— Я слушаю.
— Я ведь уже все вам сказал. — Он был зол. — Я сказал вам, что высадил ее в ту ночь. Я сказал о вокзале.
— Вы не сказали, что знали ее, Леон.
У Свендсена что-то получалось. Он подавал ей сигналы руками.
— Вы вообще не понимаете, что происходит…
— Нет. И поэтому прошу вас рассказать. Где вы? Я приеду за вами. Только я. Мы сможем поговорить. Все, что нам нужно, — это правда.
Молчание в трубке и потом щелчок.
— Леон? Алло!
Свендсен нажал еще несколько клавиш, сорвал гарнитуру.
— Он на Роскильдевай. Выезжает из города. Точнее не скажу. Он только что отключил мобильник.
Лунд села.
— Почему он говорил так долго? — подумала она вслух.
— Не знал, что мы можем засечь его, — сказал Свендсен.
— Тогда зачем выключил телефон?
Свендсен состроил гримасу.
— Что еще? — спросила она.
— Роскильдевай… — начал Свендсен.
— Эта улица длиной три километра, мы понятия не имеем, где он и что за машину он ведет. Привезите сюда брата.
— Ладно, ладно!
Свендсен, сердито топая и мотая головой, вышел из кабинета. Лунд осталась за столом, глядя на фотографии на стене. Нанна и Метта Хауге.
Леон Фреверт — тощий, унылый, одинокий человек.
Алый фургон был доверху набит детскими вещами — моделями самолетов, пластмассовыми динозаврами, мобилями и постерами для стен. С предыдущим заказом они задержались. А теперь дорогу в Хумлебю перекрыл заглохший автомобиль. Вагн Скербек высунулся из окна и заорал на водителя стоящей впереди машины, чтобы тот освободил путь. У Бирк-Ларсена зазвонил мобильник. Он посмотрел на дисплей: Пернилле.
— Где тот магазин с динозаврами? — сразу спросил он. — У нас не хватает игрушек для комнаты Антона. Мы с Вагном хотели устроить им небольшой сюрприз в доме.
— Тайс, мы не можем везти туда мальчиков.
— Почему это?
— Там полиция, обыскивают дом.
— Что?
— Они проверяют все места, где появлялся Леон.
— Я сыт по горло этим дерьмом, — прорычал Бирк-Ларсен. — Это наш дом.
— Тайс…
Он оборвал звонок.
— Что случилось? — спросил Скербек.
Машина впереди наконец тронулась.
— Ничего такого, с чем я бы не справился.
У них ушло еще десять минут, чтобы добраться туда. Три оперативника в штатском, которых он раньше не встречал, занимались гостиной на первом этаже — выворачивали на пол строительный мусор из черных полиэтиленовых мешков.
Бирк-Ларсен ворвался в комнату, встал посередине, держа руки в карманах, с лицом чернее тучи.
Копы оглянулись на него.
— Вы не имеете права тут находиться. — Взмах удостоверением. — Мы работаем.
— Это мой дом.
— Ваша жена дала нам ключ.
Бирк-Ларсен ткнул большим пальцем в сторону двери, посмотрел на каждого из них и сказал:
— Вон отсюда.
— Мы должны обыскать дом, — возразил один из копов.
— Убирайтесь! — заорал Скербек.
Полицейский вытащил из кармана листок бумаги. Он был молод и худощав — как и остальные двое.
— У нас есть ордер.
— Плевать мне на ваш ордер.
Он сделал два шага вперед. Трое копов отступили.
— Вы должны покинуть дом, — опасливо сказал оперативник с ордером.
— Вы уже нашли Леона? — крикнул Скербек. — Нашли хоть что-нибудь? Это дом, понимаете? Для вас это хоть что-нибудь значит? Имейте уважение…
Из подвала прибежал еще один полицейский:
— Там никого.
— Хорошо, — сказал молодой коп. — Мы придем в другой раз.
Бирк-Ларсен покачал кулаком перед его лицом:
— Не приближайтесь к нам, пока не пообщаетесь с адвокатом! Поняли?
Копы ретировались. Скербек сбегал вниз, что-то проверил, вернулся в гостиную:
— Они там не сильно нагадили, Тайс.
Бирк-Ларсен едва слышал его. Его трясло от ярости и чувства полной беспомощности.
— Можем подготовить комнаты для мальчишек, — добавил Скербек. — Я уже вынес кучу барахла на днях из подвала.
— Что за барахло?
— Ну, жалюзи там. Сантехнику сломанную. — Скербек сунул руки в карманы, посмотрел на него. — Тот вонючий старый матрас. Зачем детям на это смотреть.
Еще одна телестудия. Еще один раунд дебатов с Поулем Бремером.
Хартманн готовился в своем кабинете, с помощью Мортена Вебера подбирал одежду для эфира. На этот раз акцент не на молодости: сдержанный серый костюм, безупречно белая рубашка, темный галстук.
Хартманн посмотрелся в высокое зеркало в гардеробной кабинета. Обратил внимание на утомленное лицо Вебера за своей спиной.
— Есть ли у нас шансы победить во вторник, а, Мортен?
— Чудеса случаются. По крайней мере, ходят такие слухи.
— Ну как?
Вебер нахмурился при виде галстука, велел сменить на более яркий.
— Что думает Риэ?
— Я тебя спрашиваю.
— Если Бремер споткнется, его голоса достанутся тебе. Иногда выборы не столько выигрывают, сколько проигрывают. Теперь в скачках участвуют только две лошади. Меньшинства, как обычно, грызутся между собой, никто не собирается забирать у нас голоса ради них. В любом случае решится все в последнюю минуту, это точно. Так что… — Он еще раз оглядел Хартманна уже с новым галстуком. — Так что будь спокоен, не делай ошибок, и будем надеяться, что на этот раз на айсберг наткнется он, а не мы. — Вебер выжидательно посмотрел на Хартманна. — Я думал, ты хотя бы притворишься, что доволен моей нехарактерно оптимистичной оценкой наших шансов.
Хартманн рассмеялся:
— Я доволен! Правда, Мортен. Просто этот проходимец Салин вывел меня из себя с этой кассетой.
Вебер улыбнулся — натянуто.
— Кто-то забрал ее из пункта охраны, — продолжал Хартманн. — Потом кто-то прятал ее. Кто-то следил за тем, чтобы на Сторе-Конгенсгаде никто не появлялся. Можешь спросить Лунд.
Вебер наблюдал, как он поправляет узел галстука. Потом кивнул.
— Почему бы просто не выкинуть это из головы? — сказал он.
— Потому что нам слабо. Послушай, ты сам не свой — что с тобой?
— Ничего. Я проверял журналы учета. Единственный пакет, который в тот день был отправлен отсюда, посылала Риэ. Куда или кому — не указано. Я уверен, это была обычная корреспонденция, ничего особенного.
Рубашка была только что из упаковки, с этикеткой на пуговице. Вебер принес маникюрные ножницы, перерезал и вытащил нитку, потом передал ножницы Хартманну.
— Вот, воспользуйся ими по назначению, Троэльс. Люди сейчас на все обращают внимание.
— Риэ отправляла пакет? И она же занималась бронированием квартиры.
— Ой, да выкинь ты это из головы. Ну, не было никаких заявок на бронирование.
— Вместо квартиры мы арендовали другие помещения. И это тоже делала Риэ?
— Я не знаю и не хочу знать. У нас есть проблемы поважнее. — Лицо Мортена Вебера прояснилось. — Но у меня есть и хорошая новость.
— Какая?
— Бремер только что уволил Филлипа Брессау. — Вебер пожал плечами. — Понятия не имею за что. Брессау один из лучших в его команде. Я бы не хотел потерять такого человека за шесть дней до выборов.
Хартманн никак не мог сосредоточиться.
— Ты отлично выглядишь, Троэльс, — сказал Вебер. — Улыбайся в камеру, сохраняй спокойствие. Иди размажь этого старого пройдоху.
В длинном коридоре, на пути к лестнице, выложенной коричневой плиткой, Хартманн ответил на звонок.
— Троэльс! Вы просили позвонить.
Это был Салин.
— Да. Я поговорил с юристами, Эрик. Мы привлечем к суду лично вас, если вы напечатаете свои домыслы. И вашу газету.
В ответ смех:
— Я же пытаюсь помочь вам. Или до вас еще не дошло?
— Боюсь, у меня сложилось обратное впечатление.
— Вы не похожи на идиота. Так слушайте: кто-то изрядно потрудился, чтобы прикрыть вас. Может, вы об этом и не догадывались, я не знаю. Но это было сделано.
— Достаточно. Больше никаких звонков, никаких вопросов, никакого иного общения. Понятно?
Он остановился на верхней ступени широкой лестницы, под тяжелыми металлическими люстрами, у стены, почти сплошь покрытой батальными полотнами.
Внизу он увидел Риэ Скоугор в пальто, готовую выйти на улицу. И рядом с ней, тоже одетого, Филлипа Брессау. Они стояли на синем ковре с эмблемой Копенгагена — три башни над волнами.
Они спорили. Яростно. Хартманн видел, как Брессау схватил ее за ворот пальто, потом за красный шарф. Она отпрянула с бранью.
Никогда Хартманн не видел ее такой разгневанной.
— Хартманн? — прозвучал в его ухе голос Салина. — Вы еще там?
Скоугор умчалась в бешенстве. Брессау стоял на ковре, бросая ей вслед оскорбления. Когда она скрылась в дверях служебного выхода, он поднял свой портфель, оглянулся, посмотрел наверх. Увидел Хартманна. И с кислым лицом зашагал в сторону главного выхода.
— Я все сказал, вы слышали, — сказал Хартманн и дал отбой.
Мартин Фреверт в кабинете Лунд терял присутствие духа под напором ее вопросов.
— У нас есть все подробности. Вы арендовали автомобиль через Интернет, потом кто-то забрал его от заправки в Вальбю.
— Ну и что? Машина была нужна для моей фирмы.
— Где ваш брат?
— Я уже сказал: не знаю.
Перед ней лежали бумаги. Она толкнула их через стол:
— Вы сняли со своего счета тридцать две тысячи крон. Это тоже для нужд фирмы? У меня нет на это времени. Если хотите, я прямо сейчас могу отправить вас в камеру за пособничество в убийстве. Давайте не будем тратить время понапрасну.
Молчание.
— Ладно, — сказала она. — Хватит. Вы арестованы.
— Я не давал ему денег!
Он вынул из внутреннего кармана куртки конверт, швырнул ей.
— Хорошо. Где вы договорились встретиться?
— Послушайте. Леон немного странный. Но ту девушку он не убивал. Он и мухи не обидит!
— Вы не представляете, как часто я это слышу, — сказала Лунд. — Если хотите помочь своему брату, то постарайтесь, чтобы я нашла его прежде… — она ткнула пальцем в окно, — чем его найдет кое-кто другой.
— Он боится не вас.
— Кого же?
— Не знаю. Он во что-то вляпался. Мозгов у него не густо. Если видит возможность подзаработать…
— В чем он замешан?
— Мне кажется, там какая-то контрабанда. Когда мы с ним говорили, я подумал, что он из-за этого так перепуган.
— Не из-за полиции?
— Нет, — произнес он горячо. — Леон мне говорил, что хотел вам помочь. Но вы только и делали, что мазали мимо цели…
— Где вы с ним встречаетесь? Во сколько?
— Он мой брат. Я не хочу причинять ему вред.
— Я тоже. Где он?
Мартин Фреверт смотрел на конверт перед Лунд.
Лунд смотрела на часы.
Дом в Хумлебю был погружен во мрак. Он показался слишком большим, слишком холодным, слишком пыльным и пустым для шестилетнего ребенка с богатой фантазией. Антон вошел, осторожно ступая по закрытому полиэтиленом полу, прислушался.
Они говорили о том, чего здесь не было: об игрушках и мебели, о кроватях и туалетах, о плите и холодильнике. О других очень взрослых вещах.
А на самом деле тут было серо и зябко, и ему совсем не нравилось.
— Ненавижу этот дом, — сказал Антон.
Лицо отца покраснело от гнева, как бывало часто.
— Да?
— Я не хочу здесь жить.
— Придется.
Мальчик подошел к лестнице, нашел выключатель, щелкнул им. Посмотрел вниз. Там был подвал. Это что-то новое.
Сердитый окрик за спиной. И потом мамин голос:
— Оставь его, Тайс.
Он спускался по лестнице и с любопытством осматривался.
Мама воскликнула где-то наверху:
— Эмиль, пойдем, я покажу тебе твою комнату. Она такая красивая.
Над головой Антона затопали шаги по деревянным половицам.
Три этажа и подвал. Зачем? В его настоящем доме был только один этаж и еще гараж, и этого хватало.
Через пару маленьких синеватых окошек под потолком падал неяркий свет от фонаря на улице. Достаточно, чтобы увидеть: тут полно мусора и грязи.
А может, и крысы есть. И другие чудища, которые прячутся в темноте.
Он увидел круглый гриль-барбекю, провел пальцем по пыльной крышке, посмотрел на оставленный след. Нашел в открытой коробке футбольный мяч с черными и белыми пятнами, достал его, пнул сапогом. Мяч отскочил от голой бетонной стены. Антон ударил еще раз и еще. Раздался громкий металлический лязг. Тут же его взгляд метнулся к потолку — он уже представлял сердитое лицо отца.
«Не трогай. Не шали. Не шуми. Не мешай. Не делай ничего, потому что все, что ты делаешь, плохо».
Ступая на цыпочках, чтобы никто не услышал, Антон пошел туда, где грохнуло. Мяч сбил какую-то жестяную дверцу, и в слабом свете от окна виднелись старые трубы, краны… похоже на бойлер. И что-то там лежало еще. Темно-красный прямоугольник с золотым крестом.
Он поднял находку, открыл первую плотную страницу.
Нанна. Улыбается.
Рядом с фотографией красное пятно засохшей крови; увидев его, мальчик вздрогнул.
Антон подумал об отце, прислушиваясь к тяжелым шагам над головой. Что он скажет? Что сделает, если разозлится?
Он все смотрел и смотрел на фотографию, с которой ему улыбалась Нанна.
— Антон!
Низкий голос был громким и уже почти сердитым:
— Мы подогрели пиццу. Ты хочешь есть или как?
«Не мешай. Не смотри. Не делай ничего».
Это был паспорт Нанны. Он знал, что это такое, потому что однажды, не так давно, она показывала ему эту самую штуку, которую он теперь держал в дрожащих пальцах, и заставила поклясться, что он никому-никому, про нее не расскажет, даже этому болтунишке Эмилю.
— Антон!
Совсем уже почти сердитый голос.
Он положил паспорт за старые трубы, аккуратно, как мог, приставил на место упавшую дверцу, умудрился при этом не произвести ни звука.
Потом мальчик поднялся по лестнице, посмотрел на сурового отца.
— Ненавижу этот дом, — повторил он.
Мартин Фреверт договорился встретиться с братом на российском каботажном судне, пришвартованном на одном из дальних пирсов расползающегося во все стороны грузового порта.
Лунд велела Свендсену отвезти ее туда и всю дорогу отдавала приказы оперативной группе: не приближаться, пока она не прибудет на место, подвести в район катера береговой охраны и так далее.
На пирсе было темно и пустынно. Только одно судно в самом конце причала — старое, красное, обшарпанное, на носу название: «Алекса».
Там уже стояли три машины без опознавательных знаков, с выключенными фарами — чтобы ничто не привлекало внимания.
Ее встретил командир группы захвата, весь в черном и с автоматом под мышкой.
— Мы нашли арендованный автомобиль, — сказал он. — Стоит за одним из контейнеров. В нем пусто. На борту судна виден свет. Должно быть, он все еще там.
Лунд оглядывалась.
— Хорошо, — ответила она. — Я не хочу, чтобы мы устраивали тут стрельбище. Мне нужно поговорить с ним.
Спецназовец со своим обмундированием и снаряжением выглядел готовым к полномасштабным военным действиям.
— Я серьезно, — сказала Лунд.
— Не сомневаюсь.
— Я пойду одна и попытаюсь поговорить с ним.
— Что?
— Вы слышали. Если он попытается убежать, задержите. Далеко он отсюда не уйдет.
Она выглянула из-за контейнера — темнота и тишина. Спецназовец казался толковым малым. Похоже, на них можно положиться.
Лунд вышла на открытое место, зашагала к металлической лестнице на борту судна.
За ее спиной вспыхнул свет — вслед за ней ехала машина. Ближе. Еще ближе.
Она развернулась на месте. Машина продолжала приближаться. Лунд бросилась ей наперерез. Взвизгнули тормоза. Она забарабанила по капоту:
— Эй! Эй!
Командир группы захвата и пара его бойцов тоже подскочили. Лунд подбежала к водительской двери:
— Полиция…
Это было все, что она успела сказать. С заднего сиденья выбрался высокий мужчина в длинном плаще и взмахнул удостоверением:
— Мы из прокуратуры.
— А мне плевать! Это операция по захвату. Немедленно выключите фары!
— Лунд?
— Это я.
— Мы начинаем расследование…
— Впечатляет. А мы готовимся захватить подозреваемого по делу об убийстве, так что садитесь в машину и уезжайте. Встретимся завтра утром у меня в кабинете.
Из машины вышел еще один человек — пониже, чем первый, плотнее, бородатый и преисполненный чувства собственной важности. Она смутно припоминала, что фамилия его Бюлов и что когда-то он был полицейским. Значит, теперь в прокуратуре.
— Ничего подобного, Лунд, — сказал он, держа дверь открытой. — Вы поедете с нами немедленно.
— Вы уже получили мой рапорт.
— В машине…
— Поговорите с Майером, — сказала она, не думая.
Бюлов встал перед ней. Холодные глаза за стеклами очков без оправы.
— Это будет затруднительно.
— Я говорила с хирургом. Он должен был уже прийти в себя после наркоза. Послушайте… — Она показала на красное судно. — Мы наконец обнаружили подозреваемого по делу об убийстве Нанны Бирк-Ларсен, он здесь. Так что давайте не будем мешать друг другу.
— Передайте руководство операцией кому-то еще. Вы…
— Позвоните Бриксу! — крикнула она.
— Вот, поговорите с ним сами.
Мужчина, вышедший из машины первым, вручил ей мобильный телефон.
— Брикс?
Тот молчал в трубку.
— Что происходит? — требовательно спросила Лунд.
— Сорок пять минут назад Майера снова отправили в операционную. Все оказалось не так просто, как они думали.
— Что это значит?
— Он в коме, подключен к системе жизнеобеспечения. Здесь его семья. Необходимо…
Она смотрела на красный каботажник, на черную ночь.
— Необходимо принять решение.
Теперь Лунд вспомнила: Бюлову поручались дела против сотрудников полиции. Она не знала, что с ней теперь сделают: заломят руки за спину, затолкают в машину, надавливая на голову рукой…
— Вы должны поехать с ними.
— Майер…
— От Майера вам теперь никакой пользы. Мне жаль. Это… — Ей показалось, что голос его дрогнул. — Это все очень нехорошо.
Ее пальцы разжались. Телефон выпал из руки, стукнулся о сырые булыжники пирса.
— Садитесь в машину, Лунд, — произнес кто-то за ее спиной.
Бюлов расхаживал по комнате, задавая вопросы. Его спутник записывал.
— Давайте повторим это еще раз. Вы были внутри склада и на связи с Майером. Вы услышали выстрел и потом еще один.
Допрос проходил в ее кабинете. Ее и Майера. На столе стояла игрушечная полицейская машинка; на стене по-прежнему висела баскетбольная корзина.
— Вы нашли Майера на полу, раненого.
Лунд плакала, вытирая медленно текущие слезы колючим рукавом черно-белого шерстяного свитера. Она думала о Майере, о его печальной жене Ханне и о развилках на дороге.
— Как он?
Холодные глаза за линзами очков без оправы не отпускали ее ни на миг.
— Хирург не рассчитывает на то, что он придет в сознание. И это означает, что у нас есть только вы. Только ваша версия событий, Лунд. Ничего больше.
— Нам просто нужно получить ответы на некоторые вопросы, — добавил высокий мужчина. — После чего вы сможете вернуться к своим делам.
Бюлов бросил на него недовольный взгляд, потом такой же на Лунд. Сел за стол.
— Это была ваша идея отправиться на тот склад? Вы сообщили Бриксу?
— Нет. Его не было в управлении. Сообщать ему не было причины. — Она посмотрела на них. — Врач давал благоприятный прогноз.
А может быть, это она так решила. Может быть…
Бюлов проигнорировал ее слова:
— Вы оставили свой пистолет в отделении для перчаток? Почему оно не было заперто?
— В машине был Майер.
— Откуда он знал, что пистолет там?
— Потому что мы работаем вместе.
— Итак, Майер взял ваш пистолет. И кто-то, кого вы не видели, забрал у него оружие и застрелил им его.
Перед глазами Лунд снова и снова вставала одна и та же картина: окровавленный Майер с большими испуганными глазами бьется в конвульсиях от разрядов дефибриллятора.
— Вы не видели этого человека?
Она всхлипнула:
— Я слышала шаги. Когда я прибежала на первый этаж, от склада отъехала машина.
— А Майер его видел?
— Я не знаю. Меня там не было. Может, и видел.
— Но вы уверены, что это Фреверт?
Она закрыла глаза, изо всех сил сжала веки. Хотела остановить наконец слезы.
— Я не видела его, Бюлов. Но кто еще это мог быть?
— Вопросы задаю я. Если вы никого не видели, то не можете знать, кто взял пистолет — Майер или убийца.
Лунд смотрела на него. Ничто не трогало Бюлова. Он был далек от нее, от Майера. Он должен был сохранять дистанцию. Так же как и она должна была сохранять дистанцию, расследуя дело об убийстве Нанны Бирк-Ларсен. Должна была, но не могла.
— Почему бы вам не спросить Леона Фреверта? Я бы хотела поехать домой.
За стеклом стоял Брикс с телефоном, прижатым к уху, и что-то показывал жестами двум представителям прокуратуры. Бюлов вышел, чтобы переговорить с ним. Его высокий коллега, поглядывая на дверь, воспользовался тем, что они остались одни:
— Я знаю, что вам трудно об этом говорить. Но мы делаем свою работу. Вы должны понять нас.
— Я все сказала. Вы знаете, где меня найти.
Она поднялась, взяла свою сумку, поняла, что снова плачет. В дверь входил Бюлов.
— Так вы настаиваете на своих показаниях, Лунд?
— Ради всего святого! Конечно, я настаиваю. Я рассказала вам правду.
— Хорошо. Берите пальто. Мы уезжаем.
Они отвезли ее обратно на пирс сквозь гнетущую завесу черного дождя. Там уже собралось вдвое больше полицейских машин. Прожектора, заградительная лента, криминалисты в белых костюмах.
Вверх по трапу они поднялись на судно, такое древнее, что страшно было подумать о том, что оно выходит в открытое море. На деревянной палубе пахло горючим и свежей краской.
— Охрана держала это судно под наблюдением восемнадцать месяцев, — сказал Бюлов, когда они пересекали палубу. — Контрабанда людьми, наркотики. Члены экипажа каким-то образом ускользнули, сейчас их ищут.
— Что известно об их контактах здесь?
— Всему свое время.
Он открыл тяжелую металлическую дверь, улыбнулся ей. Она не могла понять, почему он вдруг стал таким дружелюбным.
— Похоже, вы были правы, подозревая Леона Фреверта.
В помещении, похожем на штурманскую рубку, было несколько полицейских, разбирающих карты и лоции.
— Они собирались отплыть в Санкт-Петербург завтра утром. Экипаж сошел на берег, чтобы напиться по этому поводу. Эти люди…
Они миновали еще одну дверь, спустились вниз. В этом помещении Лунд успела заметить старый компьютер, огнетушитель, рации, надписи на русском языке.
Ударила по глазам вспышка фотокамеры.
Они находились двумя этажами ниже уровня палубы, рядом с иллюминатором, в который смотрело черное небо. Сверху что-то свисало.
Тело. Оно плавно покачивалось в такт движениям судна. Лунд пошла вокруг него, всматриваясь, думая.
Серый костюм, серое лицо. Леон Фреверт не сильно изменился после смерти, даже несмотря на петлю, затянутую на его тощей шее. Канат спускался с верхнего уровня. Ярко-голубой корабельный канат. Двое полицейских пытались втащить тело наверх.
— Может, он подумал, что экипаж не вернется, — сказал Бюлов. — Слишком сильны были муки совести и страх перед последствиями.
У него в руке был пластиковый пакет для вещдоков, в нем листок бумаги.
— Его признание, если можно это так назвать.
Она взяла пакет. На листке одно слово, нацарапанное по-детски криво, заглавными буквами: «Простите».
— Простите, — проговорила Лунд. Она уставилась на Бюлова. — Простите? И это все?
— А вы что ожидали? Подробный дневник?
— Что-нибудь более существенное…
— У него в кармане нашли вот этот чек. — Он показал ей еще один пакет. — Леон Фреверт заправил свою машину примерно в тридцати километрах от склада, где был ранен Майер. За двенадцать минут до того, как вы позвонили в «скорую помощь».
Она смотрела на чек.
— Так быстро никто не ездит, Лунд.
— В чеке может быть ошибка.
— У нас есть запись камер видеонаблюдения с той заправки. Там он с машиной.
Слишком много мыслей, слишком много вариантов прокручивалось в ее мозгу.
— Этого не может быть.
Она смотрела на тело, раскачивающееся над ними. Наконец-то Леона Фреверта ухватили за пиджак, стали поднимать.
— Я спрашиваю вас в последний раз, — сказал Бюлов. — Вы не хотите пересмотреть свои показания?
На кухне довольная Пернилле пекла хлеб, а Бирк-Ларсен топал по комнате, строя планы.
— Если все пойдет нормально, сможем въехать уже на следующих выходных. Мне нужно доделать отопление…
Она раскатывала мягкое тесто.
— Антон очень огорчен…
— У детей всегда так, — пробурчал Бирк-Ларсен. — Он привыкнет.
— Я думаю, если бы мы купили собаку, ему стало бы легче.
— Разве не Эмиль просил щенка?
— Это же собака, Тайс. Они оба будут любить ее. Можно подарить ее Антону на день рождения.
Он подмигнул ей:
Дата добавления: 2015-08-29; просмотров: 25 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |