Наконец, в воздухе затарахтело, и на поляне приземлился старенький МИ-1. Возле начальника партии, усевшегося за дощатый раскладной стол, нетерпеливо роились жаждущие.
– Так, мужики, – хмуро начал начальник, – до конца профиля, – махнул рукой в сторону синеющих вдали гор, – осталось две размотки. Так что зарплату я вам сегодня не дам.
Вокруг недовольно зашумели.
– Нажрётесь, – игнорировала возмущение власть, – потом, дай бог, к пятнадцатому профиль закончить.
– Ну хоть по червончику, на праздничек, – глаза старшего рабочего, бывшего ЗК Потапыча были просительными и грустными, как у спаниеля.
– В прошлый раз я вам выдал аванса по червонцу, чем кончилось? Сельский клуб разнесли, с высоковольтниками побоище из-за местных мамзелей устроили. Двое наших и трое электриков в сельской больничке оказались. Остальные два дня похмелялись. Три дня простоя! Да и мне в районе за вас клизму вставили, председатель сельсовета нажаловался. Оно мне надо? По трояку аванса! Не хотите, не надо.
– А по пятёрочке? – Патапыч, с надеждой.
– А по нулям? Подходи, расписываться.
Молниеносно образовалась очередь. Трояк – приличные деньги, больше литры «самиздата». Хоть что-то. Получали новенькие, хрустящие, прямо с банковской упаковки…
Родная «вертушка» ещё не улетела, а «гонцы», Васька с Костей и водителем были уже на пути к ближайшей станице…
Вернулись загадочно-довольные. Их уже с нетерпением ждали, вокруг накрытой под развесистым вязом «поляны». Торжественно вынесли из буды по два бутылька «горючего».
– И это всё?! – Потапыч аж зашёлся, – ну на десятерых, я понимаю, а остальным?!
– Не продают станичники, сволочи, «для сэбэ» держат. Одну бабку еле уболтали, по шесть пятьдесят за бутылёк. Но есть информация.
– Изложи, – ЗК, деловито.
– Где-то там, в предгорьях, – Костя указал на юг, – пансионат открыли, километров тридцать от нас. Тамошний вахтёр, Савелич шмурдяк на бензин воякам меняет. За канистру поллитровку даёт.
– Так, по восемь копеек за литр бензина... – возведя глаза к небу, считал Потапыч, – Справедливая цена. Возьми у Галки шесть канистр и дуй, в аккурат, на бутылёк будет. Да спроси, сколько ещё у него есть. Может за деньги продаст? А то бензовоз на полбидона сменяем, почти полный.
– Тебе начальник отряда сменяет. Есть ещё новость, – торжествующе улыбнулся Константин, – В станице сегодня свадьба, первый день!
– Шо ж ты молчишь, козёл безрогий, – возмутился старший рабочий, глазки алчно заблестели, – Народ! В станице свадьба!
Предвкушение Настоящего Праздника передалось остальным. Потапыч лихорадочно собирался.
– Иваныч, галстук дашь?
– Не дам.
– Так для общего ж дела.
– Ты его опять обрыгаешь.
– Как вернусь, сразу сниму, зуб даю!
– Ну, смотри...
– Сёма, рубашку давай.
– Помоешь шею, дам.
– Время, Сёма, время!
– Иди, мойся, вонючка, к людям едешь.
«Вонючка» наскоро побрился, умылся в ручье. Наряжали всем отрядом, поскольку кроме «спецухи» и старой футболки у недавно «откинувшегося» ничего не было. Штаны «Левис», диковинку в здешних краях, потёртые, почти чистые, Костя пожертвовал, пиджак с оператора сейсмостанции сняли, туфли водитель дал. Носки не дал никто. Чистые, целые носки – большая ценность. Пришлось на босу ногу, благо штаны длинные.
Потапыч принарядился, очки для солидности надел, благородство на лице изобразил. Ни дать, ни взять – зам министра, как минимум.
– Ну шо, хлопчики, рулетку взяли?
Василий закивал, показывая пятидесятиметровую рулетку с ручкой.
– Тогда, с богом. Показывайте, где там браком сочетаются…
Подкатили на наскоро вымытой водителем «смотке» к самым воротам.
Во дворе, под брезентовыми навесами, суетились женщины, накрывали столы. Дом большой, добротный, под бляхой. Двор ухоженный, сараи и пристройки кирпичные.
– Хозяин живёт, выгорит дело, – прикинул «начальник».
Степенно вышел из кабины и, заложив руки за спину, важно стал наблюдать, как Василий с Костиком разматывают рулетку от ворот, по диагонали двора к летней кухне, затем, как Костя забивает колышек точно посередине двора.
Бабы сбились в кучу, шушукались, осуждающе-удивлённо поглядывая на непрошеных гостей. Из летней кухни вышла, вытирая передником руки, румяная дородная хозяйка.
– А шо это вы тут меряете у нас во дворе?
– Не мешайте, женщина, – важно изрёк Потапыч и неспешно отправился к Костиному колышку.
– Как это «не мешайте», – возмутилась почти тёща, – Вы хто будете?
– Я – начальник партии, Потапенко.
– Какой, такой партии?
– Начальник геофизической партии.
– Ну, так шо вы хотите? Шо тут мой двор меряете?
– Сегодня вот здесь, – показал на рулеточную ленту пересекающую двор, – положим кабель. Оттуда, – махнул на север, – туда, – показал на юг.
– Здесь, – указал на колышек, – будет установлен сейсмоприёмник – очень чувствительный и дорогой прибор. Будет принимать волны, геофизические, – козырял терминами, – и передавать на записывающую электронную станцию. Работать будем ночью. Мы разматываемся вечером, а записываем волны по ночам, чтоб никакая машина, или человек помех не создавали. И телевизор не включайте.
– Ой, боже ж мой! Як это «тихо», як это «не выходь»? Свадьба у нас сегодня. Танцы.
– Вы, товарищ женщины, не понимаете, – напустил строгости, – У нас госзаказ. Ответственное дело, государственное. Нас КГБ курирует!
– Так в понедельник приезжайте, и закусите, и по чарке за молодых выпьете.
– Женщина, какой понедельник? У нас сроки! Вы думаете, двести ответственных работников будут ждать, пока вы напляшитесь? Вы знаете, сколько сутки простоя нашей партии стоят? Тыщи! Вы готовы платить за простой?
Хозяйка поняла только: КГБ, танцевать низзя, платить нужно. Кинулась в дом, за хозяином.
Василий ушел в буду, от греха, боялся смехом испортить всё мероприятие. В таком разводняке с экспроприацией он участвовал впервые. Потапыч, в принципе, всё говорил правильно, за исключением КГБ, телевизора, и того факта, что профиль проходил через станицу. Настоящий профиль шел по пшеничному полю, в нескольких километрах западнее.
Через несколько минут из дома вышел высокий, сухощавый, седеющий мужчина.
– Товарищ э...
– Потапенко Михаил Сергеевич – ляпнул первое, что пришло на ум.
– Товарищ Потапенко, что с бабой-дурой говорить, пойдёмте в хату, там и побалакаем...
Возвращались с триумфом. Потапыч, уже изрядно навеселе, рядом с водителем, смотрел соколом. Подельники в буде, сидели на диванчике, бережно придерживая бутли с живительной влагой. В ногах стояло пол-ящика «казёнки» и три битком набитые ящика с закусью – для мифического представителя КГБ. Потапыч прозрачно намекнул хозяину, что, возможно, ему удастся уговорить высокое начальство проложить профиль за станицей. Хозяин остался доволен, чувствовал себя спасителем родной станицы от варваров – геологов.
Геологи тоже были довольны. Под деревом, вокруг обильной «поляны» катался со смеху весь отряд – Василий в лицах воспроизводил мизансцену недавних событий.
К вечеру, естественно, назюзюкались все, включая начальника отряда. Некоторые уснули прямо под деревом. Водитель Петро уединился с поварихой в кухне-прицепе. Кухню слегка штормило.
Дальновидный Потапыч подошёл, пошатываясь, к кружку молодёжи, где Василий заунывно выводил «Любимую» под три гитарных аккорда.
– Студент, на пару слов.
Костя встал, отошли.
– Почти всё выжрали.
– Угу.
– Чувствуешь, какое завтра похмелье будет? – пророчествовал виновник торжества, так и не снявший галстук.
– Догадываюсь.
– Ну, так что?
– Что?
– Не понимаешь?
– Нет.
– Дуй к этому самому вахтёру. Канистры мы уже набрали. Деньги у тебя.
– Петруха «качанчик парит», не повезёт.
– А сам, бздишь?
– Да, как два пальца...
– Ну, так?
– Васька, кончай выть, погнали.
– Куда? – подошёл Василий.
– Спецзадание...
Ещё не стемнело, когда «смотка», слегка виляя, подкатила к сторожке.
– Приветствуем вас, Савелич! – с некоторым усилием Костя выбрался таки из кабины.
– И вам привет. Только не Савелич я, Сергеич, – ответствовал дед с Будёновскими усами.
– Какая разница. Сергеич, самогон нужен. На бензин сменяем, или за деньги купим.
– Так, нету. Всё подчистую вымели, бидон целый. Праздник. Завтра приходите, к восьми. Савелич привезёт, на опохмел. Мы с понятием.
– Какое, завтра... А хотя... Васисуалий, у нас что-нибудь осталось?
– Пузырь заначил, зря что ли корячились? «Андроповка!»
– Уважаю. А, где тут у вас, отец, машину поставить можно? Так, чтоб не тревожили.
– С полкилометра назад вернётесь, там съезд вправо. Метров триста по грунтовке – речушка. Там стройбат машины моет.
– Спасибо, отец. С утреца обязательно будем. Спокойной ночи.
– И вам в дерево не врезаться, – укоризненно покачал головой...
Лучше бы не просыпаться: во рту кошачий нужник, руки подрагивали.
– Васька. Васька!
– М–м?
– У нас что-нибудь осталось?
– У–у.
– Погуляли... Ой, головка, бо-бо.
– Кто Светку трахал, у всех головка бо-бо, – Вася так и не поднял голову с импровизированной подушки.
– Да пошёл ты, – незлобиво, – Восемь уже есть?
– Почти одиннадцать.
– Ни х... себе. Там народ мается, а врачи-похметологи дрыхнут. Вставай!
– М–м.
– Ну и хрен с тобой.
Вылез из будки, обильно оросил колесо. Проверил в кармане деньги, взял пустую бутылку и отправился вдоль речушки к санаторию. Врач, прежде всего, должен заботится о своём здоровье.
Уже в кустах виднелся бетонный побеленный заборчик, как навстречу выскочил взъерошенный мальчишка.
– Дядя, дяденька, не ходите туда, там бандиты! К солдатам надо, чтоб сюда ехали, спасать, а то поубивают всех! Мальчика убили, и солдат, и девочку... – тараторил в край возбуждённый мальчонка.
– Погоди, не части, голова болит. Какие, к лешему, бандиты? Может, приснилось тебе? – Костя поморщился.
– Там. Много, на лошадях, с саблями. Всех в плен взяли. Душманы!
– Ну и воображалка у тебя, парень...
И тут, сквозь зелень, вдалеке послышался цокот копыт по асфальту.
– Слышите? Это бандиты едут! Прятаться нужно, порубают.
– Ладно, пацан, – с сомнением, медленно, выговорил Костя, – Иди вдоль речки, машину увидишь. Будка жёлтая с красным. В буде дядя Вася почивают. Скажи: дядя Костя велел в кустах, поблизости схоронится, и меня ждать. А я пойду, посмотрю, что за бандиты такие.
– Не ходите, дядя Костя, они только что мальчика убили. Верёвкой.
– Хорошо, иди, я гляну, – Студенту не столько хотелось «глянуть», как пузырь у деда наполнить.
«Совсем крыша у пацана съехала, напугал кто-то. Сильно».
Константин уже миновал забор, когда дальше по речке услышал истошное: «Мама, мамочка! Мама!»
Пригибаясь, побежал на голос. Сквозь ветви ивы увидел, как на той стороне речушки, в сотне метров впереди, два странно одетых мужика догоняют растрёпанную простоволосую девчушку лет четырнадцати. Догнали, сбили с ног. Девочка отбивалась.
– Мама, мамочка!
Повалили. Один сел у её головы, прижал коленями к земле руки. Другой спустил штаны и уселся на заходящуюся в истерике девчушку. Дал с размаху две увесистые пощёчины, улёгся на неё, поелозил и стал равномерно двигать голым задом. Другой, державший, ухмылялся, предвкушая. Девочка хрипела, кричала. В голосе ощущался животный ужас, боль.
Костя, как завороженный, не веря собственным глазам, не мог пошевелиться. Наконец, вышел из ступора, ринулся на помощь. Бросился в речку, упал под напором течения, в несколько гребков, помогая себе ногами, преодолел четырёхметровую водную преграду и устремился к бандитам, зажав в руке горлышко бутылки.
За приятным занятием, насильники не услышали стремительного приближения мстителя. С разбегу саданул бутылкой по голове сидевшего спиной к нему бандита. Тот уткнулся в лежащего напарника. Бутылка разлетелась. В руке осталась её половинка с острыми стеклянными кромками. В бешенстве Костя продолжал наносить удары этой «розочкой» в шею, позвоночник, снова в шею. Кровь хлынула на девочку. Второй, с круглыми от неожиданности и испуга глазами, вскочил, запнувшись в спущенных штанах, снова упал. Костя «рыбкой» прыгнул на него. Сцепившись в объятиях смертельной схватки, покатились к реке. Остановил их ствол росшего у самой воды дерева. Удар пришёлся Косте в поясницу, перебив дыхание. На мгновение парень был дезориентирован, этого хватило, чтобы бандит насел на него, его цепкие пальцы сомкнулись на Костином горле. Парень пытался оторвать их, не получалось, бандюга давил всей тяжестью своего тела. Сознание помутилось. На грани беспамятства, Костя, отпустив руки противника, взял его голову в свои и, из последних сил, большими пальцами нажал на глазные яблоки. На руки, лицо брызнуло что-то липкое, горячее. Насильник взвыл, отпустил горло.
Победитель тяжело поднялся, пытаясь дышать, долго кашлял. Ублюдок, закрыв окровавленное лицо руками, подвизгивая, катался по земле. Затем сел, что-то забормотал. Отдышавшись, Константин, будто разгоняясь для пробития одиннадцатиметрового, сделал три больших шага, и носком кирзового сапога нанёс удар в область виска или крепления челюсти к черепу сидящего. Тот завалился на спину, посучил ногами, затих.
– Гол, – тихо произнёс, – В пекле твоё место, падло.
Мысленно поблагодарив за науку инструктора по рукопашному бою с отцовской воинской части, показавшего на прощание несколько «грязных» приёмов, Костя огляделся, подошёл к девочке. Она сидела, обняв себя руками, покачиваясь из стороны в сторону, тихо, на высокой ноте, мычала, словно убаюкивала ребёнка. Вся в крови. Ситцевое короткое платье подрано. За деревьями слышались выкрики, треск ломающихся веток – к ним кто-то спешил.
– Вставай, подружка, нужно идти, нужно быстро идти. Сматываться надо. Похоже, дружки этой мерзоты пожаловали.
Реакции не последовало. «Шок», – понял спаситель.
– Ну ничего, мы сейчас, мы быстренько, – взял девочку за талию, поволок к речушке, – Мы сейчас, мы быстренько, здесь рядышком.
Девочка слабо сопротивлялась. Парень, всё так же обхватив её талию, соскользнул в воду, которая доходила ему до пояса, кое-где по грудь. Отталкиваясь от дна ногами, помогая себе свободной рукой, продвигался вниз по воде. Течение помогало. Погоня слышалась уже совсем рядом. Казалось, он протащился не один километр, периодически поглядывая направо, машины всё не было. Шум погони подутих.
И вот, наконец, на берегу замаячило жёлтое с красным – буда «смотки».
– Васька! Васька! – звал он вытаскивая безвольное тело на берег.
– Васька, твою мать!
Показался испуганный Василий, рядом – такой же испуганный пацан.
– Заводи, быстро!
Вдалеке показался всадник скакавший по тропинке, вдоль речки, прямо к машине.
– Заводи, придурок! – заорал, что есть мочи, Костя, поднял девочку на руки и понёс к машине.
Василий, наконец, опомнился, неуклюже побежал к кабине, пацан следом.
Костя донёс девочку до дверей будки, открыл, положил её, безразличную ко всему, на пол, бережно подобрав ноги. Оглянулся – всадник совсем близко. Машина молчала.
– Заводи, Васька!
– Ключи!
– А-а!
Костя полез в мокрый карман, с трудом достал ключ зажигания с брелоком – юбилейным рублём, рванул на себя дверь кабины со стороны пассажира. На него уставились полные страха глаза пацана.
– На! – парень прихлопнул ключи на ноге мальчика, закрыл дверцу.
Бандит находился уже в нескольких метрах, клинок готов к работе. Костя нырнул под машину.
– Васька, дай монтировку, быстро!
– Та нэма... А, есть.
– Приоткрой дверь и брось под машину! Быстрее!
Конный, наклоняясь, пытался достать его саблей. Гарцевал возле машины. У переднего колеса упала монтировка. Костя ползком добрался до неё. Один конец плоский, загнутый, другой острый, прямой. «Подходяще». Всадник объехал передок машины, увидел застывшее от страха Васькино лицо, ударил по стеклу саблей.
Пацанёнок свалился на пол кабины, Васька на сидение. На стекле образовался иней мелких трещин. Воспользовавшись тем, что басурман отвлёкся, Костя вылез из-под машины и, стоя на коленях, снизу вверх, приложив все силы, вогнал острый конец монтировки в брюхо лошади. Та взбрыкнула, заржала, понеслась напролом, сквозь кусты и вместе с наездником рухнула в воду. Монтировку забрала с собой. Костя опять был безоружен.
– Заводи! – заорал снова. Бросившись под машину, вновь переполз к двери будки.
Вася, дрожащей рукой, лихорадочно тыкал ключом в скважину замка зажигания и никак не мог попасть.
Костя взялся за ручку, дверь открывалась в сторону кабины, поднял глаза. Со стороны «задка» машины на него нёсся кудлатый всадник с занесённой для удара саблей. Студент инстинктивно дёрнул ручку и рванул дверь на себя, чтобы скрыться за ней от, казалось, неминуемого клинка. Всадник отвернуть не успел, на полной скорости врезался левым коленом в неожиданное препятствие. Колено смачно хрустнуло, неудаха вылетел из седла, лошадь помчалась дальше.
– Заводи, блядво, или я тебе гланды через жопу вырву!!! – не помня себя, заорал Костя, бросился на державшегося за растрощенное колено, подвывающего бандюгу.
Он не видел куда бьет, неистово работая кулаками. Заскрежетал стартер, машина дёрнулась.
– Со скорости сними, гомодрил!
Поверженный больше не выл. Костя вскочил и, как мог быстро, потрусил вокруг «передка» к водительской дверке. Навстречу ему мокрый, без сабли, но с длинным кинжалом в руке первый, унесённый лошадью, узкоглазый «чурка». Парнишка, конечно грязный, окровавленный, с бешеными глазами представлял устрашающее зрелище. Да ещё, в этот момент, рыкнув стартером, завёлся мотор. Дикарю, очевидно, показалось, что рыкнуло это страшное, окровавленное существо. Разве может рыкать повозка, даже такая странная? Он пискнул в суеверном испуге что-то тип «шайтан», неуклюже метнул в сторону машины кинжал, и, не разбирая дороги, бросился бежать.
На тропинке показались ещё конные.
Костя поднял кинжал, подскочил к водительской двери, рванул на себя. На него воззрился испуганный Василий.
– В буду, быстро, смотри, чтоб девчонка не ушиблась.
Василий проворно юркнул за машину. Хлопнула дверца.
– Малый, сиди на полу, не высовывайся. Поехали.
Водитель включил заднюю передачу, развернулся. Переключился на первую, вторую, третью, и по зелёному коридору помчался к шоссе. Из-за сетки трещин обзор был минимальным, приходилось выглядывать в боковое окно. Неожиданно, за поворотом, перед самым капотом возникло два всадника. Ни водитель, ни лошади, скакавшие во весь опор, среагировать не успели. Двойной удар был страшен. Костю бросило на руль. Одну лошадь, вместе со всадником отбросило на дерево, вторая прошла под колёсами, машину сильно тряхнуло. Разнося остатки лобового стекла, в кабину влетел её хозяин, врезался в заднее смотровое окошко, отлетел назад и затих на кожухе моторного отсека. Ноги воинственно, как два ствола, торчали наружу. Мотор заглох.
– Малой, ты там живой?
– Угу, – послышалось снизу.
Костя сдвинул тело, Ваня, а это был он, выбрался.
– Ложись на сидение. Васька, вы там живы? – закричал в окошко.
В ответ неразборчиво, но явно непечатно.
– Васисуалий соизволили выйти из комы, – усмехнулся водитель.
Слегка разогретый мотор завёлся с полоборота. Опять: первая, вторая, третья, ГАЗон набирал скорость.
При выезде на асфальт, толпилось несколько всадников, перекрывая дорогу. Узрев невиданное – самодвижущуюся повозку, шарахнулись в стороны. В разбитое окно влетела шальная стрела, больно оцарапав Костино плечо, плотно засела в обшивке.
– Врёшь, не возьмёшь, – до предела вдавив газ, Костя вылетел на шоссе, повернул направо и, на предельной скорости, помчался к выезду из долины.
– Куда дальше, пацан, где твои военные?
– Налево.
Ну да, тут другого асфальта и нет. Направо лишь грунтовка, по которой они вчера приехали. Свернув налево при выезде из долины, ехали вдоль отвесной стены.
– Ты оказался прав, малый, это бандиты.
Быстро домчали до следующего поворота. По ответвлению от шоссе свернули налево. Впереди виднелись здания за бетонным забором. Ехали вдоль высокого пандуса, вырезанного в отвесной стене справа. Вкатились в «ущелье» – справа всё та же стена, слева бетонный забор. Впереди шлагбаум, рядом сторожка. Не сбавляя скорости, автомобиль снёс поперечную деревяшку, влетел на середину двора воинской части, резко затормозил.
– Приехали, – констатировал уставший водитель, откинулся на спинку сидения.
Со всех сторон к ним бежали солдаты.
4. МАКСИМ.
Максим рос пай-мальчиком, как и положено сыну дипломата. Языки, пианино, теннис, конные выездки. Три года с отцом в Египте, четыре в Западном Берлине. Затем Москва, школа для хороших мальчиков очень хороших родителей, и наконец МГИМО* (Московский государственный институт международных отношений). А, куда ещё податься сыну дипломата, который практически в совершенстве владеет английским, немецким, арабским, латынью ещё до вуза?
В институте «золотой молодёжи» жили весело, но приличия блюли. Все одевались с иностранным шиком, поэтому, чтобы удивить, нужно было одеть не просто импорт, а что-нибудь «эдакое». На старших курсах уже определялись будущие любовно-выгодные партии. Ценился экстерьер, голова, перспектива, уровень возможностей родичей.
Максим в деньгах особо не нуждался, но понемногу прифарцовывал, лишняя сотня в кармане – не помеха. Взяли «с поличным» его в самом начале осени, попал под облаву. Уже в отделении, в «отделе по борьбе с преступностью среди иностранцев», кроме пластинок и шмоток, тянувших на мелкую спекуляцию, у него изъяли пятьдесят западных дойчмарок. А это уже совсем другая статья: «незаконные валютные операции», до десяти лет лишения свободы. Государство охраняло свои интересы очень жёстко, поскольку «деревянный» нешуточно начал терять в весе.
Пухлый конверт и хороший адвокат убедили следователя, что валюта завалялась в кармане курточки ещё со времён пребывания студента в Западном Берлине. Шесть лет валялась, и вот, неожиданно нашлась в почти новой курточке.
До суда дело не дошло, но по институту пошла молва: пятикурсник, отличник занимался спекуляцией. Назревало позорное исключение.
Отец подсуетился, и в Костиных услугах, как переводчика, срочно стала нуждаться советская армия. А она, как война, все грехи спишет.
Так парень, без пяти минут дипломат, в двадцать три года загремел в армию – осенний призыв. Ни в какие переводчики, что автоматически подразумевало Афган для студента восточного факультета, Костя конечно же не попал. Товарищ отца пристроил его в тихую мотострелковую часть в Ставропольском крае.
Служба началась без захватывающих приключений. Сержанты особо не зверствовали, отцам-командирам вообще всё было «до лампочки». Заурядная воинская часть под заштатным райцентриком. Скука.
Как-то, стоя под душем, новобранец мурлыкал немецкую школьную песенку из далёкого берлинского детства.
– Я знаю эту песню. Ты немец?
Под соседним душем стоял двухметровый, мускулистый парень, тоже из «молодых», Петро. Сложён он был не как Аполлон, а скорее как Геракл: широк в плечах, широк в талии, широк в бёдрах. Потому и прозвали его «Шкаф».
– Нет, жил в Германии когда-то. А ты немецкий знаешь? – по-немецки спросил недавний студент.
– Я из поволжских немцев. Наши ещё при Екатерине там селились, – тоже по-немецки ответил Петро.
Выговор очень непривычный, сказывалась вековая оторванность от родины предков.
– Ты говоришь как Хоникер по телевизору.
– Берлинское наречие, – кивнул Максим.
– Я тоже хочу говорить правильно.
– Давай между собой общаться только на немецком, через полгодика тоже заговоришь, как потомственный берлинец, – улыбнулся Максим.
– Давай, – стараясь подражать выговору соседа, улыбнулся в ответ Петро.
Так, из ничего, завязалась спокойная, без надрыва дружба. Их часто видели на лавочке в укромном закутке, ведущими неспешную беседу на немецком. Максим рассказывал о Берлине и вообще о Германии. Петро – о своём совхозе, его бесхитростных проблемах. Показывал карточку Эльзы (Лизы), розовощёкой пышной русявки.
– Фашисты опять базарят, – говорили старослужащие с презрением и долей скрытой зависти.
Петра не напрягали, побаивались, даже в земляки набивались, а вот Максима однажды напрягли.
Инцидент случился примерно через месяц после присяги. «Дедушки» приказали Максиму постирать их носки. Портянок «деды» не носили. Максим отказался.
После отбоя его пригласили в туалет, «на профилактику».
– Вот тебе носочки, мыло. Постираешь, доложишь, – приказал один из «воспитателей».
– Не нанимался, – не подымая глаз от пола, ответил Макс, прекрасно понимая, чем это кончится.
Первая плюха полетела «под дыхало». Парень согнулся, подышал, затем, распрямившись, врезал «деду» по губам. В уголке рта появилась кровь.
«Старики» осатанели. Навалились все разом. Били руками, потом, уже лежачего, сапогами. «Молодой», свернувшись калачиком, сначала пытался уворачиваться от ударов, потом перестал, обеспамятовав. Под ударами тело дёргалось, как тушка на бойне.
В туалет в трусах, сапогах и майке вошёл Петро.
– Кончай, мужики, хватит.
– Закройся, Шкаф, не твоё это дело, спать иди, – оторвался от экзекуции сержант.
– Кончайте, говорю, – Петро пошёл на топтавшихся у недвижимого тела «дедов». Те проигнорировали пожелание «амбала».
Тогда здоровяк взял двоих ближних за шеи и ткнул мордами о керамический умывальник. Затем развернул и швырнул по одному в кафельную стену. Отлетев от стенки, старослужащие затихли на полу.
Сержант с размаху садонул Петра пряжкой ремня в ухо, обильно потекла кровь.
Петро обернулся, потрогал рукой ушиб, недовольно хмыкнул, увидев кровь, пошёл на обидчика.
– Петя, Петя, кончай! Петя...
Поймал за грудки, другой рукой взял за матню. Перепуганный двадцатилетний парнишка мигом растерял всю свою «крутизну» – отчаянно дрыгал ногами, что-то лепетал, просяще. Размахнувшись, «Шкаф» выкинул орущего в окно. Тот вылетел вместе с осколками стекла и поперечиной рамы. Затем взял потерявшего сознание друга на руки, в спальне завернул в одеяло, отнёс в медпункт и сдал дежурной медичке.
– Об сапог ударился, несколько раз, – пояснил.
Вернулся в казарму, промыл ухо, приложил полотенце и лёг спать.
«Дедушки» в туалете начали понемногу шевелиться. За окном, в полуобмороке, звал маму сержант...
Командир части с замполитом обсуждали ЧП.
– Докладывай, – полковника радостным назвать было трудно.
– У салаги сломаны рёбра, выбиты передние зубы, губу зашили, сотрясение, ну и синий весь. В общем, ничего страшного, лежит в санчасти. У «бугая» ухо надорвано. Пребывает под арестом. С «дедами» похуже: у одного нос сломан, у другого лоб рассечён. Оба с сотрясениями, тяжёлыми, в неврологии. Третий, «летун» – в травматологии, на локоть приземлился, недоумок. У него ещё порезы на лице, от стекла, ну и сотрясение тоже.
– Что будем делать?
– Не знаю, – пожал плечами «комиссар».
– Генерал опять звонил, желает это дело на тормозах спустить, ему сейчас лишний шум ни к чему. Новая метла в Кремле, сам понимаешь. Могут показуху устроить. Тогда и нам дымоходы прочистят.
– А Звезду Героя генерал не желает? Не получится по-тихому, – покачал головой замполит, – Одного из контуженных комиссовать могут. Или «косит», или дела у него действительно плохи – память отшибло. Речь невнятная, заговаривается. На тяжкие телесные тянет, на инвалидность.
– Вякать не будет, ему дисбат светит. Комиссуем по несчастному случаю, в ножки поклонится. А «лётчика» и того, второго, после выздоровления под арест, по максимуму, и на дембиль в последнюю очередь. И погонять напоследок, как молодых, чтоб другим неповадно...
– А с салагой, что? И с этим, Петром Лемке? Деды так не оставят, сильно оскорбились: «духи» «дедов» бьют! Прецедент. Придушат их где-нибудь по-тихому, или суицид устроят, самострел.
– С них станется! Генерал предлагает в «штрафники», к Кузьмину, только, говорит, сами договаривайтесь. У него там уже вдвое больше положенного подобного контингента набралось. Чуть ли не вповалку спят, новую казарму строят. Хорошо, объект режимный охраняют, под «усиление бдительности» пока проходит. Из роты охраны батальон будет. Я Кузьмину уже звонил. «За что?», – спрашивает. Я рассказал. «Везите», – говорит, – «Таких смельчаков без счёта приму. Только с «приданным», а то пацанам спать не на чем будет».
– Хороший мужик, крепкий, даром, что контуженный. Нам бы такого комбата.
– Воспитывай, и у тебя такие будут.
– Воспитаешь их, как же. Деграданты: водка, бабы, преферанс.
– Ладно, проехали. Возьмёшь грузовичок, загрузишь кровати, матрацы, постельное, обмундирование. Тушку мороженную в целлофан заверните, картошки побольше, тушёнки, сгущёнки, ну, в общем, сам знаешь. А это от меня, – полковник достал пузатую бутылку «Наполеона».
– Забирай «молодых» и чтоб духу их...
– Так, тот ещё в лазарете, с рёбрами.
– Не страшно: повязку потуже, укольчик амнапона на дорожку, и на матрацы, в кузов. Одеял побольше. Доберётесь. Дорога хорошая, погодка – отличная...
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 21 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |