http://ficbook.net/readfic/962466 1 страница

Дети степного волка

http://ficbook.net/readfic/962466

***********************************************************************************************

Автор:Варвар (http://ficbook.net/authors/%D0%92%D0%B0%D1%80%D0%B2%D0%B0%D1%80)

Соавторы: Варварское_Солнце

Фэндом: Ориджиналы

Персонажи: Много, всяких, но устойчивыми парами)))

Рейтинг: NC-21

Жанры: Гет, Слэш (яой), Романтика, Фэнтези, POV

Предупреждения: Насилие, Изнасилование

Размер: Макси, 185 страниц

Кол-во частей: 31

Статус: закончен

Описание:

У лесного племени, прозванного волками, издавна в обычае было не брать в плен мальчишек-подростков. Толку с них? Только ненависть да месть. Сразу головы рубить - и себе проще, и богам честная жертва.

Но однажды молодой вождь не смог убить пленника, привел в стан, в своем шатре оставил.

И что же ты сделал, волчий вожак? Спас от смерти светлую душу, сына Солнца Небесного или беды да проклятия на племя навлек?

Посвящение:

Все это посвящается Солнышку, моему бесценному соавтору. Тем более, что лучшая половина текста Солнышку и принадлежит.

Публикация на других ресурсах:

С разрешения авторов.

Примечания автора:

Произведение дописано, редактируется и выкладывается по мере редакции.

Рейтинг ставлю сразу максимальный, потому что там и секса, и насилия хватает, не хотим обвинений в том, что не предупреждали. Но все равно мир светлый и красивый, авторам нравится.

========== Часть 1 ==========

Вождь

В тот раз мы долго скакали у самой кромки леса, не день и не два — дольше. Гнали лошадей на север, а как выдалась безоблачная лунная ночь, поворотили на запад, глубже в страну землепоклонников. Держась редкой рощицы, проскользнули меж двух застав, попетляли по оврагам, перешли речушку вброд, и далеко за полночь вышли к селению.

У ворот, таких же хлипких, как изгородь – только чтоб скотина да птица не поразбежались – опершись о копье, переминался с ноги на ногу караульный, всего один. Селение было славное – ни предместье, ни застава, а лишь деревенька дюжины на три домов, да в низине, промеж холмов – зарево пожара не сразу увидят. Самое оно, моим волкам-то поразмяться, овец этих в юбках пострелять.

Едва различимыми тенями метнулись мои воины к караульному, блеснуло лезвие — караульный осел на землю.

Я подал знак, и вскоре веселое пламя загудело на остриях стрел, яркие всполохи расчертили небо и обрушились на соломенные и тростниковые крыши.

Деревни землепоклонников – что баба, задремавшая в ворохе сена. Разморило ее от трудов дневных; теплая она со сна да податливая, увидел такую – юбку задирай и бери, как душа пожелает. Ну, может, и трепыхнется под тобой разок – к твоей же радости.

Так и в ту ночь случилось – уже скоро бегали по селению женщины в рубахах, простоволосые, руками размахивали, а мои воины ловили их, что кур в загоне.

Один из волков, юнец неопытный, облапил молодуху в разодранном платье и тут же, у порога ее дома, наземь повалил. Я заметил, коня туда направил, да поздно – следом из дому мужик бородатый выскочил и вилами моего бойца пригвоздил к плетню. И сам рядом лег, с головой раскроенной…

Детишки побежали во все стороны, крику-то! Я скакал меж домов, рубился, если кто вставал против меня, а у дальней стены, помню, беглецов настиг да назад повернул. Жеребца своего пятками по бокам ударил – перемахнул умница мой ту изгородь, лихо, как и не было ее, ногой задней из озорства, видно, ударил, чтоб тряхнуло ее и рассыпало.

Может, успел кто во тьму спрятаться, в высокой уже траве, по-весеннему сочной – не беда! Я и вернулся обратно тем же путем, через изгородь, едва не растоптав землепашцев этих перепуганных. Парень постарше, в броне клепанной, на голое тело вздетой, меч поднял, а второго, помоложе и безоружного, за спину толкнул. Да от коня сам пятится, боится, меч выше вскидывает, будто самое небо поразить хочет.

Был бы моим волком, я б ему рассказал, как воевать конного. А так… поводья тронул, чтоб конь мой ближе переступил, и одним махом, чисто, вояке голову снял.

Второй беглец, гляжу, вовсе ополоумел – на колени упал, руки протягивает; мне, словно богу, молится. Землепашцы – слабое племя, все бы им кланяться кому – земле, воде, собственным женам…

Плюнул я и коня поворотил.

На том драка и закончилась, уже скоро мои волки добили раненых, повязали живых и собрали припасы, сколько увезем. Среди захваченных мальчишек – я потом спохватился – не нашел того беглеца безоружного, хотя вроде юнец мне показался. Ну, может, пришибли в бою, а может и бежать в другой раз исхитрился.

Когда уходили, я особо по сторонам не смотрел – а что смотреть? Мертвые тела, разрубленные, окровавленные; дым уже стелется понизу, огонь обнимает стены. Где-то хрипел и плакал конь, уж не знаю, чей… я обернулся – кто-то из моих рванулся туда, и вскоре все затихло.

Уходили быстро, детей малолетних, что сиротами остались – рассовали пленникам в руки, подгоняли вереницу пленных хлыстами… они, верно, думали, бедняги, на убой ведем. А то и вовсе, что дикари мы, людоеды. После разберемся, после! Еще ни одна жена сбежать от меня не хотела. А ведь поначалу плакали все, как одна, и пугались.

Возьмешь, бывало, девку в кругу – силой, а как же – она бьется, молчит, губы кривит. Потом потянешь за собой, на свое одеяло, рот-то ей заткнешь – и любишь всю ночь, пока кровь после боя горяча! Наутро – руки ей свяжешь, посадишь спереди на лошадь, и мнешь весь день одной рукой, груди оглаживаешь. На остановке какой – опрокинешь в траву да возьмешь уже сладкую… а она стонать начнет. А как на коня снова подсадишь – сама спиной прижмется. И все, считай – мир между вами и согласие. В стан привезешь уже шелковую.

А мужчины… мужчин среди землепоклонников нет вовсе. Где это видано, чтоб мужчины в юбках путались, жен своих слушались и оружия чурались? А не могут дать отпор – пусть глядят, как их жен другие любить станут, покрепче телом и духом. Так я думал – и не жалел загубленных жизней.

На рассвете вышли к лесу и весь день подгоняли пленных, продвигались без отдыха, без единой даже малой передышки. Дай им сейчас упасть наземь – после кулаками поднимать придется. Только время терять.

На ночлег остановились в глухом лесу, на краю поляны, под древним дубом. Костер развели, коней расседлали, дали пленникам напиться и накормили их же хлебом. Довольны были мои воины, удачный выдался набег: мы везли пшеницу и кукурузу, ткани и вино, тонкую пряжу и специи. И женщины, вроде, были и красивы, чтобы радовать глаз, и здоровы, чтобы вынашивать детей.

Бурдюк с вином пошел по рукам, разговоры вольные.

«Пора», — думаю.

Каждый бой, что вызов смерти, в каждом бою погибнуть можешь. Недоглядят боги, конь споткнется, оружие подведет или самого угораздит сплоховать. Потому отпускал я узду, позволял своим волкам пировать в первую же ночь. И трофеи делить так сподручнее. Пшено и муку, шерсть и утварь уже в стане разделит совет старейших, то не наша забота. Оружия в этих овечьих землях отродясь хорошего не водилось, разве что броня какая. А вот украшения золотые, каменьями драгоценными усыпанные, захватить случалось. Или меха диковинные, мягкие да легкие. Тут уж надо было самых доблестных воинов наградой пожаловать, и никого не обидеть.

И, конечно, были еще захваченные женщины.

— Где там наши овечки мягонькие? – громко спросил я и услышал одобрительный смех, — Ждут-не дождутся, когда их мять начнут? Привести!

Одну за другой поднимали женщин, выталкивали в круг – чтоб рассмотреть со всех сторон, приметить ту, что по нраву придется. Они не понимали сразу-то, злились, проклинали – обычно до первой, на земле разложенной – а после только плакали.

Каждая выбранная женщина через круг проходила, каждую раздевали у всех на глазах, и каждая получала горячий член промеж ног. И науку на всю жизнь. Будет мужу перечить – а ну как обратно в круг выкинут? Мигом вспомнит женское свое дело ноги раздвигать и улыбаться мужу приветливо.

И вот я стоял, смотрел на них. Это ничего, что чумазые да в пыли. И лицо, и характер, и стать все одно видно.

Вдруг слышу – протест чей-то, и смех следом. Что такое?

— Вождь, одна девка говорит, что не девка! Юбку ей сымать перед кругом – не рано ли? Или так уж неймется.

— Сюда давай!

И вижу – вот же он, беглец неудачливый.

А также вижу – не ошибся я, когда среди мальчишек его искал; юнец-недопесок, куда его теперь? А впрочем…

— Не девка, говоришь? – спросил я у мальчишки.

Он стоял передо мной связанный и молчал. Глупо было бы отвечать – то, что он не женщина, видно за версту. Похоже, мои волки вздумали подшутить над мальчишкой.

Он стоял, в одной только грязной, изодранной юбке, покрытый копотью и пылью – одни глаза на лице светились. И что-то было в его глазах, что-то неправильное.

— Не девка, — повторил я, — но и не воин.

Конечно, не воин – не видел я среди землепоклонников воинов – но этот был еще изящней, еще тоньше… на волчонка моего племени я бы сказал – слабак.

А он вдруг смутился. Ему оставалась кроха жизни, а он стыдился, что не воин. И совсем не думал о смерти. Хотя стоило думать, очень стоило. И молиться всем своим богиням.

— Но если ты хочешь взять в руки меч, — сказал я под одобрительные выкрики моих ребят, — если хочешь взять в руки меч и драться – я дам тебе оружие.

Нет никакой воинской доблести в том, чтобы погонять неумеху по всей поляне. Но так и не бой сейчас, забава одна.

Он огляделся, вздохнул глубоко, снова на меня уставился. Точно, именно этот тогда, в селении, молился мне.

— Да, — решился он, — я возьму меч и буду драться.

Ему тут же освободили руки, а я потянул свой меч из ножен. Покрутил перед собой, прямо перед глазами мальчишки, пару выпадов сделал, ударов хитрых да красивых – и метнул клинок в дуб! Лезвие чуть не до половины в дерево ушло. Над левым плечом мальчишки просвистело, он и понять ничего не успел. Оглянулся и только тогда увидел, глазищи еще шире распахнулись.

— Иди бери, — сплюнул я, — воин…

И ведь пошел, полоумный!

Пошел к дубу, в рукоять вцепился, дергать начал… но никак не достать! Еще бы, с моей-то силой меч в тугую древесину всадить. Я и сам-то не уверен, достану ли сразу…

Развернулся – бог ты мой! – слезы блеснули. Не может достать. Нечем ему драться.

— А раз не воин, — сказал я, — значит, девка.

И парням скомандовал:

— Тащите его сюда, учить буду.

Воины мои, предвкушая новую забаву, стали подбадривать меня, да и друг друга подзуживать. Оно ж витало в воздухе: если, мол, юбку надел – будь готов, что найдутся охотники ее задрать. И паренек этот, на его беду, миловидный оказался, стройный и ладный, да с копной волос, по-девичьи светлых. Девушки такие попадались редко и оттого ценились выше.

Снова его в круг вытянули, шуточками осыпали.

Но парнишка стоял прямо, на колени пока не падал и милости не просил. Поэтому играть с ним было интересно.

— Я теперь тоже безоружный, как видишь, — развел я руками, — если с мечом у тебя не вышло, может, ты борьбе обучен? А коли обучен – нам покажи!

Сказал так и рубаху с себя скинул.

А он завороженно на меня смотрел – и есть на что! Черные воинские татуировки да шрамы – гордость любого мужа!

И пока он медлил и терялся – я один шаг всего ступил да оплеухой его на землю свалил.

Воины мои загоготали:

— А ты покажи ему, вождь! Он у волка, небось, и не видал, какой бывает!

Мальчишка, конечно, встать дернулся – но ребята мои не позволили. В раж вошли – ай, потеха новая, невиданная, неиспробованная! Ай, охота показать землепашцам, за кого их волки лесные держат!

Вся эта возня – когда силой своей упиваешься, чужую слабость выпячиваешь — да мысль, что вот, сейчас, возьму и всажу ему член в зад, и что я волен его насиловать, хоть насквозь пропороть, а то и вовсе по кругу пустить, чтоб каждому подставился – вся эта возня завела меня.

Я шнурок-то на штанах распустил.

— Гляди, — говорю, — какое у меня еще оружие есть.

И держу, наглаживаю себя.

А мальчишка – молчит, только смотрит. Дрожит еще сильно, зримо так.

Дай, думаю, еще попугаю – когда-то ж ты заорешь?

Опускаюсь на колени, юбку сдираю с него… а там, пониже мальчишеского твердого живота – кудряшки золотистые, мягкие на вид, и член, ровный, нежный да гладенький. И на бедрах едва пушок пробивается, светится аж в пламени костра.

И весь мальчик, как молодое деревце, гибкий, полный сока и юной силы. Сломать – легко! Но можно ведь не ломать.

Давай, проси пощады, я тебя не трону, я отошлю тебя, да хоть к женщинам, а после, в стане, работу какую найду.

А поторопить мальчишку чтобы – ноги ему рывком раздвигаю.

И тут он словно очнулся, дернулся из рук, вырываться стал. И снова молча. И его еще сильней к земле придавили.

…а выгибается, будто мне навстречу…

…и блики по коже, от костра, теплые, яркие…

Молчишь? Все равно кричать будешь.

Я себя маслом смазал, и ему между ног.

А потом глаза закрыл, за талию его взял – и членом в него двинул, втиснулся.

И раз, и другой, под всеобщие крики и хохот…

Он такой горячий оказался, нежный и сладостный, что я подумал только: «А поздно кричать, не отпущу теперь», и стал брать его, у всех на виду, в кругу, брать, как женщину, каждым толчком все глубже.

Я глаза открыл – а у него лицо напряженное, зажмурился крепко, и зубы стиснуты. Но молчит! Как под пыткой молчит. А я не хочу уже его пытать, я сам не знаю, чего хочу…

Твердый весь, я ладонью тронул – руки, ноги, живот мускулами перевиты, закаменевшими, словно судорогой сведенными… что ж ты делаешь, дурак? расслабь тело…

Злая потеха, знаю, ох, злая. Но не отпущу, уж сейчас точно не отпущу, такого-то.

И я лег на него.

За волосы схватил, потянул – шея выгнулась, подбородок в небо задрался.

А я ему в ухо, неслышно почти:

— Тише, тише, не умрешь от этого.

И слышу всем телом, как он напряжен, и как дрожит, и что не дышит, совсем, закаменел и не дышит.

— Открой глаза, — приказал я.

Что там кто орал вокруг, смеялся ли, пальцем показывал – отступило, словно не было никого, словно мы вдвоем. И – словно он меня слышит и отвечает. Или вот-вот ответит.

Он послушался, открыл глаза. И рот его приоткрылся, он всхлипнул и вздохнуть попытался… грудь его гибко уперлась в мою.

И тут я не выдержал, схватил сильней, и, глядя в эти затуманенные глаза, кончил…

А он все смотрел на меня неотрывно, когда я прижимал его к себе, сам — будто где-то далеко, за краем… И я видел, понимал – да, я для него – бог.

Потом я подниматься начал, а он вдруг задышал глубоко, и я понял — разрыдается сейчас. Он был один посреди злобного волчьего племени, и знать не знал, что я о нем думал, и уж тем более — что его ждет… и вдруг он меня обнял, прижался доверчиво, лицом мне в шею уткнулся.

— Молчи, — сказал я, и подняться ему помог.

Завернул в свой плащ и увел подальше в лес. И там уже утешал, как мог, обнимал и даже гладил.

Комментарий к

========== Часть 2 ==========

Вождь

Раз поутру караульный прибежал ко мне с докладом: у частокола, которым был обнесен наш стан, стража увидела посланцев народа пахарей.

- Мой вождь! Один из тех, что служит царице роющихся в грязи, стоит у наших ворот и просит разрешения говорить с тобой. Что нам делать? Впустить дерзкого или принести тебе его голову?

Я удивился: никогда эти овцы в юбках не приходили к нам по доброй воле, потому что с детства были приучены бояться. Но в эту ночь у меня как раз была свеженькая наложница – юная, красивая, да к тому же из народа, что живут на южных островах - а там знают толк в воспитании девок, специально учат угождать в любви. И завтрак был обильным и на редкость вкусным, и утро выдалось светлым. В общем, под благостное настроение я решил послушать, что же такого любопытного расскажет этот землерой.

Вот стражник доставил посланца – толстого старика, однако, богато одетого и не с пустыми руками. В руках у него была корзина, а в ней сладкие лепешки, кусок копченой свинины и кувшин доброго вина. А еще сверток с одеждой из тонкой шерсти и прекрасно выделанных шкур. Дары мне понравились, но это совсем не значило… а ничего это не значило.

- О, грозный царь восточной чащи, выслушай ничтожного посланника, трепещущего пред твоею силою и властию! Помоги в моей нужде, не прогневайся… - завел он свою песню.

Но я оборвал сразу:

- Давай без причитаний. Чего нужно?

И тут он рассказал такое, чего я никак не ожидал услышать.

Мол, три года запад их страны страдает от страшной летней засухи, а по осени, напротив, только начнут собирать урожай – его дождем заливает, и, вроде как, то малое, что наросло, на корню гниет. А на востоке, в тех землях, что как раз с моими лесами граничат, ни о засухе, ни о наводнениях знать не знают – живут припеваючи. Вот великая царица их землеройской страны, вздорная злая бабища, созвала совет и велела судить, как от избавиться от проклятия. А советчики уж кого только ни спросили: и жриц своих, и приезжих звездочетов, и даже каких-то заморских чародеев – все на одном сошлись: нужна богам особенная жертва. Мол, есть в одной из восточных областей сильная в ведьмовстве правительница: десять лет блюдет погоду, и всегда в ее землях урожаи хороши. Будто бы все это не случайно, а оттого, что соблазнила хитрая ведьма само Солнце небесное, провела с ним ночь и зачала от той любви седьмого своего сына. А как подрос мальчик, да как прошел в их храмах все ритуалы и церемонии – тут супруга Солнца небесного, Великая Мать-Земля, об измене-то мужней и проведала, с тех пор гневается, на весь народ свой обиду держит. Так надобно того юношу отыскать и короновать по всем законам, чтобы семя его оплодотворило царицу, а кровь его, пролитая по обычаю в первую борозду, дала земле урожай и всему народу – избавление от проклятия. Иначе быть в стране землепоклонников великому голоду, мору и разорению.

- Забавная сказка! Повеселил, нечего сказать, – ответил я толстому посланнику, - Успеха вам с вашими богами, царице вашей – счастья с молодым муженьком, а мальчишке – легкой смерти, раз надо так. Я-то при чем?

- А при том, о, грозный царь чащи, что ты селение той ведьмы разорил, побил-пожег немало народу. Сама правительница чудом спаслась, а вот седьмой ее сын пропал. Только молва твердит: видели его среди твоих рабов. Вот и пришел я проведать, так ли это, да и просить выкупить ничтожного. Что за нужда тебе, о великий, в этом ягненке, когда такие волки твоей руке покорны? А заплачу я щедро, скупиться не стану – так мне сама царица приказала.

- Повезло тебе, старик, - говорю, - я сегодня добрый, хочу миловать, а ты уже сказкой расплатился. Пойдем, покажу пленников. Найдешь своего живым – даром заберешь, а если мертвый он ворон кормит – не обессудь, над смертью моей власти нет.

Велел стражнику проводить толстяка-посланника на кухню, в конюшню и по всем прочим местам, где у нас рабы из землепоклонников к грязной работе приставлены, пусть поищет своего царя. То, что их царь выгребает сейчас навоз из-под ног моих кобылок, меня очень позабавило.

Сам я пошел проверить, как мои воины к новому набегу готовятся, и вскоре за повседневными делами забыл о старике. Вспомнил только перед самым ужином, потому что стражник, дубина, снова притащил это чучело в трапезную: мол, раз я с утра его радушно принял, то нельзя просто так, без доклада, за ворота вытолкать. А посланник этот скулит, как пес побитый: «Не прогневайся, о, великий, помоги найти юношу! Вернусь без него – голову потеряю» Стражник, конечно, свою зуботычину за усердие получил, да и старикашка этот голову бы прямо здесь потерял, но тут случилось непредвиденное: в трапезную не вошел – влетел мой мальчишка-пленник, шумный, с раскрасневшимися щеками, с улыбкой до ушей.

- Вождь Эридар! У меня получилось, получилось! Я научился стрелять!

- Щенок, и правда, молодец, вождь, - это уже один из моих ветеранов следом ввалился, он сегодня молодняк на стрельбище натаскивал. – Стрелок, видать, от самих богов: сблизи почти как я по цели бьет, и не поверишь, что впервые лук в руки взял. Вот еще на ветер поправлять приучится да силенок поднакопит – цены такому стрелку не будет.

Парнишка от похвалы весь прямо светится, и хоть потный, хоть волосы к щекам прилипли, а так хорош, что я разом забыл и занудного посла, и ретивого его провожатого – только мальчишку и видел. И тоже был счастлив его успеху. А еще тому, что замечал, как пленник мой на глазах меняется: плечи расправились, спина распрямилась, взгляд стал ярче, смелее, куда как увереннее.

А тут землерой этот, о котором я и думать забыл, заголосил вдруг:

- О, царь восточной чащи! Да благословит тебя Великая Мать, да будет она свидетельницей твоего обещания! Вот он, тот юноша, которого я ищу – отдай его царице, отпусти со мной, он должен исполнить назначенное.

Я еще понять не успел, чего он хочет, а он в ноги мне – хлоп. Прямо своим жирным пузом в затоптанную солому, и давай причитывать:

- Он не простой раб – он благословение, данное одной из матерей племени богом-Солнцем. Он должен царствовать, оплодотворить чрево правительницы, а потом вернуться к своей Великой Матери и оживить ее! Отпусти его, о, великий! Ты обещал…

А ведь правда, парнишка необыкновенно хорош – сын Солнца, сияющий восторг, счастье… Не зря, видно, его мать Солнцем-то назвала, это я поначалу думал, что ради ласки, да из тщеславия.

Его отдать?! До меня вдруг с опозданием дошло – этот мешок навоза просит отдать моего личного пленника... Отдать мое сокровище! Да и кому? Этой похотливой старой суке – их царице?!

Мальчишка тоже понял, сразу сник, словно потух – солнце за тучей скрылось – и, вижу, все на меня поглядывает. Дай, думаю, волю – прижался бы как тогда, в первый раз, уткнулся бы в плечо, руками обвил – не оторвешь. Только я воли не даю, да и сам он теперь понимает: это бабам ныть позволено, а воины так себя не ведут… ну, разве что наедине, разве когда нас никто не видит – тогда другое дело. Когда мы одни, я и сам рад его обнять и утешить, если надо.

А о той царице было всем известно, что она давно своей страной правит, больше двух десятков лет, может и все три даже: моя мать еще и женской крови не проливала, а она уже корону носила и мужей брала, каждую весну – нового. Но слух идет, что не стара она, напротив, так хороша собой, что любой, кто ее видит, голову теряет и только одно хочет – промеж ног ее лечь скорее, да любить, брать не останавливаясь. Оттого и не переводились жаждущие хоть на год обрести право ее постели, а потом и помереть не беда. Ведьмовство – ясное дело. Конечно, воину не престало все эти девичьи сопли разводить, только мне еще с детства эти сказки в душу запали, и нет-нет, а шевельнется любопытство: а как бы глянуть, что за диво - та царица?.. а тут такой случай выпал – не упустить бы.

Говорю я толстопузому посланнику:

- Ишь, чего хочешь. Посмотри на него: соколенок, кречет белый, сын Солнца, сам сказал. Ты думаешь, я вот так просто отдам его? Не смеши. Твоя царица знает толк в том, как глумиться над дураками, что истекают слюной по ее лону, так пусть знает, что и я в этом деле не последний. Хочет молодого мужа – пусть сама за ним в мой стан явится и сама меня попросит. А там – посмотрим.

Ночью мальчишка все же дал волю чувствам.

- Ты хочешь отдать меня царице, мой вождь? - спросил он, притихнув в моих объятиях.

- А ты не хочешь стать царем, Солнце?

- Она убьет меня.

Он чуть заметно дрожал, а я обнимал его и гадал, дрожит он от страха или от желания?

- Я думал, что дорог тебе, вождь Эридар. Но если нет – убей меня сам. Разве я просил тебя о чем-то? Вот сейчас только об одном прошу – пусть смертельный удар нанесет твоя рука.

- Глупый, не буду я тебя убивать, любить буду, - волосы его, золотой шелк, струились между пальцами, запах кружил голову. - А все же хочется посмотреть, как ты царем станешь.

***

- Ты мне вот еще ответь – почему сам не сказал, что сын правительницы? – спросил я глубокой ночью, когда мы оба насытились любовью, спросил ровным голосом, чтобы он не подумал, что злюсь или не доверяю ему.

Я уже успел понять – он мой, разумом, сердцем и плотью. Но все равно ответ услышать хотелось. Да и просто хотелось поговорить с ним, сонным и расслабленным – он в такие минуты говорил прямо, уверенно, словно главный здесь и ничего ему не страшно.

- Седьмой сын, мой вождь, - с улыбкой ответил он, - это почти ничего не значит в моем народе. Вот старшая сестра – да, будет правительницей и жрицей Великой Матери, а сыновья для матери что трава: как поднялись, так и полягут. Даже первенцы дочерям не ровня, а уж младшие – и подавно… мало, что не пустое место.

- Но, наверное, не все твои братья - сыновья Солнца?

- Может, мой отец чем-то глянулся и запомнился матери, раз она решила не забывать о нем и дала мне такое имя.

Пламя свечи роняло теплые блики на его волосы, золотило кожу, и казалось, солнце со мной даже ночью. «Если твой отец был хотя бы вполовину таким же сияющим как ты – твою мать любой поймет», - подумал я. Он лежал рядом, на боку, и гладил меня кончиками пальцев, по плечу, по руке, по груди и животу, рассеянно, даже не замечая этого. Так часто бывало наедине – его тянуло ко мне прикасаться.

- Не хочу быть царем, - прошептал он. - Хочу быть с тобой, мой вождь. Кем захочешь, как прикажешь.

- Не трусь, - твердо сказал я, - ты уже не носишь юбку. Выучишься меч крепче держать да с луком управляться – сам удивишься, откуда возьмется уверенность. Сможешь объяснить любой бабе, где ее место. Я не говорю, что получится сразу, в первый же день. Но со временем сумеешь. Стоит раз, другой настоять на своем – и женщины привыкают, у них это в крови.

Я говорил, и сам удивлялся своим словам – царица землепоклонников поболее чем вдвое старше моего мальчика, она таких вот, нежных и трепетных, не раздумывая, каждую весну своими руками на алтарном камне режет. Еще неизвестно, сумел бы я сам с ней справиться.

А парнишка ничего, брови нахмурил, задумался.

- Все знают – царица владеет колдовством. Говорят, когда появлялись бунтари, которые к власти рвались, забывали, что мужчине от века Великой матерью назначено подчиняться, таких специально во дворец приглашали. Явится посол, вроде того толстого, расскажет, что наслышана царица о быке среди мужей и приглашает к себе. Вот так пригласит раз, другой, а там и весна. Коронуют с почестями, празднества в честь нового царя объявят, о невиданной любви Царицы к избраннику весь дворец шепчется – а все одно, уже к осени все входит в русло, успокаивается. Зимой тот, кто был бунтарем, становится незаметной тенью рядом с супругой-царицей. А по весне выливает она кубок крови на вспаханное поле – и нет больше ни царя, ни бунта.

А сам сосредоточенный, и ладонь замерла над моим плечом, не дотронувшись. Вот не хватало еще, чтобы впал в транс, вспомнив чьи-то россказни. Я уже хотел было растормошить, отшутиться, убедить в том, что никому его не отдам, что сам Царице этой кровь пущу, если вздумает явиться сюда – но он снова глянул на меня, и в глазах его была твердость, решительность:

Дата добавления: 2015-08-28