Моей жене, за ее терпение и прочие восхитительные каче­ства, из-за чего мне порой кажется, что она — продукт моего воображения 23 страница

Секундочку. Я ДЕЙСТВИТЕЛЬНО падаю. СРАНЬ ГОС­ПОДНЯ.

Я замахал руками, почему-то надеясь, что в этом мире я приобрел способность летать. Ничего не вышло. В течение безумно долгого времени я падал и падал — и вдруг перестал падать, запутавшись в чем-то мягком и упругом, словно мар­ля, подпрыгнул еще два раза и упал окончательно.

Долю секунды я лежал, ошарашенный, на какой-то сет­ке, но тут на лицо приземлился зад Молли.

Я попытался сесть, увидел, что лежу на куске ткани раз­мером с дом. Ткань висела в воздухе: ее держал, ухватившись за веревки, десяток бескрылых летающих существ.

«Ангелы, — подумал я. — Я попал в рай, и ангелы несут меня на куске брезента».

В воскресной школе нам об этом не рассказывали, но, с другой стороны, мир устроен совсем не так, как учат в школе.

Мы продолжали снижаться. Я посмотрел сквозь полу­прозрачную, словно чулок, ткань и увидел толпу — море те­лесного цвета с островком свободного пространства в цент­ре. Я не мог решить, то ли внизу меня ждут жемчужные вра­та и судия, то ли толпа набросится на меня, обольет топле­ным маслом и сожрет заживо.

Мы опускались все ниже, ниже и ниже. Воздух становил­ся теплее, а ветер стихал. Наконец мы резко приземлились; я покатился, замахал руками, вскочил, упал на задницу. Мне наконец-то удалось как следует разглядеть существ, которые несли брезент и до посадки издавали какой-то рычащий звук: голые горбуны в капюшонах, закрывающих голову и склад­ками падающих на грудь. Я старался не обращать внимания на их члены.

Один из горбунов подошел поближе; при каждом шаге его пенис болтался из стороны в сторону. Мужчина протя­нул мне руку, помогая подняться. На спине у него виднелся не горб, а какой-то аппарат с лямками из твердого пластика ли чего-то в этом роде.

Я позволил обнаженному человеку, волосатому, словно Робин Уильямс, помочь мне встать, а затем как можно быс­трее убрал руку. Он сделал шаг назад и присоединился к ос­тальным горбунам, образовавшим круг, в центре которого находились я, Джон и собака. За ними стояла толпа примерно из сотни человек, на каждом из которых из одежды был только капюшон. Я слегка ужаснулся, заметив, что многие из них преклонного возраста. Над одной из групп высилось большое красочное знамя, но я не мог разглядеть, что на нем нарисовано.

— Та-а-а-ак. Ну что, Эми видишь? —спросил я у Джона.

— Не очень, — ответил он, оглядывая обнаженных муж­чин в капюшонах. — Ты понимаешь, что это? Мы в парал­лельной Вселенной, и это мир типа «С широко закрытыми глазами».

Толпа молча глазела на нас. Молли понюхала прохлад­ный воздух. Зима здесь выдалась теплая — градусов шесть­десят. Под ногами зеленела мягкая трава, а вокруг сморщен­ным зеленым ковром простирались те же самые невысокие холмы, на которых стоял Неназванный. Моя голова ныла от удара, пропущенного ранее.

— Интересно, чего они ждут? — спросил я. — Может, мы с тобой должны вступить в смертельную схватку?

— Если это мир «С широко закрытыми глазами», то нам сильно повезет, если все ограничится только этим.

Из толпы вышел высокий человек без капюшона, в кос­тюме в тонкую полоску, точнее, в его имитации — в черном костюме с полосами шириной около четверти дюйма. На шее мужчины болтался широкий красный галстук длиной дюй­мов шесть.

— Джентльмены, добро пожаловать, — сказал человек, раскрывая объятия.

Его лицо походило на человеческое, но оно было стран­ное, как у Майкла Джексона. Когда-то это лицо смотрело на меня с экрана моего телевизора. Человек носил что-то похо­жее на маску из латекса — получше тех, которые надевают на Хэллоуин, но все-таки заметно, что это маска, а не лицо. Ухо составляло часть маски — за ним виднелись швы, — а на голове, несомненно, парик.

— Где девушка? — спросил я.

Человек растерянно запнулся.

— Рыжая? Без руки? — добавил я.

— А, Эми Салливан. Она в полной безопасности. Пой­демте.

Человек сделал знак рукой, указывая направление, и толпа расступилась перед нами. Один из горбунов, сделал какое-то движение руками: аппарат спрыгнул с его спины и пополз на шести лапах. Я понял, что это живое существо, похожее на огромного жука. Оно жевало траву и тихонько пускало газы из своей задней части — я решил,что именно они и создавали движущую силу, которая позволяла существу парить в воздухе.

Высокий человек повел нас сквозь толпу обнаженных людей. Я снова увидел большое знамя и на этот раз смог разглядеть рисунок—карикатурное изображение нас троих: я — мус­кулистый воин с кровоточащей раной на голове, у моих ног лежала Молли, держа во рту кусок плоти убитого врага. Джона изобразили с пригоршней огня и огромной выпуклостью в промежности.

— Только избранным позволили наблюдать за вашим прибытием, — сказал высокий человек, обернувшись к нам. — Мы попросили проявить уважение к вам. Наша манера одеваться сильно отличается от того, к чему привыкли вы. Мы не хотели: встревожить вас и поэтому решили, что уменьшим ваше беспокойство, если снимем одежду. Некоторые из наших стилей, полагаю, вызвали бы шок у человека из вашего мира.

Нас провели сквозь строй голых людей, между двух стен обвисших пенисов, седеющих лобковых волос и ног,покрытых паутиной синих вен. Какой-то высокий человек с огромным членом неуклюже пытался скрыть эрекцию. Головы людей прятались под капюшонами, низко надвинутыми на глаза.

— Зачем эти капюшоны? — спросил Джон.

Здоровяк либо не услышал, либо не счел нужным ответить. Мы подошли к зеленому холму — почему-то я решил, что там на настоящей Земле, здесь стоял бы дом Салливанов.

Оказалось, что в холме есть дверь — внутри находилось что- то вроде подземного здания. Я подумал, что эти люди, на­верное, все здания строят таким образом, чтобы не повре­дить природный ландшафт.

Дверь отъехала вбок, и я заметил, что она и открываю­щий ее механизм сделаны из чего-то плотного и гладкого — возможно, из полированного камня. Может, из гранита. В кам­нях я не разбираюсь. Свет лился сквозь окна на потолке, и это почему-то успокаивало. Зрители, мимо которых мы про­ходили, кивали, жестикулировали, подмечали в нас какие- то детали и указывали на них друг другу. Не хватало только одного — звука. Не было слышно ни шепота, ни бормота­ния. Наверное, здоровяк запретил им разговаривать. Я по­думал о том, что между собой они, наверное, общаются на иностранном языке.

Мы вошли в большую круглую комнату, похожую на бальную залу. Мы с Джоном замерли от удивления: в цент­ре стояла огромная пылающая золотая статуя. Нет, не по­крашенная в золотой цвет, а настоящее золото, двадцатифу­товая копия рисунка на знамени, которое мы видели снару­жи: Джон, я и Молли, стоящие плечом к плечу, готовые к бою. В центре композиции, за нашими спинами, бил огнен­ный фонтан.

— Похоже, нас ждали, — заметил я.

Джон кивнул.

— Ты смотри — пламя словно бы вырывается из наших задниц.

Нас повели по коридору, и мы оказались в маленькой круглой комнате, стены которой покрывала какая-то белая шершавая субстанция, что-то вроде штукатурного гипса. Из мебели в комнате стояли только два больших резных кресла, будто сделанных из необработанного дерева: словно ветви совершенно случайно превратились в ножки, ручки и спин­ку. На полу лежала подушка — вероятно, для собаки.

Человек указал на кресла, и все мы, втом числе и Молли, сели. Здоровяк прошел мимо меня, остановился и посмот­рел на кровь, которая текла по моей шее.

— Позволь нам заняться твоей раной.

Он выглянул в коридор и сделал кому-то знак.

— Наш мир, — сказал человек, — значительно опережает ваш. Причины этого вам скоро станут ясны.

В комнату вошла костлявая обнаженная женщина с дву­мя белыми котятами в руках. Одного из них она посадила мне на колени, второго запихнула под рубашку, а затем по­вернулась и ушла.

— Вот так, — сказал большой человек. — Котята прого­нят твою печаль.

Он снова посмотрел в дверной проем, через который мы вошли; из стены, тихо шурша, выехала дверь: ш-ш-ш-фумп.

Внезапно на меня накатил приступ клаустрофобии: так, наверное, чувствует себя птенец за секунду до того, как нач­. нет пробивать скорлупу яйца. Котенок стал царапать мне грудь; я расстегнул рубашку и позволил ему прыгнуть на ко­лени.

Человек подошел к стене напротив нас; маска плохо пе­редавала выражение лица, но, похоже, он волновался.

— Полагаю, вы думаете о том, что это за место.

Я поднял руку.

— По-моему, мы в параллельной Вселенной.

— Верно. Не стоит думать об этом мире как о некоей фи­зической точке пространства. Нет, представьте себе, что ато­мы вашей Вселенной сложились в другую комбинацию и со­здали нечто новое. Туча сегодня — это лужа завтра.

— Да, это проясняет дело, — сказал я.

— Для того чтобы постичь один мир, а затем следующий, — продолжал здоровяк, ничуть не смущаясь, — нужна точка со­единения или...

— Червоточина? — подсказал Джон, надеясь тем самым немного подстегнуть парня.

— Этот термин мне не знаком. Скажите, на что похож переход?

— Как-то не обратил внимания, — ответил я, пожав пле­чами.

— Мне не очень понравилось, — сказал Джон.

Человек сделал долгую паузу, напрасно надеясь на то, что

мы что-нибудь добавим.

— Как видите, мы ждали вашего прибытия, — наконец сказал он. — Долгие годы мы трудились, претерпевая мно­жество трагедий и неудач, пытаясь установить контакт с та­ким миром, как ваш. Кое-кто полагал, что путешествия меж­ду мирами невозможны, но вы все-таки оказались здесь. Ви­дите ли, наши с вами миры своего рода близнецы, щенки из одного помета.

Человек повернулся, сделал знак, и на стене появилась черная буква «Y». Внезапно я понял, что поверхность стен движется, дергается и что она сделана не из гипса или шту­катурки, а из насекомых, тесно прижавшихся друг к другу. Каждое насекомое, размером с десятицентовую монету, мог­ло в любую секунду изменить цвет своего панциря, словно хамелеон.

— До сих пор, — сказал человек, указывая в ту точку, где расходились две ветви буквы «Y», история двух миров ос­тавалась идентичной. Эта точка обозначает тысяча восемь­сот шестьдесят четвертый год, или, как мы его называем, минус шестьдесят второй год. В обоих мирах жил некий Адам Руни из штата Теннеси. В вашем мире он погиб во время гражданской войны; ему выпустил кишки бык, которого Руни пытался скрестить с лошадью. В нашем мире этот че­ловек выжил.

Ряды насекомых на стене окрасились в черный и оттен­ки коричневого, превратившись в грубый портрет пожилого человека с седой бородкой, который курил трубку и смотрел на зрителя через толстые стекла очков.

— Мистер Руни, — продолжал здоровяк, — был гением. Он занимался наукой, которую называл «скотологией».

— Да, у нас на Юге тоже этим увлекаются, — заметил Джон.

На мгновение здоровяк умолк, но затем продолжил:

— Это искусство превращения живых существ в формы, которые человек может использовать для улучшения мира. К тысяча восемьсот восемьдесят первому году Руни создал самостригущуюся овцу и змею, способную косить кукурузу. В тысяча восемьсот девяностом году его группа разработала насекомовидную летающую машину. В тысяча девятьсот вто­ром, или в минус двадцать четвертом году по нашему исчис­лению, Руни создал из мозга свиньи примитивную думаю­щую машину.

Изображение позади человека превратилось в цветную картинку: на ней мужчины в белых халатах стояли рядом с чаном, наполненным жидкостью. В чане плавала похожая на мозговую ткань деформированная масса размером с неболь­шую собачку.

— В течение последних десяти лет я изучал ваш мир, ваш язык, вашу историю. И меня поразил тот факт, что вы при­ложили столько усилий для создания вычислительных ма­шин из металлических и кремниевых переключателей, ког­да в ваших собственных черепах находятся гораздо более эффективные устройства. Неужели эта мысль не пришла в голову вашим ученым? В вашем тысяча девятьсот двадцать втором году у нас уже существовали самостоятельно питаю­щиеся, самостоятельно лечащие себя органические компь­ютеры — примерно в десять раз мощнее тех, которыми вы пользуетесь сейчас.

На стене появилось изображение людей, с гордостью сто­ящих перед каким-то монстром. Существо напоминало де­рево, вырезанное из внутренностей кита — отвратительный пучок мяса и волокон, который местами расплетался, пре­вращаясь во что-то вроде паутины. Монстр был, наверное, вдвое выше человека.

У меня закружилась голова. Сотрясение мозга? Я закрыл глаза и вцепился в котят; один из них мяукнул. Через не­сколько секунд я почувствовал, что мне стало лучше.

— В 1926-м году, который мы называем первым годом, мистер Руни скончался. В день его смерти произошло чудо: величайшее творение мистера Руни, вычислительная маши­на, которая помогла ему создать всех остальных существ, ста­ла разумной.

Здоровяк сделал паузу. Мне показалось, что речь он при­готовил заранее. Похоже, в этом месте мы должны были вос­хищенно ахнуть. Я вежливо кивнул.

— Машина дала себе имя, — сказал высокий человек. — Она выражала желания и чувства. Это стало невероятным сюрпризом. Машина продолжила работу Руни и изменила все живые существа во имя прогресса человечества.

Внезапно перед нами возникло изображение огромного раскисшего поля. Вся комната превратилась в широкоэкран­ный фильм, в головокружительную панораму. Камера наеха­ла на длинный окоп, похожий на те, которые использовали во время Первой мировой. Он уходил вдаль в обе стороны, а на его краю плечом к плечу стояли босые мужчины, женщи­ны и плачущие дети. Их коричнево-белые одеяния выгляде­ли тонкими полосками ткани, обернутыми вокруг тела. На секунду мне померещилось, что людей завернули в ломтики бекона.

Повинуясь беззвучной команде, все сошли в окоп; детей пришлось стаскивать насильно. Внезапно из-под ног под­нялись облака грязи, и в окоп хлынул темный поток. Камера подъехала ближе; оказалось, что поток состоит из тысяч и тысяч пауков в черно-желтую полоску — настоящих боевых пауков.

Крики слились в страшный хор. Пауки бросались на жертв, прокусывали кожу, проделывали ходы в мышцах. Один паук выбрался наружу, прорвав чей-то глаз. Полдюжины пауков вылезли из спины другого человека, таща за собой петли ки­шок. Текла кровь, на землю падали конечности, летали выр­ванные из тел кости.

А потом пауки исчезли. Камера остановилась на искале­ченных, окровавленных жертвах и я увидел, что никто не погиб. Пауки оставили за собой груды жертв — вопящую, корчащуюся массу. У всех не хватало конечностей; из каж­дого тела вырвали кусок плоти размером с бейсбольный мяч. Многие ослепли, оглохли, лишись способности передвигать­ся. Никто не пришел им на помощь. Камера отъехала назад, показав окоп, протянувшийся на много миль в обоих направ­лениях. Теперь по всей длине он розовел, словно шоссе на карте. Крики становились все громче и громче...

А потом все исчезло. Комната снова стала белой; здоро­вяк снова высился перед нами, сияя от гордости.

— Всегда находятся те, кто мешает прогрессу, — сказал он.

Мой взгляд запрыгал по комнате, и я снова начал зады­хаться. Ни одной двери. Черт побери, я бы даже не смог бы найти то место, где находится дверь. Джон, похоже, пытался определить, можно ли использовать кресло как таран, но оно вросло в пол.

— Конечно, — продолжил здоровяк, — зная ваш мир, можно предположить, что вам тяжело воспринять эту часть. Позвольте привести пример. Разве в вашем мире, как и в моем, не считается дурным взять и использовать без разре­шения предмет, который использует — или рассчитывает использовать — другой человек?

— Да, в нашем мире это называется «воровство», — не­терпеливо ответил Джон — Но натравливать пауков-убийц на безоружных людей считается более тяжким преступлени­ем. Мы называем это «арахницид».

— Но что если украденный предмет позднее поранил бы или убил этого человека? В этом случае вор спас бы жизнь хозяину вещи. А если владелец собирался использовать этот предмет как оружие против невинного человека? Аесли ору­жие убило бы ребенка, который должен был вырасти и со­здать лекарство от страшной болезни?

Джона, похоже, увлекла эта беседа. Он почесал подборо­док и пожал плечами:

— Ну, этого знать мы не можем, но должны делать все, что в наших...

— А если бы вы могли это знать? — спросил здоровяк. — В вашем мире уже есть машины, которые вычисляют и пред­сказывают различные варианты и сценарии. Они способны обработать температуру воздуха и диаграммы ветров, а затем предсказать погоду. А если бы существовала мыслящая ма­шина, сущность такая могущественная, что могла бы вычис­лить результат любого события? Она действительно знала бы, какой путь нужно выбрать, она стала бы абсолютным источ­ником морали.

— Ну, — сказал я, — в нашем мире есть люди, которые верят в...

— Я говорю не о вере, а о том, что существует в нашем мире — здесь и сейчас. Это можно потрогать, увидеть и поню­хать. Это реально. — Нижняя часть маски перекосилась, и мне показалось, что человек улыбается. — Следуйте за мной.

К счастью, дверь открылась. Мне отчаянно захотелось сбить мужчину с ног и броситься бежать — но куда? Забрать­ся еще дальше от дома было невозможно. Более того, в эту секунду наш мир фактически не существовал.

Здоровяк повел нас обратно по опустевшему коридору. Мы пришли к еще одной каменной двери; когда она откры­лась, перед нами оказалась шахта примерно такого же раз­мера, как и шахта большого грузового лифта. Она уходила вниз; ряд лампочек исчезал во мгле в сотнях футов под нами.

Над краем шахты появились тонкие черные ноги, каж­дая длиной с меня. Я отпрыгнул, наступив на котенка, кото­рый шел за мной по пятам. Котенок пискнул. Здоровяк по­ложил мне руку на плечо, пытаясь успокоить.

Это оказались ноги паука.

Паука размером с фургон.

Он вылез по противоположной стене шахты; его тело ак­куратно заполняло все пустое пространство, словно так и было задумано. Паук направил в нашу сторону огромное выпуклое брюшко. Оно треснуло и раскрылось, и мы увиде­ли довольно чистую, молочно-белую полость. В ней мигал свет.

В этой огромной полости можно было стоять в полный рост. Здоровяк зашел в паука и пригласил нас присоединить­ся к нему. Я тут же решил, что никогда, никогда не сделаю это. Джон полез внутрь, за ним собака, а за ней пушистые котята, так что у меня не осталось другого выбора. Я забрал­ся внутрь этой твари, и полость закрылась, отрезав нас от внешнего мира. Секунду спустя паук дернулся, и мы поеха­ли вниз.

— Ты думаешь о том же, что и я? — спросил Джон.

— Если бы это увидел Франц Кафка, то у него бы крышу снесло?

— Ну да.

Здоровяк, похоже, намеревался продолжить свою лек­цию.

— Мы на пороге семьдесят седьмого года новой эры, эры управления и просвещения. Мы добились огромных успехов. Почти все необходимое мы получаем из энергии живых су­ществ — самой мощной силы во вселенной. Жизнь — это энергия, которая управляет всеми остальными видами энер­гии. Человек может расщепить атом, отправиться к звездам и — уже скоро — будет способен перейти из одной реальнос­ти в другую. Но вселенским двигателем является именно жизнь.

Мы ехали еще несколько минут, а затем, к моему облег­чению, паук раскрылся и выпустил нас в просторную ком­нату со сводчатым потолком, похожую на предыдущую — или на подземный комплекс из нашего мира. Джон пихнул меня локтем и указал на ряд окон вверху — в больницах такие сто­ят между операционной и зоной наблюдения. За окнами тол­пились голые люди в капюшонах. Я подумал, что эти люди, наверное, купили билеты, чтобы увидеть нас. Тех, кто стоял в первом ряду, толпа прижала к окнам так, что мошонки рас­плющило по стеклу. Я не сомневался, что еще увижу это зре­лище в своих кошмарах. Под окнами, вдоль стен, тянулись ряды прозрачных резервуаров, похожих на гигантские стек­лянные банки, наполненные темно-красной жидкостью. Я собирался спросить у здоровяка, что это за жидкость, но он исчез за очередной дверью и призвал нас следовать за ним. Мы пошли по коридору через еще одну дверь, и тут меня на­крыла вонь.

Сильный запах серы застрял в легких твердым комком. Мы вышли на мостик, висевший над бескрайней тьмой, про­стиравшейся в обоих направлениях. Я остановился, вытянул шею, посмотрел вверх, вверх и вверх, а затем вниз. У суще­ства, которое выросло передо мной, не было ни конца ни края.

О боже...

— Джентльмены, — сказал здоровяк. — Перед вами на­ходится то, что видели только избранные. Вы смотрите на величайшее творение мистера Руни, которое теперь являет­ся источником абсолютной мудрости и силы для всего суще­го. Джон, Дэвид, познакомьтесь с Корроком.

На этом месте я всегда запинаюсь. Когда я хочу вызвать в памяти образ Коррока, все, что я вижу — это комок дряни, скопившейся в раковине, массу из жира и волос, через кото­рую много лет текла грязная вода; вся грязь мира, которую кто-то вытащил из канализации, сложил в кучу размером со статую Свободы, а затем оживил с помощью безумной энер­гии, которая подпитывает толпу линчевателей. Коррока было невозможно разглядеть. Он представлял собой беспорядоч­ную груду обнаженных органов, волокон, болтающихся рук и ног с культями, сочащихся отверстий, покрытых слизью шаров и черных наростов, по поверхности которых, словно по нефтяному пятну, плавали радужные разводы. Каждый дюйм тела Коррока находился в движении. Я глазел, глазел и глазел на него и в конце концов понял, что мой мозг не вмещает в себя все это.

В моей голове послышался тонкий детский смешок.

«Добро пожаловать, — сказал голос. Казалось, говорит какой-то младенец. — Твой крантик вживую даже меньше, чем я думал».

Голос захихикал.

«Это Коррок?» — подумал я.

Если я чуть-чуть изменю биохимию твоего мозга, ты станешь педофилом.

«Что тебе нужно?» — спросил я мысленно.

Только не большой черный член. В этом мы с тобой расхо­димся.

Длинный громкий смех, пробравший меня до костей. Джон разговаривал со здоровяком — и они, похоже, не по­нимали, что происходит.

«Убирайся из моей головы, — подумал я. — Не хочу те­рять время на разговоры с тобой».

Я — КОРРОК. В горах Уругвая коза попадает копытом в яму, и с треском ломает ногу. Осколок кости торчит, кровь заливает белую шерсть. Коза стоит так три дня. Наконец при­ходит волчица с волчонком в зубах. Она кормит волчонка, от­рывая от козы куски шкуры и мяса. Коза чувствует это, и кри­чит, кричит от боли. Ни коза, ни волчица, ни волчонок не по­нимают, что они — детали механизма. Я возвышаюсь над все­ми и зову всех «пидорами». Я КОРРОК.

«Да пошел ты. Ты просто тварь, которую вырастили — огромная, дурацкая куча. Тебя, похоже, создавали целым ко­митетом».

Долгий, громкий детский смех.

Дэвид Вонг, сын сумасшедшей проститутки и умственно отсталого коммивояжера. Во Вселенной существует множе­ство, множество миров, бесконечное множество, недоступ­ное твоему воображению. Ты встретишь меня в тысячах ты­сяч миров. Я перехожу из одного измерения в другое, я огро­мен, словно звездное небо. Меня приглашают. Меня произво­дят на свет. Скоро это произойдет и в твоем мире; люди ра­ботают без устали, приближая этот миг. Они зовут меня в свой мир, потому что желают того, что могу дать только я. На этой планете семь миллиардов людей отмечены моим зна­ком. Я повелеваю почти половиной бесконечного множества миров.

И тогда я впервые увидел, как движется тьма в комнате. Черные фигуры, люди-тени, эти крошечные ничтожества кружились, словно дым на нефтяном пожаре, закрывая со­бой Коррока. Они двигались по нему и сквозь него, через каждое отверстие и складку кожи. Апостолы тьмы. Я услы­шал какой-то звук, понял, что ко мне кто-то обращается, и повернулся к здоровяку.

—...величайшее благо для величайшего народа, — за­канчивал он свою речь. — Значит, вы понимаете. Если Кор­рок вынес решение, вопросов быть не может. Разум всех людей, которые когда-либо жили, все ваши мыслители, писатели, философы и учителя — все это не стоит даже од­ного узла нейронной сети Коррока. Мы убедились в этом на горьком опыте.

Я посмотрел на Молли и слегка пихнул ее ногой в живот, пытаясь активизировать процесс выделения дерьма.

— Двадцать лет назад Коррок предсказал ваше прибы­тие, — продолжал здоровяк. — Коррок показал нам дорогу в ваш мир, открыл линии связи. Нам не удавалось попасть в ваш мир. Мы пытались. О, как мы пытались! Видите ли, ког­да человек переносится в другой мир, на место прибывает только тело, которое бесцельно бродит, словно корова по лугу. Сам человек при переходе... отделяется от тела. Однако мы без устали работали, чтобы создать в вашем мире то, что есть у нас, чтобы подготовиться к славному дню, когда мы, преодолев все препятствия, высадимся в вашем мире и соб­ственными глазами увидим ваше солнце.

Здоровяк положил руку мне на плечо. Я содрогнулся.

— Ваша подруга, Эми Салливан. Ее здесь знают, потому что она стала первым шагом. Ее успешно переместили из одной точки в другую в вашем мире — без промежуточных остановок и не причинив ей вреда. Это сделали ваши люди. Коррок указал им путь. После этого мы поняли, что цель близка, мы уже видели слабый отблеск новой зари. Джентль­мены, с вашим прибытием эта заря настала. Что удалось од­ному человеку, повторят другие, а вы покажете нам, как пере­мещаться из одного мира в другой. Это и есть абсолютное бла­го. По-другому быть не может. Коррок сказал, что это честь для вас и вы должны гордиться оказанным вам доверием.

Человек вытянул шею, всматриваясь в темноту.

— Вы не можете даже приблизительно оценить его муд­рость, ведь в нем объединен миллиард гениев. Видите ли, если в нашем мире рождается человек, обладающий особым умом, он делится им с Корроком, чтобы Коррок стал еще более великим. Смотрите.

Примерно двумя этажами выше нас, из стены появилось покатое сооружение, похожее на желоб. По нему, размахи­вая руками, скатился толстяк, обернутый в такие же корич­невые полоски ткани, как и люди в фильме, который нам показали в комнате с насекомыми. Коррок раскрыл нечто, напоминавшее клюв, схватил человека и переломал ему кос­ти. Воздух заволокло кровавым туманом.

В моей голове раздался тоненький смех.

М-м-м! Бекон!

Передо мной в теле Коррока открылась щель. Из нее смот­рел синий глаз размером с киноэкран. Тонкий, черный, вер­тикальный зрачок.

Я бросился бежать.

Выскочив за дверь, я промчался по мостику, миновал дру­гие двери, пробежал по коридору и оказался в круглой ком­нате, где на нас глазели голые зрители. Теперь они ходили взад-вперед, жестикулировали; похоже, безумное поведение чужака сильно их взволновало. Дверь захлопнулась у меня перед носом, и я беспомощно забарабанил по ней ладонями. Сзади раздался голос здоровяка, и я резко обернулся, тяже­ло дыша. Человек успокаивающе выставил руки.

— Мы понимаем. Уверяю тебя, мы понимаем. Ты же зна­ешь, я наблюдал за тобой. Ты видел часть того, что мы сде­лали. Наши работники трудятся день и ночь, мы углубляем­ся в твой мир с невероятной скоростью. Там нас поддержи­вают тысячи людей. Скоро вас накроет мягкая рука Корро­ка, и все ваши сомнения и тревоги исчезнут.

Котенок положил лапу мне на ногу. Я пнул его, отбросив в другой конец комнаты.

— Смотри, — сказал здоровяк. — Мы делаем то, что в ва­шем мире считается чудом. Смотри.

Пол под моими ногами исчез — точнее, стал прозрачным, как стекло. Снизу на меня смотрели десятки испуганных об­наженных людей, похожих на обитателей моего мира. И в тот момент я понял, что их небритые лица с раскрытыми от ужаса глазами скорее всего сильно отличаются от того, что скрыто под маской здоровяка. Подо мной находилось нечто вроде тюремной камеры; каждый человек с трудом помещал­ся в шестиугольной стеклянной секции, словно в ячейке сот огромного хрустального улья. Сквозь перекрытие между эта­жами до меня доносились еле слышные вопли. Джон вошел в комнату и застыл от ужаса.

Здоровяк махнул рукой, и из-под пола поднялся один ше­стиугольник, в котором, словно музейный экспонат, стоял курчавый брюнет лет тридцати. Послышалось тихое шипе­ние подъемных механизмов, и вскоре нас окружили шесть стеклянных секций.

— Мы можем управлять самой клеткой, — сказал здоро­вяк. — Мы способны превратить мышцу в кость, а кость снова к сделать мышцей. Мы умеем превращать кожу в панцирь, а пальцы — в когти. Все в нашей власти. Смотри.

Кудрявый брюнет в ужасе смотрел на нас, прижав руки к стеклу. Вдруг он закричал. Сначала я не понял, что произошло, но вдруг одно из его колен выгнулось назад, разорвав плоть. Затем согнулось и второе. Голени стали расти вверх, и вскоре уже оказались на высоте плеч. Голова человека умень­шилась, стала такой, как у насекомого, а кожа расплавилась, посерела и превратилась в нечто похожее на шкуру аллигатора. Взвизгнув, Молли отбежала в угол. Я не мог понять, то ли она перепугалась, то ли наконец подействовали буррито.

Я прошелся по комнате и увидел полдюжины тварей, ко­торые загнали нас сюда — тварей из подвала Джима, Подвала тварей. Стеклянные стены опустились, и мы оказались в кольце этих существ, молча глядевших на нас.

— А если меняется тело, — продолжал здоровяк, — ме­няется и мозг. Воспоминания — это всего лишь комбинация связей между нейронами, и если эти связи изменить, разум будет в нашей власти. — Он посмотрел на меня из-под своей маски и добавил: — Тебе это прекрасно известно.

Я двинулся на здоровяка, намереваясь взять его в залож­ники и потребовать, чтобы нас выпустили отсюда. Я полез в карман за пушкой, вспомнил, что у меня ее нет, и швырнул в здоровяка запасную обойму, попав ему в грудь. Здоровяк по­морщился. Я бросился на него.

Твари двигались быстро: в одну секунду на моей шее, ру­ках и ногах сомкнулись когти. Два монстра держали меня, словно куклу Кена. Маска здоровяка опечаленно обвисла.

Дата добавления: 2015-08-29