«Прямо как на войне…»
Предварительно прихватив с собой неглубокую миску с тёплой водой, Том вернулся в гостиную и подошёл к Каулитцу, придирчиво рассматривающего пропылившуюся почти насквозь футболку, порванную на спине.
- Что, всё-таки, на тряпки? – Шеллер сел на диван позади него.
- Ага, - печально констатировал парень, отложив испорченную вещь в сторону. – А жаль.
- Главное, что ты жив остался, а футболку можно и новую купить, - философски заметил Томас. – Теперь наклонись чуть вперёд и замри.
- Ты хоть что-нибудь в этом понимаешь? – с некоторой долей недоверия осведомился Билл.
«Я живу на свете уже почти полтора века, уж наверно, за такое-то время можно было хоть чему-то научиться в обрабатывании мелких ран. Да и не только», - клацнул зубами про себя Том.
- Наша с братом тётя была врачом, она многому меня научила, не только царапины обрабатывать, - тут Шеллер не солгал.
Иллиана, воспитывавшая его и Адриана, действительно имела медицинское образование, и до конца своих дней она работала врачом в одной из крупнейших берлинских больниц. И, как человек интеллигентный, Иллиана позаботилась о том, чтобы и её племянники также получили качественное образование, добросовестно подойдя к сему процессу.
- Тогда я спокоен, - Вильгельм упёрся локтями в колени.
- Для начала нужно стереть кровь, - вид крови до сих пор, несмотря на долгие годы тренировок, вызывал у Шеллера неопределённую реакцию… Его волчьей половине было неспокойно при виде кровоподтёков. – Ты здорово заляпался.
Он отрезал длинный кусок бинта и, сложив марлевую ленту в несколько раз, опустил её в заранее приготовленную тёплую воду. Затем, слегка отжав бинт, Том осторожно, стараясь не давить, провёл им по коже спины Билла, стирая подсохшую кровь.
Каулитц замер, когда влажный бинт коснулся его спины. Правда, он зафиксировал своё внимание на другом… Его поразило то, насколько горячими были пальцы Тома, это чувствовалось даже сквозь сложенную в несколько слоёв ткань. А тепло, исходящее от ладоней Шеллера, приятно согревало, и Билл легко мог чувствовать направление перемещения длинных пальцев Тома. Но когда оборотень отнял руку, Каулитц ощутил что-то сродни разочарованию… или что-то иное?
- Тебе придётся немного потерпеть. Возможно, будет щипать, - предупредил Томас, смочив вату перекисью.
- Что я тебе, девчонка? – пробурчал парень, но на всякий случай сделал глубокий вдох.
- Ну-у, нет, - заулыбался волк этой браваде, - но предупреждение никогда лишним не будет.
Вата с перекисью коснулась ссадины, и Биллу пришлось стиснуть зубы – а это оказалось ещё неприятней, чем он предполагал. Неприятно, но терпимо…
- Бодрит, а? – раздался хитрый голос Шеллера.
- Ему ещё и весело… - закатил глаза бывший журналист, старательно пряча улыбку. – Вот прижгли бы тебе перекисью да по живому, я бы посмотрел на тебя.
- А мне и прижигать-то нечего, - отпарировал оборотень, продолжая безжалостно обрабатывать рану соседа уже свежей ватой. – Потерпи, осталось совсем немного.
Старательно протерев ссадину перекисью, Том нанёс на неё тонкий слой антисептической мази, после чего обтёр руки об джинсы.
- Вот и всё, - подвёл он итог, вставая.
- А ты быстро, - Билл повёл плечом и выпрямился – рана больше не болела. – Сам я бы точно не справился.
- Можешь не благодарить, - взгляд Шеллера прилип к обнажённой спине Вильгельма, пока тот копался в недрах шкафа, ища сменную футболку. – Ссадина неглубокая, быстро заживёт.
- Хорошо, - Каулитц вытянул свежую футболку и повернулся к оборотню – тому пришлось быстро отвести взор, чтобы не быть пойманным с поличным. – Ещё обработка потребуется?
- Не думаю. Такие царапины быстро подсыхают, главное – быстро их обеззаразить.
- Тем и лучше, - торс Билла скрылся под тёмной футболкой. – Теперь-то можно приступить к изучению начинки этих коробок. Давай перетащим их на стол?
- Ну, давай, - нерешительно произнёс Том. Он не рассчитывал на то, что Билл попросит его задержаться… - Мне казалось, ты захочешь приступить к изучению в одиночестве.
- Ты куда-то торопишься? – с некоторой хитрецой в голосе поинтересовался Каулитц.
- В общем-то, нет. К тому же, надо ведь взглянуть на то, ради чего ты рисковал своей шкурой, - с напором ответил Том, хватая две коробки разом. – Но если там окажется самый обыкновенный хлам, я ещё долго буду припоминать тебе это.
- Испугал, надо же, - фыркнул молодой человек.
- И в мыслях не было. Ну что ж, ты хозяин, тебе и открывать первому.
- С удовольствием.
Вильгельм распахнул картонные створки, пододвинул коробку прямо под люстру, висящую над столом, и заглянул внутрь... Внутри, тускло блестя в электрическом свете, лежало нечто стеклянное. Это что-то было покрыто слоем махровой пыли, и Билл нахмурился, стараясь понять, что же такое под ним скрыто…
- Блестяще, - прыснул Томас, осуждающе качнув головой. – Битое стекло – настоящий клад!
- Это не битое стекло… - Каулитц запустил руку внутрь. – Это… это ёлочные игрушки!
Он извлёк на свет полупрозрачный шарик из светло-красного стекла и победно посмотрел на волка. И скоро на стол были выложены и остальные игрушки, точно такие же, стеклянные, самой разной формы и разных цветов. Что самое удивительное, все игрушки были целы, даже треснувших не было!
- Такие были в ходу в пятидесятых годах… Раритет, - тихо и задумчиво изрёк Том, вертя стеклянного снеговика в руках.
- А ты-то откуда знаешь? – изумлённо уставился на него Билл, чуть не уронив шарик.
- Это… у тёти были такие игрушки, она их очень берегла.
Шеллер был готов с разбегу впечататься в стену. Да что же с ним творится?! Ему нужно быть как никогда осторожным, а он что творит? Беда, беда…
«А я был прав. Он плохо на меня влияет», - прорычал про себя Том. Он прокололся. И уже в который, чёрт подери, раз… Нужно внимательнее следить за собой и за своим языком!
- Ладно, - кашлянул Каулитц, положив шарик на стол. – Кажется, здесь кое-что не менее интересное, - и он подтянул к себе вторую коробку.
В ней обнаружились, к огромному удивлению обоих молодых людей, книги. Старые, с потрёпанными корешками, но даже в таких условиях и при такой сырости, в какой они пребывали, судя по всему, не один год, они довольно неплохо сохранились. Текст на пожелтевших от времени страницах был вполне себе читабельным, и если как следует просушить их, положить под пресс, а затем подклеить – эти книги обретут вторую жизнь. И Билла это, как завзятого книжного червя, безусловно радовало. Он с интересом рассматривал обложки найденных сокровищ, всё больше удивляясь тому, что он отныне является обладателем такой бесценной редкости.
- Смотри-ка, Том, - Билл тронул Томаса свободной рукой за плечо, чтобы привлечь его внимание, - это Дюма-старший, «Ожерелье королевы», год выпуска книги – тысяча девятьсот двадцать второй. Ей почти сто лет!
- А у меня тут – Гёте, «Фауст», двадцать четвёртый год издания, - Шеллер протянул ему книгу, понимая, что он не может разделить столь бурного энтузиазма, хотя, стоило бы и постараться…
Уж конечно, откуда Каулитцу знать, что Том является современником этих книг? И что в его библиотеке таких книг полным-полно…
- Прямо как об обыденной вещи говоришь, - скептически приподнял уголок губ Билл, забирая у оборотня «Фауста».
«А как мне ещё об этом говорить? Ты ведь не подумал о том, что на момент выхода твоего бесценного «Фауста» я должен был отметить свой пятьдесят третий день рождения? Конечно, нет!», - Том чуть не засмеялся этой мысли, но вовремя сдержался.
В третьей и четвёртой коробках оказались старые газеты и вырезки из них, вперемешку со старыми, чёрно-белыми, почти выцветшими фотографиями неизвестных Биллу людей. Газеты были собраны в небольшие стопки и перевязаны грубым жгутом, и, кажется, и этим газетам был уже далеко не первый десяток лет… Так или иначе, Вильгельм дал себе слово – на досуге покопаться в этих статьях, чтобы изучить хронику прошлых лет и минувшего столетия. Ему было интересно узнать, чем жил город задолго до его приезда сюда. Даже задолго до его рождения… В заголовках некоторых газет Билл мельком успел разглядеть даты выпуска номеров: апрель шестьдесят второго, август пятьдесят четвёртого. Правда, Томасу такое желание изучения городской хроники было не совсем понятно: зачем изучать старые, полуистлевшие газетные вырезки, если можно их выкинуть? Но в то же время, он уже успел свыкнуться с мыслью, что журналисты – люди не без странностей, и пример его нового соседа это очень и очень наглядно демонстрировал. И, как ни странно, Билл остался весьма довольным своими необыкновенными находками. Неповторимый дух старины притягивал и манил его, и это прекрасно читалось в его вспыхнувших энтузиазмом глазах.
«Я настолько отвык от людей… От живого человеческого общения, - думал Том, наблюдая за Каулитцем. – Мне придётся учиться заново. Всему.»
Странность… которая там по счёту? Не важно. В ходе общения и контакта с этим смертным странности стали самым обыденным явлением. Даже для такого, как Том. И эта странность заключалась в том, что в Шеллере проснулось это желание – быть ближе к людям, но не только физически. И это после стольких лет затишья…
- Уже совсем поздно, - отстранённо произнёс Томас, выглянув в окно. – Я, пожалуй, пойду. Да и тебе наверняка захочется поближе изучить свои сокровища, - улыбнулся он, делая шаг к выходу.
- Ну… хорошо, - Билл отложил перетянутую жгутом стопку газет в сторону, и Шеллеру показалось, что в голосе его послышалось… разочарование? – Если ты так торопишься.
«Никуда я не тороплюсь. Мне всего лишь нужно пораскинуть мозгами над своим поведением и над тем, как отучить себя столь явно прокалываться», - Том взялся за ручку входной двери, но перед тем, как распахнуть её, обернулся к Биллу.
- Потом расскажешь, к чему тебя привели твои археологические раскопки, - полушутя-полусерьёзно сказал он, ступив за порог. – До встречи.
- Пока, - несколько озадаченно попрощался Вильгельм и, закрыв дверь на замок, вернулся в гостиную.
Да, ему хотелось приступить к этим, как соизволил выразиться Шеллер, археологическим раскопкам, но вот сам Шеллер… Почему-то на языке у Билла вертелся только один вопрос: «Почему так?».
За ту неделю, что Билл живёт в Геберсдорфе, они встречались несколько раз. Но каждый раз Том оказывался рядом тогда, когда он был нужен. А больше поводов для встреч как будто и нет, и не предвидится… Что же, они так и будут танцевать по одному замкнутому кругу? Но это будет совсем ненормально… К этому всему следовало бы приплюсовать и тот факт, что Биллу хотелось встретиться с Томом. Но не так по-идиотски, как это было, допустим, сегодня… Чтобы всё обошлось без инцидентов, вроде обвалившейся крыши или забытых в замочной скважине ключей. Чтобы это было просто… по-человечески.
Встав у окна, выходившего на особняк Томаса, Билл отодвинул в сторону занавеску, чтобы ничто не мешало ему лицезреть обитель нового соседа. Вот и в окнах вспыхнул свет – значит, Том уже дома…
- А ты всё-таки что-то скрываешь, Том… - тихо произнёс Билл и сам не понял, почему он сказал это.
Часть Х
Шёл вот уже пятый час утра, но Билла нисколько не тянуло в сон. Молодой человек сидел за кухонным столом, куда он перетащил все газетные вырезки и фотографии, найденные в коробках. Даже несмотря на то, что Каулитц торчал на кухне уже не первый час, обставившись опустевшими кружками из-под кофе, он не разобрал даже половину того, что так поглотило его. И это ведь ещё только газеты, а к фотографиям он пока и не притронулся… Это, пожалуй, единственное, что его удручало. И, вроде как, дело это совершенно не горит, и мир не рухнул бы, если бы Билл бросил всё прямо сейчас и отправился в свою спальню, в тёплую, уютную кровать, но нет. Где уж там? Чем больше он копался в старых выпусках геберсдорфских газет, тем больше его это увлекало.
Скотти давно спал, смирившись с невозможностью привлечь внимание хозяина и свернувшись клубком у горячей батареи, изредка подёргивая во сне ушами и носом.
Каулитц потёр покрасневшие и уставшие от долгого чтения глаза и, широко зевнув, встряхнул волосами. Он подтащил к себе очередную стопку газет и разрезал стягивавший её грубый шпагат заранее припасёнными ножницами. Вглядевшись в плохо пропечатанную на титульном листе дату, Билл прочитал вслух:
- Шестнадцатое мая, тысяча девятьсот пятьдесят четвёртый год… Ого. Выпуск почти шестидесятилетней давности… - он аккуратно развернул газету – листы её отозвались печальным шелестом. – Посмотрим, чем жил Геберсдорф в то время…
Похрустев костяшками длинных пальцев, Вильгельм перелистнул старую пожелтевшую страницу, испещрённую грязными подтёками, и принялся вглядываться в строчки, напечатанные мелким шрифтом. Некоторые слова и фразы было невозможно прочитать – настолько отсыревшей была газетная бумага, но общий смысл всё же угадывался… Вот историческая хроника со списком событий, произошедших в этот день, шестнадцатого мая, в истории города и всей страны, вот чёрно-белая фотография женщины, под которой написано «Объявлен розыск»… Пара страниц с рекламой и объявлениями, ещё страница – рубрика полезных в хозяйстве советов… Всё это Билл пролистал со скучающим видом, уже собравшись взяться за следующий выпуск – зачем тратить время на то, что ему совершенно неинтересно? Он положил газету титульным листом вниз… и тут же прилип взором к её последней странице.
- Что? – он схватил газету, поближе поднеся её к глазам и близоруко прищурившись. – Что это?
На большой фотографии, занимавшей едва ли не четверть страницы, были изображены мужчины в полицейской форме старого образца, женщина, чье лицо было искажено выражением безмерной печали и горя, мужчина, стоящий рядом с этой женщиной и бережно обнимающий её за плечи, маленькая девочка, протягивающая руку к одному из полицейских – в другой руке малышка держала игрушечного медвежонка…
Каулитц поднял взор выше, чтобы прочитать заголовок, и застыл.
«Четверо жителей Геберсдорфа пропали без вести»
От неожиданности парень едва не поперхнулся холодным кофе, но вовремя поставил кружку на стол. Он ещё раз перечитал заголовок, ещё раз осмотрел изображённых на фотографии людей.
- Уж не об этом ли мне рассказывала Маргарет? – прошептал Билл.
«Четверо жителей Геберсдорфа пропали без вести. Поиски, продолжавшиеся две недели, так и не принесли результатов. Поиски проходили с участием полиции города и добровольцев. Трое мужчин и молодая женщина в последний раз были замечены близ геберсдорфской лесополосы приблизительно первого и второго мая текущего года. Если вам что-либо известно о местонахождении пропавших, просьба обратиться в полицейское управление или позвонить по телефону…»
Каулитц на секунду оторвался от чтения, ощутив, как по спине пробежал холодок.
«Ниже приведён список пропавших и их фотографии. Слева направо:
Герберт Вернер, супруги Джозеф и Сибилла Акерманн, Йоханнес Майнарт.
Сейчас полиция опрашивает всех, кто контактировал с пропавшими непосредственно перед их исчезновением. Напомним, что у Йоханнеса Майнарта осталась шестилетняя дочь Маргарет (на фотографии – вторая справа), которую временно пришлось передать на попечение в детский дом…»
- Маргарет, - нахмурился Билл, вновь вернувшись к фотографии.
«Мой отец ушёл в тот лес, и больше его никто никогда не видел», - вспомнил он слова старушки.
Да, вот она. Вторая справа… Та самая девчушка, сжимающая в одной руке медвежонка, а второй схватившись за рукав форменной рубашки полицейского.
- Бог ты мой, - выдохнул Каулитц, потерев ладонью щеку. – Бедная Маргарет…
Ему сложно было представить - каково же ей было, тогда ещё шестилетней малышке, оставшейся без отца, которого так и не сумели найти? Её передали в детский дом, неужели кроме отца у неё больше никого не было? Ведь это крайняя, самая последняя мера - отдавать ребёнка в детский дом! И какое же это мерзкое слово – неизвестность, от которого веет мрачным, тяжёлым духом отчаяния и безысходности… Ведь ни Маргарет, ни близкие других пропавших так и не узнали, что же случилось с их родными людьми. Хотя, сомнения не было только лишь в одном. По истечению шестидесяти лет, конечно, ясно, что тех четырёх пропавших уже давно нет в живых. Но никто не знает, где же находится их последнее пристанище.
- Как же это всё… дико. И ужасно, - покачал головой Билл, продолжая блуждать взглядом по фотографии. Теперь он разглядывал небольшую группу мужчин, стоявших за полицейской машиной. А они кто? Тоже близкие пропавших? Или просто зеваки, без которых ни одно громкое дело не обходится? Кажется, в статье о них ничего не сказано. Однако… Взор Билла замер на одном из стоящих чуть поодаль мужчин.
- Не понял? - молодой человек сорвался с места, пулей вылетев из кухни. Он вбежал в свою комнату и начал один за другим выдвигать ящики письменного стола, явно ища что-то. – Такого быть не может… – бормотал он, роясь в ящиках.
В самом нижнем ящике он нашёл искомое – большую чёрную лупу, с которой помчался обратно на кухню. Плюхнувшись на табурет, он поднёс увеличительную линзу к фотографии, усиленно всматриваясь в неё. Нет, вообще, всякое может быть, и, может, это просто качество печати такое ужасное, да и фотография чёрно-белая, блёклая…
«Отговорки, отговорки… Смотри на вещи шире, - нудно-скучающе произнёс внутренний голос. – Тебя зрение никогда не подводило – не подводит и сейчас».
Этот стоящий вдали и позади всех человек… Он словно не желал, чтобы кто-то увидел его, но безжалостный объектив фотокамеры оказался направленным прямо на него. Это же тот самый парень, которого Билл на днях видел рядом с Томом! Но как такое возможно? Каулитц и рад бы был ошибиться, но что-то ему упорно подсказывало, что это один и тот же человек. Тот же суровый, жёсткий взгляд. Та же прямая, гордая осанка, широкие, расправленные плечи…
- Да ну к чёртовой матери… - прошипел Билл, кинув лупу на стол. – Этой газете уже шестьдесят лет… Парню на фотографии – чуть больше двадцати. И тому парню, которого я видел тогда утром, тоже… Но и тут он, и там тогда тоже был он, так, что ли? – спросил он у приоткрывшего один глаз Скотти. – Нет, не так! Или… нет, я ничего не понимаю…
До чего же паршивая ситуация! Ведь Билл даже не может спросить у Тома напрямую о его визави, с которым он тогда видел Шеллера. Тогда Том подумает, что его не в меру любопытный сосед с журналистским прошлым элементарно следит за ним. Некрасиво как-то будет…
- Но я так хотя бы свою профессию оправдаю, - нервно засмеялся Вильгельм, понимая, что всё это ему совершенно не нравится. Не призрака же он видел… В призраков и прочую мистическую белиберду он никогда не верил, так? Вроде бы…
- Кажется, я уже даже в этом не уверен, - он снова зевнул, закрыв фотографию ладонью. – Зато я уверен в другом – в том, что я хочу спать.
Впрочем, даже после того, как Билл почти силой заставил себя умыться и почистить зубы, а затем рухнуть без сил в кровать, он не смог заснуть. Даже несмотря на чудовищную усталость, что растекалась по венам с кровью и закрывала тяжёлыми свинцовыми пальцами глаза… Находка Каулитца никак не желала выходить из его головы. И как же мало нужно, чтобы лишить его покоя! Всего-то одна газета шестидесятилетней давности и местная страшилка о четырёх без вести пропавших людях. Образ маленькой Маргарет, отчаянно цепляющейся за рукав полицейского, геберсдорфский лес и его тайна, скрытая туманным мраком, тот парень с фотографии и… Том.
Том говорил с ним, с тем незнакомцем. Как же это следует понимать?
Чудно, но Билл вспомнил о Томасе впервые за несколько часов. И даже с этим Шеллером не всё чисто... Странный он. Хотя, если припомнить, сколько раз Каулитц применял сие определение к новому соседу? Несчётное количество раз. И не просто же так, верно? Ведёт себя странно, говорит тоже странно, загадками, постоянно что-то не договаривает… Но это ещё ладно. Прокрутив в памяти всё то, что случилось за прошедшую неделю, Билл вдруг понял одну вещь. Том всегда оказывался рядом именно тогда, когда он был нужен. Фотоаппарат, ключи, обвалившаяся крыша… Вот. Крыша.
- Крыша, - пробормотал он вслух и приподнялся на кровати, откинув одеяло в сторону.
У него словно открылось второе дыхание. Он поднял лежащие на полу джинсы и, натянув их, прошлёпал на кухню, затем подошёл к тому самому окну, что выходило на задний двор. Туда, где находилась та ветхая постройка, которая едва не похоронила его под своими обломками.
- Ага… - прикинув что-то в уме, кивнул парень сам себе и обернулся к микроволновой печи – электронные часы показывали начало седьмого утра. – Что ж, пусть меня назовут придурком, но я должен это проверить.
Молодой человек вышел в прихожую и открыл входную дверь. В дом ворвался поток холодного воздуха, взметнув волосы Билла. Он чуть поёжился, но всё-таки решительно шагнул в утренний полумрак, царящий на улицах города. Каулитц направился прямиком на задний двор, слушая, как хрустит под его подошвами покрытая инеем сухая трава. Он заметил, что небо на востоке уже окрасилось в буро-бордовые цвета – рассвет близок. И эта звенящая, утренняя тишина, когда все звуки кажутся в несколько раз громче… Он понимал, что со стороны выглядит по меньшей мере очень и очень глупо, и что ответ на терзающий его вопрос слишком очевиден, но всё равно он упрямо шёл на задний двор, чтобы доказать себе – не кому-нибудь, а себе, – что он прав.
Но вот он на месте. Вот он, этот обломок крыши, который мог запросто задавить его. И этот обломок лежал на расстоянии добрых несколько метров от самой постройки. Как Том смог отшвырнуть его так далеко? Но не это главное.
Билл приблизился к деревянно-шиферному обломку вплотную и несколько секунд изучал его взглядом… после чего нагнулся и, схватившись за него обеими руками, попробовал поднять.
Ха, поднять… Смешно. У него не получилось даже приподнять обломок. Хотя бы на один жалкий миллиметр. И это при том, что Билл был весьма крепко сложен, и на недостаток физических сил никогда не жаловался. А теперь главный вопрос. Какой же в действительности силой нужно обладать, чтобы суметь удержать такую глыбу на весу, а затем и вовсе отшвырнуть её, будто та весит не больше пушинки, а не несколько десятков килограммов? Может ли… Может ли человек сделать так? Человек…
«Что ты скрываешь, Том? Почему вокруг тебя вечно роятся загадки и вопросы, на которые невозможно получить ответ?»
Том мчался по утреннему лесу, чувствуя, как смешанная с хвоей замёрзшая почва приятно холодит разгорячённые подушечки лап. Наверно, только во время такого безудержного бега он чувствовал себя живым… Он чувствовал, как по его венам бежит горячая кровь, подгоняемая неустанно бьющимся сильным сердцем, он чувствовал, как морозный воздух наполняет его лёгкие. Он чувствовал всё. Видел, обонял, осязал… О да. Такой спектр чувств и ощущений, который пропускает через себя волк, недоступен человеку.
Томас отлично поохотился, он был сыт и доволен собой. И, как дополнительный и приятный бонус, в лесу всё спокойно. И Адриана пока не видно. Пока… Ну, и на том спасибо.
Оборотень с разбегу перемахнул через запретный ручей и, пробежав ещё несколько метров, остановился. Как бы хорошо ему ни было в лесу, но пора возвращаться домой.
«Да уж, домой… Следить, чтобы этот смертный ещё чего-нибудь не выкинул. Он ведь может.»
Всего несколько мгновений, несколько секунд жгучей и такой привычной боли, и Том смотрит на свои теперь уже не лапы, а человеческие руки. И вот она, знакомая поляна с раскинувшим свои голые ветви старым дубом, одежда, спрятанная в его корнях – всё как по расписанию. Что ни говори, но на то недолгое время, пока волчья сущность захватывает его, становится легче. И мысли текут ровнее, и меньше чувствуется груз той ответственности, которым обременяет себя его человеческая половина. Но это не значит, что нужно всё бросить и остаться волком до конца своих дней. Так нельзя… Хоть соблазн и слишком велик, Томас знал своё предназначение, и оно заключалось в том, чтобы оберегать таких, как этот Каулитц. Пронырливых. Не в меру любопытных. И смелых. Да, Билл смелый, что бы он там ни творил. Адриан любит говорить о том, что смелость часто берёт своё начало от безмерной глупости, но это явно не случай Каулитца. Он умён и, что уж точно не на руку младшему Шеллеру, любит докапываться до сути.
«Я не хочу, чтобы ни он, ни кто-либо ещё пострадал, но зато я просто блестяще делаю всё, чтобы выдать себя со всеми потрохами. Веду себя, как полный безмозглый кретин, только слепой этого не заметит. Что со мной вдруг стало? Зачем я это делаю? Каулитц ведь уже в чём-то меня подозревает, разве нет? – спрашивал Том сам себя, идя к выходу из леса. – Все эти его вопросы, взгляды… А то, что произошло вчера? Да, чёрт возьми, тот обломок мог его раздавить к дьяволу и места мокрого не оставить, и что мне оставалось делать? Позволить ему погибнуть? О, Адриан бы одобрил такой поступок и наверняка бы гордился своим несмышлённым младшим братцем, впервые в жизни совершившего хоть что-то дельное. Ну как же… Такая помеха была бы устранена. Только я бы себе этого никогда не простил. Значит ли это, что я всё сделал правильно? Правильно ли я сделал, что так подставил себя? Билл всё видел… И он уже, скорее всего, задаётся определённого толка мыслями. Кому же не ясно, что далеко не каждому под силу поднять такую глыбу… Что мне делать теперь?»
Это был правильный вопрос… Да только за неимением на него прямого ответа оставалось только одно – ждать. И чего ждать? Пока Билл ещё что-то не отчебучит?
«Сдаётся мне, долго ждать не придётся. За ним не заржавеет», - подумав об этом, Том рассмеялся вслух.
Так вот, вокруг кого теперь вращается его жизнь! Вокруг смертного мальчишки, которому вечно не сидится на месте! И он, могущественный оборотень, что ходит по земле вот уже полтора века, наделённый небывалой силой, разве что не трепещет перед ним!
- Наверно, я первый такой олух за всю историю оборотней, - пробурчал Томас себе под нос, поднимаясь по ступенькам крыльца. – И где моя медаль за заслуги перед волчьим кланом?
Он шагнул в коридор и, захлопнув дверь, чуть поёжился – неприятное ощущение от скатившегося по спине пота, надо бы душ принять… Уж точно лишним не будет. Он на ходу скинул с себя одежду и ступил на прохладный кафель ванной комнаты. Сейчас он немного освежится, а потом и решать будет, чем же занять себя на остаток дня.
Шеллер включил воду и встал под льющийся сверху поток. Прохладные струи с тихим звоном разбивались о его смуглую кожу, приятно расслабляя напряжённые мышцы спины и плеч. Он провёл ладонями по влажным волосам и, закрыв глаза, прислонился плечом к выложенной мраморной мозаикой стене.
Вообще, Том достаточно часто задавался подобным вопросом, но сейчас он приобрёл для волка особый смысл, заиграл новыми красками. Каким же должен быть оборотень? И не просто оборотень, а настоящий оборотень? И кто из двух братьев ближе к этому образу – Томас или Адриан? Должен ли оборотень быть расчётливым, хитрым, безжалостным, бескомпромиссным? Как истинный зверь… Или оборотень – это тот, кто умеет подчинить звериное начало разуму, кто знает, что он существует ради чего-то или кого-то, а не влачит бессмертное существование без всякой надежды и цели? Томас понял это сравнительно недавно – примерно лет так семьдесят-восемьдесят назад – что и он, и Адриан были изначально рождены людьми. Если бы не их свихнувшаяся на колдовстве и чёрной магии тётка, которая в отместку погубившему их мать Элиасу Шеллеру решила отыграться на двух невинных мальчиках… Да уж, Патриция Вайдунг знала, куда бить.
И что имеется теперь? Адриана тянет на себя звериная половина, Томаса – человеческая. И, как бы прискорбно это ни было, Том где-то в глубине знал, что они с братом никогда не придут к единому соглашению. А если это так, то ради чего он продолжает увещевать себя, что для Адриана ещё не всё потеряно? Всё потому, что он его брат… Родная кровь, каким бы он ни был. В это треклятое родство всё и упирается, как в тупик.
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 32 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |