Вдруг она почувствовала что падает. Удар о землю был таким сильным и внезапным, что весь воздух вышибло из ее легких. Приподнявшись на локтях, она увидела, что в нескольких дюймах от нее лицо Кэма тоже уткнулось в землю. Она поморщилась, приходя в себя. В воздухе, в лучах вечернего солнца, танцевали крошечные пылинки, и Люси не сразу удалось рассмотреть кому принадлежат силуэты двух фигур появившихся на кладбище.
— Сколько еще раз тебе нужно погубить эту девушку? — услышала Люси грустный голос с южным акцентом.
Габби? Она посмотрела вверх, и солнечные лучи, попав ей в глаза, заставили ее сощюриться.
Габби и Даниэль.
Габби кинулась к ней, чтобы помочь подняться, а Даниэль даже не смотрел на нее. Люси бурчала проклятия себе под нос. Она не могла решить, что было хуже: то, что Даниэль только что видел как она целовалась с Кэмом, или то, что они наверняка снова подеруться?
Кэм встал перед ними, не обращая внимания на Люси. — Ладно. И кто из вас будет на этот раз? — зарычал он.
В этот раз?
— Я! — сказала Габби, выступая вперед и положив руки на бедра. — Это первая маленькая любовная драма (tap) произошла из-за меня, — милый Кэм. — Что ты собираешься с этим делать?
Люси покачала головой. Габби должно быть шутит. Конечно это было некоторой игрой. Но Кэм, казалось, не думал, что это было забавно. Он обнажил свои зубы и закатал рукава, поднимая кулаки и продвигаясь.
— Опять, Кэм? — пыталась остановить его Люси. — Тебе что, мало тех драк, которые у тебя уже были на этой неделе? — как если бы одного того, что он собирался драться с девушкой было бы недостаточно.
Он одарил ее кривой усмешкой. — Третий раз самый лучший, никак нельзя упустить. — злобно съязвил он. Он обернулся как раз вовремя: Габби нанесла ему сильный удар в челюсть. Люси поспешно отпрянула, когда Кэм упал. Его глаза были закрыты и он держался за лицо. Стоящая над ним Габби казалась равнодушной, словно не дралась только что, а вытаскивала прекрасно запеченный персиковый кобблер[32] из духовки. Она взглянула на свои ногти и тяжело вздохнула.
— Тебе должно быть стыдно, за то, что мне приходиться драться с тобой именно тогда, когда я привела в порядок свой маникюр. Ну что же, — сказала она, продолжая пинать Кэма в живот и смакуя каждый удар, как ребенок в аркадной игре.[33]
Кэм от боли согнулся пополам. Люси не могла больше видеть его лицо, так как оно находилось между его коленями, но он стонал от боли и хрипел, жадно хватая ртом воздух. Люси, впав в состояние ступора, беспомощно переводила взгляд с Габби на Кэма и обратно, не в состоянии осознать то, что она видела. Кэм был вдвое больше Габби, но она, казалось, с легкостью брала над ним верх. Буквально вчера Люси видела, как Кэм избил того огромного парня в баре. И раньше, в тот вечер, во дворе — Даниэль и Кэм казалось были равными по силе противниками. Люси восхитилась как ловко Габби, с радужной резинкой в волосах, сейчас уже прижимала Кэма к земле, заломив ему руку за спину.
— Ну как тебе? — издевались она. — Просто скажи волшебное слово, сладенький. И я сразу же отпущу тебя.
— Никогда, — Кэм сплюнул на землю.
— Я надеялась, что ты это скажешь, — сказала она, с силой вжав его лицо в грязь.
Даниэль положил свою руку на шею Люси. Она расслабилась от его прикосновения и обернулась на него, страшась увидеть выражение его лица. Он должно быть ненавидел ее прямо сейчас.
— Я так сожалею, — прошептала она. — Кэм, он…
— Зачем ты здесь с ним встречалась? — спросил Даниэль, с яростной болью в голосе. Он схватил ее за подбородок, заставляя посмотреть на него. Его пальцы словно примерзли к ее коже. Его глаза из обычно серых стали совсем фиолетовыми. Губы Люси дрогнули.
— Я думала что смогу объяснится с ним. Сказать ему правду. Что ты и я теперь вместе. Чтобы мы больше ни о чем не волновались.
Даниэль презрительно фыркнул, и Люси осознала насколько глупо это прозвучало.
— Тот поцелуй…, - сказала она, заламывая руки. Она хотела бы выплюнуть его из своего рта. — Это была такая огромная ошибка.
Даниэль закрыл глаза и отвернулся. Несколько раз он открывал рот, как если бы что-то хотел сказать, думая о чем-то более приятном. Он вцепился себе руками в волосы и покачал головой. Глядя на него, Люси подумала, что он сейчас заплачет.
Потом он взял ее руки в свои.
— Ты очень сердишься на меня? — Она уткнулась лицом ему в грудь и вдохнула пряный запах его кожи.
— Я просто счастлив, что мы успели сюда вовремя.
Звук хныканья Кэма заставил их обоих оглянуться. Затем гримаса. Даниэль сжав Люси за запястье попытался оттащить ее в сторону, но та не могла оторвать взгляд от Габби, которая продолжая держать Кэма в стальном захвате, даже не запыхалась. Кэм выглядел побитым и жалким. Это просто не укладывалось в голове.
— Что происходит, Даниэль? — прошептала Люси. — Как Габби могла сотворить такое с Кэмом? Почему он позволяет ей это?
Даниэль наполовину вздохнул, наполовину рассмеялся. — Он и не позволяет ей. То, что ты сейчас видишь, лишь небольшая демонстрация того, на что она способна.
Она покачала своей головой. — Я не понимаю. Как…
Даниэль погладил ее по щеке. — Может прогуляемся? — спросил он. — Я хочу попытаться объяснить тебе все. И думаю, что будет лучше если ты присядешь.
Люси и сама собиралась прояснить кое-что насчет Даниэля. Или, если уж не прояснить то, по крайней мере, завести разговор, и посмотреть на его реакцию, чтобы убедиться что он не считает ее ненормальной. Хотя бы узнать что такое это странное фиолетовое свечение. И сны, от которых она не могла, или не хотела, избавиться. Даниэль привел ее к той части кладбища, где Люси никогда прежде не бывала. Светлое, ровное место, в котором росли два старых персиковых дерева. Их стволы прихотливым образом изогнулись друг к другу, и теперь отчетливо напоминали силуэт сердца. Они остановились под самым средоточием переплевшихся ветвей и Даниэль тесно переплел свои пальцы с ее. Вокруг стояла тишина, которую нарушал только стрекот сверчков. Люси представила как в это же время в столовой все остальные заняты поглощением картофельного пюре со своих лотков, посасывая густое тепловатое молоко через соломинку. Ей показалось, что они с Даниэлем сейчас находятся в другом пространственном измерении, не в том где осталась школа "Меча и Креста". Весь мир для нее сейчас заключался в ощущении его рук, обнимавших ее, блеске его волос в лучах заходящего солнца, в мягком свете его теплых серых глаз — все остальное было так далеко.
— Я не знаю с чего начать, — сказал он, сжимая сильнее, будто массируя, ее пальцы. — Тебе предстоит узнать очень многое. И я обязан сделать это правильно.
Также как она хотела, чтобы слова Даниэля были простым признанием в любви, Люси прекрасно понимала, что он собирается рассказать ей о чем-то очень важном, о том, что могло не только многое объяснить в странном поведении Даниэля, но и сильно её расстроить.
— Может попробуешь что-то вроде "у меня есть плохая и хорошая новость?" — предложила она.
— Хорошая мысль. Что ты хочешь услышать сначала?
— Ну, большинство людей, сначала, хотят узнать хорошие новости.
— Может быть, это и так, — сказал он. — Но ты не слишком-то похожа на обычных людей.
— Ладно, тогда давай плохую.
Он закусил губу. — Тогда пообещай мне, что не уйдешь прежде, чем я доберусь до хорошей?
Она не собиралась уходить. Только не тогда, когда он не отталкивал ее, а обещал дать ответы на длинный список вопросов. Рассказать о том, что они с Пенни разыскивали уже в течение последних нескольких недель. Он прижал ее руки к своей груди и удерживал их возле самого сердца.
— Я собираюсь сказать тебе правду, — сказал он. — Можешь мне не верить, но ты имеешь право знать. Даже если это тебя убьет.
— Хорошо. — Внутренности Люси сплелись в один кровоточащий узел боли, и она почувствовала как у нее начали дрожать колени. Она была рада, что Даниэль уговорил ее присесть.
Он качнулся назад, затем вперед, потом сделал глубокий вдох. — В Библии…
Люси застонала. Это была непроизвольная реакция, словно условный рефлекс на любое напоминание о Воскресной школе. Кроме того, она хотела обсудить их самих, а не вести высокоморальные разговоры на теологические темы. Библия не давала ответов ни на один из ее вопросов о Даниэле.
— Просто выслушай, — сказал он, буравя ее взглядом. — Так вот, в Библии… Ты помнишь, там сказано что Создателя следует любить более всего на свете? Любить и верить в его мудрость без всяких оговорок и не взирая ни на какие суровые испытания?
Люси пожала плечами. — Наверное.
— Хорошо. — сказал Даниэль, пытаясь подобрать правильные слова. — Это требование применимо не только к людям.
— Что ты имеешь в виду? К кому же? К животным?
— Иногда, конечно, — сказал Даниэль. — Как и к змею. Он был проклят после того, как соблазнил Еву. Проклят и изгнан из Рая, чтобы вечно скользить по земле.
Люси задрожала, вспоминив Кэма. Змея. Их пикник. То ожерелье. Она дотронулась до своей голой шеи, радуясь, что сейчас на ней нет подарка Кэма.
Он пробежался пальцами по ее волосам, по ее шее. Она вздохнула, пребывая в состоянии блаженства.
— Я хочу сказать… Я думаю… Можно сказать, что я тоже по своему проклят, Люси. Я был проклят на долгое, долгое время. — Он говорил так, будто мог чувствовал горечь исходящую от его слов. — Однажды я сделал выбор, когда поверил во что-то и все еще верю, хотя…
— Я не понимаю, — сказала она, качая головой.
— Конечно, ты не понимаешь, — сказал он, опускаясь на землю рядом с ней. — И у меня не самый лучший послужной список, чтобы правильно объяснить тебе это. — Он почесал затылок и понизил голос, будто говорил сам себе. — Но все, что я могу сделать, это попытаться. Ничего не происходит…
— Хорошо, — сказала она. Он уже сбил ее с толку, а ведь до сих пор практически ничего еще не сказал. Но она старалась выглядеть бодрее, чем она себя чувствовала.
— Я влюблялся, — объяснил он, беря ее руки в свои и сильно сжимая. — Много раз. И каждый раз, это заканчивалось катастрофой. Снова и снова.
Его слова вызвали у нее дурноту. Люси закрыла глаза и отдернула руки назад. Он уже говорил ей это. В тот день на озере. Он был разбит. Он обжегся. Зачем вспоминать этих других сейчас? Это ранило тогда и еще больше ранило ее сейчас, как острая боль в ребрах. Он снова сжал ее пальцы.
— Посмотри на меня, — умолял он. — Самым трудным было то, что…
Она открыла свои глаза.
— Человеком, в которого я влюблялся каждый раз, была ты.
Она задержала дыхание, и хотела выдохнуть, но из нее вырвался какой-то булькающий звук, то ли смех то ли всхлип.
— Неужели, Даниэль? — сказала она, начиная вставать. — Ничего себе, да ты и вправду проклят. Это ведь так ужасно.
— Да послушай же. — Он толкнул ее обратно вниз с такой силой, что она почувствовала как запульсировало плечо. Его глаза сверкали фиолетовым огнем и она поняла, что он не на шутку разозлился. Что же, она тоже.
Даниэль взглянул вверх на персиковое дерево, как бы прося у него помощи. — Я молю тебя, позволь мне объяснить. — Его голос дрогнул. — Моя проблема не в том, чтобы любить тебя.
Она сделала глубокий вдох. — В чем тогда? — Она заставляла себя слушать, быть сильнее и не обижаться. Даниэль выглядел так, будто он ощущал боль один за них обоих.
— Я обречен жить вечно, — сказал он.
Деревья шелестели вокруг них, и Люси заметила тоненькую струйку Тени краешком глаза. Не мрачный, всепоглощающий вихрь черноты какой она видела в бара прошлой ночью, а как предостережение. Тень держалась на расстоянии, замерев неподалеку за углом, но она ждала. Ее. Люси почувствовала знакомый сильный озноб, пробравший ее до костей. Она не могла подавить ощущение, что что-то невообразимо огромное, гигантское, черное как сама бездна ада и такое же окончательное приближалось к ней.
— Что, прости? — сказала она, переводя взгляд обратно на Даниэля. — Не мог бы ты, хм, повторить это еще раз?
— Я обречен жить вечно, — повторил он. Люси все еще пытаясь перварить услышанное, но он продолжал говорить, поток слов выплескивался из его рта. — Я обречен жить, и смотреть, как люди рождаются и растут, и влюбляются. Я смотрю, как они заводят своих детей и стареют. Я смотрю, как они умирают. Я приговорен, Люси, наблюдать за этим всем снова и снова. За всем, кроме тебя. — Его глаза будто остекленели. Его голос упал до шепота. — Ты не влюбишься…
— Но…, - прошептала она в ответ. — Я… уже влюбилась.
— Ты не сможешь иметь детей и состариться, Люси.
— Почему нет?
— Ты уходишь каждые семнадцать лет.
— Пожалуйста…
— Мы встречаемся. Мы всегда встречаемся, так или иначе. Мы всегда оказываемся вместе, независимо от того куда я иду. Независимо от того как я пытаюсь отдалить себя от тебя. Это никогда не имеет значения. Ты всегда находишь меня.
Сейчас, он смотрел на свои сжатые кулаки, будто он был не в состоянии поднять глаза, и хотел кого-нибудь ударить.
— И каждый раз, когда мы встречаемся, ты влюбляешься в меня…
— Даниэль…
— Я могу сопротивляться тебе или сбежать от тебя, или попробовать проявить твердость, отвергая тебя, но это не имеет ровно никакого значения. Ты влюбляешься в меня, и я в тебя.
— Это настолько ужасно?
— И это убивает тебя.
— Хватит! — закричала она. — Что ты сейчас пытаешься сделать? Напугать меня?
— Нет. — Фыркнул он. — Это все равно не сработает.
— Если ты не хочешь быть со мной…, - сказала она, надеясь, что это все что он ей рассказал какая-то жестокая детально проработанная шутка, нечто вроде прощальной речи, перед тем как уйти от нее, а не невероятная правда. Это просто не могло быть правдой. — то наверняка есть более легкий и правдоподобный способ сказать мне об этом.
— Я знаю, что ты мне не веришь. Но это то, почему я не мог рассказать тебе правду до сих пор. Поскольку я думал, что наконец-то понял правила, и… но мы поцеловались… и теперь я уже вообще ничего не понимаю.
Она припомнила слова, произнесенные им прошлой ночью: Я не знаю, как это остановить. Я не знаю, что надо сделать…
— Потому что ты поцеловал меня?
Он кивнул.
— Ты поцеловал меня, а когда мы перестали целоваться, ты очень удивился.
Он кивнул снова, с какой-то робостью и изяществом.
— Ты целовал меня… — продолжила Люси, пытаясь связать все воедино, — и знал, что я этого не переживу?
— Полагаясь на предыдущий опыт, — сказал он хрипло. — Да.
— Это просто сумасшествие какое-то, — сказала она.
— Кстати о поцелуе, вернее о том, что он означает. В некоторых жизнях мы можем целоваться, но в большинстве из них это невозможно. — Он нежно погладил ее по щеке, и она снова ощутила блаженство, но и странную тянущую боль глубоко в сердце. — Должен сказать, что я предпочитаю те жизни, где мы можем целоваться. — Он хмуро смотрел вниз. — Хотя это делает потерю тебя почти невыносимой.
Она уже хотела на него разозлиться. Придумать такую безумную историю, вместо того, чтобы заключить ее в объятия. Но интуиция подсказывала ей, что Даниэля следует дослушать до конца, а не убегать прямо сейчас.
— Когда ты терял меня, — сказала она, выделяя каждое сказанное слово. — Как это происходило? Почему?
— Это зависит от тебя. От того, насколько ты интересуешься нашим прошлым. От того насколько близко ты подошла к тому, чтобы узнать кем я являюсь. — Он опустил свои руки и пожал плечами. — Я знаю, что это звучит невероятно…
— Безумно.
Он улыбнулся. — Я собирался сказать неопределенно. Но я не собираюсь ничего от тебя скрывать. Это просто слишком деликатная тема. Иногда, в прошлом, только разговор на эту тему…
Она попыталась прочитать слова по его губам, но он так ничего и не сказал.
— Убивал меня?
— Я хотел сказать разбивал мне сердце.
Сейчас было совершенно очевидно, что он испытывал сильную душевную боль, и Люси захотела утешить его. Она ощутила как что-то тянуло ее, как что-то в ее груди требовало прикоснуться к нему. Но она не могла. Теперь она почувствовала уверенность, что Даниэлю точно было известно все об этом странном фиолетовом свечении. То, что именно он имел отношение к его появлению.
— Кто ты? — спросила она. — Что-то вроде…
— Я брожу по земле всегда зная, где-то в уголке моего разума, что ты придешь. Раньше я сам искал тебя. Но потом, когда я начал скрываться от тебя, пытаясь избежать новой боли, зная что снова потеряю тебя, что всегда было неизбежно, ты сама начала находить меня. Мне не потребовалось много времени, чтобы осознать, что ты приходишь в этот мир каждые семнадцать лет.
Семнадцатый день рождения Люси пришелся на конец августа, и был отпразднован ею за две недели до того, как она приехала в "Меч и Крест". Это был грустный праздник: только Люси, ее родители, и купленный в магазине пирог. Не было даже свечей, так на всякий случай. Кстати, а что насчет ее родных? Они тоже возвращались каждые семнадцать лет?
— Это недостаточно долго для меня, чтобы прекратить это, — сказал он. — Но достаточно долго для того, чтобы я хотел повторить это снова.
— Так ты знал, что я приду? — с сомнением спросила она. Он выглядел серьезным, но она все еще не могла поверить. Она не хотела верить в это.
Даниэль покачал головой. — Не в тот день, когда ты появилась. Совсем нет. Разве ты не помнишь мою дикую реакцию, когда я увидел тебя впервые? — Он задумчиво посмотрел на верх, будто хотел припомнить как это было. — Первые несколько секунд я всегда пребываю в блаженном состоянии абсолютного счастья. Забываю кем являюсь. А затем я вспоминаю…
— Да, — сказала она медленно. — Сначала ты улыбнулся, а потом… ты поэтому так грубо отшил меня?
Он нахмурился.
— Но если это происходит каждые семнадцать лет, как ты говоришь, — сказала она, — ты же знал, что я приеду. У тебя было предчувствие?
— Это сложно, Люси.
— Я увидела тебя в тот день прежде, чем ты увидел меня. Вы тогда весело смеялись с Роландом, около Огастина. Вы смеялись, а я ревновала. Если ты все знал, Даниэль. Если ты такой умный, что мог предсказать, когда я появлюсь или когда я умру, и как трудно все это будет для нас, как ты мог так смеяться? Я просто не верю, — сказала она, чувствуя в голосе дрожь. — Я просто не верю в это.
Даниэль протянул руку к ее лицу и нежно стер выступившую слезу. — Это такой красивый вопрос, Люси. Я обожаю тебя за это. Мне хотелось бы объяснить все это тебе получше. Когда живешь вечно, чтобы не сойти с ума, в конце-концов ты начинаешь ценить каждое мгновение и находить радость даже от боли. Я так и делаю.
— Вечность, — повторила Люси. — Еще одна вещь которую я не понимаю.
— Это не имеет значения. Теперь я не могу смеяться как раньше. Как только ты появляешься, меня настигает боль.
— Это не имеет никакого смысла, — сказала она, желая уйти отсюда прежде, чем стемнеет. История, в которую ее просил поверить Даниэль, была слишком нереальной, просто фантастической. Все то время, которое она провела в "Мече и Кресте", сумасшедшей она считала себя. Но ее безумие сильно проигрывало рядом с фантазиями Даниэля.
— К моему глубокому сожалению не существует никакой инструкции для того, каким образом лучше объяснить все это… девушке, которую я люблю, — тихо говорил он, пальцами неторопливо лаская ее волосы. — Я прилагаю все усилия, я очень стараюсь… Я хочу, чтобы ты верила мне, Люси. Что мне сделать, чтобы ты мне поверила?
— Расскажи другую историю, — сказала она горько. — Придумай более приемлемое оправдание.
— Ты ведь говорила мне, что чувствуешь будто откуда-то знаешь меня, помнишь меня. Я пытался отрицать это, пока мог, потому что знал, что произойдет потом.
— Конечно, у меня было чувство, что мы где-то раньше встречались, — сказала она. Теперь в ее голосе слышался страх. — Например, в где-нибудь в торговом центре или летнем лагере или где-то еще. Но не в какой-то прошлой жизни. — Она покачала головой. — Нет… я не могу. — Она закрыла уши руками, а Даниэль снова раскрыл их.
— И все же ты веришь мне. Сердцем. Ты знаешь, что я сказал тебе правду. — Он сжал ее колени и пристально вглядывался в ее глаза. — Ты знала это, когда я следовал за тобой к вершине Карковадо в Рио, где ты хотела увидеть огромную статую Христа-Искупителя. Ты знала это, когда я нес тебя на руках две бесконечные мили до самого Иерусалима, когда ты заболела и не могла идти сама. И, кстати, я знаю как ты ненавидишь даты. Ты знала это, когда в Италии работала медсестрой в больнице во время Первой мировой войны. Ты знала меня, когда укрывала меня в подвале своего дома во время восстания против царя в Санкт-Петербурге. Ты знала меня, когда я делал замеры башенки твоего замка в Шотландии во времена Реформации. Ты знала меня, когда мы кружились в танце после церемонии коронации на бале в Версале, где только ты была одета в черное. Мы были вместе и в поселке художников в Кинтана-Роо,[34] и на марше протеста в Кейптауне, где нам пришлось заночевать в загоне для животных. Мы были вместе на открытии театра "Глобус[35]" в Лондоне, и сидели на лучших местах. Мы встретились и тогда, когда мой корабль затонул у берегов Tаити, так как ты жила там, а я был каторжником из Мельбурна, и когда я был Нимским[36] карманником в восемнадцатом столетии, и монахом в Тибете. Ты появлялась всюду. Всегда. Рано или поздно, но ты начинала ощущать нашу связь, о которой я только что рассказал тебе. Но ты никогда не позволяла себе поверить мне, осознать правду.
Даниэль прервался, чтобы отдышаться и посмотрел мимо нее, вдаль. Потом он склонился к ней снова, опираясь своей рукой на ее колено, снова вглядываясь в нее с неистовым огнем в глазах.
Она опустила ресницы, а когда снова открыла их, Даниэль протягивал ей прекрасный белый пион. От него исходил свет, казалось что цветок пылает в ослепительно белом огне. Она оглянулась, чтобы понять, откуда он взял его, и как же она не заметила его прежде. Но вокруг по-прежнему были только трава, сорняки и подгнившие упавшие плоды. Они оба обхватили стебель руками.
— Ты знала это, когда выбирала белые пионы каждый день в течение месяца, тем летом в Хелстоне.[37] Помнишь это? — он уставился на нее, будто это могло помочь ей вспомнить. — Нет, — он вздохнул. — Конечно нет. Поэтому я иногда завидую тебе.
Но пока он говорил, кожа Люси вдруг начала гореть, как если бы понимала, знала то, что ее мозг пока отказывался воспринимать. Часть ее не была уверена в чем-нибудь больше.
— Я говорю все это тебе потому, — сказал Даниэль, наклонившись к ней так близко, что их лбы соприкоснулись, — что ты моя единствнная любовь, Люсинда. Ты для меня самое главное в моей вечной жизни.
Нижняя губа Люси дрожала. Ее руки слабо потянулись к нему, как лепестки цветка, сквозь которые были пропущены их пальцы, к основанию.
— Почему ты загрустила?
Все это было слишком, мысли разбегались, мозг отказывался обрабатывать столь невероятную информацию. Она отвернулась от Даниэля и встала, отряхивая, налипшие травинки и листья, с джинсов. Ее голова кружилась. Она жила прежде?
— Люси?!
Она покачала головой. — Я думаю теперь мне нужно где-нибудь прилечь. — Она облокотилась о дерево, чувствуя необыкновенную слабость.
— Тебе нехорошо? — спросил он, вскакивая и беря ее за руку.
— Да.
— Мне так жаль. — Даниэль вздохнул. — Не знаю, на что я рассчитывал, решив рассказать обо всем. Я не должен был…
Если бы кто-нибудь еще сегодня утром, сказал бы ей что скоро наступит момент, когда ей захочется расстаться с Даниэлем она бы не поверила. Но сейчас она должна была уйти. То, как он смотрел на нее, словно умоляя о встрече позже, чтобы они могли обсудить все это. Но Люси не была уверена в том, что это хорошая идея. Чем больше он рассказывал, тем больше она чувствовала как что-то давно забытое пробуждается в ней. Что-то, к чему она пока не была готова. Она больше не считала себя сумасшедшей, и не была уверена, что Даниэль им был. Может для кого-то другого его рассказ и показался бы совершенной бессмыслицей, даже бредом воспаленного воображения. Но для Люси… она еще не была уверена… Но что если его слова и были той правдой, теми ответами, которые она искала и которые раскрывали смысл ее жизни? Она не знала. Она была напугана как никогда раньше. Она прикоснулась к его руке и двинулась к выходу, в сторону жилого корпуса. Через несколько шагов, она остановилась и медленно обернулась.
Даниэль не двигался.
— Что такое? — спросил он, приподняв подбородок.
Она остановилась неподалеку от него. — Я обещала тебе, что останусь до тех пор пока не услышу хорошие новости.
Глава 17. "Открытая книга"
Люси упала на кровать, давая уставшему, потрясённому организму небольшую передышку. После того как она сбежала с кладбища и от Даниеля, она сразу же пошла к себе в спальню. Она даже не стала включать свет, из-за чего, споткнувшись о кресло, больно ударилась пальцем ноги о его ножку. Люси свернулась в клубок и прижала ногу к себе. По крайней мере боль была чем-то реальным, тем с чем она могла справиться. Хоть что-то нормальное в этом мире. Она была рада, наконец, наступившему покою.
Раздался стук в дверь. Она не хотела вставать и проигнорировала его. Она не хотела никого видеть. Кто бы это ни был, намек был понятен. Снова стук. Тяжелое дыхание, кто-то тяжело кашлял. Пенни. Прямо сейчас она просто не могла увидеться с Пенни. Она или показалась бы ей сумасшедшей, если бы попыталась рассказать подруге то, что произошло с нею за последние сутки, или сошла бы с ума сама, пытаясь "держать лицо" и болтая о пустяках. Наконец, Люси услышала шаги Пенни, затихающие в другой стороне коридора. Она вздохнула с облегчением, больше походившее на длинный одинокий стон. Она хотела бы обвинить Даниэля в том, что он выпустил на волю ее дремавшие чувства, и в течение секунды, пыталась вообразить свою жизнь без него. За исключением того, что это было невозможно. Было очень похоже на попытку вспомнить своё первое впечатление от дома, прожив в нем очень много лет.
Именно так он и добрался до нее. И теперь ей предстояло разобраться во всей этой странной истории, которую он рассказал ей на кладбище. Но мысли все время возвращалась к тому, что он говорил о времени, которое они провели вдвоем, в прошлом. Возможно Люси не могла точно помнить те моменты, что он описывал или места, которые он упоминал, но странным способом, его слова не были шокирующими. Все это было так или иначе очень ей знакомо.
Например, она всегда необъяснимо ненавидела даты. Даже один вид их вызывал прилив тошноты. Она даже говорила, что у нее на них аллергия, чтобы мама прекратила ее этим допекать.
И сколько она себя помнила, все время просила родителей, чтобы они её отвезли в Бразилию, хотя и сама не могла точно объяснить, почему именно туда. Белые пионы. Даниэль подарил ей букет после пожара в библиотеке. В них всегда было что-то необычное, но такое знакомое. Небо за окном цветом напоминало древесный уголь, лишь кое-где подернутое легкими белыми нитями облаков. В полумраке комнаты снежно белый букет пионов, стоявший на окне и до сих пор наполнявший комнату своим ароматом, мягко светился. Они стояли в «вазе» уже неделю, а ни один лепесток не увял. Люси приподнялась и вдохнула их сладость.
Она ни в чем не могла винить его. Да, хотя его рассказ казался бредом, он был прав: именно она пришла к нему первой и стала его убеждать что давно его знает. Откуда-то. И не только это. Она была той, кто видел Тени. Той, из-за которой погибли уже двое невинных людей. Она пыталась не думать о Треворе и Тодде, когда Даниэль начал говорить о том как умирала сама, раз за разом, в прошлых жизнях. Как он наблюдал, за тем как она умирала очень много раз. Если бы был хоть один способ понять это, то Люси желала бы знать, чувствовал ли Даниэль себя виновным в этом? Виновным за потерю ее. Была ли его жизнь, заполнена скрываемым ото всех уродливым чувством вины. Виной, которую она ощущала каждый день. Она перебралась в кресло, стоявшее посредине комнаты. Ой. Оказалось что она уселась на что-то твердое и острое. Она приподнялась и нащупала под собой… книгу. Люси встала и включила свет, искоса глянув на уродливую люминесцентную лампу. Книга в ее руках была ей не знакома. Она была большой, в тканом бледно-сером переплете, с потертыми углами и капельками засохшего коричневого клея на корешке. Надпись на обложке гласила:
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 21 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |