Эридар сначала заменил повязки на моих руках, потом кликнул слуг, чтобы принесли праздничные одежды… и идти помог. Обнял за талию и почти нес меня, а я совсем не по-царски за его плечо цеплялся.
А когда распахнулись дворцовые ворота и в лучах закатного солнца я увидел тысячу людей, моих подданных, увидел радость на лицах, услышал, как они выкликали мое имя. Среди всего этого люда и воительницы были, и портовая стража, и простые горожане, и знать; малые дети и седые старики… Тогда взялись откуда-то силы, я смог поприветствовать их и идти твердо.
Я заметил, что дворцовые служанки сновали по площади с угощением для всякого, кто пожелает, ими распоряжалась Манора.
— К нам, царь! – звали меня отовсюду и тянулись обнять.
Но этого Эридар уже не позволил.
Тут же, на ступени у распахнутых дверей дворца, он бросил свой плащ, усадил меня, и сам сел рядом.
А я поднял руки – и медленно опустил их. И весь собравшийся народ опустился на землю. Люди передавали друг другу чаши с вином, горячие лепешки и жареное мясо.
Вот и мне поднесли кубок.
Я снова оглядел это людское море, послушное моему жесту, на миг вспомнил пиры в волчьем логове, и сказал как можно громче:
— Боги – милостивы и любят нас! И Великая Мать и Небесный Отец – оба! Обоих вы сегодня видели! Их воля – свершилась! Да будет так! – и осушил кубок.
Ну, почти осушил. Точнее – глотнул немного, больше пролил. Потому что не хотел захмелеть после первой же чарки.
Потом Эридар служанку кликнул и еды у нее взял, не какой-нибудь особенной, а той же самой, какой на площади народ кормили, и сам начал мне прислуживать – мясо нарезал, вина в кубок подлил. Кто-то выкрикнул, что, мол, не подходит царю угощение простолюдинов. Но Эридар сразу ответил:
— Военному вождю солдатская пища в самый раз была, отчего же царю вместе с пахарями да мастеровыми праздничных яств не отведать? — и мне подмигнул. – Кому, как не царю, знать надо, чем его народ кормится?
Я, хоть и был еще как в тумане после жертвоприношения, понял, что он это все с умыслом делает: напоказ меня вывел, но усадил высоко, на ступенях; еду принес с общего котла, но прислуживать никому не позволяет – хочет, чтобы люди меня своим считали, но не забывали о том, что я – выше.
Правду сказать, есть-то мне совсем не хотелось, хотелось назад в покои вернуться, в постель лечь. Так только для виду пару кусочков пожевал – и все. А Эридар все равно заставлял остаться, дать народу на живого царя порадоваться.
— А есть, — говорил, — и правда незачем. Лучше вместо горелого мяса да пареной пшеницы я тебя, пока не поправишься, сырой печенью кормить буду, как волку и положено.
А потом, когда певцы баллады пропели, и в бочках вина убавилось вполовину, на площади танцы начались. Тогда мой вождь все же надо мной смилостивился и увел во дворец. Но когда я совсем было собрался в его постели уснуть, явились жрицы и велели в другие покои идти, незнакомые. И опять один ответ на все: ты – царь, теперь все это твое, так нужно. Эридар меня проводил, раздеться и лечь помог, а потом уходить собрался. Я за руку схватил:
— Не уходи! Останься.
— Нет, нельзя. Ты – царь, все должны тебя уважать. И я тоже, я – первый, если хочу крепости твоей власти.
Вот тогда мне опять страшно стало. Неужели я для того выжил, чтобы теперь все потерять: и здоровье, и свободу, и любовь? Я его отпустил, только сказал:
— Если тебя со мной не будет, то лучше бы я умер.
А он засмеялся, волосы мне растрепал, а потом на косички наткнулся, взял их, ласково, медленно между пальцев пропустил. И встал на колени у постели.
— Я всегда буду с тобой, — говорит, — даже если уйду, то вернусь. Помнишь: жили долго, счастливо и любили друг друга.
Обнял и поцеловал. А когда поднялся, добавил:
— Отсыпайся и поправляйся. Я буду за дверью, если что – зови. Пока тут живу, я – твой бессменный страж.
В тот раз я долго болел. Уже прошло десять дней, а я все не чувствовал себя уверенно. И хоть бродил по саду, и в город выходил, и даже несколько раз с Эридаром и Аранбетом выезжал верхом вдоль морского берега, все еще не мог достойно удержать лук или меч – руки подводили, особенно правая. Каждое утро из храма приходила та самая старуха-жрица и мазала шрамы темной смолистой мазью. Она обещала, что все пройдет, только надо потерпеть. Я терпел, но все равно каждый раз брал с собой лук, и каждый раз мне было больно и обидно, что тетива такая тугая, а стрелы летят мимо.
Но на пятнадцатый день я наконец сумел попасть точно в цель три раза подряд, и тогда Эридар обнял меня и поцеловал… и целовал так долго, что я понял: не просто так это. Понял, что он прощается.
В ту ночь мы совсем не спали – взяли лошадей, одеяло и уехали далеко от дворца, от города, вообще от людей.
Среди прибрежных холмов отыскали безлюдную бухту, привязали коней в роще, костер на берегу развели. Костер – это я захотел, очень уж мне памятны были костры в волчьем стане, и в походах, и в пещере. Да и сумерки сгущались, скоро должна была прийти ночь, а мне хотелось видеть вождя. Хоть я и знал, что ни насмотреться, ни насытиться им – не выйдет. Знал, что уже назавтра буду тосковать.
И вот он бросил в костер последнюю охапку сухих веток – в темное небо взвились искры! – и развернулся ко мне.
А я стоял на коленях на разостланном меховом одеяле и расшнуровывал свою рубаху. И смотрел на вождя снизу вверх. И такой он был в свете костра яркий, родной и желанный! На миг даже показалось, скажет сейчас: «Что ж ты, Солнце мое, раздеваешься на ветру? Замерзнешь. Пойдем в шатер». Я обернусь – и за моей спиной будет стоять наш походный шатер белого войлока, остроконечный, украшенный медвежьей шкурой…
Я еще додумать не успел – Эр был рядом, гладил меня по щеке и целовал. И я тянулся к нему всем телом, вжимался бедрами.
Рубаху мою сдернул с меня одним махом, за руку взял, за правую, шрам мой длинный погладил, к щеке прижал… А я этой же правой рукой ухватил его за волосы на затылке – и поцеловал глубоко, в рот, чтобы не о ритуале пройденном думал, не о жертвах и не о подвигах… о сладком чтобы… А то начнет сейчас: «Ты царь, да над всеми правитель, да как я могу своевольничать» и подобное всякое.
У меня дрожь по телу, и тяжести его хочется, и силы, ярости даже… мне хочется потереться о него всем телом, и я делаю это, распутываю шнурки на его штанах и отстраняюсь. Медленно опускаюсь на одеяло, на спину, я так зову его и соблазняю, я готов, я хочу твоей страсти, возьми же…
Я вижу, как Эридар кусает губы и вижу, какая буря в нем бушует… и мне сладко от той бури, видеть ее в глазах моего вождя… слышать в каждом его толчке, ловить открытым ртом в каждом стоне… Ты – моя буря, мой вождь, и я выгибаюсь под тобой…
А потом, когда он кончил, с рычанием, что дикий зверь – я услышал его бурю в себе, словно она передалась мне, выплеснулась в меня – и тоже не мог совладать с ней. Уложил вождя на спину, он только вздохнул потрясенно и открылся для меня, даже колени развел.
Я сначала любовался, гладил, пот его слизывал. Ласкал всего, живот и член целовал. Дождался, когда Эр, возбужденный до края, нетерпеливо бедрами дернул и простонал: «Давай уже!» — и тогда вошел… Он горячий был, весь, и дрожал, как я только что… нет, как я – прямо сейчас. Ах, сладко его сжимать в объятиях, и смотреть на него сладко, взгляд его ловить, удерживать. И потом – излиться в него, и упасть… и целовать, целовать еще долго, пока он снова не захочет меня и не возьмет. И невозможно остановиться, даже если ничего не понимаешь, только движение, внутри, глубоко, только прикосновения и поцелуи… дыхание – одно на двоих… как жизнь теперь – одна на двоих, потому что без него мне не жить.
А утром он собрался уезжать. Отправлялись налегке, втроем: Эридар и Гарбей с Аранбетом. Манора ехать не могла – совсем скоро должен был появиться их с вождем сын. С животом таким на лошади уже не поскачешь. И побратима Эридар тоже не брал. Химура оправлялась от ран еще дольше и тяжелее, чем я. А хуже всего было то, что она больше не могла сражаться, и от этого очень страдала. Ради меня, ради Химуры и ради самого себя Баларт должен был остаться.
— Покажи, брат, своей злой рыси, что просто любимой женой быть тоже хорошо, — сказал на прощание вождь. — Да и Солнышка моего погоняй как следует, когда снова сможет меч в руке удержать. Царю-воителю без этого нельзя.
Царице сказал, что дары ее принимает с большим почтением и благодарностью, только взять пока не может.
— Моему народу нужен новый дом. Как только отыщем его – пришлем за твоими дарами. А пока, государыня-царица, — сохрани их, как и мою любимую жену, и сына. Знаю, что лучше тебя никто о них не позаботится. А я о наших степных соседях позабочусь. Обещаю.
А мне только одно сказал:
— Поправляйся, мой государь, и помни: вместе, долго и счастливо.
ЭПИЛОГ
Солнце
Обещал в начале осени вернуться. Но вот уже почти все поля сжали и собрали урожай в садах, а его все нет. Земля в этот год уродила щедро, лето выдалось жарким, но и дождей выпало вдоволь – все благоприятные пророчества сбылись.
Я теперь совсем здоров, от того ритуала большой шрам остался, но рука не болит нисколько и в силе не потеряла. Я даже научился бою на мечах: оказалось, что Химура очень хорошо учит. Конечно, против Ларта и сейчас не управлюсь, но среди воительниц мне равных немного, так что я теперь не только царь-мальчишка, но и настоящий воин.
А еще за это время я научился ладить со своей царицей. Конечно не как муж – какой я ей муж? Но как сын с приемной матерью. И, кажется, она тоже меня немного полюбила. Мы не проводим ночи вместе и вообще нечасто встречаемся: я изучаю ремесла, торговлю и политику, готовлю армию, а она хранит традиции, говорит с богами и правит жрицами. Но, когда нужно, я иду к ней за советом, и она делится мудростью. Моя царственная супруга – женщина умная и хитрая, это я ценю. А еще она носит мою дочь, которую я очень жду и буду любить. У Эридара много дочерей, я помню их и скучаю, вот и у меня тоже будет доченька.
Манора родила сына, теперь у волчьего вождя есть волчонок, наследник. Он очень похож на отца, только темные волосы отливают рыжим. Мне хочется чаще видеть и Манору, и ребенка, но я сторонюсь их, потому что рядом с ними слишком тоскую по Эридару.
Прошло пять месяцев, а он все не возвращается.
Только сегодня с утра ветер подул с востока, и это ветер добрый. Потому, когда мне доложили о гонце, я уже знал, что он скажет, чувствовал, и велел запрягать лошадь. Наконец-то! Я еду встречать моего вождя, моего любимого, и ничто меня не остановит!
Во дворе уже мне Баларт встретился, удержать хотел, предостерегал:
— Солнце! Куда летишь? Царь ты или щенок дворовый? Подожди, вот-вот он сам тут будет…
Но я даже не дослушал, рукой махнул только. Я-то Ларта неплохо знаю – тоже не утерпит, следом встречать кинется. Но не догонит, я первым буду!
Так хотел быстрее увидеть, что думал, коня загоню. А все равно увидел их неожиданно: как на холм поднялся, где селяне овец пасут, тропа вниз пошла, к реке. За рекой – роща небольшая. И там, на опушке я их увидел: десяток верховых в лесных волчьих одеждах, пятеро стражников с дальней заставы — по закатанным на бедра темно-красным саронгам видно… и он, вождь Эридар! Его стать я ни с чьей не спутаю: темный бог на злом жеребце, точно такой, каким увидел его в первый раз во время боя в родном селении.
Вождь
Вот и добрались: последняя переправа, луга да ремесленные предместья – столица, храмовый город, царские палаты. Я очень по Солнышку скучал. Манору обнять хотелось и малыша на руки взять. Я, как на пограничной заставе узнал, что у старшей царевны сын родился, от радости кричать готов был! Он, должно быть, подрос уже, головку крепко держит и ручками хватает… Сын, наследник.
Побратима тоже давно не видел. Как-то у них с Химурой дела идут? Выходит ли армию собрать да обучить толком?
Но больше всех думалось о Солнце: глаза его небесные, гибкое, сильное тело, нежная кожа… запах его ночами снился. И стыдно было. Ведь я давно вернуться обещал. Он, любимый мой, ждет, наверное, беспокоится. Хотелось торопиться, птицей вперед лететь.
Только дорога была нелегкой и неблизкой, мы устали и уже спешить не могли: не все среди нас сильны да выносливы. Вот и малышка Яири под плащом моим пригрелась, задремала в седле – не хотелось будить. Да и гонец вперед уже выслан, нас ждут, так пусть успеют приготовиться.
Но едва мост пересекли, как вижу: несется с холма всадник. Холм крутой, а безумец этот коня совсем не сдерживает, погоняет еще. Жить парню надоело, точно! Но наездник молодцом оказался — не успел я подумать о его глупости, он спуск одолел и коня осадил – тот едва на задние ноги не сел, потом выровнялся и встал, как вкопанный. А всадник этот белую с золотом юбку, поверх штанов навязанную, одернул, поводья бросил и, как ни в чем не бывало, с коня спрыгнул. И тут я его признал.
Солнце! Мальчишка мой ненаглядный, шальной царь землепоклонников!
Я дочку ближнему из своих людей передал и тоже навстречу бросился, обнять его, прижать к сердцу! Прижимал долго, все отпускать не хотелось, а хотелось чувствовать, что вот он, снова рядом, родной, живой и здоровый. А потом все же отпустил, отстранился – чтобы рассмотреть получше.
Подрос мой царь совсем немного, да и тоненьким, хрупким остался, почти как прежде, каким я его с самого первого круга помнил. Только движения стали другие: четкие, уверенные – сразу подумалось, в ближний бой с врагом его пустить теперь не так боязно. Да и с конем-то он вон как лихо управился. А вот лицом Солнышко больше переменился: как появилась с того памятного сева печаль и задумчивость, так никуда и не ушла. Понял я, что не ребенок передо мной уже, не беспечный юноша – молодой мужчина. И хоть гоняет он по холмам сломя голову, но все же помнит, что за ним – народ его, страна целая, ее жизнь и ее счастье. Я даже растерялся на миг, но он вдруг улыбнулся радостно, совсем по-детски, сам меня обнял и прошептал:
— Это я, мой вождь, все тот же твой волчонок. И люблю тебя. Долго и счастливо, помнишь?
И я подумал: «Помню, родной мой. И дайте нам боги, чтобы наше счастливо в самом деле было долго». Но сказал другое:
— А я подарок тебе привез, смотри, — и своим махнул.
Тогда к нам Рогим вышел, с Тами за руку. А у Тами в меховой люльке на груди – младенчик ее, их с Солнышком первенец, светлый и синеглазый, как отец, и спокойный, в мать, наверное. Как сама Тами за весь поход ни разу не пожаловалась, так и сынишка ее почти не плакал, только по сторонам глядел да кулачок сосал.
— Вот тебе семья, — говорю, — сын, жена. И побратим.
Ох и рад он был! Не знал, кого первого обнять, кому больше радоваться. И глаза сияют, и видно: не верит, что все это правда. Как они немного от встречи опомнились, я сказал:
— Рогим с тобой останется, а Баларта с Химурой я в лес заберу, не обессудь уж, государь, но они мне дома нужны: новый стан строить да думать, как надежнее степняков следить. А Рогим со своими парнями нашими связными будут, да и тебе помогут заставы укрепить. Мы, пока ехали, многое видели, обсудить надо.
— Надо, Эридар, — согласился Солнце, — но после. А перво-наперво во дворец нам надо. Ты-то вот сына мне показал, а сам своего еще не видел. И Манора заждалась. Поедем.
Мы задерживаться не стали, только Солнце Тами к себе в седло забрал – так и поехали. А дорогой еще и Баларта с Химурой встретили. И я рад был, что так они хорошо ладят.
Солнце
И до пира, и на пиру ни наши столичные, ни волки о делах не говорили. Мы с Эридаром все больше на жен да сыновей любовались, Рогим брату о доме рассказывал, а парни его с прислужницами перемигивались да воительниц поддразнивали. Рогим тоже косы свои расплел, только одну на удачу оставил. Сказал, с меня пример берет, вождь, мол, рассказывал. А царю и подражать не грех, хоть царь и сопливый недотепа. А у Тами волосы совсем отросли, уже и не видно, где мне на косички резала. И красивая она стала, глаз не отвести… а может, и была такой, просто раньше я не замечал. Или забывать уже начал. А еще я подумал, что и Тами, и Рогим одной крови с моим народом, но все равно на волков больше похожи. И мне тоже хотелось это волчье в себе сохранить, пусть даже и под златовышитым саронгом. Я знал, что могу в любой день и в любой час вернуться в лесной стан Эридара, и меня там примут. И я обязательно буду возвращаться, потому что даже если я царь, то это ничего, все равно он – мой вождь, а я его воин.
На пиру же Эридар свою Яири наставнице дев-воительниц передал. Сказал:
— Я забираю вашу старшую царевну, взамен свою старшую дочь вам отдаю. Очень уж ей хочется воином стать, а дев-воинов лучше, чем у вас, я не видел. Любите ее, храните и учите строго.
И наставнице, и царице это понравилось. И Манора согласилась, что среди воительниц маленькой волчице лучше будет, чем с хитрыми и ревнивыми мачехами.
А потом был совет, и все о том, что ждет нас большая война со степным ханом, что в этой войне нам лучше быть не врагами и не соседями, а родными братьями. И что надо силы собирать: у волков хороша армия, но числом мала, а у нас хоть и велика, да больше на потешную похожа. Менять все надо, а времени у нас год, может два – не более…
И только после совета я взял Эридара за руку и спросил:
— Давай сбежим?
И он сразу же согласился.
Мы сели на лошадей и умчались вдоль берега так далеко, что никто нас не нашел бы, даже если бы захотел. И у нас была ночь впереди. Целая ночь для нас двоих.
КОНЕЦ
Комментарий к
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 26 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |