— Просто уходи, — сказал он.
Четверг, 20 ноября
Адвокат Лунд и Бенгт Рослинг встретились в кабинете Брикса в девять пятнадцать утра. Сама Лунд по-прежнему находилась в камере предварительного заключения. По-прежнему в тюремной одежде.
— Моя клиентка настаивает на освобождении, — говорила адвокат. — Она готова сотрудничать в разумных пределах. У вас нет никаких доказательств ее вины. Она полностью отрицает все обвинения. И поскольку ее виновность не установлена, она не должна находиться здесь.
— Скажете это судье, — фыркнул Бюлов.
— Все, кто имеет отношение к делу, уже дали показания, — стояла на своем адвокат. — Нет никаких оснований считать, что Лунд сбежит или совершит какое-либо преступление. У нее несовершеннолетний сын…
— Который живет с ее бывшим мужем.
— В последнее время она подвергалась серьезному стрессу — была заложником и присутствовала при двух инцидентах с применением огнестрельного оружия. Ее карьера в полиции до сих пор была безупречна.
Бюлов захохотал:
— Даже не надейтесь, что сможете вытащить ее на том основании, будто она сумасшедшая! Лунд застрелила своего коллегу. И она предстанет перед судом.
Он встал из-за стола.
— Освободите ее из-под стражи, — быстро сказала адвокат, — и она позволит вам ознакомиться с заключением психиатра о ее психическом состоянии.
Бенгт Рослинг, чья левая рука все еще висела на перевязи после аварии, положил на стол папку.
— Каким заключением? — удивился Брикс. — Она не обращалась за медицинской помощью.
— Обследование проводил не полицейский психолог, а частный врач, — ответил Рослинг. — У него сложилось впечатление, что она подвержена паранойе и приступам тревожности. И способна совершить самоубийство.
Бюлов схватил бумаги, пробежал глазами текст, со смехом отбросил.
— Это вы состряпали такое дерьмо? — спросил он.
— Она обследовалась по моему совету, — сказал Рослинг. — Психиатр уверен, что она предрасположена к депрессии и ни в коем случае не должна оставаться одна в замкнутом пространстве.
— Спасибо, что поделились. — Бюлов помахал документами. — Я использую это в суде. Только скажите мне: почему Лунд вдруг решила объявить себя сумасшедшей?
— Потому что ей нужна помощь! — сказала адвокат. — Значит, так вы относитесь к здоровью ваших сотрудников? Я тоже использую это в суде. Дайте нам возможность позаботиться о ней. У вас еще будет время пересмотреть свои смехотворные обвинения, от которых я мокрого места не оставлю в суде, если вы настолько глупы, что будете настаивать на них. После чего вам будет предъявлен иск о моральном ущербе.
— Это блеф, — буркнул Бюлов.
— Проверьте.
Через тридцать минут Лунд получила свои вещи обратно. Снова надела черно-белый свитер, джинсы, ботинки.
Брикс смотрел, как она подписывает документ об освобождении.
— Вы отстранены от следствия, — сказал он. — Ваше заявление рассматривается. Вам необходимо сдать паспорт. В вашей квартире проводится обыск.
Она проверила содержимое сумки, попутно сунув в рот пастилку «Никотинеля».
— У меня тут были сигареты, — сказала она.
— Никто ваши сигареты не трогал. Вы обязаны явиться сюда немедленно по первому требованию.
Она стянула резинкой спутанные волосы.
— Мне нужно взглянуть на ту коробку из хранилища.
Брикс уже направлялся к двери.
— До свидания, Лунд.
— Дайте мне список вещей, сданных на хранение, Брикс. Дайте мне хоть что-нибудь. Вы не глупы и знаете, что я не стреляла в Майера. И вы знаете, что не Леон Фреверт убил Нанну, то есть преступник на свободе.
Он остановился:
— Ваша ситуация оставляет желать лучшего, Лунд.
— Список вещей. Это все.
Он колебался. Потом сказал:
— На улице вас ждет Бенгт Рослинг.
Он сидел в серебристом «рено» из проката прямо перед аркадой, украшавшей фасады управления. Лунд забралась в машину, не глядя на него.
— Ты поговорил с патологоанатомом, как я просила?
— Если об этом узнает Бюлов…
— Не узнает.
Она быстро перелистывала копию отчета о вскрытии тела Леона Фреверта. Сколы на зубах, разбитый рот.
— Скорее всего, эти повреждения нанесены стволом оружия, эксперты вынесут именно такое заключение, — сказал он.
— То еще самоубийство.
— Забудь о Фреверте. Скоро они узнают, что папка с заключением, которую я им отдал, всего лишь подделка. Я подписал бумаги именем моего коллеги, Магнуса. Сейчас он на конференции в Осло, но и там с ним можно связаться. Тот парень Бюлов решительно настроен посадить тебя.
— Бюлов осел.
В дверь машины постучали. Это был Янсен, толковый и немногословный рыжеволосый криминалист.
— Ты просила это, — сказал он и протянул Лунд листок. — Удачи.
Он исчез прежде, чем она успела поблагодарить его.
— Что это? — спросил Рослинг.
— Список вещей Метты Хауге, которые хранились на складе. — Она внимательно читала документ. — Должно быть, он был знаком с Меттой, и что-то в ее вещах указывало на него. И он это забрал.
Рослинг посмотрел на часы. Она вынула из сумки блокнот:
— Вот адрес, куда переехала Метта. Это в Христиании. Несколько студентов снимали квартиру вскладчину. Если я смогу узнать, кто там жил двадцать лет назад…
Он не взял вырванный из блокнота лист, который она ему протягивала, и отвернулся к окну, чтобы не смотреть на нее.
— Прости, — проговорил он. — Я не могу…
Она ждала. Такой милый, такой слабый мужчина. Он даже сказать не смог.
— Ты очень быстро составил заключение, Бенгт.
— Это было нетрудно. И по большей части там все правда. Тебе нужна помощь, Сара. Я могу посоветовать хорошего специалиста.
— Ничего такого мне не нужно.
— Это именно то, что тебе сейчас нужно. Твое импульсивное поведение. То, как ты заботишься о посторонних людях и совершенно не считаешься с теми, кто тебя окружает. А твои вылазки в одиночку, без оружия и без единой мысли о последствиях…
— Достаточно, Бенгт! О ком ты сейчас говоришь? О женщине, которую любил, или о пациентке?
Он опустил глаза.
— Ладно, — сказала она и пристегнулась ремнем безопасности.
— Я позвоню тебе из Швеции, — сказал он.
— Если хочешь.
Она завела машину. Он вышел, и Лунд уехала в бледный день одна.
Они опять привезли мальчиков в Хумлебю. Там как раз работали почти все сотрудники фирмы Бирк-Ларсена — красили, штукатурили, и так круглые сутки.
Никто ничего не находил. Ни паспорта, ни чего-то иного.
Антон стоял на пороге несчастный, уставившись в пол. Подошел Вагн Скербек, присел рядом на корточки, сказал:
— С днем рождения, приятель!
Ни слова в ответ.
— Я должен был им рассказать, Антон. — Скербек глянул на Пернилле. — Я поступил правильно, вот и мама тебе скажет.
Но Пернилле уже думала об отделке и не слышала его слов.
Антон мотнул головой.
— Я приготовил тебе подарок, малыш. Но получишь ты его только вечером, договорились?
Он шутливо ткнул мальчика в плечо, но улыбки так и не дождался.
— Проклятье, — не выдержал Бирк-Ларсен. — Пора это прекратить.
Он взял Антона за руку и отвел в подвал, Пернилле шла за ними.
Везде свежая штукатурка и краска. Новые полы тоже почти закончены.
— Где он?
— Вот там, в том ящике, — сказал мальчик.
Бирк-Ларсен открыл металлическую дверцу. Там уже не было ни бойлера, ни труб… Ни паспорта.
Пернилле взлохматила светлые волосы сына.
— Может, тебе привиделось. Тут было темно.
Он посмотрел на отца и спросил:
— Можно мне идти наверх?
Бирк-Ларсен в черной куртке и черной шапке склонился к младшему сыну, придвинул к нему свое большое лицо:
— Антон, послушай меня. Я знаю, переезд — дело трудное. — Узкие глаза удерживали детский взгляд. — Но ты не должен придумывать такие истории. Ты понимаешь?
Стриженая голова опустилась, подборок уперся в грудь.
— Понимаешь? — повторил Бирк-Ларсен громче. — Мама очень расстраивается, и я тоже. Можешь говорить что хочешь, только не ври нам о Нанне, никогда…
— Хватит, Тайс, — остановила его Пернилле.
Антон едва не плакал. Она обняла его за плечи и повела вверх по лестнице.
Вагн Скербек остался. Когда они ушли, он спросил Тайса:
— Зачем ты так?..
— Что ты знаешь о детях?
— Я сам был ребенком когда-то. Ты нашел ему собаку?
— Как будто у меня есть на это время…
— Я знаю одного чувака, который мечтает избавиться от щенков. Может быть…
Бирк-Ларсен нахмурился.
— Не хочу навязываться, — быстро сказал Скербек. — Просто предложил… вдруг пригодится.
— Почему бойлер до сих пор не на месте?
— Нет проблем, — сказал Вагн Скербек. — Я быстро поставлю, Тайс.
Они ждали на ступенях ратуши, как стая стервятников, — репортеры, операторы, фотографы. Объективы нацелены, микрофоны на изготовку.
Хартманн и Вебер вошли в здание вместе, бок о бок. Позиция была согласована, и Хартманн старался придерживаться ее. Несмотря на все их разногласия, Бремер являлся уважаемой фигурой в копенгагенской политике. Его внезапная болезнь стала шоком для всех.
— Выборы, Хартманн! — громко крикнул кто-то, когда он приближался к входной двери.
Он обернулся, дождался, когда стихнет гомон:
— Сейчас время пожелать Поулю Бремеру скорейшего выздоровления, а не выискивать политическую выгоду.
— Как удачно все получилось для вас, Троэльс! — крикнул из толпы знакомый голос. Эрик Салин локтями прокладывал себе дорогу вперед, сияя лысиной. Из его рта свисала сигарета. Он размахивал диктофоном, словно это было оружие.
— Сердечный приступ ни для кого нельзя назвать удачей, — ответил Хартманн.
Объективы направились теперь на Салина.
— У Бремера есть доказательство того, что ваш штаб мешал следствию по делу об убийстве Нанны Бирк-Ларсен.
— И что это за доказательство? — спросил Хартманн, сунув руки в карманы и изобразив на лице интерес. — Мне никто ничего не предъявлял.
— Оно у Бремера.
— Я не могу обсуждать то, чего никогда не видел.
Будь спокоен, будь рассудителен, поучал его Мортен Вебер несколько минут назад.
— Но позвольте мне выразиться предельно четко: я никогда бы не потерпел таких поступков от сотрудников моего штаба. — Он отвернулся от Салина, нашел глазами телекамеру. — Это противоречит всему, во что я верю и за что ратую. — Рука поднята, палец вытянут вверх — чтобы подчеркнуть важность слов. — Если бы у меня имелись доказательства того, что нечто подобное имело место, я бы немедленно сообщил об этом общественности. И… — Скромная улыбка сменила торжественную строгость черт его лица. — И серьезно задумался бы о своем будущем в политике.
Он развернулся и продолжил свой путь по коридору, вошел в кабинет. Бросив пиджак на стул, он встал у окна.
— Неплохо сказано, — похвалил его Мортен Вебер. — Очень неплохо.
Майеры жили в Нёрребро, в отдельно стоящем доме, слегка запущенном. Во дворе по соседству с птичьей кормушкой висела баскетбольная корзина, у стены стояла елка, готовая к Рождеству, детские самокаты, коляска.
Лунд припарковала машину на улице и стояла на подъездной дорожке две долгие минуты, спрашивая себя, зачем она здесь, правильно ли это. Она старалась разузнать что-нибудь в больнице, но там всему персоналу было дано указание не отвечать на ее вопросы. Скорее всего, и Ханна Майер тоже получила подобный наказ.
В доме за стеклом двигались фигуры: светловолосая женщина качала на руках плачущего ребенка, более взрослая девочка заметила человека за окном и сказала что-то матери.
Лунд остановилась под навесом у гаража. За приоткрытой дверью виднелись игрушки и большой мотоцикл, в глубине — пульт диджея.
Через минуту из дома вышла Ханна Майер, оставив детей внутри. Она встала перед Лунд, скрестив руки на груди, с покрасневшими глазами и внезапно постаревшим лицом.
— Как он?
Идиотский вопрос, который необходимо задать.
Жена Майера вскинула плечи. Подступали слезы.
— Так же как после операции. Говорят, что если ему не станет лучше… — Долгий взгляд в серое небо. — Если не станет лучше в ближайшее время, то будут думать о переводе в реанимацию. И… я не знаю.
Лунд не плакала. За годы работы в полиции она много раз сталкивалась с подобными ситуациями. Рано или поздно осознание неизбежного приходит ко всем.
— Я не делала того, в чем меня обвиняют. Клянусь вам. Когда мы приехали туда…
Внезапно в Ханне проснулся гнев:
— Почему вы не оставили его в покое? Вы же говорили, что дело закрыто.
— Оказалось, что это не так. И Ян это тоже понимал. Оно до сих пор не закрыто, — добавила она после паузы.
— А мне какая разница? Завтра я пойду туда и буду смотреть, как он умирает. И что мне делать? Держать его за руку? Что-то говорить?
Лунд выслушала все и задала вопрос, ради которого приехала:
— Мне сказали, что он произнес что-то, похожее на имя Сара.
Ханна Майер закрыла глаза:
— Да. Ян назвал ваше имя. Не мое.
— Нет. Он никогда не звал меня Сарой. Ни разу. Только Лунд. Вы сами слышали. Он называл меня Сарой в разговорах с вами?
Обхватив себя за локти, с закрытыми глазами, Ханна Майер молчала.
— Он хотел сказать что-то другое. Наверняка что-то важное. Вы можете вспомнить, что именно слышали?
— Зачем вы пришли?
— Я хочу найти того человека, который стрелял в него. Человека, который убил Нанну Бирк-Ларсен и других женщин тоже. Мне нужна ваша помощь. Я хочу…
— Он произнес ваше имя. Сара. Это все. — Ее веки дрогнули и приоткрылись. — И еще какие-то цифры… Я не помню…
— Какие цифры?
— Я едва его слышала.
— Ну, хотя бы на что это было похоже?
— Восемь четыре.
— Восемьдесят четыре?
За ее спиной открылась дверь, на крыльцо вышли две девочки — заплаканные, растерянные.
— Он сказал что-нибудь еще, Ханна?
Она остановилась на полпути к дочкам:
— Нет. Больше ничего. Я даже не уверена, понимал ли он, что я рядом. Это все?
Она поцеловала младшую дочку, погладила по волосам старшую и повела их обратно в дом.
Лунд стояла под навесом возле елки и желтого мотоцикла. Она никогда не видела, чтобы Майер водил его.
В кармане ее куртки ожил телефон.
— Я позвонил в Швецию одному другу, — сказал Бенгт Рослинг. — По моей просьбе он добрался до базы данных по Дании. Он нашел человека, который жил в том доме в то же время, что и Метта Хауге. Его зовут Палудан. И он все еще там живет.
— Хорошо.
— На этом хорошее заканчивается. Мне звонил Магнус. Они разыскали его в Осло. И узнали, что заключение было поддельным. Бюлов объявил тебя в розыск. Машина взята в прокате на мое имя, так что у тебя есть время. По крайней мере, я надеюсь на это.
— Спасибо, — сказала она и посмотрела через лобовое стекло на улицу. Каково это — оказаться по ту сторону? Быть не охотником, а добычей?
Троэльс Хартманн и Мортен Вебер застали Леннарта Брикса просматривающим личные дела сотрудников.
— У меня сейчас нет времени на вас, — сказал Брикс, не поднимая головы от бумаг.
Хартманна это не остановило.
— За нами снова гоняется пресса, заставляя всех думать, будто мы что-то скрываем, — сказал он. — Я полагаю, информация исходит из полиции. Я хочу поговорить с Лунд.
Брикс взглянул на него:
— Вставайте в очередь.
Хартманн с размаху шлепнул портфелем по столу Брикса:
— Я теряю терпение. Мне нужны ответы.
— Вы их уже получили. Если бы я мог вас в чем-то обвинить, я бы уже сделал это. Но вы не в тюрьме, а в телевизоре, выпрашиваете голоса. Не надо разыгрывать передо мной обиженных.
Брикс медленно поднялся из-за стола.
— Кто послал Лунд кассету? — спросил Хартманн.
— Я не знаю. Возможно, кто-то из вашего департамента. Если бы я знал, они были бы уже под следствием. Но я не знаю. Одного не понимаю: почему с отправкой кассеты тянули до тех пор, пока с вас не сняли обвинения? Хотя, честно говоря, сейчас это меня мало волнует.
— Разве не важно выяснить это? — спросил Вебер.
Брикс улыбнулся:
— Кто знает? — Он протянул руку. — Полагаю, вас уже заждались ваши обожаемые избиратели. Не смею задерживать.
В машине по дороге обратно в ратушу Хартманн позвонил в штаб. Ответила Риэ Скоугор. Она пришла на работу утром, как обычно, и сейчас готовила его речь на следующий день.
Они поговорили, как будто ничего не случилось.
— Звонили из больницы. Тебя хотел видеть Бремер.
— Зачем? И вообще, я думал, что его уже должны были выписать.
— Возникли какие-то осложнения. Он останется там еще на сутки.
— Что за осложнения?
— Я не врач. И я сказала, что ты не успеешь, у тебя весь день расписан. Что-то не так?
— Все нормально.
Вебер молча слушал.
Хартманн убрал мобильный в карман.
— Когда мы вернемся, я прошу тебя найти контракт Риэ, — сказал он. — Хочу почитать.
Там уже давно не обитали нищие студенты. Старый корпус, где жила когда-то Метта Хауге, был отремонтирован и превратился в фешенебельный дом с дорогими квартирами. Велосипеды «Христиания» в мощеном дворе. Запертые ворота.
Палудан был стройным, спортивного вида мужчиной; к дому он подъехал на гоночном велосипеде, как раз когда Лунд парковалась.
Ее полицейское удостоверение его не интересовало. Волновало его только одно: он не хотел разговаривать внутри двора, где его могла увидеть жена.
Отсюда было всего полкилометра до Христиании, так называемого Вольного города, выросшего из колонии хиппи. Сколько Лунд себя помнила, этот район всегда был центром наркоторговли в городе. Половина дилеров состояла в бандах под предводительством датских байкеров. Остальные были турками и прочими иностранцами. Между двумя этими группировками шла постоянная война. Иногда в перестрелках страдали люди.
Она спросила о Метте Хауге. Он пожал плечами:
— Мы просто жили в одной квартире. Вот и все. Я и не знал ее толком.
Она смотрела на него — он сильно нервничал даже после того, как она согласилась не заходить во двор.
— Вы оба были студентами. Неужели вы никогда не перекинулись парой слов? Может, виделись на кухне, на вечеринках.
— Я обо всем рассказал двадцать лет назад. Мы учились, я был занят… а не баловался наркотиками и не занимался прочей ерундой, как… — Тут он оборвал фразу.
— Вы спали с ней? — спросила Лунд.
Палудан ответил не сразу. Отвернулся, переступил с ноги на ногу. Потом:
— Что?
— Вы спали с ней?
— Нет! С чего вы взяли?
— Это моя работа.
— Да? Я не запомнил, как ваша фамилия. Из какого вы отдела?
— Послушайте. Это дело снова открыто и активно расследуется. Если вы что-то знаете, пришло время рассказать.
Во двор входили и выходили люди.
— Вы не можете говорить потише? И вообще, я ничего не знаю. — Он начал потеть, на его велосипедном обмундировании проступили темные пятна. — Все с ней спали, понятно?
Лунд превратилась в воплощенное внимание.
— Ну да, и я тоже. Но только раз или два. Она, наверное, и не заметила.
Лунд чуть кивала в такт его словам.
— Мы были молоды. Студенты… Да, вечеринки… Ну, вы знаете, что это такое.
— Расскажите.
Через двор прошлепала старуха с хозяйственной тележкой, окликнула Палудана, приветливо поздоровалась. Когда она скрылась в подъезде, он сказал:
— Метта была веселой девчонкой. Но совсем без тормозов. Она могла что угодно выкинуть. Когда сказали, что это самоубийство… — Он затряс головой. — Это смешно. В крайнем случае передоз…
— Это не было передозировкой. Кто-то избил ее до смерти. Почему вы не рассказали все это сразу?
Он прислонил свой велосипед к стене.
— Я боялся.
— Чего?
Его взгляд был направлен к арке, которая вела из мощеного двора на улицу.
— Их. У Метты была та еще компания. Жуткие отморозки… Если кому-то нужна была травка, она всегда могла достать.
— Из Христиании?
— Да нет, не думаю. Тех мы всех знали. А эти были… как бродяги. Терлись вокруг банд. Может, и состояли в них. Я не знаю.
— Имена какие-нибудь помните?
Он засмеялся:
— Мне бы и в голову не пришло интересоваться их именами. Кажется, один из них был ее дружком. Может… — Он откашлялся. — Может, и не один. Кто знает? Такая уж она была, Метта. Я никому не говорил, что спал с ней.
— Вы с кем-нибудь из них встречались?
— Очень давно… Не помню. Я просто…
— Мы отправили дело в архив, — сказала Лунд. — Решили, что Метта была из тех девушек, что пропадают бесследно каждый год. Если бы вы рассказали нам…
— Я тогда только что женился. Моя жена была беременна. Это уважительная причина для вас?
— Мне нужны имена.
— Я их не знаю. Это были серьезные парни. Кто-то из них сходил по ней с ума… — Вдруг из глубины его памяти вынырнуло воспоминание. — Однажды она пришла с этим кошмарным кулоном на шее. Черное сердце. Думаю, такие штуки нравятся байкерам.
Высокий молодой человек вышел из подъезда дома во двор и зашагал по булыжникам. Он увидел их, взмахнул рукой:
— Привет, пап!
Палудан попытался выдавить ответную улыбку.
— Все мы тогда наделали ошибок. Метта никому не отказывала, так что… Если вспомнить… в каком-то смысле она заслужила это. Боже… — Он посмотрел на Лунд. — То есть я хотел сказать… что-то должно было случиться. Не знаю что. Но ничем хорошим все равно бы не кончилось.
Он склонился к велосипеду, вставил переднее колесо в стойку, застегнул цепь.
— Наверное, поэтому я никогда о ней не рассказывал. Я знал, что будет беда. И ничего не мог поделать.
Бюлов был вне себя от ярости. Он раздобыл регистрационный номер автомобиля, взятого в прокате на имя Бенгта Рослинга, и отдал приказ разыскать Лунд и привезти в управление. Больше он не собирался выпускать ее ни на каких условиях.
Теперь он стоял перед кабинетом Брикса и сыпал угрозами:
— Если выяснится, что вам было известно об этом…
— Я ничего не знал, — сказал Брикс, пожимая плечами. Его телефон зазвонил. Он глянул на дисплей. — Мне нужно поговорить с женой. Сегодня вечером мы собирались в театр.
Бюлов не двигался с места.
— Вы любите балет? — спросил Брикс.
Следователь чертыхнулся и вышел в коридор. Только тогда Брикс ответил на звонок.
— В списке вещей указано, что в коробке был фотоальбом, — сказала Лунд.
— Что вы задумали?
— Метта Хауге вела свободный образ жизни. Вечеринки, торговля наркотиками. Имела связи с наркобандами — возможно, в Христиании. Один из членов банды был ее приятелем. Или не один.
— Лунд, вы должны немедленно прибыть в управление.
— Мне нужно увидеть тот альбом.
— Мы уже все проверили. Подождите… он у меня.
Он вернулся в свой кабинет, отыскал среди вещей, найденных в хранилище, альбом в синей обложке. Школьные фотографии, студенческие фотографии, поездки на пляж, вечеринки.
— Тут ничего нет.
— Это должно быть или в конце, или в самом начале, Брикс. Так люди хранят самые важные для них фотографии. Сначала ищите среди более поздних снимков.
— Мы нашли паспорт Нанны на заднем дворе Леона Фреверта.
— Где?
— В мусорном ящике.
— Это не логично. Фреверт должен был избавиться от паспорта две недели назад. В мусоре его бы уже не было. Ищите фотографию, Брикс.
— Может, он сначала хотел оставить его себе. Слушайте, так или иначе, у Фреверта был ее паспорт, и он — последний, кто видел ее живой. Через пять минут после того, как он высадил Нанну, он оставил на автоответчике Бирк-Ларсена сообщение. Вагн Скербек подтвердил, что Фреверт сказался больным.
Она старалась усвоить новую информацию.
— Я хочу знать, что дословно сказал…
— Приезжайте сюда, черт возьми! Лунд! Лунд!
Пернилле Бирк-Ларсен была в растерянности. Сегодня день рождения Антона. Последний праздник, который они отметят в их старой тесной квартирке над гаражом. В доме царил беспорядок: повсюду коробки со сложенными вещами, голые стены. Антон пока был в гостях у школьного приятеля, Пернилле собиралась скоро ехать за ним. Главное — никаких разговоров о паспорте, ни о чем другом, кроме дня рождения.
— Тайс, ты жаришь мясо, — сказала она, домывая раковину. — И не забудь здесь пропылесосить.
Он делал сыновьям бутерброды с шоколадным кремом.
— Что-нибудь еще?
— Нет. — Она оглянулась на него. Он был в хорошем настроении. — Это все.
— Все равно будет беспорядок через пять минут. — Он не жалел крема. — Да и никого чужих не звали.
— Я хочу, чтобы здесь было чисто.
Он почесал лоб.
— Главное, чтобы мальчикам было весело…
Она прикрыла рот рукой, подавила смешок, но он заметил.
— И чем это я тебя так насмешил?
Пернилле шагнула к нему, провела пальцем по его лбу, стирая шоколадный крем, которым он испачкался, и показала палец ему.
— О, черт.
Он засмеялся.
На столе стояли пакеты с покупками, скрывая от глаз застывшие во времени лица на фотографиях. Она не позволит им следовать за ними. Стол отправится на хранение. Может, время от времени им захочется посмотреть на него.
Он обнял ее, привлек к себе, поцеловал в щеку. Черная кожа куртки и пот, колкая щетина на его подбородке…
Дата добавления: 2015-08-29; просмотров: 28 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |