— Я мог бы заняться этим, Пернилле. Разреши мне помочь — с фирмой или с мальчишками. Я все сделаю. Я…
Еще одна пачка бумаг, опять счета. Они словно росли у нее на глазах.
— Я только хочу помочь.
Пернилле в два шага пересекла контору и ударила его по лицу. Со всей силы.
Он не шелохнулся. Только приложил к щеке ладонь. Там как раз был вчерашний порез, от пощечины он вскрылся, потекла кровь.
— Как ты мог? — спросила она. — Как тебе в голову пришло?
Он утер кровь, посмотрел на нее странно:
— Тайс думал, что делает это ради тебя.
— Ради меня?
— А если бы это оказался он, Пернилле? Если бы это был учитель, что бы ты сейчас говорила о Тайсе? Что он идиот? Или герой?
Она снова замахнулась, Скербек не отстранился.
— Не надо было мне вообще говорить ему, — сказал он. — Я старался остановить его. Когда увидел. Если бы не я, Кемаль был бы мертв.
— Хватит. Ни слова больше.
Он кивнул. Подошел к столу, стал читать список заказов на следующий день.
Она не могла не спросить:
— Вагн? Раньше, двадцать лет назад. До того, как я встретила его…
— Да?
— Каким он был?
Он ответил не сразу.
— Незаконченным. Словно чего-то ждал. Зеленый юнец, как мы все.
— В полиции мне показали снимки.
— Что за снимки?
— Одного человека, которого убили. Он торговал наркотиками.
— А-а.
— Что произошло? Только говори правду.
— Иногда мы все делаем глупости. Твои родители ведь тоже так думали, когда ты сошлась с Тайсом.
— Полиция…
— Копы хотят запутать тебя.
Скербек посмотрел ей прямо в глаза. Он и Тайс были вместе с незапамятных времен, прошли и огонь, и воду.
— Тайс ничего не сделал, Пернилле. Ничего. Ты поняла?
Кирстен Эллер вытянула пухлую потную ладонь:
— Я счастлива, что для вас все закончилось хорошо. Все эти неприятности были так некстати.
— Да. Присаживайтесь.
Она опустила свое полное тело на диван.
— И вы навели порядок в группе. Это хорошо.
Хартманн занял стул напротив.
— Мне не оставили выбора, Кирстен. Надо было что-то делать.
Она выработала для себя нечто вроде имиджа: длинное пальто, маскирующее массивную фигуру; перманентная улыбка; большие круглые очки, поднятые на лоб, словно она только что оторвалась от важного совещания. Эллер появилась в городской администрации позже Хартманна. В определенном смысле она достигла большего, чем он, а какими средствами — он только сейчас начал понимать.
— По крайней мере, с этим покончено, — сказала она. — Результаты опросов обнадеживают. Да и средства массовой информации сообразили, на какую лошадь ставить. Так что теперь можно пожинать плоды наших усилий.
— Вы читаете мои мысли.
Она достала из портфеля папку, раскрыла ее:
— У нас есть предложения о том, как привлечь на нашу сторону колеблющихся избирателей. Именно они обеспечат нашу победу, Троэльс, если мы сумеем убедить их. Не будем об этом забывать.
Он хмыкнул, потряс головой, искренне изумленный.
— В чем дело? — спросила она.
— Вы прекрасная актриса. У вас несомненный талант.
Кирстен промолчала, но улыбка держалась на ее лице как приклеенная.
— Бигум никогда бы не отважился на такой выпад, если бы не чувствовал за собой поддержки. Он поговорил с Бремером. Потом пришел к вам. И вы дали ему добро.
Улыбка все-таки исчезла.
— Троэльс…
— Нет, прошу вас. Не оскорбляйте мою разведку, пытаясь отрицать это.
— Но…
— Вы не учли одного, Кирстен, — не дал ей говорить Хартманн, — я хорошо знаю своих людей. И знаю Бигума. Ему не хватает ни ума, ни смелости, чтобы проделать такой переворот самостоятельно. Может быть, не он к вам пришел, а вы к нему. Но это неважно.
Теперь он во всем разобрался. Оставался только один вопрос: почему у него ушло на это столько времени?
— Эти действия были продиктованы страхом — не силой, не храбростью. Страхом. Настолько сильным, что вы должны были почувствовать его запах.
Она подняла перед собой ладони, словно защищаясь:
— Троэльс, прежде всего, прошу вас… попытайтесь понять одну вещь.
— Я предлагаю вам выбор.
Кирстен Эллер замолчала.
— Или я расскажу обо всем журналистам, а уж они растрезвонят всему свету о вашей подлой и коварной натуре…
Он сделал паузу, склонив голову набок, давая время для возражений.
— Или?
— Или вы покидаете свой пост. Пусть его займет хотя бы ваш заместитель.
Кирстен Эллер инстинктивно обернулась в поисках поддержки, но увидела только Риэ Скоугор, с довольным видом ведущую протокол встречи.
— Я нужна вам, Троэльс! Нужна. Подумайте…
— Нет, Кирстен. Вы мне совсем не нужны.
Ей нечего было сказать на это. И так как Хартманн тоже молчал, Эллер не оставалось ничего другого, кроме как собрать вещи и покинуть кабинет. В дверях она обернулась:
— Мне просто нужна была победа. Лично вы меня никак не интересуете, не льстите себе.
— Не буду, — с готовностью пообещал он.
Уходя, она едва не сбила с ног Мортена Вебера. Он проводил ее удивленным взглядом.
— Что тут опять случилось? — спросил Вебер. — Я думал, у вас с ней совещание.
Хартманн поднялся со стула:
— Риэ! Назначь мне несколько интервью с прессой. Выбирай друзей.
— Что, черт возьми, происходит? — не на шутку встревожился Вебер.
— Я собирался тебе рассказать. Времени не хватило. Кирстен уходит в отставку.
— Господи, Троэльс! Мы столько боролись за этот альянс…
— Это она подговорила Бигума. Она с самого начала хотела моего провала.
— Нельзя же так раскачивать лодку!
— Мортен. — Хартманн положил ладони на его сутулые плечи. — По ходу всей кампании Бремер всегда был на шаг впереди нас. Нам нужен новый план. Мы должны двигаться быстрее, чем он.
— И как мы этого достигнем? Заставим уйти в отставку каждого, кто попадется нам на глаза?
Хартманн вспылил:
— Она интриговала у меня за спиной! Она была в сговоре с Бремером! И потом с Бигумом. Учись думать по-новому. Мы сможем скинуть Бремера с его насеста и без этих сладкоречивых сукиных сынов из Центральной партии.
— Нет, не сможем! Нам не хватит наших голосов, Троэльс.
Хартманн яростно замотал головой, пока Риэ молча улыбалась.
— Сколько лет мы уже играем в эти игры, Мортен? Двадцать? И все время по одним и тем же правилам, которые установили они. Отныне я играю по своим правилам. Созовите на вечер встречу с лидерами меньшинств. Скажите им: у меня есть к ним серьезное предложение.
— Половина из них терпеть тебя не может, — сказал Вебер.
— Не более, чем друг друга, — парировал Хартманн.
— Они вместе с Бремером!
— Только до тех пор, пока не увидят, что мы побеждаем. Они вместе с тем, кто впереди.
Он оглядел штаб своей предвыборной кампании. Повсюду стояли плакаты с его портретом: скромная улыбка, искренние голубые глаза. Новая метла, выметающая старый мусор.
Хартманн указал на ближайший плакат:
— А впереди — я.
— Он заправил машину в ночь, когда исчезла Нанна, то есть десять дней назад, — говорил Майер.
Они были в кабинете, просматривая записи камер наблюдения с заправки. Черно-белая картинка, разбитая на четыре части, в углу каждого размытого изображения — дата и время.
— Запись ведется двадцать четыре часа в сутки. Шансы найти кадры, сохранившиеся с той даты, близки к нулю.
Лунд сидела вплотную к экрану, не отрывая глаз от цифр и похожих на тени фигур между заправочных колонок.
— А еще, — добавил Майер, — эта публика любит перезаписывать кассеты по много раз, так что…
— Тут нет, — сказала она, вынимая кассету.
— Осталась всего одна.
— Так всегда и бывает — то, что ищешь, лежит в самом низу.
Он тяжело вздохнул:
— Почти никогда так не бывает, Лунд.
— Смотрите на экран. Может, увидите то, что не увижу я. Пожалуйста.
Он взял в одну руку банан, в другую сигарету, закурил. Замелькали кадры. Дата в углу экрана — седьмое ноября.
Майер чертыхнулся:
— Это с прошлой пятницы. Я же говорил, новая запись идет поверх старой. Потому и пленка вся в царапинах.
Она отпила давно остывший кофе. Все уже разошлись по домам, только уборщица подметала коридор.
— Но ведь это не значит, что вся остальная запись только с седьмого числа? — предположила она. — Когда мы записывали видео дома…
Когда? Когда родился Марк, когда она была замужем. Записи на их кассетах шли как попало — перемешаны месяцы, годы. Трудно было следить за хронологией, когда используешь одни и те же кассеты снова и снова.
— Промотаем вперед, — попросила она Майера, который нажимал на кнопки.
Черные и белые машины, мутные тени, суетящиеся вокруг них.
— Стоп! — воскликнул Майер.
Он хлопнул в ладоши и издал радостный клич. Она даже оглянулась на него удивленно — большие уши, большие глаза. Большой ребенок.
Майер насупился:
— Я просто хотел подбодрить вас.
— Это тридцать первое октября, — сказала Лунд.
— Знаю. И я о том же.
Время записи — около восьми вечера. Он отмотал назад, оказалось, что слишком далеко, стал перематывать вперед осторожнее, с остановками. Они добрались до семнадцати минут восьмого. Четыре прямоугольника, только одна машина — белый «жук».
— Черт, — опять ругнулся Майер.
— Может, часы не точные. Вряд ли они выставляют время минута в минуту.
«Жук» уехал. На заправке вообще ни одного автомобиля. Лишь пустой асфальт и фонари над колонками.
Потом, в девятнадцать часов двадцать минут и тридцать семь секунд, на экране появился черный «форд» и подъехал к колонке в правом верхнем прямоугольнике. Майер прищурился, пытаясь различить цифры на регистрационном номере.
— Это она! — воскликнул он.
Шел дождь. Она, оказывается, не обращала на это внимания до последнего момента. И сразу поняла, что это значит: в этом деле все строилось на таких деталях.
Дверца открылась, и вышел водитель в длинной зимней куртке. На голове капюшон. Он обошел машину и открыл крышку бака.
Ни на миг не показывая камере лицо.
— Ч… — начал Майер.
Она положила ладонь поверх его руки:
— Терпение.
От машины к пистолету. Голова опущена вниз.
— Ну же, давай повернись, — приговаривал Майер, нервно затягиваясь сигаретой.
Это была автоматическая колонка с оплатой по карте. Они увидели, как человек протянул руку, вставил что-то в аппарат, потом вынул. Лица не показал.
Он закончил, обошел машину, закрыл крышку бака, двинулся к дверце.
— Давай, улыбнись птичке. Ну, посмотри куда-нибудь!
Он сразу сел за руль, стал невидимым за лобовым стеклом.
«Форд» уехал с экрана.
— Черт, черт, черт! — Майер в отчаянии ударил ребром ладони по столу.
— Подождите.
Лунд нажала кнопку, вернулась к кадрам, где водитель расплачивался картой.
Она смотрела на его левую руку. На то, как она приблизилась к лицу, совершив там какое-то действие, пока правая рука нажимала цифры на аппарате.
— Я знаю, кто это, — сказала она.
Майер сразу заволновался:
— Только не говорите мне.
— Я еду в ратушу. Вы со мной?
Пять минут через дождь и почти пустой ночной город. Знакомый Лунд охранник как раз собирался сдавать смену. Только Майер достал наручники, он тут же заныл:
— Я ничего не сделал. Я ничего не сделал.
— Вот это новость, — сказал Майер. — Никогда такого не слышал. Ты едешь с нами, приятель.
— Я всего лишь заправил машину.
Майер вел старика к выходу, Лунд шла следом — слушала, наблюдала.
— А Нанну Бирк-Ларсен ты похитил до или после? — спросил Майер.
Человек в синей форменной тужурке взглянул на него с ужасом:
— Мне шестьдесят четыре года. Что вы такое говорите? Я никого не трогал.
— Посадите его на ту скамью, — велела Лунд.
— Нужно везти его к нам.
Лунд оглядела старика с ног до головы. Искривленный позвоночник, плохое зрение. Дышал он тоже неважно.
— Расскажите нам правду, — сказала Лунд. — Расскажите, что случилось на самом деле. А потом решим, можно ли вас оставить на этой работе.
— На этой работе? Да это из-за нее, из-за работы этой я тут с вами теперь разбираться должен…
Майер усадил его на каменную скамью возле стойки для велосипедов.
— Рассказывай, что было, или не увидишь дневного света в ближайшие шестнадцать лет.
Охранник зыркнул на него из-под очков испуганно и злобно.
— Тебе что, уши прочистить, дедуля? — проорал Майер.
— Где карта для оплаты бензина? — спросила Лунд более мягко.
Старик упорно молчал.
— Я ведь хочу вам помочь, — сказала она ему. — Если вы не заговорите сейчас, нам придется задержать вас.
— Я случайно взял карту с собой. Хотел вернуть ее в машину в понедельник. Но…
— Что но? — спросил Майер.
— Тут уже были ваши люди. Повсюду.
— Зачем вы поехали в гимназию?
— Да не ездил я. У меня квартира в соседнем доме. Шел домой, увидел: наша машина стоит. Брошенная. Я не мог понять, что к чему. Я ведь знаю график работы, расписание. Вечером все машины должны быть на месте, в гараже.
— А ключи у тебя были с собой? — спросил Майер.
— Нет. Они торчали в замке зажигания. Наверное, водитель забыл или еще что. — Он развел руками. — Я же не мог оставить ее там, правильно? С ключами в зажигании? Да к полуночи ее бы и след простыл.
Терпение Лунд иссякало.
— Нет. Это не оправдание. Вы могли позвонить в штаб Хартманна, машина принадлежит им.
— Я и позвонил, — сказал он с нажимом. — Мне сказали, что секретарь в Осло. Кстати, машина принадлежит не им, а городской администрации. И налоги мы…
— Ты меня с ума сведешь, — прервал его болтовню Майер. — Девушка…
— Да не знаю я ничего про ту девушку. И ничего плохого не совершал.
— Что вы дальше делали с машиной? — спросила Лунд.
— Так она из штаба Хартманна. Он-то сам показушник и пустозвон, но это не моего ума дело. А вдруг машина бы ему понадобилась? Вот я и остановился на заправке, залил бензина и отогнал ее назад. А ключи на место повесил.
— Назад? Куда именно?
— Сюда, куда же еще. Вон парковка, напротив мэрии. У нас там есть места, там я ее и оставил. — Он переводил взгляд с одного полицейского на другого. — Я и думать забыл об этой машине, — сказал он. — Пока не прочитал в газетах про убитую девочку. И потом…
Она села на скамейку рядом с ним:
— И потом вы не сказали никому ни слова.
Он опять стал поправлять очки, облизал губы, поерзал. Майер сел по другую сторону от него, хищно улыбнулся и спросил:
— Отчего же?
— Служащие мэрии не должны вмешиваться в политику. Это очень важно. Мы не встаем ни на чью сторону. Не вмешиваемся.
— И тем не менее вы вмешались, — сказала Лунд. — Причем серьезно.
— Я хотел сначала проверить кассету с записью, чтобы посмотреть, кто взял ключи.
— И?
— Ее там не было. — Старик, казалось, искренне недоумевал. — Я думаю, тот, кто взял ключи, взял и кассету. Кто еще?
— Не дури мне голову, — прошипел Майер.
— Это правда. Я говорю вам правду. Мне шестьдесят четыре года. Зачем мне врать? Если бы наверху узнали, что кассета пропала, у нас у всех были бы большие неприятности. Эти бездельники только и ждут, как бы пнуть нас побольнее. Мне всего год до пенсии остался. Не хочу я отвечать неизвестно за кого. Я всего лишь поставил на место брошенную машину, хотя даже не был на дежурстве. А вы со мной как с преступником каким обращаетесь…
— Ты и есть преступник, — сказал Майер. — Мы целую неделю потратили впустую, гоняясь за пустотой. И теперь приличный парень лежит в больнице, а отец девушки попал в тюрьму. Если бы знали все с самого начала… Лунд? Лунд!
Она уже шла к двери, ведущей из подземной парковки в здание ратуши: элегантные коридоры, выложенные мрамором; сияющие полированным деревом лестницы; гербы и канделябры; золоченые таблички на дверях и мемориальные доски. Там, среди этих атрибутов власти, и ходит сейчас тот, кто спустился в гараж, взял ключи от машины, в которой умерла Нанна Бирк-Ларсен, украл кассету, на которой он мог быть запечатлен. А они все это время искали в другом месте.
— Покажите. Покажите мне, где вы оставили машину.
Майер не был в восторге от этой идеи.
— Шеф просил нас звонить ему, если…
— Букард подождет, — отрезала Лунд.
Городской совет пользовался многоэтажной парковкой через дорогу. Голый пол из серого бетона. Старик-охранник нервничал все сильнее.
— Я поставил машину здесь в ту пятницу в половине восьмого.
Третий этаж. Сейчас пустой, ни единого автомобиля.
— Ты время не путаешь? — спросил Майер.
— Нет! Потом я повесил ключ на доску в нашей кабинке. И пошел домой.
Лунд оглядывалась: потолки, стены, планировка здания в рамке.
— Кто имеет доступ в помещение охраны? — спросил Майер.
— Немногие. Мы же все-таки охрана. Но в тот вечер было какое-то мероприятие…
— В ратуше?
— Ну да, — нахмурился старик. — Один из их приемов. Это и приличной вечеринкой-то не назовешь: трепотня да дешевое шампанское. Предвыборную кампанию они всегда так начинают — устраивают праздник по случаю напечатанных плакатов. Наштампуют картинок, соберутся и радуются, будто уже победили.
— Так, и что из того, что в ратуше был прием? — спросила Лунд.
— Ходили люди — то туда, то обратно. За всеми не уследишь. Кто-то берет ключи, кто-то сдает, кому-то надо показать место, где поставить машину, сводить пи-пи.
Она молча ждала продолжения.
— Меня там не было, — сказал он. — В свою смену я бы уж проследил, чтобы все было в порядке. Но вообще-то, это нелегко. Мы же не сидим постоянно на месте.
— То есть любой мог войти и забрать ключи?
— И кассету, — добавил он.
Майер шлепнул себя по лбу и проворчал:
— Чудесно.
— Давайте выясним то, что можно, — сказала она и вновь повернулась к охраннику.
— Кто устраивал прием?
Он явно удивился ее неосведомленности:
— Хартманн, кто же еще. Этот молодец расхаживает с таким видом, будто может вышвырнуть старого Бремера на улицу. Дамочки его обожают, это точно. Он, конечно, смазливый. Но если честно… — Короткий смешок. — Куда ему, сопляку, против настоящих мужчин.
В половине девятого они уже снова были у себя в кабинете, просматривали новую порцию записей наружного наблюдения. Рядом стоял Букард, руки в карманах брюк, хмурый.
— Мы не сможем узнать, кто забрал ключи, — говорила ему Лунд, — так как нужная кассета пропала. Но…
Довольная и деловитая, она сидела перед экраном, нажимала на кнопки, подводя запись к нужному моменту времени.
— Вот что случилось в семь пятьдесят пять.
На третьем этаже парковки оставалось две машины — черный «форд» в глубине кадра, серебристый «вольво» на переднем плане.
В правой части экрана, в двух шагах от машины, где встретила смерть Нанна Бирк-Ларсен, открылась дверь. На этаж вошли люди — семья, только что с приема.
— Тут только шарики, — пробурчал Букард. — Вы позвали меня на воздушные шарики посмотреть?
— Забудь про них, — сказала Лунд. — Следи за тем, что позади.
Мужчина и двое детей с шариками идут к своей «вольво». Пока они шагали к машине, за их спинами промелькнула едва различимая фигура в направлении второго автомобиля. Чуть заметная тень. Размытое пятно на экране.
— И как вы смогли разглядеть такое? — спросил Майер.
— Смотрела. Это мужчина, рост примерно метр девяносто. В это время Нанна еще была на вечеринке в гимназии.
Черный «форд» выехал с места стоянки задним ходом — как раз в тот момент, когда семейство из «вольво» усаживалось в машину, загородив собой весь экран.
— Чуть позже она зайдет к учителю. А потом…
«Форд» направился к выезду в левой части экрана, тоже едва видимому за «вольво».
— А потом, думаю, она встретится с этим мужчиной. — Лунд смотрела на экран, поглощенная картинкой и своими размышлениями, и не замечала, что улыбается. — Где-то.
Она включила запись с другой камеры наблюдения: черный «форд» катит через парковку. Следующая камера на углу: видно, как он выворачивает на съезд. Регистрационный номер отчетливо виден на монохромном экране.
— Это он, — сказала она. — Икс-у-два-четыре-девять-один-девять. В этой машине нашли Нанну.
С сигаретой во рту, со слезящимися от усталости глазами Майер отсалютовал ей.
— Спасибо, — сказала Лунд с едва заметным сарказмом.
— Нет, Лунд. Я серьезно. Господи…
— Мы тратили время, занимаясь гимназией. Там ничего не случилось. Машина в то время уже стояла на парковке возле ратуши.
— Вот уж кто-то посмеялся… — пробормотал Майер.
— Хартманна и его сотрудников можно отмести, — продолжала Лунд, — их мы уже проверяли. Дело в том…
Она молчала, собираясь с мыслями. Мужчины ждали, что она скажет.
— Нанна куда-то собиралась. То, как она вела себя на вечеринке… Кемаль тоже говорил, что она почему-то захотела посмотреть на снимок класса. Так, будто…
— Прощалась? — предположил Майер.
— Возможно. — Лунд пожала плечами и подтянула рукава свитера. — Мне кажется, что у нее была любовная связь с кем-то. Родители тоже подозревают это, просто не хотят нам говорить. Или боятся признаться сами себе.
— У Бирк-Ларсена интересное прошлое, шеф. Этот учитель точно был бы мертв.
— Забудьте родителей, — приказал Букард. — Они так и сидят в Вестербро. А вот как их дочь оказалась связана с ратушей?
Лунд по-прежнему не отрывала взгляд от экрана.
— Нанна была красавицей и выглядела старше своих лет. Кто-то настолько ею увлекся, что решил привить ей вкус к другой жизни, сказал ей, что она особенная, стал дарить дорогие подарки, велел держать все в тайне и ждать.
Она думала о тесной спаленке над гаражом в Вестербро, заставленной книгами, сувенирами, безделушками, с одеждой в шкафу, пахнущей духами, слишком изысканными для обычной школьницы.
— У Нанны была другая жизнь, о которой никто не знал.
— Так не бывает, Лунд, — возразил Майер. — Кто-то должен был знать.
— Не Пернилле. И не Тайс, как мне кажется.
— Значит, кто-то другой, — настаивал Майер.
— Кому ты уже рассказала об этом? — вдруг спросил Букард. — О том, что машина вернулась в гараж мэрии?
Вопрос удивил Лунд.
— Пока никому, только тебе. Мы собираемся заняться этим вплотную. Может, на улице возле гаража тоже есть камеры…
Букард задумчиво пошел из кабинета.
— Может… — продолжала Лунд, но он уже скрылся за дверью. Через стекло она увидела, что он стал звонить по мобильному телефону.
— Решил поговорить с женой, как вы думаете? — поинтересовался Майер. — Или хочет заказать нам поощрительную пиццу?
Лунд уже снова с головой ушла в видеозаписи.
— Что? — оторвалась она.
— Я просто не понимаю. У нас такой прорыв в деле. А он не говорит ни слова и уходит кому-то звонить.
Она отмахнулась от дыма его сигареты:
— Я же просила не курить здесь.
— Раньше, пока не случилось все это дерьмо, я работал в маленьком городе на юге. Там никто не жаловался на дым.
— Тогда, может, вам лучше вернуться?
Майер как будто посмурнел.
— Не могу, — только и сказал он.
В кабинет решительно вошел Букард:
— Проверьте охрану — прошлое, алиби, график работы. Приведите того старика, который…
— Он этого не делал, — вставил Майер.
— Доложите мне обо всем, что найдете на охрану.
— Это не охранник, — сказала Лунд. — Там совсем не те люди, они не стали бы ухаживать за молодой девчонкой вроде Нанны, дарить подарки, которые ей и не снились…
— Займитесь охраной. О результатах доложите, — повторил Букард.
Она продолжала думать вслух, не могла бы остановиться, даже если бы захотела.
— Должно быть, он имеет более высокий социальный статус, чем Нанна. И при этом уверен в том, что ему все сойдет с рук, так как считает остальных людей существами низшего порядка. Мы…
— Это уже проверено, — перебил ее Букард.
— Что? — спросил Майер.
Лунд чуть не расхохоталась:
— Проверено? Кем? Это дело ведем мы. Если мы не проверили…
Букард взорвался:
— Если я говорю — что-то сделано, значит это сделано! А теперь займитесь наконец охраной. — И он решительно пошел прочь.
Лунд бросилась за ним, и следом Майер.
— Нет. Ты не говоришь всего, Букард. Кому ты звонил?
Он торопливо шагал к своему кабинету, не оборачиваясь.
— Вас не касается, кому я звонил, — сказал он на ходу.
— Стойте! Стойте! — Майер тоже разозлился. — Это бессмыслица какая-то.
Букард только повел плечом, не сбавляя шага.
— Я требую, чтобы ты объяснил, что происходит, — заявила Лунд.
Наконец он остановился. Широкая грудь тяжело вздымалась, на лице страдание.
— Пойдем со мной, — махнул он рукой.
Они оба двинулись к нему.
— Лунд, не вы! — рявкнул он Майеру.
Дата добавления: 2015-08-29; просмотров: 28 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |