- Знаешь, я всегда боялась гроз. Тогда еще, в Гэлломэ. Они всегда словно несли в себе что-то плохое, недоброе. Какую-то беду.
- Не бойся. Грозы же не люди, они не могут принести ничего плохого.
- В ночь перед войной была гроза…
- Да, конечно, - фыркает Младший. – Во всем виновата гроза. А я ни при чем. Что ж ты тогда не сказала об этом Мелькору сразу? Может быть, он бы меня простил, раз виноват не я.
- Дурак! Сейчас же прекрати! Чтобы я больше не слышала от тебя этих самотерзаний!
- Хорошо, хорошо, не буду. А бояться эту грозу все же не надо, она нас не тронет.
Старший, разумеется, не может не промокнуть под таким прекрасным майским ливнем. Сейчас трамваи кажутся ему совершенно ненужным изобретением человечества. Домой из университета он идет пешком. Точнее, бежит почти всю дорогу.
В зачетке у Старшего за сегодняшний экзамен стоит почти заслуженное «отлично» - одно из очень немногих за все три года обучения, удовлетворительных оценок там гораздо больше. Но сейчас он даже готовился целый вечер – точнее, ту его часть, когда получилось хоть как-то сосредоточиться на учебе, а не на требующем непрерывного внимания Руслане. Как ни странно, он впервые в жизни действительно выучил все билеты, и на экзамене даже не списывал.
И сейчас он бежит, уже вымокший насквозь, шлепая по лужам мокрыми кроссовками, и безудержно смеется серому небу и дождевым струям.
Когда он быстрым шагом подходит к родному подъезду, дождь прекращается и выходит солнце. На крыльце стоят Младший и Эля, машут ему руками и смеются. А в небе над домом сияет яркая радуга. И в эту секунду Старший уверен, что все это закончится хорошо.
- Ты опять без зонтика? – ворчливо интересуется Младший. – Смотри, простудишься и подхватишь бронхит.
- Мелочь, не будь занудой! – Старший запрыгивает на крыльцо, бесцеремонно взъерошивает волосы Младшему, Эле дурашливо кланяется и целует руку. – А вы чего тут торчите?
- А нас выгнали из дома, - жалуется Младший. – Отец изволит воспитывать Руслана без присутствия посторонних.
- Ну пусть воспитывает. А Руслан у нас жить будет, вы договорились?
- Пока не перестанет быть идиотом и не признает, что ему его отец все-таки нужен – у нас.
- А то он своему отцу сильно нужен?
- Теперь нужен. Максим Владимирович тоже помнит Арду. И, видимо, он тоже что-то понял и очень не хочет потерять сына еще и здесь.
- Ну да, конечно. Что, ему все-таки стыдно стало? Так бывает?
- Зря ты про него так. Он совсем не такая бесчувственная скотина, какой кажется на первый взгляд. Ему от его приговоров было и плохо, и больно, и стыдно. Только он этого никогда не показывал, потому что Замысел был для него превыше всего. Но это не значит, что ему не было тяжело и никогда не хотелось ничего изменить.
- Угу, оно и видно…
Младший только безнадежно машет рукой:
- С тобой спорить… Давай просто не будем об этом.
- Давай не будем, - улыбается Старший.
Руська откладывает книгу в сторону и затравленно смотрит на дядю.
По обрывкам голосов в прихожей Руська уже понял, о чем будет этот разговор. И меньше всего на свете он хочет об этом говорить.
- Ну? – мрачно интересуется Руська. – Да, я идиот, мне это сегодня уже говорили.
Руське немножко странно говорить с Мелькором таким тоном, это неправильно, это где-то на грани недозволенного, но по-другому не получается.
- Да нет, ты не идиот, - к удивлению Руськи, достаточно мягко отзывается дядя. Садится рядом, притягивает его к себе. – Да не дергайся ты. Я не собираюсь читать тебе нотации. И принуждать тебя к чему-либо тоже не собираюсь. Ты волен поступать так, как ты сам считаешь правильным. До тех пор, пока ты хочешь этого сам, этот дом будет твоим домом, а мы в любом случае поможем тебе и поддержим тебя. Единственное, чего я буду действительно требовать – приличной успеваемости в школе и приличного поведения там же. Все остальное – на твоей совести. Да не напрягайся ты так, я не собираюсь тебя ругать, я же уже сказал.
- Угу… - недоверчиво бормочет Руська.
- Не веришь, - констатирует факт дядя. – Ты еще вообще хоть кому-нибудь веришь, интересно? Это риторический вопрос, можешь не отвечать. Так вот. Послать отца куда подальше и окончательно отречься от него – это тоже твое право, и я не собираюсь тебе в нем отказывать. Только я все-таки настоятельно призываю тебя как следует подумать, так ли категорично ты хочешь навсегда порвать с ним все отношения. Пойми, пожалуйста, что сейчас ты выбираешь навсегда.
- Я его ненавижу! – упрямо и яростно отвечает Руська.
- И поэтому рыдаешь полдня подряд? Если бы тебе самому не было плохо от твоего решения, я бы с тобой даже говорить об этом не стал. Но…
- Да не плохо мне!
- Ну вот только не надо пытаться врать… Я и сам когда-то старательно убеждал себя, что ненавижу своего отца и мне совсем не плохо от принятого решения. А когда стало слишком поздно, выяснилось, что я врал сам себе и отдал бы все на свете за то, чтобы хоть что-нибудь исправить.
Руська только безнадежно вздыхает.
- Вот именно, - усмехается дядя. – Тебе даже сказать нечего, кроме как твердить, что ты ненавидишь отца. Он слишком упрямый и категоричный, я не спорю. Но, знаешь ли, если тебе без него хуже, чем с ним, а он готов помириться, может быть, не стоит упорствовать?
- Не хочу я с ним мириться!
- Хочешь. Только не хочешь этого признавать. Скажи мне хотя бы, что именно ты не готов ему простить?
Руська перебирает в памяти события той жизни. Казнь? Нет, замеченной в последний момент боли в глазах Сотворившего достаточно, чтобы быть не в силах ненавидеть его за это. Если ему был так важен этот его Замысел – ну, пусть, что теперь…
Мальчик долго молчит и наконец отвечает, с трудом подбирая слова:
- За то, что он меня бросил. И там, и потом здесь. За то, что пришлось учиться жить без него. Что без него было больно.
- И поэтому ты готов приложить все усилия, чтобы и дальше остаться без него? Извини, но, по-моему, это не очень умно.
- Может быть, - тихо и неуверенно отзывается Руська.
- Возможно, вы все-таки попробуете помириться?
- Не знаю. Нет. Не сейчас. Может быть, позже.
- И на том спасибо. Подумай об этом на досуге, - дядя хочет добавить что-то еще, но не успевает. Хлопает входная дверь, в прихожей раздаются веселые голоса. – Ладно, хватит о грустном, пошли встречать твоих двоюродных братьев.
- «Отлично»! – гордо сообщает Старший в ответ на вопросительный взгляд отца.
- Первое за все три года, - ехидно добавляет Младший.
- Четвертое! И не наглей, что это за неуважение к старшим?
- Хорошо-хорошо, пусть старшие и дальше будут троечниками!
- Нахал!
- А ты в этом сомневался?
- Ну вы хотя бы при даме не ругайтесь, - вмешивается отец, улыбаясь смущенно замершей позади братьев Эле. – Это, в конце концов, некуртуазно.
- А? Ой. Да, мы больше не будем, - Старший дурашливо кланяется Эле. – Простите, миледи.
- Прощаю, - соглашается девочка, прижимаясь к Младшему. Тот обнимает ее за плечи.
Руська молча наблюдает за происходящим, чуть опасливо хлопая золотистыми глазищами. Старший смеется и, сев прямо на пол, усаживает мальчика себе на колени. Руська доверчиво улыбается и кладет голову ему на плечо.
Младший уводит Элю в свою комнату, отец уходит к себе проверять очередные тетради. Старший ждет, пока коридор опустеет, и шепотом спрашивает у Руськи:
- Ну что, ты не надумал все-таки мириться со своим отцом?
- Ты тоже считаешь, что надо, да?.. – обреченно вздыхает мальчик.
- Конечно, надо! Не то чтобы я сильно любил твоего отца… Но все же попробовать понять друг друга вам явно стоит.
- Да… но… не сейчас… сейчас я не могу…
- А чем дальше, тем будет сложнее. Проще решиться сразу.
- Ну… ладно… только… нет, все-таки не сейчас… хотя бы через неделю…
- Ну смотри. Я запомнил. Не позже, чем через неделю.
Замерев у порога, Эля внимательно оглядывает комнату Младшего. Пожалуй, это – единственная комната в квартире, поражающая своей аккуратностью. В остальных четырех царит вечный творческий беспорядок, а здесь каждая вещь лежит на своем месте, и, кажется, этот порядок просто не может быть нарушен ничем.
- А ты все такой же аккуратист, - фыркает Эля.
Младший, стоящий чуть позади, неотрывно смотрит на нее. Улыбается уголками губ и негромко интересуется:
- А что, это плохо?
- Да нет, пожалуй. Просто… странно, что ли…
Младший не пытается добиться дальнейших объяснений. И так все понятно. Он только с усмешкой кивает.
Эля подходит к столу, восхищенно смотрит на толстую стопку учебников, вглядывается в лежащий рядом с ними черновик решения задачи.
- Ух ты… как ты это понимаешь?.. это же сложно…
- Да нет. Не сложно. На мой взгляд, явно проще, например, литературы. Или истории.
- Ну… все равно… Слушай, а может, ты со мной позанимаешься, а? Ты так понятно объясняешь.
- С удовольствием.
Спустя пять минут за спиной открывшего учебник химии за седьмой класс на первой странице Младшего останавливается Руська и начинает с интересом вслушиваться в объяснения.
- Что, и тебе тоже интересно? – усмехается Младший, оборачиваясь.
- Ага!
- А в каком ты классе, ребенок?
- Шестой закончил.
- Понятно, в следующем году будет актуально. Если хочешь, тащи откуда-нибудь стул, садись и тоже вникай.
Старший через приоткрытую дверь задумчиво наблюдает за тем, как притихшие Руська и Эля с интересом слушают увлеченно рассказывающего Младшего.
- Прости, что вмешиваюсь, - говорит он, когда тот прерывает рассказ, - но если б мне объясняли химию так, я бы ее, пожалуй, тоже полюбил.
- Издеваешься, да? – фыркает Младший.
- Ничуть. Это комплимент.
- Ну, если комплимент… Можешь присоединиться, я не против.
- Неее, куда мне. Это у подрастающего поколения все еще впереди, а я уже большой и неисправимая бестолочь.
- Знаешь, - тихо говорит Старший, заходя в комнату отца, - по-моему, Мишка – прирожденный педагог. Это ж надо уметь так объяснять…
- Да, я об этом тоже думал, - вздыхает отец. - Жаль, что ни у него, ни у меня не получилось понять это еще в Гэлломэ…
- Думаешь, там у него тоже была предрасположенность к этому?
- Была. Только он ее не туда направил. Вспомни обученных им орков – более идеальных воинов просто быть не могло. Если бы он тогда понял, что дело не в войне, а в том, что ему хочется объяснять… Если бы начал возиться не с орками, а с детьми Эллери…
Старший только грустно усмехается.
- И я ведь ждал от него чего-то подобного, - почти виновато добавляет отец. – Только медлил с предложением поискать себя именно в этой области… Ждал, пока он поймет сам… И в итоге дождался войны.
- Да ладно тебе. Не надо об этом. Главное, что теперь все хорошо и он, кажется счастлив.
В одном из университетских коридоров Младшему решительно перегораживают дорогу несколько незнакомых парней. По виду – из таких, кто держится в университете только благодаря немыслимой мешанине из угроз и взяток. Такие могут убить одним ударом кулака, но слишком не хотят в армию и всеми доступными средствами давят на преподавательскую жалость. Зато на первокурсниках отыгрываются.
- Эй ты, смотри, куда прешь! – сурово обращается к нему один из незнакомцев. – Ты мне чуть на ногу не наступил, падла! Да ты вообще знаешь, сколько этот ботинок стоит?!
Насколько баснословную сумму может стоить это бесформенное нечто, Младший не знает. Не знает и того, как можно чуть не наступить на ногу тому, от кого находишься почти в полутора метров. Но спорить особого смысла нет, и Младший с вежливой улыбкой пожимает плечами:
- Ну извини…
- Да? – скалится незнакомец. – Думаешь, извинений будет достаточно? Наивный мальчик…
- Ты че вообще сюда приперся? – вмешивается еще один. – Здесь наша территория, а ты че тут ходишь?
«Побьют, - понимает Младший. – И хорошо, если только побьют». Не пытаясь ни спорить, ни сопротивляться, он спокойно скрещивает руки на груди, ожидая удара.
Удар следует незамедлительно, он отлетает к стене, тут же вскакивает на ноги… и натыкается на почти испуганные лица противников, смотрящих куда-то мимо него.
- Не трогать, - раздается у него за спиной спокойный голос. – Это мой брат. И если хоть кто-то из вас еще раз позволит себе что-то подобное…
- Ну мы же не знали, че ты… Че бы тебе с таким недоумком водиться…
- Я уже все сказал. Еще одно подобное слово в его адрес – и вы об этом пожалеете. А сейчас убирайтесь отсюда. Быстро.
Младший растерянно переводит взгляд с испуганных противников, торопливо скрывающихся в конце коридора, на смотрящего невозмутимо и немножко сурово двоюродного брата.
- Сволочи! – выдыхает Эдди. – Не бойся, больше ни одна тварь на тебя не полезет. Сегодня же разнесут везде, что искать жертв стоит где-нибудь подальше от тех, кто хотя бы отдаленно похож на тебя. Будут бояться.
- А я и не знал, что ты настолько влиятельная фигура, - через силу улыбается Младший. – Спасибо.
- Это все сыночки чиновников. Боятся, что если я донесу отцу, их родители полетят с должности или по крайней мере лишатся премии. Не то чтобы я действительно собирался говорить отцу хоть что-то, да он и не станет слушать подобные жалобы. Но почему бы не воспользоваться тем, что боятся и слушаются? Исключительно неприятный контингент, зато будут делать что угодно, и делать хорошо… Терпеть их не могу, но пока что они мне выгодны, - Эдди вздыхает, взъерошивает свою безукоризненно правильную прическу и переводит разговор на другую тему: - Как там Руслан?
- Хорошо, пожалуй. Они с Ником очень подружились, кучу времени проводят вместе. Отец тоже старается уделять ему внимание. Вот на меня он пока временами косится с недоверием, предпочитает мне Ника, ну да это понятно.
- А?.. – Эдди тщетно пытается сформулировать вопрос, но Младший понимает все по взгляду.
- Скучает, куда ж без этого. По ночам, думая, что его никто не видит, рыдает в подушку. Но на попытки его как-то образумить отвечает очень категорично.
- Жаль. Ну что же, будем ждать.
- А… как Максим Владимирович?..
- Да не то чтобы сильно хорошо. Отец очень переживает. И из-за Руслана, и… по-моему, и из-за Александра Викторовича тоже, только в этом он в жизни не признается. Я за него боюсь.
- Помирятся, наверное. Все наладится. Не переживай.
- Зайти к вам пообщаться с братом, что ли?
- Ага, заходи. Мне кажется, Руслан рад будет. Хотя, наверное, едва ли в этом признается.
- Зайду. Постараюсь даже сегодня. А сейчас мне пора. До вечера.
Эдди приглаживает волосы и, моментально посерьезнев и став невозмутимым уверенным в себе сынком большой шишки, разворачивается и спокойно уходит.
«Какой же он разный – с нами и сейчас, - думает Младший. – Умело притворяется и использует ситуацию? Или… настоящий он именно такой?..»
Дверь Эдди открывает уже освоившийся в квартире Руська. Пару секунд молча смотрит на брата, потом все-таки нехотя сообщает:
- Никого дома еще нет. Когда появятся, не знаю. Подождешь?
- Знаешь, я, на самом деле, больше к тебе, чем к ним, - осторожно улыбается Эдди. – Я соскучился.
Руська молчит, пристально глядя исподлобья и явно ожидая продолжения.
- Мне и там, в Арде, было жаль, что все получилось вот так… И… я бы очень не хотел остаться без тебя еще и здесь. Мне кажется, я по крайней мере в этой жизни не сделал ничего такого, чтобы заслужить такое отношение к себе.
Руська растерянно хлопает глазищами и не отвечает. В приоткрытую дверь за спиной Эдди тихо заходит Старший, останавливается у самого порога. Мальчик бросается к нему, но тот мягко отстраняет его и негромко, но уверенно говорит:
- Я тоже рад тебя видеть, но давай сначала ты перестанешь игнорировать брата.
- Ну… а что мне ему говорить?..
- А сам не догадаешься? Извиниться. И пообещать, что больше так не будешь. Он о тебе вон сколько заботился, а ты…
Руська, не отвечая, бросает на Эдди очень несчастный взгляд и низко опускает голову. Эдди пристально смотрит на брата, улыбается и протягивает ему руку:
- Ну что, мир?
Руська как-то неуверенно кивает и вцепляется в руку брата.
- Это непедагогично, - тихо замечает Старший. – Пусть извиняется словами, а не… вот так…
- Извиняться тут следует скорее мне, - пожимает плечами Эдди. – Я не считаю, что он виноват хоть в чем-то. Ему двенадцать, и в его двенадцать на него резко обрушилась память о таком. Думаешь, у меня или у тебя в его возрасте получилось бы пережить такое спокойно?
- У меня и в своем-то не получилось, - виновато вздыхает Старший. – Причем куда сильнее, чем у него, не получилось…
- Вот именно. Поэтому не изображай великого педагога и давай радоваться тому, что есть. Так вот. Руслан, счастье мое. Может быть, ты все-таки согласишься помириться с отцом, а? Ему без тебя плохо. Он не будет от тебя ничего требовать, честное слово, ему просто нужен ты – такой, какой ты есть.
- Ага, я все это время был ему страшно нужен, я заметил…
- На него очень сильно повлияла память. Он раскаивается. В том числе и в том, что так обращался с тобой здесь. Он готов поклясться в том, что никогда больше не отречется от тебя, если тебе нужна его клятва. Слушай, ну ты же знаешь, насколько отец постоянно уверен в своей правоте и не хочет идти на уступки – так вот, сейчас он готов на все, чтобы тебя вернуть. Ты все еще уверен, что ты ему не нужен?
- Я… нет…
- А раз так, поговори с ним, а? Я думаю, он даже разрешит тебе пока остаться жить тут, если ты захочешь. Только дай ему понять, что он тебе тоже нужен.
Руська нерешительно молчит.
- У отца больное сердце, как ты помнишь, - тихо добавляет Эдди. – Я боюсь, что из-за тебя он свалится с очередным сердечным приступом. А очередной может оказаться последним. И я не думаю, что ты хочешь отца потерять…
После пары минут молчания, которые кажутся Эдди вечностью, Руська тихо соглашается:
- Хорошо, я готов с ним поговорить. Только… завтра…
- Ну наконец-то… - с облегчением выдыхают Эдди и Старший хором.
Почетная обязанность сопровождать ребенка достается Младшему – Старший успевает сбежать из дома раньше.
- Интересно, это можно считать визитом в Валинор? – фыркает Младший, насильно расчесывая лохматые Руськины волосы.
- Ты, главное, потом оттуда вернись, из Валинора-то, - негромко говорит из своей комнаты отец, занятый проверкой тетрадей.
- Не думаю, что Максим Владимирович будет рад перспективе навсегда оставить меня у себя. Так что вернусь, деваться мне некуда. Ну вот что сделать с этим ребенком, чтобы он перестал выглядеть беспризорником?
- Смириться.
- Я не беспризорник! – возмущается Руська.
- Угу, оно и видно. Ладно, обувайся. Пап, мы ушли!
- Удачи, - серьезно говорит отец.
Младший еще раз пристально оглядывает Руську с ног до головы, берет за руку и они вместе выходят в подъезд.
Довезти Руську до места назначения прилично выглядящим ребенком, разумеется, не удается – тот успевает собрать на себя большую часть грязи и пыли, а в снова безнадежно лохматых волосах запутывается столько тополиного пуха, что Младший, оглядев его с ног до головы, только обреченно вздыхает и решительно нажимает кнопку дверного звонка.
Дверь открывает лично Максим Владимирович. И во взгляде мэра Младший читает удивление и страх. Отчетливый страх снова потерять сына навсегда.
- Здравствуйте, - вежливо говорит он, склоняя голову. – Руслан хотел поговорить с вами.
- Здравствуй, - кивает Максим Владимирович. – И тебе здравствуй, Руслан. Проходите.
Очутившись в гостиной, Младший замирает у порога, решительно подталкивая вперед Руську. Тот оборачивается и пристально смотрит на него, Младший кивает и переводит:
- Руслан хочет поговорить с вами наедине. Выпроводите меня куда-нибудь в другую комнату, что ли…
- Сиди тут, - устало машет рукой Максим. – Руслан, если так, пошли ко мне в кабинет.
Мальчик все-таки отпускает руку Младшего и идет за отцом. Младший провожает их взглядом и начинает рассматривать корешки книг на занимающем полстены стеллаже.
Устало опустившись на стул, Максим вопросительно смотрит на сына. Руська довольно долго молчит, опустив голову, потом все же с трудом выговаривает:
- Прости… я был не во всем прав…
- Не извиняйся, - отзывается Максим. – Не за что тебе. За правду не извиняются.
- Но…
- Я все прекрасно понимаю. Я знаю, что предал тебя там, а потом – еще раз – здесь. Я понимаю, что ты не думаешь обо мне ничего хорошего. И правильно делаешь. Я не буду настаивать на том, чтобы ты вернулся от Александра домой. И отцом меня можешь не считать – я заслужил. Я даже, наверное, не буду просить у тебя прощения – такое не прощают. Но я хочу, чтобы ты знал: еще раз я тебя не предам. Клянусь.
Руська смотрит исподлобья, и в золотистых глазищах отчетливо видны слезы. Руська молчит буквально пару секунд, и тут же отчаянно выдыхает срывающимся шепотом:
- Да ну тебя… Я не хочу снова не иметь дома… Не хочу – без тебя, без мамы, без Эдьки… Пожалуйста, пусть у нас хотя бы сейчас будет все хорошо… И… да прощаю я тебя, прощаю… только не бросай меня больше…
- Не брошу, - кивает Максим, поднимаясь на ноги и подходя к сыну. – Честное слово.
Он нерешительно гладит Руську по голове, тот замирает под отцовской рукой, а секунду спустя резко разворачивается и виснет на шее.
- Задушишь ведь, - усмехается Максим.
- Неее! – смеется мальчик. – Не задушу! И не надейся! Ты будешь жить еще долго!
- Хорошо-хорошо, я и не спорю, - отзывается Максим и не очень уверенно улыбается сыну.
Хлопнув дверью отцовского кабинета, счастливый Руська бросается к Младшему. Тот подхватывает мальчика на руки и, помедлив, аккуратно ставит на пол в шаге от себя.
- Ну? Помирились?
- Ага!
- Молодцы. Вот видишь, все не так страшно. А ты боялся.
- Спасибо тебе, - улыбается племяннику Максим, вышедший в гостиную вслед за сыном.
Младший смотрит на дядю внимательным взглядом и негромко говорит:
- Да не за что. А знаете, такая улыбка у вас была только в Предначальную, до войны…
Максим прижимает к себе подбежавшего к нему сына, молчит пару минут (ни Руська, ни Младший не осмеливаются нарушать тишину), и наконец нерешительно говорит племяннику:
- Знаешь, а с твоим отцом мне все-таки тоже стоит пообщаться, наверное. Глупо продолжать обвинять его, когда моя вина неизмеримо больше…
- Конечно, стоит! – уверенно отзывается Младший. – Отец только рад будет! Мне ему сказать, что вы хотите его видеть, или вы сами?
- Скажи, - кивает Максим. – Так мне будет некуда отступать. А то я буду откладывать этот разговор до бесконечности…
- Пап! – вмешивается Руська, дергая отца за рукав. – А… можно?..
- Можно, - усмехается Максим, глядя на нерешительно замершего сына. – Понятия не имею, что именно, но сегодня тебе можно все. Если это, конечно, не связано с криминальной деятельностью.
- Не связано… Можно… я иногда буду немножко жить у Мелькора?..
- Если Александр подтвердит, что ты ему не мешаешь – сколько угодно. Мне не жалко. Я понимаю…
- Что он мне дороже тебя? – перебивает Руська. – Нет! Неправильно ты понимаешь! И не смей так говорить! Просто…
- Как скажешь, - соглашается Максим. – Только не забывай иногда возвращаться домой, ладно?
Руська только очень выразительно фыркает, но такой ответ сына устраивает Максима полностью.
Подбежав к двери квартиры, Младший достает ключ, вертит его в руках, потом с улыбкой сует обратно в карман и отбивает на дверном звонке барабанную дробь, прекрасно зная, что в квартире это прозвучит пронзительной громкой трелью.
Отец отпирает дверь полминуты спустя, с притворной суровостью спрашивает:
- Пожар? Потоп? Или кое-кто опять забыл дома ключ и сейчас получит выговор за разгильдяйство?
- Нет, - радостно отзывается Младший. – Ключ у меня есть. А еще!..
Договорить он не успевает. Максим, безнадежно отставший от племянника, одолевшего лестницу прыжками через три ступеньки, наконец тоже поднимается и замирает у него за спиной.
- Общайтесь, - Младший ободряюще улыбается отцу, проскальзывает мимо него в коридор и исчезает в глубине квартиры.
На лестничной площадке повисает напряженная тишина. Братья молча смотрят друг на друга, и ни один не решается заговорить первым.
- Знаешь, - наконец прерывает молчание Максим. – Мне, наверное, все же стоит попросить у тебя прощения – за все приговоры твоим ученикам и тебе. Прости.
- Прощаю, - серьезно отзывается Александр. – Ты тоже прости. За то, что я не попытался ничего объяснить. За Златоокого. За… да за все, что там было. И – за те глупости, которые я натворил уже здесь.
Некоторое время Максим молчит. Потом – хорошо видно, что не без труда – согласно кивает:
- Прощаю. Хотя то, что было здесь, мне очень сложно простить. Но… ладно, давай просто забудем.
- Давай, - соглашается Александр. И одними губами робко добавляет заветное: - Брат…
- Кажется, у меня пока не получится так легко выговаривать это слово, - грустно усмехается Максим. – Это ты… талантливый. Но я тоже со временем научусь.
- Научишься, - неуверенно улыбается Александр. – А знаешь, жаль, что я так и не попросил прощения у отца. Надо было…
- Жаль. Да что уж теперь. Уже поздно. Сейчас давай хотя бы то, что еще в нашей власти, исправлять.
Александр согласно склоняет голову.
Разговор прерывает негромкое мелодичное оповещение о пришедшем сообщении. Максим достает мобильник, читает, хмурится:
- Ну вот. Неотложные дела. Работа, чтоб ее. Но я обязательно зайду позже. И ты как-нибудь заходи.
- Хорошо. До встречи.
- До встречи, - Максим медлит несколько мгновений, все-таки выговаривает: - Брат… - и, резко развернувшись, идет вниз. Александр, замерев на лестничной площадке, с улыбкой смотрит ему вслед.
Когда отец возвращается в квартиру, Младший сидит за кухонным столом и вертит в руках листок, исписанный аккуратным почерком Эли. Оборачивается, тихо говорит:
- Знаешь… Я понял.
- Что именно? – интересуется отец. Подходит ближе к сыну, заинтересованно смотрит на листок. Простейшие химические уравнения. Что бы тут только сейчас понимать неоднократному победителю олимпиад?
- Вот, смотри, - Младший кладет рядом еще один листок, исписанный теми же уравнениями – незнакомым отцу неаккуратным размашистым почерком. – Вот тут у Руслана коэффициенты не наименьшие. Можно в два раза меньше. А тут он оставил дробь в коэффициенте, забыл домножить. И тут тоже не наименьшие. Но суть-то у него правильная. Только некрасиво выглядит, зато мысль верная. А у Эли как раз с этим все всегда идеально… Только сами реакции в корне неправильные, так не бывает.
- А что ты понял-то? – непонимающе хмурится отец.
- Свои двойки по литературе, - смеется Младший. - Там то же самое. Можно сослаться на всех известных критиков по всем правилам, но без собственной правильной мысли это не будет иметь никакой ценности, она в основе всего.
- Вот именно, - отец с улыбкой взъерошивает сыну волосы.
Вечером отец замечает на столе у младшего сына томик Ремарка. Первую художественную книгу, которую он открыл с момента окончания школы. Отец это не комментирует – просто улыбается и отходит.
А Младший полночи вчитывается в ремарковские строки, впервые в жизни не обращаясь поминутно к трудам критиков. И ему даже начинает нравиться так читать.
Впервые Руська чувствует себя - дома. Впервые за долгое время он по-настоящему нужен, он не мешает отцу.
Руська тихо сидит в уголке на полу отцовского кабинета и читает толстенный сборник мифов Древней Греции. Сейчас Руська счастлив, потому что тихо сидеть на полу, когда отец занимается делами – лучшее, что может быть на свете.
Эдди возвращается из университета поздно вечером, заглядывает к ним.
- Добрый вечер, папа, - вежливо говорит он отцу. И, заметив в углу притихшего Руську, добавляет: - О, привет, мелочь! Вы помирились?
- Видимо, все-таки да, - улыбается Максим. И Руська согласно кивает.
- Ну вот и замечательно! – радостно отзывается Эдди. – А мама уже знает?
- Нет. Мы с ней еще не созванивались. Она, как ты помнишь, со вчерашнего дня в очередной командировке. Сейчас пойду ей звонить.
Эдди кивает, садится на пол рядом с Руськой и притягивает его к себе. Мальчик прижимается к брату, утыкается носом в его плечо и закрывает глаза.
- Вот только не надо на мне спать, - усмехается Эдди.
- Угу… - сонно отзывается Руська.
Назавтра чуть холодает, с самого утра идет мелкий затяжной дождь. Младший грустно смотрит на погоду за окном и со вздохом идет шнуровать кроссовки.
- И куда ты, позволь спросить, собрался по такой сырости? – с усмешкой интересуется Старший.
- К прекрасной даме, - фыркает Младший. – Любовь не признает плохой погоды.
Он стоит у Элиного подъезда и смеется непрерывно моросящему дождю и серому небу. Он успел вымокнуть насквозь, но это его ничуть не смущает. А в руках он сжимает букет ландышей. Тех самых, которые свели с ума все Лаан Гэлломэ в его последнюю весну. Здесь они стоили ему баснословную сумму, но ради нее – пусть.
Дата добавления: 2015-08-29; просмотров: 38 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |