Он отчаянно старался не смотреть в сторону леса. Не хотелось. Казалось бы, зачем примешивать негативные мысли в чистый поток красочных впечатлений и эмоций? И уж тем более ему не хотелось задавать Томасу какие-либо вопросы, связанные с загадками геберсдорфской чащи… Но вопрос вырвался сам, как бы ему этого ни не хотелось.
- Том, ты уже давно живёшь здесь, так? Скажи, почему местные так боятся ходить в этот лес?
- Ага… - с какой-то отрешённой улыбкой отозвался Шеллер. – Я вижу, ты уже успел потолковать с Маргарет?
- Успел, - Каулитц вслушался в голос Тома… но так и не смог определить, что за странные нотки прозвенели в нём. – И никаких объяснений не услышал. Меня просто поставили перед фактом – не ходить в лес. Но мне интересно узнать причину.
- Маргарет – наш старожил, к тому же, она родилась здесь. Если уж ей ничего не известно, то мне и подавну, - фыркнул Шеллер. – Сколько лет живу здесь я и сколько она?
- Возможно, - вздохнул Вильгельм, сунув озябшие пальцы в карманы джинсов. – Но всё-таки…
- Всё-таки – что?
- Я был в лесу. И я видел… - Билл замолчал, стараясь подобрать нужные слова, но те как будто испарились. – Чёрт знает что. Но то, что я видел, идёт в слишком явный разрез тому, о чём мне говорила Маргарет.
- И что же ты видел?
- Это были волки. Два чёртовых огромных волка. Я знаю, что волки не бывают таких размеров, но эти… И я знаю, что не преувеличиваю. Я видел то, что было на самом деле.
- А ты уверен, что тебе это не приснилось? – хохотнул Том, покачав головой. – Откуда здесь могут быть волки?
- Дьявол, Том, я ещё в здравом уме и твёрдой памяти! – резко ответил Билл, но, увидев изумление, мелькнувшее в карих глазах Шеллера в ответ на такую реакцию, сбавил тон. – И я уверен, что мне это не привиделось.
- Так в чём тогда проблема? – спокойно поинтересовался Томас. – Если в лесу есть что-то, что тебя так впечатлило, то лучше туда и не соваться.
- Секунду, - прищурился Каулитц, - но ведь ты и сам был в лесу, иначе как же ты нашёл мой фотоаппарат?
- Я нашёл его ближе к выходу из леса. Далеко я не заходил.
Том врал. Причём, откровенно врал. Фотоаппарат был найден им у ручья, отделяющего лес от запределья, но откуда человек мог знать, где именно он обронил свою игрушку? Осторожность превыше всего…
- А пробовал? – с нескрываемым любопытством спросил Каулитц, выжидательно посмотрев на оборотня.
- Я не вижу в этом необходимости. В лесу мне точно делать нечего, - индифферентно проговорил Том, отведя взгляд.
- Значит ли это, что ты всё-таки прислушиваешься к тому, что говорят местные? – в глазах Билла сверкнули хитрые искорки.
- Я не охотник до досужих сплетен и сказок.
- И при этом не рискуешь заходить далеко в нашу чащу.
Том весь подобрался внутри и подозрительно покосился на шагающего рядом с ним Билла… что ему надо? Он издевается? Смеётся? Зачем он спрашивает об этом?
- Билл, - собрав терпение в кулак, начал Томас, - я не знаю, что именно ты хочешь из меня выудить, но вряд ли я смогу рассказать тебе больше, чем наша старушка Маргарет.
- Хорошо, не кипятись, - уже более мирным тоном произнёс Вильгельм, – мне всего лишь интересно. Со мной такое не каждый день случается, понимаешь?
- Понимаю. – Шеллер остановился напротив своего особняка и повернулся к Каулитцу. – Ну, я на месте. – Он посмотрел на окна первого этажа. – Спасибо, что составил мне компанию.
- Да, и тебе спасибо, - кивнул Билл, заметив, что взгляд Томаса задержался на его серебряном кольце. – Ещё увидимся.
- До встречи. - И Том, проскользнув за кованую высокую калитку, скрылся в темноте двора…
Каулитц добрёл до дома, глядя, как капли начинающегося дождя с тихим звоном разбиваются об асфальт. Волосы его промокли, пронырливые, тонкие струйки воды стекали за ворот куртки, неприятно охлаждая кожу, но Билл не обращал на это внимания. Он переступил порог своего дома, захлопнул дверь и словно на автомате стащил куртку с плеч. Встряхнув влажными прядями, молодой человек погладил подбежавшего к нему Скотти и прошествовал в гостиную. Лёгкий хмель выпитого мохито, шум дождя за окном навевал сон… Но Билл почему-то знал, что он ещё долго не будет спать. С того самого момента, когда он рискнул спросить Томаса о местных легендах, его не покидало стойкое ощущение, что Шеллер увиливал от прямых ответов. Он словно не хотел говорить на эту тему… И если после разговора с Маргарет Билл был уверен, что женщина действительно рассказала ему всё, что знала, то после непродолжительной беседы с Томом он такого сказать не мог. Неужто сосед что-то может скрывать?
«Если уж ей ничего не известно, то мне и подавну. Сколько лет живу здесь я и сколько она?», - вспомнил Вильгельм его слова и понял, что окончательно запутался. Видимо, первое впечатление о Томасе Шеллере ошибочным не было – это парень и впрямь чудак. Но зачем ему что-то скрывать? Можно подумать, из этого можно извлечь какую-то выгоду… Почему бы просто не рассказать всё, дать ответы на интересующие вопросы? Идиотизм какой-то…
Каулитц повертел на пальце серебряное кольцо, подаренное ему родителями на двадцатилетие, невольно задумавшись о том, что ещё может ждать его на новом месте?
«Я не могу сказать, что не рад, что переехал сюда… но общая ситуация кажется мне как минимум забавной», - подытожил он, решив, что пока хватит с него.
Взвинченный выпитым алкоголем и беспокойными размышлениями, Билл направился в кухню. Можно сделать кофе покрепче, а потом приняться за обработку уже имеющихся в фотоаппарате фотографий. Едва ли сон соизволит пожаловать к Каулитцу в ближайшие несколько часов.
Том лежал на низкой софе, закинув одну ногу на спинку и подложив руки под голову. Взор оборотня блуждал по потолку, словно Томас мог увидеть там что-то, что могло быть видно только ему одному. Он был раздосадован и очень даже зол. Но причина была вовсе не в Каулитце, устроившего ему несколько минут назад целый допрос. Вопросы смертного являются всего лишь следствием очередной ошибки, совершённой одним очень недальновидным оборотнем, который вечно лезет туда, куда лезть как раз не надо. Томас был зол на брата. А человек тут не при чём.
«И это я же ещё и виноват в том, что люди нас преследуют? Я, Адриан? Ты берёшь на себя роль судьи, но судить надо тебя, дорогой братец, - он выдохнул сквозь сжатые зубы. – Мозги стали отказывать тебе с завидной регулярностью. Если бы не ты и не твоя ненависть к смертным… Если бы ты не напал на Билла тем вечером, ничего бы этого не было. Я бы не сходил с ума, пытаясь выгораживать нас обоих и сочинять сказку о том, что мне ничего не известно. Почему ты вечно совершаешь невообразимые по своему размаху глупости, а я должен расхлёбывать заваренную кашу тобой за двоих? Когда ты сам научишься нести ответ за свои ошибки? Что тебе сделали люди? Господи…», - Том плотно сжал губы, зная, что ему никто не ответит. И от этого становилось только хуже…
Он постарался вспомнить, сколько же городов они сменили? Наверно, не меньше десятка… И ни в одном городе они не могли задерживаться больше, чем на десять или самое большее – на пятнадцать лет. Иначе люди бы поняли, что что-то не так... Потому что бессмертные не меняются с годами. Возраст не накладывал на их лица свой жёсткий отпечаток, не украшал уголки глаз сеточкой морщин, не крал из взора сияние вечной молодости, вмёрзшей в лёд проклятия. Но что с того, что Том уже разменял пятнадцатый десяток? Для него каждый новый день ничем не отличался от предыдущего. Каждый день одно и то же – назойливые мысли о проклятии, матери, письме бабушки. И вечная борьба с Адрианом. Один большой замкнутый круг.
«Адриан не поймёт. У него глаза отца…», - припомнил он строчку из последнего письма бабушки.
У него глаза отца… Елена всё знала? Но как, откуда?
И этот кинжал. Тот самый кинжал, которым Патриция Вайдунг убила их отца… Почему Елена хотела, чтобы именно Том стал хранителем кинжала после её смерти? Ведь этот клинок губителен для оборотней, даже одно лишь простое прикосновение к нему способно причинить дикую боль и мучительные страдания. Одна страшная догадка билась в голове Шеллера, но он упрямо отметал её. В это он хотел верить в самую последнюю очередь, но что ещё тогда оставалось? Он старался рассуждать последовательно и ничего не упускать из виду…
Патриция создала клинок, несущий смерть всем оборотням, и им же убила Элиаса Шеллера. Елена, забрав у обезумевшей сестры кинжал, отдаёт его вместе с письмом Иллиане, чтобы та, в свою очередь, передала клинок Томасу, когда он вырастет, и проклятие вступит в свою силу. Но что Елена хотела донести до внука, когда говорила о том, что Адриан ничего не поймёт? Знала ли она, какой путь выберет старший из братьев? И если она действительно знала и отдала кинжал младшему… то бабушка таким способом хотела передать Томасу, что однажды ему придётся воспользоваться клинком, направив его против собственного брата?
- Но этого не может быть… Я отказываюсь в это верить!
Том не мог сказать, что их с Адрианом связывала какая-то особая трепетная братская любовь, они никогда не были близки, и за старшим Шеллером водилось немало грехов… но Томас никогда не смог бы пойти против него. Сделать это – значило уподобиться ему, но Том не убийца. Даже несмотря на то, что это изначально было заложено в его природе – природе зверя, волка… Однако зверем была лишь одна его половина. Вторую половину – половину человека – спасла мать, и Елена была права, поставив на то, что кровь матери не даст её сыновьям погибнуть, не даст зверю полностью захватить их. Но всё же, вышло так, что чаша весов равновесия сущностей внутри Томаса всегда стремилась к человеку, внутри Адриана – к зверю. Но зачем же так? Чтобы показать каждому из братьев, что ни один из них никогда не станет таким, как второй? Или это как своеобразное правило магнита – два диаметрально противоположных полюса, которые всегда будут отталкиваться друг от друга? Или же… Так было просто задумано с самого начала? Чтобы узнать, кто победит – зверь или человек? Но даже и в этом случае победителем выйдет только один. Человеку нет места рядом со зверем точно так же, как зверь никогда не будет приручён человеком. Только не в этом случае… Неужели одному из братьев суждено погибнуть? Но Шеллер и думать не хотел об этом. Он не хотел погибать, и он не желал смерти Адриану. Он не хотел верить в то, что смерть брата может что-то изменить. Ничего это не изменит… Том отчаянно цеплялся за мысль о том, что где-то глубоко внутри себя Адриан тоже хочет избавиться от проклятия, но чувство обречённости давит надежду, освобождая место ненависти и презрению по отношению к ни в чём не повинным смертным. Но почему именно к смертным? Ведь это по вине отца они стали такими… Это отец был зверем. А их мать? Хоть Том никогда не знал матери, но он трепетно относился к памяти о ней и, возможно, в какой-то мере для него она была святой.
- Ну и семейка у нас… Три оборотня, три смертные женщины и одна основательно спятившая ведьма, - грустно засмеялся Том, сев на диване и опустив голову. – Такое расскажи кому – точно сдадут в дом для умалишённых и глазом не моргнут.
Все те, кто мог бы помочь найти ответ на мучающую его уже полтора века загадку, были давно мертвы. Мама, бабушка, тётя Иллиана… Больше всех было известно Патриции, проклявшей своих собственных внуков, но она бы ни за что не согласилась помогать отпрыскам оборотня по доброй воле. Да и потом, Том знал, что она ненамного пережила свою младшую сестру, бабушку братьев. Патриция умерла от лихорадки через шесть лет после смерти Елены – об этом Томас узнал от Иллианы. А уж от брата точно помощи ждать не приходится…
«Мы принесли смерть всем тем, кто был нам близок и дорог. Мне нельзя привязываться. Ни к кому...»
Том спокойно воспринял эту мысль. Он одинок уже много десятилетий, он привык к этому. Или…
«Нет, никаких «или»!»
Это всё они, всё они… Волк и человек, ведущие непрекращающуюся ни на секунду борьбу внутри него. Волк хочет и может быть один, но человек всегда рвётся к людям, и одиночество губительно для него. И не будет этой борьбе конца, пока не исчезнут путы проклятия.
«А этот человек, Билл, он ведь слишком любопытен, чтобы просто так отступить от того, что его захватило. И мне придётся и оберегать его, и стараться сохранить свою тайну. И я даже знаю, кого мне следует поблагодарить за это… братишка», - ядовито подумал он.
Но, как бы то ни было, отныне у него появился новый подопечный, за которым нужен глаз да глаз.
Билл снова проснулся очень рано, но на этот раз он уже ничему не стал удивляться. Может, вставать рано по утрам у него отныне войдёт в привычку? И оно, наверно, к лучшему. Чем раньше встанешь, тем больше дел успеешь сделать за день, верно?
Хотя, сейчас, идя по главной геберсдорфской улице вместе с сонным Скотти, Каулитц думал вовсе не об этом. Он наблюдал, как пёс перебегает от одного фонарного столба к другому, тщательно всё обнюхивает и старается уловить витающие в воздухе новые, незнакомые запахи. Утро было пропитано морозной свежестью и застывшим, почти непрозрачным туманом. Поникшая трава покрылась ледяными узорами осевшего на ней инея - значит, ночью ударили первые в этом году заморозки… Билл случайно наступил на покрывшуюся ледяной корочкой лужицу и вздрогнул от раздавшегося треска, показавшегося оглушительным в звенящей утренней тишине.
Каулитц повернулся в сторону леса, но ничего не увидел. Лес был скрыт за плотной завесой тумана. А ещё, кажется, сегодня солнце снова не соизволит показаться из-за облаков… ну и ладно.
Билл растёр замёрзшие руки и подозвал собравшегося было удрать за неосторожным воробьём Скотти. Вот сейчас они обойдут кругом квартал – и можно возвращаться домой. В такую холодину на улице точно делать нечего, только простуду подхватить можно, разве что… Но Биллу совсем не улыбалась перспектива провести первые же несколько дней на новом месте с температурой и в постели. А вот что действительно занимало голову бывшего журналиста, так это вчерашняя беседа с Томасом Шеллером. Как ни странно, про себя Билл уже успел окрестить его «мистер Икс». В самом деле, а какое ещё прозвище можно дать человеку, который, во-первых, странно себя ведёт, во-вторых, отказывается давать прямые ответы на самые примитивные вопросы? И ещё, что уж тем более было не понятно Вильгельму, так это то, почему он так зацепился за нового соседа? Свет на нём клином сошёлся или что? Шеллер – не единственный житель Геберсдорфа, которого можно спросить о том, что же в действительности прячется за чёрными соснами этой чащи? Но если уж быть честным до конца, то… Тот, кто усерднее всех играет в молчанку, обычно, больше всех и знает. Билл очень хорошо знал это, о да.
«Так что же тебе мешает рассказать мне то, что тебе известно, Том? Я вижу, что ты что-то знаешь…», - он даже забыл о замёрзших ладонях…
Миновав последний поворот, Билл вышел на улицу, на которой стоял его дом. Туман начинал понемногу рассеиваться, а небо на востоке становилось всё светлее. Скоро совсем рассветёт, но Каулитц видел, что день всё равно обещал быть мрачным. Может быть, сегодня снова будет идти дождь, а это значит, что за неимением лучшего занятия можно поваляться на диване с какой-нибудь книгой в руках, а заодно и отдохнуть от загадок и тайн, свернувшихся вокруг Билла плотным коконом едва ли не с первых часов его пребывания здесь. Ну, если получится, конечно… Не всегда выходит контролировать поток мыслей и подчинять его сознанию. Но чтение, кажется, один из самых надёжных способов.
…Пока Каулитц шагал по направлению к своему дому, погружённый в размышления о том, какую бы книгу ему выбрать, Том стоял у окна в холле, наблюдая за ним. Шеллер не спал почти всю ночь, и это не потому, что он охотился в лесу. В лесу этой ночью его и не было… Его в большей степени интересовало, каким будет очередной ход Билла и, что не менее важно, Адриана.
«У Каулитца точно такая же склонность к глупостям, как и у моего братца, нутром чую. Только если основным движущим мотивом первого является любопытство, то у Адриана не всё так безобидно… Те люди, которых он убил шестьдесят лет назад, тоже были излишне любопытны. Что же мне делать? Эти двое натворят дел, в этом я уверен. А больше – ни в чём… Я не гадалка, чёрт подери, и я не могу знать наперёд, каким будет следующий шаг каждого из них. Но я должен защищать смертных. Должен…»
Часть VII
Регенсбург, Германия. Десятое октября, тысяча восемьсот семьдесят первый год.
Сидевшая за столом женщина нервно теребила ворот своего шёлкового длинного платья, обтягивающего изрядно похудевшую за минувшие несколько дней фигуру. Женщина торопливо выводила на папирусном пергаменте аккуратные последние строчки второго письма – первое письмо уже лежало подле неё свёрнутым и перевязанным красной сатиновой лентой. Время от времени она поднимала голову и выглядывала в окно, явно ожидая кого-то…
Тяжело вздохнув, будто написание письма отбирало у неё последние силы, женщина отложила перо в сторону и устало потёрла заплаканные глаза цвета чистой небесной лазури, что сейчас ярко блестели от застывших в них слёз. В её длинных, прекрасных каштановых волосах блестели серебряные пряди, а ведь ещё совсем недавно на седину не было даже намёка. Она выглядела настолько измученной и постаревшей, что это бросалось в глаза любому, кто знал её. Но никто не осмеливался сказать ей об этом напрямую… Зачем же говорить об этом? Чтобы сделать ещё хуже? Куда уж хуже… Как ещё может выглядеть женщина, недавно похоронившая свою единственную любимую дочь? И которой в скором времени предстоит навсегда расстаться с двумя маленькими внуками… Она не хочет расставаться с ними, но все обстоятельства против неё, и у неё просто нет другого выхода. И она знала, что расстаётся с мальчиками именно навсегда. Она чувствовала это.
Она поставила на пергаменте точку и ещё раз перечитала своё послание, чтобы убедиться, что она ничего не забыла. Местами чернила на бумаге были размытыми от слёз, но у женщины уже не было времени переписывать письмо. Она сказала в нём всё, что хотела сказать. Осталось только ждать, когда настанет тот час, и письмо будет передано тому, кому оно было предназначено.
- Елена? – парадная дверь распахнулась, и названная Еленой вздрогнула, словно её хлестнули по спине. – Елена, ты здесь?
- Да, Иллиана, - Елена старалась, чтобы голос её звучал ровно, но он предательски дрожал.
Раздался торопливый стук каблуков по деревянным половицам, и скоро в комнату вошла высокая, стройная дама средних лет. Подол её светло-серого простого платья был в пыли – она совсем недавно покинула карету дилижанса, медного цвета волосы были наспех перевязаны чёрной лентой. Увидев её, Елена поднялась из-за стола и подошла к гостье.
- Моя дорогая, - Иллиана обняла Елену и отстранилась, заглянув в её глаза, под которыми давно залегли тёмные круги – неизменные спутники усталости и плохого сна. – Как ты?
- Я… я не знаю, - женщина пошатнулась, и Иллиана взяла её под локоть, отвела к невысокому дивану и опустилась вместе с ней на мягкие подушки.
- Елена, - Иллиана достала из рукава платок и осторожно стёрла скатившиеся по щекам родственницы слёзы, - ты уверена, что мальчики будут со мной в безопасности?
- Да, - всхлипнув, ответила Елена и сцепила пальцы в замок. – Я никому не стала говорить, куда я их отправляю… но в этом городе им больше оставаться нельзя.
- Это из-за Патриции, да?
- Патриция окончательно сошла с ума, я уже давно не могу доверять ей… И я слишком опасаюсь за мальчиков, смерть Симоны смутила сестре рассудок.
- Я заберу Томаса и Адриана, как ты просишь, - уверила её Иллиана. – Но… уверена ли ты, что они не станут такими, как их отец? Он был…
- Не говори о нём в моём присутствии! - выпалила Елена, судорожно сжав пальцами юбку платья. – Я ничего не хочу слышать об этом… этом… - она не смогла договорить, из груди её вырывались хрипы, она порывисто прижала руку к сердцу, её тело охватила мелкая дрожь.
Иллиана подбежала к столу, наполнила стоявший на нём стакан водой из графина и вернулась к Елене.
- Выпей. Давай же, - она поднесла стакан к губам женщины.
Елена послушно выпила воду, и Иллиана, поставив стакан на пол, взяла её за обе руки.
- Елена, посмотри на меня, ну же? – дождавшись, когда поблёкшие глаза родственницы обратятся к ней, Иллиана продолжила: - С мальчиками всё будет хорошо, обещаю тебе.
- Они… они не будут такими, каким был Элиас, - будто не услышав её, прошептала Елена. – Моя Симона это не допустит.
- Но Симоны больше нет, милая, - Иллиана ощутила, как в горле встал ком.
- Это не так. Она живёт в наших мальчиках, - Елена покачала головой. – И всегда будет жить в них. Вопрос только в том, какой путь изберёт каждый из них. Но… мне кажется, я уже знаю.
С этими словами, она встала с дивана, подошла к письменному столу и, открыв запертый на замок ящик, вынула из его недр что-то продолговатое, завёрнутое в тёмно-алую бархатную ткань. Затем она запечатала и второе письмо, положив его рядом с первым. Вернувшись к наблюдающей за каждым её движением Иллиане, Елена протянула ей свёрток, жестом попросив развернуть его. Раскрыв скрывающую загадочное нечто ткань, Иллиана увидела кинжал. Красивый, инкрустированный изумрудами серебряный клинок, рукоять которого неприятно холодила ладони. От него исходил тяжёлый, чёрный, сжимающий и леденящий сердце дух, объяснение которому было невозможно подобрать. Что же это странное чувство?
- Что это такое? – севшим от волнения голосом спросила она, уже догадываясь, каким будет ответ.
- Этим кинжалом Патриция убила Элиаса, - с остекленевшим взором произнесла Елена.
- Но зачем ты отдаёшь его мне? Зачем?
- Об этом ты узнаешь в моём письме. Я отдам тебе его сейчас, но с одной просьбой… Ты распечатаешь его только тогда, когда вернёшься с мальчиками в Берлин.
- Хорошо, но…
- Я знаю, что мне немного осталось.
- Елена, не говори так! Я ничего не хочу слышать об этом!
- Иллиана, - Елена ласково улыбнулась ей, - я чувствую, что вижу тебя и мальчиков в последний раз. Сердце всё чаще стало подводить меня. Но я знаю, что приму смерть спокойно, потому что мои дорогие Томас и Адриан будут с тобой. Никто не сможет воспитать их лучше тебя.
Иллиана больше не могла сдерживать жгучие слёзы. К своему ужасу она поняла, что Елена права… жизнь медленно, по капле, покидала её, она угасала на глазах. Её некогда сияющее молодостью лицо изрезали глубокие морщины, спина скорбно ссутулилась, ей было тяжело говорить и дышать. Сердце Иллианы обливалось кровью, ведь она ничего не могла сделать… И всё, что ей оставалось, это исполнить последнюю волю Елены.
В одной из спален на втором этаже раздался детский плач, и Елена, встрепенувшись, подняла голову наверх.
- Томас проснулся, - она взяла Иллиану за руку, - не хочешь взглянуть на племянника?
- Конечно, - женщина наспех вытерла слёзы. – Адриан с ним?
- Всегда. Идём.
Они удалились наверх, и как только стих скрип лестничных половиц, парадная дверь тихонько приоткрылась, и в холл неслышно вплыла тёмная фигура. С плеч пришельца до самого пола ниспадал широкий, серый плащ, голова была покрыта капюшоном, и невозможно было понять, мужчина это или женщина. Однако, когда странный гость приблизился к столу, рука его потянулась к капюшону, откинув его назад… По плечам его рассыпались чёрные, как смоль, вьющиеся волосы, угольно-чёрные глаза сверкали недобрым огнём. Это была женщина, и во взгляде её поселилось выражение твёрдой, непреклонной решимости.
- Так-так-так, моя милая сестрица решила отправить своих драгоценных внуков к Иллиане, - приглушённо проговорила Патриция Вайдунг. – И она всерьёз считает, что сможет полностью обезопасить мальчишек? Ну-ка, посмотрим…
Она развернула свиток, лежащий на столе, - первое письмо… И чем дальше Патриция читала это послание, тем плотнее сжимались её тонкие губы, тем суровее становился её взор. Было совершенно ясно, что ей очень не понравилось то, что она прочитала.
- И ты думаешь, что они смогут так легко избавиться от проклятия? – гневно прошептала она. – После того, как их отец очернил чистую кровь нашей семьи кровью зверя? Как бы не так. – И Патриция одним резким движением оторвала ту часть письма, где говорилось о том, как снять проклятие. – Они будут страдать веками.
Смяв в кулаке вырванный клочок и спрятав его в карман, ведьма аккуратно свернула письмо и снова перевязала пергамент лентой, после чего положила его обратно на стол. Вот так, как будто ничего и не было, никто ничего не трогал. Письмо лежало точно так же, как и до прихода Патриции…
- Больше мне здесь делать нечего, - и Патриция спрятала волосы под плащ, накинула капюшон на голову и направилась к выходу, чтобы покинуть дом младшей сестры навсегда.
…Через три дня Иллиана вернулась в Берлин вместе с маленькими Томасом и Адрианом. Она сразу же распечатала переданные ей их бабушкой письма, но, увидев, что одно из них представляет собой два обрывка с грубо вырванным целым абзацем, немедленно написала Елене в Регенсбург. Спустя почти две недели пришёл ответ, но то было вовсе не ответное письмо Елены. Это была телеграмма, в которой сообщалось, что Елены Вайдунг больше нет. Она скончалась в своём доме, в ночь на двадцатое октября, её сердце остановилось. Смерть пришла к ней во сне.
Вопреки всем своим ожиданиям, Билл не засел за чтение после возвращения с утренней прогулки. Чуткая творческая душа бывшего журналиста тонко намекнула ему, что её не очень-то устраивает расположение мебели в гостиной. Однако к этой задаче Каулитц всё же подошёл с энтузиазмом, ибо ему всегда нравилось экспериментировать. А сейчас, когда у него появился собственный дом, так тем более. Полная свобода и неограниченный простор для идей и действий… И Билл поставил перед собой задачу - передвинуть диван к окну, а книжный шкаф – поближе к серванту. Так в гостиной и места больше будет, и света. Каулитца не смутило даже то, что для облегчения передвижения двухметрового шкафа из него придётся повытаскивать все книги. Ну, правильно всё… что ещё может делать человек в восемь часов утра? Конечно, разгружать книжный шкаф и заниматься перестановкой мебели. Для Билла даже самые абсурдные вещи и поступки уже давно стали нормой и ничуть его не смущали. Скотти, уловив проснувшийся азарт хозяина, крутился под ногами.
- От тебя было бы намного больше пользы, если бы ты соизволил хоть немного помочь мне, мой лопоухий друг, - пропыхтел парень, таща в противоположный конец зала внушительную стопку книг. – И конкретно в твоём случае самой лучшей помощью было бы лечь и так и лежать.
Он носился по гостиной под аккомпанемент дождя, наотмашь хлещущего по оконному стеклу. Разбушевавшийся ветер нещадно гнул к земле тонкие стволы молодых яблонек, резко обламывая их веточки и срывая оставшиеся побуревшие от холода листья. Осталось лишь порадоваться, что Каулитц и Скотти вовремя вернулись домой, не попав под раздачу.
Распаренный беготнёй с книгами наперевес, Билл стащил с себя футболку, оставшись в одних простых, чёрных джинсах. Его ничуть не удивляло то, что он решил заняться обновлением внешнего облика гостиной ни свет ни заря, но каково было его изумление, когда он услышал, как в коридоре прозвенел дверной звонок. И кто мог пожаловать в столь ранний час? Все нормальные люди ещё спят в такое-то время, но себя Каулитц в расчёт не брал. А ещё он предпочёл не мучить себя догадками – он просто направился в прихожую, чтобы открыть внезапному гостю дверь.
- Ничего себе, какой вид! - присвистнул вместо приветствия оказавшийся на пороге Том. – А если бы это был не я, а, скажем, Маргарет?
Волосы оборотня были влажными, по щекам и шее стекали капли дождя, впитываясь в тёмную ткань рубашки, плотно обтягивающую широкие плечи.
- М-да, - хмыкнул Билл. Он настолько увлёкся идеей о перестановке, что совершенно забыл о своём полуобнажённом прикиде. – Ну, я думаю, ей доводилось видеть зрелища и похуже.
- Потрясающая самокритика, - саркастично хохотнул Томас, про себя отметив, что Каулитц отлично за собой следит – об этой явственно говорили его подтянутая фигура и чётко очерченные мышцы на руках и торсе. – В общем-то, я пришёл спросить у тебя…. ты всегда такой внимательный?
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 23 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |