Хроника выживания. Роман. 3 страница

Ваня примостился поближе к банке с томатным соком, его безусловной и почти единственной любви в царстве напитков...

По воскресеньям мама давала ему тридцать копеек. Десять на автобус, они жили в пригороде Криминчуга, десять на кино, десять на томатный сок. Воскресным утром автобус обычно «битком» и Ивану часто удавалось сэкономить «пятачок». В город он приезжал богачом и сразу шёл в гастроном, к прилавку со стеклянными конусами, из которых наливали соки. Выпивал стакан томатного. Долго бродил у гастронома, решая стратегическую задачу: выпить ещё сока и идти домой пешком, или всё-таки оставить деньги на проезд? Побеждал сок. Шёл к кинотеатру, но покупать билет не торопился, хотелось ещё сока. Оставалось десять копеек. Кино или сок? Как правило, опять побеждал сок. Пацан выпивал третий стакан и пешком отправлялся домой…

Такое богатство – трёхлитровая банка сока, хоть залейся! Залпом выпил целую кружку...

Ваня хотел ехать в санаторий, но боялся, что обмочит постель (с ним такое случалось), и его задразнят. Мама научила: если после шести ничего не пить, то постель будет всегда сухая. Он придерживался этого правила, и конфузов не случалось...

В девять мальчик допил третью кружку изумительного, подсоленного, кроваво-красного напитка. В половине десятого старшие продолжали танцевать, младшим приказали идти спать. «Не буду спать вообще», – решил Иван и «на посошок» выпил ещё кружку...

Ваню мучил кошмар. Наконец, ему удалось из него выкарабкаться, но кошмар не кончился. ЭТО случилось – простынь под ним холодила мокрым. Мальчик сдвинулся на край кровати, укрылся с головой, поплакал. Он уже такой большой, ему почти восемь, и вот, на тебе. «Нет, лучше умереть. Пацаны задразнят. А Ленка, ехидна, проходу не даст. А если...»

Иван тихо встал, снял простынь, перевернул матрац, застелил одеялом. Быстро оделся и, с белым комом под мышкой, выскользнул за дверь спальни. Вожатые и медсестрички уже встали – из соседнего домика слышалась какая то возня, разговоры, тихий смех.

– «Скоро подъём, нужно торопиться».

Юркнул за домики, вдоль задних стенок спален и коттеджиков для взрослых помчался в дальний конец озера, подальше от дамбы и посторонних глаз. Наконец позади остался крайний домик старшего отряда. Ещё метров четыреста, и между деревьями показались вагончики солдат-строителей. Мальчик свернул налево к озеру.

– «Я не боюсь», – сказал себе, бухнулся в ледяную воду озера, и стал туда-сюда таскать по ней простыню. Когда руки устали, вышел на берег, как смог, выкрутил её и, крадучись, отправился подальше от озера, ближе к границе горной долины – крутому склону переходящему в отвесную стену, где группы кустов перемежались с высокими деревьями. Подлеска почти не было. Нашёл полянку, днём, наверняка, солнечную, расстелил в высокой траве простыню, приметил место, довольный собой, отправился в обратный путь. Он надеялся, что простыня высохнет до обеда, чтобы, когда все уйдут в столовую, вернуть её на место.

Внезапно мальчик услышал фырканье и ещё какие-то очень знакомые звуки. Фырканье повторилось. «Лошадь», – понял Ваня, спустился пониже, где подлесок гуще, осторожно пошёл на звук. Он увидел их неожиданно впереди и левее, почти у самого начала склона. Лошадей оказалось немало. Парнишка прокрался по кустам ещё сотню метров и понял, что лошадей очень много – двести или больше. Они сгрудились колышущейся массой, привязанные к веткам и стволам деревьев. Возле лошадей топталось несколько десятков очень странно одетых людей: вывернутые мехом наружу кожухи; то коричневые, то грязно-серые, то полосатые штаны; шапки, тоже, мехом наружу. У всех на ремнях или перевязях – длинные кривые сабли, колчаны со стрелами и луки за спиной. Ещё колчаны приторочены к каждому седлу вместе с небольшими, обтянутыми кожей круглыми деревянными щитами. Двое из странной компании выделялись богатством убранства: кольчуги, остроконечные железные шлемы, инкрустированные жёлтым металлом, отороченные мехом лисы, подбитые мехом яркие плащ-накидки, богато украшенные сабли.

«Командиры», – понял Ваня.

В этих людях угадывалось что-то очень знакомое. Их он совсем недавно видел... Вспомнил – «Пан Володиевский». Кино стоило двадцать копеек потому, что двухсерийное. Там злой дядька с намалёванными рыбками на груди всех резал, убивал и жёг со своими... Татарами! – как же он мог забыть. И тут же всплыли в памяти вчерашние телевизионщики с камерой.

«Так это артисты, у нас будут снимать кино!», – обрадовался паренёк.

Поднялся и пошёл к «артистам», ему очень хотелось потрогать лошадь. Но тут «командир» зло заругался на «мохнатого», ударил его плёткой по спине. Язык совершенно непонятный, чужой. Ваня замер от неожиданности.

«Артисты дерутся понарошке, а этот, в железной шапке, не шутит, это не кино, это... Это бандиты!»

Мальчик пригнулся, полез на четвереньках обратно в кусты.

«Это душманы! Прорвались к нам из Афганистана!»

Он знал, что наши солдаты воюют с плохими душманами, помогая хорошим афганцам, где-то на юге. Но ведь его привезли на юг, значит, где-то рядом идёт война. С географией у мальчика было «не очень».

«Нужно немедленно сообщить вожатому, дяде Андрею. Он, конечно же, знает, что делать: вызвать милицию, солдат».

Ваня, пригибаясь, поминутно озираясь, спустился обратно к спальням, осторожно выглянул из-под кустов. «Моджахеды» хозяйничали уже везде, у каждого домика. Крались вдоль стен, прислушивались, осторожно заглядывали в окна, о чём-то перешёптывались. Сабли наголо. Затаились, ждали.

Издали, от дамбы, будто удар бича, прозвучала резкая, гортанная команда, всё пришло в движение, на аллее, ниже спален, у озера появились всадники. Много. Скакали от дамбы, останавливались, равномерно распределяясь по домикам. Одновременно пешие воины ворвались в спальни. По двое остались сторожить у каждого окна.

И на дамбе появились конные, много, очень много. Во весь опор мчались они на противоположную сторону озера, окружали коттеджи персонала на берегу, столовую, спортзал, баню, длинную трёхэтажную гостиницу, на первом этаже которой жили дети, которые не могли самостоятельно передвигаться – «колясочники» с мамами. На третьем – повара, прачки, монтёры, разнорабочие, вахтёр – «дед Пихто», применявший «лозыну» к пацанам, норовившим перебраться через заборчик, перегораживавший долину у ворот, номинально охраняя территорию санатория, кочегары с бани.

Захватчики действовали слаженно, по хорошо обдуманному, или многократно отрепетированному плану.

Послышались крики, плач, злые выкрики – команды пришельцев. Что говорили, непонятно, по тону чувствовалось – отдавали приказы. С противоположной стороны озера послышался истерический вопль женщины. Внезапно прервался.

Детей и взрослых вытаскивали из домиков, сгоняли на аллею, окружённую всадниками. Мужчины, вожатые пытались сопротивляться, но силы были слишком неравными. На них наседало по нескольку человек. Валили на землю, били ногами, плётками, саблями плашмя. Вязали руки. Старались не убивать, брали в плен.

Ваня приподнявшись, застыл в шоке, забыв, что нужно прятаться.

Одна совсем маленькая, насмерть испуганная девочка истошно кричала. Бандит гаркнул на неё, она зашлась криком ещё больше. Тогда, отбросив в сторону пытавшуюся успокоить ребёнка воспитательницу, он наотмашь ударил девчушку по лицу. Та упала, затихла на асфальте. Головка неестественно повёрнута.

Тётя Катя, вожатая младшего отряда, бросилась на бандюгу, впилась в лицо ногтями. Тот оторвал её от себя, сильно ударил кулаком в живот, схватил за волосы, поволок за домик. Дядя Андрей, сбив с ног ближнего охранника, со связанными сзади руками, ринулся следом. Догнал, с разбегу ударил душегуба в спину плечом. Оба упали, вожатый сверху. Вцепился зубами в глотку бандита, мотнул головой. Фонтанчиком брызнула кровь. Дядя Андрей снова и снова вгрызался в горло нелюдя. Тот сучил ногами, махал хаотично руками, потом затих. К ним, не очень то и торопясь, подошёл другой стражник, вонзил саблю в спину нападавшего, проткнув обоих. Вложил саблю в ножны, схватил девушку за волосы и потащил дальше, за домик. За ним, ухмыляясь, отправились ещё несколько, – полное равнодушие к смерти как чужих, так и своих.

Тётя Катя сначала кричала, потом хрипела, потом затихла. Что они делали, Ваня не видел, но знал – они «насильничали».

Воодушевлённые примером, трое поганцев вырвали из толпы медсестру попышнее, поволокли к ближайшему домику. Остальные пешие принялись вязать руки всем мужчинам, даже тем, кто не сопротивлялся, находясь в ступоре от ужаса происходящего.

Ваня очнулся от шока, упал в траву, лихорадочно соображая: что делать, куда бежать, к кому обратится за помощью? Что он может, сам? Ничего! Милиция, солдаты... Солдаты! В вагончиках, на отшибе, живут солдаты-строители! Ваня с пацанами ходил смотреть, как они бетонируют дорожки.

Преодолев ползком полосу колючего кустарника, парнишка вскочил, и, почти не таясь, бросился к концу озера. Когда вагончики уже хорошо просматривались, мальчик понял, что опоздал – пятеро «душманов» уже находились совсем рядом с ближним из них. Ваня присел, затаился в высокой траве. Двое, обнажив сабли, шли к первому домику, двое – ко второму, оставшийся бандюга к третьему. «Сейчас солдат будут убивать! Как предупредить, спасти?»

– Бандиты! Бандиты идут! Спасайтесь! Бандиты, бандиты! – так пронзительно, с таким надрывом Иван ещё никогда не кричал, и вряд ли когда-либо сможет. Головорезы замерли, оглядываясь на крик. Молниеносное совещание. Поняли, что это предупреждение тем, кто в невиданных домах на колёсах, ринулись внутрь, всё же надеясь застать обитателей врасплох. Стук, топот, грохот. Из дверей выкатилось оцинкованное ведро. Крики, матюки, снова грохот. Тишина. Ваня зажмурился, боялся увидеть самое страшное – выходящих из дверей бандитов.

На импровизированное крылечко первого вагончика вышел удивлённый и злой солдат в трусах и заляпанной кровью майке. В руке окровавленный нож.

– Ни х... себе, утречко после праздничка! Или мне это с будуна снится? – кольнул себя ножом в ладонь, – Не снится.

– Шо цэ було? – из соседнего домика вышел здоровенный детина. В разведённых по сторонам руках держал за шиворот двух обмякших бандитов. Бицепсы от напряжения бугрились, как футбольные мячи.

– Кто эти клоуны? Может дурдом поблизости расформировали? Допросить сможем?

– Цэ навряд. Я их лобамы, отак, – «бум», показал.

Разжал пальцы. Два бездыханных тела упали в траву.

– Наглядно. Мои гости тоже уже ничего не скажут, – вытер нож о майку, недобро уставился на оставшегося в живых «мохнатого».

– Ты кто такой, чучело?

«Чучело», наконец, вышло из оцепенения, развернулось и, что есть духу, помчалось к озеру.

– Дяденьки! Дяденьки солдаты! – закричал Ваня, бросился к вагончикам, – Это бандиты! Убийцы! – подбежал к окровавленному солдату.

– Да, я понял, что не херувимы. Откуда они взялись?

– Их много. Очень. Всех из домиков выгнали, избивают, насильничают. Девочку ударили. Она лежит, не встаёт, – тараторил мальчик, – Дядю Андрея убили! Саблей.

Из вагончиков высыпали полуодетые, полупроснувшиеся солдаты.

– День победы, как он был от нас далёк... – пропел спец по ножичкам, – Где капитан?

– Он вчера с майором на завод укатил, орден мыть.

– Чёрт! С этой, дедовой бормотухи голова, как бубен. Беру команду на себя. Вооружайся, кто чем может, и ходу! Даю минуту, время пошло!

Солдаты бросились врассыпную. Командир скрылся в вагончике и тут же появился уже в штанах, на ходу натягивая гимнастёрку с сержантскими лычками. На ступеньке обулся. Для «дедушки», прошедшего все этапы советской дедовщины, сорок пять секунд на одевание, не есть проблема.

Послышался треск кустов, кто-то ломился через подлесок. Из вагончиков выскакивали полуодетые солдаты, кто с лопатой, кто с саблей, кто с кайлом. Здоровяк держал в руке длинный увесистый лом.

Меж деревьев показались всадники.

– За мно-ой! – на ходу крикнул сержант, схватил Ваню подмышку и помчался к деревьям на склоне. За ним ринулись остальные. «Помчался» – громко сказано, высокая трава на обширной поляне не способствовала спринту. Шум погони приближался. Наконец, достигли деревьев с островками кустарника. На противоположной стороне поляны появились всадники, более десятка.

– Не уйти, догонят. Принимаем бой. Рассредоточиться на границе света и тени, – приказал командир, – им солнце в глаза, заедут в тень, несколько секунд будут слепые, как котята. Не зевай, не жалей, не плачь. Малый, беги подальше, затаись. Ваня отбежал, нырнул под куст шиповника.

Преследователи оказались осторожнее, чем ожидалось, не доехав десятка метров до засады, остановились, стараясь рассмотреть, где беглецы. Очевидно, спасшийся счастливчик поведал соплеменникам о гиганте, убивающем воинов, сталкивая лбами. Фактор внезапности, казалось, был упущен.

Ваня тоже понял это. Лихорадочно соображал, чем помочь? Внезапно, решившись, вскочил и стал трясти куст, под которым сидел.

Заметив движение в глубине массива, преследователи дали лошадям шпоры, компактной цепью, осторожно, озираясь, с саблями наголо, въехали в лес. Когда лошади миновали сержанта, затаившегося под кустом, тот, с криком «Мочи козлов», бросился на ближайшего бандита.

Будто из под земли выросли, вокруг охотников ставших дичью, невидимые доселе, одетые в хаки, сливающимся с зелёнкой солдаты.

Сержант всадил штык-нож «своему» бандюге в ляжку по самую рукоятку. Тот взвыл от боли, выронил саблю. Тогда нападавший левой рукой потянул его на себя и несколько раз ударил ножом в живот, или куда там он попал. «Моджахед» умер ещё до того, как коснулся земли. Победитель перекинул нож в левую руку, подобрал саблю поверженного и бросился к следующей лошади. Всё произошло так быстро, что Ваня лишь дважды успел моргнуть.

Солдаты не отставали от своего командира. Один, в гимнастёрке, трусах и сапогах, со всей дури рубанул ближайшую лошадь ребром лопаты по морде. Та вздыбилась, жалобно, хрипло заржав, тяжело рухнула набок, придавив ногу своего хозяина. Перескочив через неё, солдат, как копьём, нанёс удар по шее беспомощного противника, почти отделив голову от туловища. Хлынула кровища. Дело привычное, так он рубил корни деревьев при рытье канав.

Другой, босой но в штанах, сзади вогнал кайло по самый держак в круп серой лошади, нёсшей на себе богато одетого всадника. Та, от боли и неожиданности, сделала два огромных прыжка и врезалась в невысокое дерево, почти поломав его. Князёк, или кто он там был, имел отличную выучку – успел освободиться от стремян и спрыгнуть с седла. С высоко поднятой саблей ринулся на безоружного теперь обидчика. Тот метнулся за дерево. «Князёк» за ним. Так и кружили вокруг дерева и бьющей по воздуху копытами, в своём последнем забеге, лошади.

– Са-ня! Са-ня! – звал на помощь друга безоружный солдатик. Белобрысый Саня кинулся на помощь и неумело рубанул бандита по спине саблей. Кольчуга выдержала удар, но тот потерял равновесие и упал. Друзья разом набросились на него. Увёртливый и сильный оказался гад, ели совладали вдвоём, придушили. Поднялись, тяжело дыша. Неподвижное тело осталось лежать под деревом.

Неожиданно наскочивший «гусар» рубанул Саню между ключицей и шеей. Парень, как подкошенный сноп, лёг рядом с недавним противником. Всадник пришпорил коня и ускакал по поляне к озеру, позорно покинув поле битвы.

Голый по пояс здоровяк, с ломом наперевес, устремился на «душмана» с круглым щитом на левом предплечье. Тот рубанул стремительно приближавшегося бойца, но удар не достиг цели, сабля лишь срезала лоскут кожи с мясом с правого плеча. Лом вошёл в живот в районе пупка, вышел у поясницы. Гигант поднатужился и, как сноп вилами, перебросил умирающего через себя. Огляделся, ища новую жертву.

Двое солдат махали саблями, как дети палками, наседая на потерявшего лошадь пешего. Осознав, что за фехтовальщики перед ним, воин перешёл в атаку, но третий солдат прыгнул сзади ему на спину, обхватил за шею. Двое «махателей» одновременно проткнули его саблями насквозь, чуть не прикончив при этом своего.

Над полем битвы носился храп лошадей, охи, ахи, ухи и отборный мат, Ваня даже не всё понимал.

Тройка солдат с разных сторон напала на немолодого конного. Тот рубанул одного, нападавшего справа, раскроив ему череп почти пополам. Пытался достать второго, схватившего под уздцы шарахнувшуюся лошадь, но третий, слева, просто стащил его с седла, и молотил до тех пор, пока лицо не превратилось в кровавое месиво.

На сержанта наскочил всадник, рубанул, метя в голову. Сержант, как мог, прикрылся трофейным клинком, и сабля нападавшего, соскользнув, лишь пропорола грудную мышцу. Бандит занёс её для повторного удара, но лом, пущенный бывшим колхозным молотобойцем, как копьё вошёл между его лопаток, заставив носом клюнуть в шею лошади и медленно сползти в траву.

– Спасибо, Серёга, – сержант тяжело дышал.

– «Спасибо» не булькае, – молотобоец выдернул из трупа лом, снова огляделся в поисках нового врага.

Кое-где солдаты ещё завершали кровавую оргию, но, в принципе, всё уже закончилось.

Наиболее хитро-мудрый боец устроил засаду на дереве, но так и просидел там всё время схватки, готовый к прыжку в стиле Рембо, поскольку к его дереву никто из врагов так и не приблизился. Сейчас, сконфуженный, спускался на землю.

– Шо, нэма желудей? То ж не дуб, чого ты, свыня, туды полизла?

Вокруг ржали уже не лошади. Напряжение кровавой схватки отпускало. Столь многословно описанное, случилось очень быстро, поскольку происходило одновременно.

– А нас не посадят? Столько наворотили, – солдат с сомнением оглядел поле брани.

– Лучше долго сидеть, чем вчно лежать, – сержант указал на трупы, – Не расслабляться, один ушёл, сейчас целую шоблу приведёт. Собрать оружие, перевязать раненых. По быстрому. Уходим. Малый, ты где?

Ваня, которого била нервная дрожь, поспешно подошёл к сержанту.

– Дяденька, у вас кровь, – указал на грудь сержанта.

– Кровь не пиво, вся не кончится. Слушай: сейчас им будет не до тебя, за нами охоту начнут. Ты в сторожку у шлагбаума пробраться сможешь?

Ваня энергично закивал.

– Там телефон. Набери: три, два, два, запомнил? Это охрана завода. Скажи: тут бандиты людей режут, пусть дуют сюда на всех четырёх, понял?

Ваня опять закивал.

– Ну, давай, пацан, ползком, по кустикам. Будь осторожен. От тебя и наша жизнь зависит и всех детей. В бой не вступать.

Мальчик слабо улыбнулся шутке, направился к кустам. «Жизнь всех детей». Такая ответственность свалилась на него впервые.

– Как зовут тебя, пацан?

– Ваня.

– Пусть повезёт тебе, Ваня, – тихо напутствовал сержант…

Иван, очень осторожно, стараясь не шуметь, пробирался сквозь кусты позади домиков. Сзади послышался треск продирающихся сквозь заросли многочисленных лошадей.

– Не найдёте гады, командир умный, – как заклинание произнёс парнишка, и, немного отдохнув, продолжил путь.

Ни криков, ни плача слышно уже не было. Ваня миновал домик своего отряда, первый в ряду таких же. Вот и дорога ведущая от въезда в долину на дамбу. Залёг в траву, дальше двигался ползком. Кроны деревьев сплошным потолком нависали над дорогой, создавая впечатление зелёного коридора. Мальчик высунул голову из травы, посмотрел налево – никого, направо – на дамбе гарцевало несколько всадников в мохнатой одежде. Перебегать открытое место асфальта было опасно: заметят, догонят, схватят. Ваня опустил голову на руки, стал ждать.

«Что же делать? Как перебраться на ту сторону, к стадиону?»

Послышался какой-то неясный шум, приближался, нарастал. Вскоре на дамбе показалась голова колонны пленников, густо окружённая конными и пешими стражниками. Лазутчик, чуть высунувшись из травы, наблюдал. Сначала шли самые маленькие, жавшиеся к воспитательницам и медсёстрам, одна из которых несла недвижимую девочку. Следом – дети постарше, замыкали колонну самые старшие и связанные мужчины.

Внезапно, один из старших мальчиков, сбив с ног конвоира, рванул по аллее в Ванину сторону. Один из всадников развернул лошадь и поскакал за беглецом, на ходу раскручивая над головой лассо. Мальчик не добежал до спасительных зарослей всего несколько шагов – взметнувшаяся петля опустилась на шею беглеца. Парнишка дёрнулся, как будто наскочил на невидимую стену, и упал, хватаясь руками за верёвку, затянувшуюся на шее. Бандиты приветствовали удачный бросок одобрительными возгласами. Всадник дал коню шпоры и потащил мальчика по асфальту, сдирая с него кожу. Волочил уже недвижимое тело до начала колонны в назидание остальным. Затем спешился, снял с шеи верёвку, и, сматывая её на локоть, вернулся к своей лошади. Окровавленный комок остался лежать на асфальте.

Воспользовавшись всеобщим вниманием охраны к этому занимательному событию, Ваня вскочил и, пригибаясь, одним броском пересёк сумрачное открытое пространство дороги. Кусты на противоположной стороне приняли его. Мальчик с разбега бухнулся в траву, ободрав коленки, и быстро, как мог, пополз к речушке, которая, преодолев дамбу, снова становилась узенькой и неглубокой.

Крадучись, где на четвереньках, а где просто низко пригнувшись, Иван медленно продвигался между деревьями. Справа слышалось журчание воды. Вот уже теннисный корт остался позади слева, волейбольная и баскетбольная площадки, турники, лесенки и канаты на большой букве «П», сваренной из труб. Началось футбольное поле. За полем, знал, облазивший ранее всю округу пацан, перпендикулярно реке и дороге, перегораживая долину, шёл бетонный заборчик с витиеватым рисунком, в его рост высотой. Сторожка со шлагбаумом – конечная его цель, метрах в трёхстах от реки.

Мальчик прокрался к трибунам футбольного поля и, осторожно высунувшись, осмотрел окрестности. Поблизости от шлагбаума скучали трое всадников. Ещё десяток лошадей привязаны к заборчику. За дорогой, в тени раскидистого дуба, сидели и полулежали бандиты.

«Слишком близко от сторожки», – подумал, – «Что же делать, вернуться?»

Телефоны он видел и в столовой, и в больничке, и в домиках персонала на берегу озера.

«Но всех повели туда, значит, сейчас там от бандитов не протолкнуться», – обдумывал создавшееся положение уставший, измотанный долгой беготнёй и ползанием, пацан.

«А вдруг там сейчас солдат убивают? Или кого-то, как дядю Андрея, или, как того мальчика, или как девочку... Нет, нужно пробовать здесь, только очень, очень осторожно. Зависит жизнь детей. И солдат. И всех».

Ваня лёг на спину, отдыхая. Над ним висело кудрявое, полупрозрачное, беззаботное облачко. Вставать не хотелось. Всё-таки Иван заставил себя подняться. Сосредоточился. Последний бросок.

Добравшись до заборчика юный пластун медленно и осторожно пополз вдоль него. По пути попались заросли крапивы, но его это не остановило. Сжав зубы, с голыми локтями и коленками, он преодолел и это препятствие.

Вот и сторожка из белого кирпича. Дверь – настежь, возле неё лежит «дед Пихто», голова в луже крови. Вахтёр выполнил свой долг «не пущать» до конца. Мальчик вполз в открытую дверь, огляделся. Чёрный телефон стоял на столике у окна. Ощутив огромное облегчение, не высовываясь, Иван снял трубку. Трубка молчала. Пофукал, тишина. Привстал, пощёлкал рычажком – тот же результат. Покрутил диск – ни звука. Телефон не работал. Захотелось, как раньше, зарыться в подол маминой юбки и поплакать.

За окном послышались шаги. Ваня в панике огляделся. Метнулся к больничной кушетке, забился под неё. В сторожку вошли. Мягкие коричневые сапоги с острыми носками прошли к окну, потоптались. Бандит, наверное, искал, чем поживиться. Зашелестела газета, звякнула посуда. Затем удивлённое, довольное бормотание. Сапоги потёрлись один о другой, нарезали пару кругов по комнатушке и вышли вон. Ваня, не дышавший всё это время, с шумом выдохнул воздух.

«Пронесло, нужно выбираться». Он осторожно выглянул в окно и увидел возле шлагбаума спину входившего. Тот что-то показывал всаднику. Мальчик на четвереньках покинул сторожку и, по проторённой дорожке, пополз обратно к реке.

- Что же делать? – он лежал в кустах у самой воды, – У кого просить помощи? – прошептал.

Что-то спасительное крутилось в голове, но он никак не мог вспомнить, что именно. И, наконец, вспомнил: когда их на автобусе везли в санаторий, в соседней горной долине он видел бетонный забор, а возле него людей в военной форме. «Охрана завода», – вспомнил Ваня слова командира, – «Далеко» – с содроганием подумал и взглянул на гудевшие от усталости ноги.

Что это?! Две ноги, будто братья близнецы: абсолютно одинаковые, мускулистые и загоревшие! Левая, вчера тонкая, наполовину высохшая, сейчас казалась по толщине такой же, как и правая. Мальчик зажмурился, открыл глаза, ничего не изменилось. Подтянул к себе сначала левую ногу, пощупал, затем правую, снова пощупал.

– Одинаковые!!!

Да и смог бы он на своей «культяпке» пробегать столько, сколько пробегал сегодня? Конечно нет. В горячке утренних событий, некогда было рассматривать ноги. Но теперь... Теперь он добежит, быстро добежит и вызовет помощь. Солдаты придут, поубивают всех бандитов и освободят всех-всех! Теперь он сможет. Ваня упрямо сжал губы и зашагал вдоль речушки к выходу из горной долины.

3. КОСТЯ.

Костя Амелин рос шалопаем. В школе было трое «трудных» подростков: он, «Партизан» и Осипян. Их разбросали в седьмые А, Б и В классы. Курили, случалось, выпивали, дрались. Когда, после очередной драки «стенка на стенку», в комиссии по несовершеннолетним встал вопрос о колонии для малолетних преступников, мать срочно отправила сына к отцу, в таёжный военный городок на Урале. Родители Кости состояли в законном разводе.

Смена окружения неожиданно вызвала смену мировосприятия, приоритетов – парнишка полюбил геометрию, потом и алгебру. Теперь он мог часами просиживать над какой-нибудь заковыристой задачкой из сборника, для поступающих в МФТИ*.(Московский физико-технический институт).

Отец брал его на стрельбище. Ходили на охоту. К концу лета Костя уже бил утку влёт. Подружился с солдатами из отцовской части. С ними ходил на тренировки по самбо и боевому дзюдо. Им же таскал «бормотуху» – плодово-ягодное вино по рубль две копейки за «пузырь», из поселкового магазина, за что однажды получил от отца трое суток домашнего ареста.

С начальником геофизической партии, другом отца, ездили на рыбалку, в глушь, на дальние озёра. Его захватывающие рассказы о «дикой» жизни геологов в тайге, скорее всего и определили Костин выбор – после восьмого он поступил в Киевский геологоразведочный техникум, в группу «М» – механики, в простонародье – «мудаки», ремонтники геофизической аппаратуры.

Их группу не особо донимали научным коммунизмом и историей КПСС. Молодой, но толковый, начальник второго геофизического отделения, Алексей Фёдорович очевидно понимал, что если его пацаны не будут знать какой-то там труд Ленина, то с него за то спросят нестрого, но если его гвардейцы (группа считалась элитной) не смогут ремонтировать аппаратуру, неприятностей не оберёшься.

Учёбой парень себя особо не обременял, но учился неплохо – сказывалась заначка знаний восьмого класса. Стипендию не получал, прогулы, но не бедствовал: мать не знала, сколько шлёт отец – слала переводы, отец не знал сколько шлёт мать... Так что рестораны и кафе Киева Костя знал лучше, чем музеи. Любил «Кокур» по четыре семьдесят за 0.7, «Фетяску» за рубль двадцать, котлеты «по-киевски» за семьдесят копеек в кафе на Ульяновых. После третьего курса началась полевая практика. География предлагалась разнообразная: Тюмень, Туркмения, Казахстан, Чечня, Ленинград. Костя выбрал юг России, сейсморазведку, поскольку «дружил» с будущей оператором сейсмостанции с параллельной группы.

Со щупленьким усатым Васькой Кашниковым они попали не в обычную сейсморазведку, отбивающую нефтяные ловушки, а в партию глубинного сейсмозондирования, ГСЗ, которая прослеживала зону Махохоровича (базальты) на глубину до сорока километров.

Если совсем просто, то сейсморазведка работает как эхолот. В скважинах взрывают заряды. Взрывная волна идёт в землю и отражается от горизонтов – пород с разными скоростями распространения волны. Эти отражённые волны принимают чувствительные к микроколебаниям приборы – сейсмоприёмники, установленные в почве вдоль профиля. От них, преобразованный в электрический, сигнал, по кабелям, подаётся на передвижные записывающие сейсмостанции. Зная скорость распространения волны, отметку времени взрыва и время прихода волны на датчики, рассчитывали глубину залегания горизонтов. Но это уже на базе экспедиции, партия лишь накапливала первичный полевой материал.

За один из четырёх таких кабелей, «кос», и отвечали Костя с Василием. Коса, длиной в два с половиной километра, наматывалась на барабан лебёдки, установленной в заднем отсеке будки автомобиля ГАЗ 66 и была отделена перегородкой от переднего отсека, где студенты ели, спали, пили и не очень регулярно «жили». Водитель спал в кабине, в гамаке. В просторечье такая машина называлась «смотка».

Разматывали косы по строго прямой линии – профилю, который шёл с Ростовской области, через Кубань, Ставрополье к предгорьям Кавказа. Одна размотка – десять километров. Иногда косу тащил по сёлам: огородам и даже подворьям аборигенов, через заборы и дороги, что местных сильно, порой очень матерно огорчало. Профиль должен быть прямым, как струна, поэтому, при планировании, как ни старайся, населённых пунктов не миновать. Топографы проложили его так, чтобы обойти наиболее крупные, но…

В то ясное, предпраздничное утро все на временной стоянке сейсмоотряда периодически поглядывали в небо, прислушиваясь. В этот день на «чёртовой вертушке», чертов начальник партии должен был привезти чёртову зарплату. Чертыхались по матери все, поскольку деньги давно пропиты, и если бы не бесплатное питание на собственной передвижной кухне и курево «на запись», разразился бы голодно-никотиновый бунт.

Дата добавления: 2015-08-28