку и прицельно в лоб. Вот и вся мораль, вот и все ваши мысли... с пола не соскребут.
И кто после этого будет прав, а?
Саске редко озвучивал свои идеи, если только они не относились к очередной жертве схем. Придерживал и эти. Ни Тензо, ни Хаяте не знали, что кроется за прищуром черных глаз и удивительной меткостью.
А крылась: всеобъемлющая ненависть. Саске порой захлебывался ей, и тогда умолкал на часы, справляясь с ледяной торжествующей дрожью. В нем с поразительной скоростью вымирало то живое, что когда-то заставило рассказывать Наруто о своих бедах. Пустые ниши и коридоры души стремительно наполнялись ненавистью. Цивилизованный мир поражал его лживостью. По придуманным людьми правилам он лишился будущего и любви, по правилам культурным, хорошим, сожалеющим, он превратился в изгоя. Что ж, иная сторона мира дала ему новый шанс. Вырвать оружие из рук Саске можно было только с мясом и кровью. И то – перегрыз бы глотку.
Если бы Тензо знал его истинные мотивы, пожалуй, призадумался бы, но даже его проницательность спасовала перед скрытностью Саске. Тензо видел парня, который рад попадать в цель. Понятное, почти мальчишеское удовольствие от роли крутого бойца.
Саске его не разубеждал. Молча терпел все дружеские подначки и изредка огрызался, не позволяя проникнуть на свою личную территорию.
Это Тензо удивляло. Он считал контакт налаженным настолько, что Саске пора было проявить откровенность. Долго обдумывал, а потом решил зацепить его душу напрямую, крюком.
- На меня перед отлетом не рассчитывайте, - предупредил Тензо. – Уладить личное.
- Какаси? – переспросил заранее наученный Хаяте.
Саске поднял глаза, подумал немного и снова занялся лежащим на коленях котом. Кот вытягивался и млел.
- Информатор, значит, - сказал Саске.
И все. Больше от него нельзя было добиться ни слова.
Личная жизнь самого Саске тоже являлась неприкасаемой темой. О Наруто Тензо знал, и считал – парень, хоть и хороший, но до Саске не дорос. Если такая уж глобальная любовь
– он еще Учиху дождется, а дальше все в его руках.
Знал Тензо и то, что Саске ведет двойную игру с самим собой: стопроцентный гей с интегрированной гомофобией это вам не шутки. Диссонанс поразителен, и Тензо не понимал, как человек может быть способен на самоунижение, граничащее с паранойей. Тут бы ему и подумать дальше... О том, что Саске деструктивен по натуре, и нужен ему противовес, а иначе оружие в его руках – превратится не просто в инструмент...
Но Саске был подчеркнуто спокоен, осторожен, и ничем своих эмоций не выдавал.
Ненависть же его начала подчиняться давно выработанным в уме схемам. Мстительность не была присуща ему изначально, но вросла в плоть после смерти родителей и только ждала своего часа.
Саске обдумал все вплоть до мелочей. Хаяте вел строгий учет патронов, поэтому на его стрельбище лишним разжиться было невозможно. Саске вскользь высказал желание посоревноваться – в чужом зале. Хаяте немедленно загорелся. Он был азартен и остальное сделал сам. Сам и притащил Саске на городское стрельбище, где практиковались охранники. Там, где одновременно велась стрельба из нескольких стволов, патроны выдавались в руку, а инструкторов не хватало, Саске легко вбил в мишень четыре пули, коротко пояснив:
Дата добавления: 2015-09-28; просмотров: 20 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |