Ленин пытливо взглянул на присутствующих. На несколько секунд воцарилось молчание. Никто не решался взять слово первым.
- Ну, ну, что же вы молчите, товарищи, вот вы, Петр Иванович, хотели что-то нам сказать, я правильно понял?
Со своего места поднялся грузный мужчина средних лет. Побагровев и тяжело задышав, он, комкая лежащий перед ним лист с докладом, начал свою речь.
- Товарищи. Дело продразверстки принимает неожиданные обороты. Этот год был не урожайным. Возможно, следующий будет еще хуже. Крестьяне, зная это, не хотят отдавать хлеб. Они либо выступают с открытым бунтом, либо утаивают его, перепродавая на рынке.
Ленин стукнул кулаком по столу, не сдержавшись.
- То есть как это продают?! Жулье! Продолжайте, товарищ.
- Да, Владимир Ильич, да, товарищи, крестьяне спекулируют на хлебе, они перепродают его по тройной, десятерной цене, обогащаясь за счет государства, а мы не знаем, как свести концы с концами! В сельсоветы бесконечным потоком сыплются жалобы. Люди утверждают, что якобы продотряды действуют бандитскими методами, и будто бы еще хуже ведут себя вооруженные отряды комитетов бедноты, а также отряд особого назначения ЧОН, которые мы направили для выполнения этой важной, нужной молодому государству задачи. Они клевещут на красноармейцев. Назревает бунт.
- Бунт?! – Проревел Владимир Ильич. – Николай Иванович, что вы скажете по этому поводу? Прав ли товарищ? Действительно всё так проблемно?
Не ожидав, что вторым докладывать придется ему, Бухарин встрепенулся.
- Да, Владимир Ильич. В ряде областей, Тамбовской, Тульской, Пензенской и других, в особенности на Урале и Сибири творится полный беспредел. И, похоже, недовольства, еще только назревают. Пока можно остановить эту волну, но пройдет немного времени, и она превратится в цунами.
- Никакого цунами не будет. – Успокоившись и протянув вперед руки, заявил Ленин. – Мы же не допустим такого?.. Врагов нужно вылавливать и уничтожать…. дабы они потом не уничтожили нас.
Ленин замолчал на некоторое время. В воздухе повисла гнетущая тишина. Было слышно, как на окне дребезжит пойманная в паучьи сети несчастная муха. Неожиданно вождь продолжил, уже повысив тон, повышая его по мере провозглашения следующего.
Товарищи! Восстание пяти волостей кулачья должно повести к беспощадному подавлению. Этого требует интерес всей революции, ибо теперь взят последний решительный бой с кулачьем. Следует применить следующее:
Сделать так, чтобы на сотни верст кругом народ видел, трепетал, знал, кричал: душат и задушат кровопийц кулаков.[43] [44] Немедленно телеграфируйте этот приказ и разошлите по этим волостям! И… найдите людей потверже.
Опять повисла тишина. Большинство одобряюще приняло приказ, они уже давно привыкли к подобному волеизъявлению, и не считали, что здесь произносится что-то кощунственное: эти люди действительно верили, что они правы, а остальные – враги, которых нужно уничтожать, как тараканов. Лишь одно лицо робко подняло руку.
- Товарищ, что вы хотели добавить? – Раздраженно спросил Ильич, он не любил, чтобы его решения оспаривались.
- Я прошу прощения, - тихо залепетал тот, - но далеко не все крестьяне понимают, что совершают преступление. Как в народе повелось, каждый крестьянин думает: я произвел этот хлеб, и я имею на него полное право. Зачем мне отдавать мой хлеб государству? И так думают почти все. Но, конечно, это – преступление и это нужно объяснить….
- Вы, может быть, объясните этим безграмотным тварям, что так нельзя? – Опять сорвался Ленин. – Это ваше слюнтяйство бесполезно. Абсолютно бесполезно! Есть еще вопросы? Товарищ Сталин? Товарищ Дзержинский?
Те подобострастно отрицательно закивали, давая понять, что полностью согласны со всем и одобряют данное решение. Ленин резко захлопнул папку, которая лежала у него на столе и удалился.
25.
Продразверстка и национализация земли шли полным ходом. Крестьяне недоумевали: еще совсем недавно, им провозглашали заманчивый лозунг «земля крестьянам, фабрики рабочим», и вот теперь, когда революция прошла успешно, и крестьяне начали обрабатывать свою, как им казалось, землю, обрабатывать честно, им говорят, что они – кулаки, враги народа, достойные расстрела! Вся земля, даже та, которая находилась в собственности крестьян при царе (какой бы он плохой ни был, а все же...) теперь стала собственностью государства. Хлеб и вообще всё, что производили люди – тоже собственностью государства, похоже, что и сами люди были собственностью государства, а собственность не имеет право на свое мнение и протест….
И ладно бы эти продотряды приходили и объясняли по-человечески, тогда еще можно было что-то понять, смириться, как привыкли за века русские люди, но ведь эти молодцы, возомнившие себя правосудием, карателями, не просили, не объясняли, а отнимали, унижали, грабили, не прикрыто, цинично. Как правило, изъятие хлеба и других продуктов, сопровождалось насилием и даже убийствами. Конечно, здравомыслящие люди восставали. Чаша терпения была переполнена. Кроме того, из-за неумелой, жестокой политики, в стране начинался голод. Голод. Как страшно это слово. Как боится его русский человек, так хорошо знающий, что оно значит….
На фоне политики продразверстки и национализации земли продолжалось дикое избиение Христианства и вообще любой религии. Храмы, монастыри либо взрывались, либо превращались в концлагеря. Стоит отметить, что первые концлагеря в таком понимании, в каком мы их представляем сегодня, были созданы в СССР, а не в фашистской Германии. В 20-м году как раз немцы будут проходить проф. подготовку у нас в таких концлагерях по «культурному» обмену, объявленному Лениным, тогда он будет активно искать поддержки Германии.[45] Но об этом мы расскажем чуть позже.
Да, в Первую Мировую войну, немцы тоже создавали концлагеря, но это были пока просто тюрьмы. В них еще не проводились страшные опыты над людьми, это придет позже, и начало такому движению даст СССР.
Продолжаются пытки и убийства священнослужителей, простых верующих. Порой некоторые деревни объединялись, чтобы отстоять своих батюшек и храмы, и, если отряд красноармейцев не справлялся с этой силой народной, то на следующий день туда прибывало несколько военных отрядов с танками, пулеметами, и деревни выжигались полностью, вместе с детьми и стариками, вместе с инвалидами. Подчистую[46] [47]. Так Ленин проводил свою «чистку» от инакомыслящих, от свободомыслящих и вообще, от мыслящих.
В противовес красному террору (понятие, которое ввел сам Ленин в 1918 году, как необходимость революционного времени) набирали силу восстания. Они охватили всю страну, начиная с Украины, Сибири, Урала, заканчивая Тамбовской, Пензенской, Тульской и другими областями. Бастовали матросы Кронштадта, наблюдались серьезные волнения в Ленинграде. В городах массовые протесты подавлялись быстро и жестоко. Проще спрятаться недовольным было в глубинке, богатой густыми, непроходимыми лесами, среди которых нужно было вырасти и прожить полжизни, чтобы ориентироваться, чужаки терялись сразу же. Вот почему, Тамбовское восстание не было пресечено так быстро, как остальные, здесь были спасительные леса, надежное укрытие «зеленых», как сами себя называли партизаны.
Лидеры антисоветских, эсеровских организаций, в том числе и Антонов от подготовки и редких вылазок приступили к активным действиям. Всё чаще осуществлялись хорошо спланированные набеги на сельсоветы, на большевистские организации, в особенности там, где новой властью практиковались зверства. Коммунисты заволновались. Теперь каждый из них находился в зоне потенциальной опасности. «Зеленые» набирали силу. Но вместо того, чтобы задуматься о причине произошедшего и как-то смягчить свою политику, большевики еще более ожесточились. Ожесточились и «зеленые», поняв, что с врагом можно разговаривать только с позиции силы. Разрываясь между двух огней, бедные крестьяне, в значительной своей части, переходили на сторону эсеров и антоновцев. Восстание шло под лозунгом: «Долой коммунистов! Долой советы!».
26.
Деревня Покровка уже не стонала, она выла от боли, горя, отчаяния. То, что происходило здесь, можно было сравнить только лишь с опустошительными набегами Мамая. Как же так произошло, что люди, живущие в одной стране, которые всегда звались братьями и сестрами, теперь избивали друг друга. Как меняет человека даже самая малая власть! Тот, в чьей душе есть хоть кроха гнили, поражается этим недугом полностью, а в ком не кроха….
Никанор в последнее время чувствовал себя очень плохо, страшная болезнь, которую никак не могли понять врачи, подтачивала его силы день ото дня, превращая в растение, поэтому он попросил из города помощника. Помощник прибыл, точнее, помощница. По одному ее лицу люди поняли: всё, что было прежде – это еще цветочки, ягодки впереди. Длинная, бесформенная, совсем не похожая на женщину, эта или, скорее это, сверкало пылающим ненавистью ко всему миру взором, ненормальных, выпученных, с многочисленными красными прожилками, глаз. Она не говорила, она не кричала, нет, это слишком мягкое слово, эта женщина оглушала. Любой приказ, любая фраза из ее уст звучала как пушечная канонада, причем, как правило, это была отборная матерная брань. Дора, так звали ее большевики, «дура», так за глаза прозвали ее люди. Более всего Дора ненавидела молодых, симпатичных девчат, они становились сразу же врагами народа, без всякой вины. Самой красивой в деревне была Василиска.
Добрая, милая, правда, несколько горделивая, Василиска, как и обычно поутру драила дощатые полы. Она была единственной подмогой своей бабушке, которой в этом году исполнилось уже восемьдесят. Родители Василиски погибли еще в Первую Мировую, отец – сгинул в немецком плену, когда русские революционеры объявили, что отказываются брать на себя какие-либо обязательства за своих сограждан.[48] Этот чистейшей души человек искренне верил, что свои не бросят, что свои спасут…. Там и пропал он в мясорубке подлости человеческой.
Мать Василисы трудилась сестрой Милосердия. Она спасла жизни тысячам солдат, но сама, когда узнала о судьбе, постигшей ее мужа, слегла от переживаний. Через месяц ее не стало. Такая была любовь сильная, что друг без друга смысла жить уже не было. Василиска осталась с одной только бабушкой.
Сейчас, пока бабушка прикорнула на часик, девушка старалась успеть переделать все свои дела, чтобы после сходить в лес за березовым соком, за травами, побродить в тиши лесной, подумать о своем, о девичьем. Но только она собралась выливать воду, как услышала зычный бас Доры.
- Эй, открывай давай! Продразверстку выполняем!
Василиска быстро прокрутила в памяти, отдавали ли они с бабушкой, что полагается и успокоилась, вспомнив, что отдавали: продотряды в прошлый раз забрали всё, что могли, и, если бы запасливая и умная бабушка не припрятала немного картошки, то ей бы с внучкой уже пришлось помереть с голода. Но власть такие мелочи, разумеется, не волновали.
Дора вместе со своими шарханами, красноармейцами фурией ворвалась в дом. Она никогда не спрашивала, можно ли войти: ее, как представителя власти, должны были ждать всегда, в любой час дня и ночи.
- Вы в прошлый раз мало сдали! – С порога прогремела она.
- Вы забрали всё. У нас больше нет ничего. – Пролепетала напуганная Василиса. Сердце бешено застучало от вида ворвавшейся компании, прежде таких можно было встретить только на большой дороге, и они звались просто «бандиты».
Из комнаты на крик вышла заспанная бабушка.
- Внученька, кто там пришел?
- Бабушка, иди, поспи еще, я сама разберусь. Это опять к нам продотряд пришел, говорит, мало им продуктов отдали.
- Сынки, - обращаясь к здоровенным краснощеким детинам, - нет у нас ничего, ступайте с миром.
На Дору бабушка побоялась даже взглянуть, как на Горгону, смотреть на которую нельзя, иначе окаменеешь. Но Горгона обратила на свою персону внимание сама.
- Ну что ж…. Раз взять больше нечего…. Тогда и натура подойдет. Правда, мальчики?
Эти свиноподобные скоты грубо заржали, предвкушая новую «игру». Дора с грохотом захлопнула дверь и перезарядила карабин.
27.
По размытым весенними дождями улицам Покровки, уже которую неделю бессмысленно бродила сумасшедшая девушка. Некогда белокурые, а теперь черные от копоти и придорожной грязи, пряди скомкались в узел, расплести уже который, наверное, было и нельзя. В одном и том же разодранном, грязном платье, в котором выползла тогда после всех пережитых ужасов, после смерти любимой бабушки, которая не выдержала картин жестокости людской, девушка уходила всё дальше от родной деревни, но, сбиваясь с дороги, вновь и вновь возвращалась в нее, бродя по одному и тому же кругу. Василиса. Прежде первая красавица на деревне, а ныне живое олицетворение горя, она искала теперь только одного, смерти. Деревенские со страданием смотрели на несчастную, пытались подкормить, успокоить, но это было бесполезно: завидев подходящего к ней человека, она начинала громко кричать и рыдать, колотясь в страшных конвульсиях отчаяния. Как же так произошло?! Беда.
26.
Антоновцы тем временем действовали уже продуманно, чётко и слаженно. Настоящая армия, где каждому отведена определенная роль, где царит жесткая дисциплина и дружеский дух. Были здесь и свои осведомители, которые собирали необходимую повстанцам информацию со всех уголков необъятной России. Одного из таких удалых пареньков Александр Авдеев попросил пробраться в Покровку, дабы узнать о последних событиях. Теперь он вернулся, озадаченный, серьезный.
- Ну, что там, Григорий, расскажи? – Накинулись на юношу и Александр и братья Снеговы, Михей и Андрей. У каждого болела душа по родной земле, по родным и любимым людям.
Григорий, долговязый синеглазый паренек лет семнадцати, замешкался, не зная, с чего начать.
- Ну, не томи, говори. Неужто так всё плохо? Говори. Лучше знать правду, чем успокаивать себя сладкой ложью.
- Братцы. Крепитесь. Плохи там дела. Совсем плохи. У тебя, Александр, мама померла, видать довели ее. Сына сестра в город увезла. У тебя, Михей, родители тоже померли. С голода, похоже…. А ты, Андрей, спрашивал за невесту…..
- Убили? – С ужасом прошептал Андрей, чувствуя, как обрывается сердце и уходит сознание от сильнейшего нервного напряжения.
- Хуже…. Сумасшедшая она теперь….
Андрей понял всё. Он сжал кулаки, побледнел и поклялся:
- Найду и убью этих сволочей. Нет им пощады!
В этот же день Андрей попросил у первого помощника Антонова, Петра Михайловича Токмакова, небольшой отряд. Андрей уже был не последним человеком в армии, он не раз участвовал в сражениях с красногвардейцами, показав преданность делу и храбрость, так что просьба Андрея была удовлетворена тотчас же, как он поведал о своем горе Токмакову.
- Конечно, брат, бери людей. Такое оставлять нельзя. Да и в соседней губернии пора действовать. Быть может, найдешь еще людей надежных, так даю «добро». Удачи!
С такими словами Андрей, вместе с братом Михеем и Александром Авдеевым, собрав дружину, вышли по направлению к Покровке.
28.
Ночь. Темная, безлунная ночь проходила, как и обычно в беспутных разгулах новых местных царьков. У пылающего костра дико плясала Дора, выкрикивая самые отборные ругательства в адрес всего и всех, в кого упирался ее всегда выпученный глупый взгляд. В стельку пьяные, обрюзгшие от недобрых страстей, мужики гоготали, наблюдая это буйство эмоций.
Никанор, было хотевший поддержать всеобщее «веселье», был вынужден выйти из строя. Обессиленный, он сел у окна, налил себе полный граненный стакан мутного самогона и выпил не закусывая, потянувшись за вторым, так он по привычке пытался залить свой всё более нарастающий страх. Страх смерти. Боль уже не отступала почти ни на минуту, заставляя его медленно сходить с ума в ожидании грядущего. Городской врач, к которому Никанор ездил на прошлой неделе, сказал, что, скорее всего это какая-то непонятная форма цирроза печени от пьянства, но возможно тут есть и еще что-то, в общем, надеяться не на что, это приговор. Несколько дней после этого председатель ходил, как громом пораженный. Он всё никак не мог понять: за что?..
Никанор ежедневно проходил мимо обезумевшей Василиски, даже не замечая ее, он попирал ногами могилы Клавдии Петровны и других людей, сгинувших по его вине за эти месяцы. Он сплевывал в сторону разграбленного, раскуроченного храма и вопрошал: за что мне это? Этот человек с окаменевшим сердцем и вправду не понимал, он не видел в своих поступках изъяна. И, вместо того, чтобы хоть что-то понять, осознать, председатель написал донос на Виктора, мужа Авдотьи, и вскоре его забрали, увезя на Соловки, то есть на верную гибель. После этого ему стало еще хуже.
Часы пробили полночь. Гулянка была в самом разгаре, поэтому, когда дверь резко распахнулась, никто и глазом не моргнул, мало ли кого еще принесло, подумали они. В дом первым ступил законный хозяин, Александр Авдеев. Как когда-то, первый раз выступая против бесчинства непрошенных гостей, он с болью отметил, что его любимый дом, в котором прошлое всё его детство уже превращено в рассадник заразы и порока. Его дом!..
Следом, одновременно шагнули братья Снеговы. Лицо Андрея было мертвенно бледно. Закусив губы, он жаждал мести. Позади стоял не один десяток крепких парней, вооруженных до зубов.
- Что веселитесь? – Заглушив гогот пьяных и гармошку, на которой наяривал Степан алкаш, взявший на себя роль культмассового сектора, прогремел Авдеев.
Кто-то, упившись до потери пульса, медленно скатился под стол. Кто-то бросил в вошедших стаканы, расплескав по пути полета самогон. И только Никанор, как всегда самый трезвый, застыл на месте. Его шакалье чутье подсказывало, что в этот раз пришла проблема. Он медленно развернулся и облачился в маску учтивости.
- Присаживайтесь, ребятки. Выпивайте, закусывайте. Мы же теперь товарищи?..
- Червь человеку не товарищ, сказал Александр и выпустил в Никанора весь карабин.
То же сделали и остальные. Через минуту всё было кончено. Стихла музыка. Стих гогот. И только хрипящий Никанор бился в предсмертной агонии. Ад уже ждал его душу….
29.
Андрей первым выбежал из дома. Прохладный апрельский ветер освежил его, выгнав из души накипающую ненависть и злость на весь мир. Одна только боль не поддавалась, она плотно пустила корни в сердце молодого мужчины. Он хотел найти Василису, найти, спасти, обогреть, защитить, пусть и так поздно. И в то же время, он боялся этой встречи.
Вдали, по направлению к озеру мелькнула тоненькая тень. Что-то подсказало Андрею, что это могла быть она. Только зачем на озеро? Неужто топиться?
Андрей поспешил, чтобы успеть. Ускользающую тень и Андрея разделяло несколько сот метров, полоса колючего терновника и небольшой овраг. Все эти препятствия мужчина минул за минуту.
Он подоспел, как раз вовремя. Над гладью озерной выступали только худенькие плечики.
- Василиса! – Что есть сил крикнул Андрей и бросился в воду, но она уже нырнула, не услышав его призыва.
Андрей нырнул вслед, но девушки уже на том месте не оказалось. Сильное течение уносило хрупкую надежду спасти утопленницу. Парень стал искать, яростно, остервенело, сам находясь в полубезумном состоянии от горя и страха, он вновь и вновь погружался в воду, но никак не мог найти несчастную.
- О, Господи, прошу, молю, помоги мне, помоги мне, ПОМОГИ МНЕ! – Прорычал, прокричал Андрей, бросившись в глубину опять. Он решил, что если не найдет Василису, то и сам уйдет вслед за ней, без этой девушки жизнь ему была не нужна. Но произошло чудо: совершенно неожиданно он нашел ее, когда уже и не чаял. Рванув Василиску из глубины озера вверх, с невероятной силой, на последнем дыхании, чувствуя, как уже мутится рассудок, он мощными рывками погреб к берегу, причитая:
- Василисочка, держись! Только не умирай, прошу тебя. Только не умирай!
Ну, вот и берег. Сердце Андрея хаотично металось, выскакивая из груди, никогда в жизни он так не боялся, он вообще никогда не знал, что такое страх, проходя под пулями врага, идя на верную смерть, но теперь, в тиши этой злой ночи он понимал, что не выдержит, если уйдет она. Вытащив девушку на берег, парень предпринимал все попытки приведения в чувство, но все они были тщетными. Казалось, что земля уходит из под ног, всё вокруг стало багряно красным, с желтыми крупными пятнами. Нарастающий шум в ушах говорил о том, что наступила пограничная черта боли и ужаса, пограничная черта, за которой уже конец.
- Милая, любимая, родная прости, прости меня, что не уберег! Ты только очнись, пожалуйста, и я никогда, слышишь никогда тебя не оставлю ни на минуту, ни на секунду, будем вместе всегда, как бы ни было трудно, что бы ни случилось! Пожалуйста, отзовись. Боже, что же мне делать?! Василисочка ведь я так люблю тебя!
Андрей то шептал, то вновь кричал, уже не разбирая ни своих слов, ни окружающей действительности, он упал на колени и заплакал, как ребенок, осыпая поцелуями свою возлюбленную.
- Андрей… - слабо, еле слышно произнесла Василиса, - ты вернулся! Как же мне было плохо, Андрей…. Бабушка умерла….
Парня, как будто ударило молнией, он уже не надеялся услышать этот такой родной, любимый голос, за который готов был жизнь свою отдать.
- Забудь, милая, всё, весь этот ужас позади. Теперь всё будет хорошо, мы уедем отсюда….
Оба молча смотрели друг на друга и плакали: Василиса от пережитого стресса, Андрей – от горя и счастья одновременно. Всевышний вернул жизнь, любовь, дарованная Свыше, возвратила разум бедной девушке. А иначе просто не могло быть.
30.
Франция 1919 год
Который день Мишель ходила сама не своя. Испарилась, как восковая свеча былая жизнерадостность и улыбчивость, девушка стала задумчивой, меланхоличной. Теперь излюбленным ее занятием было сидение у окна и смотрение вдаль. Как так произошло, что чужой человек ворвался в ее жизнь буйным ветром и унес всё, что держало на Земле, а теперь что? Теперь как? Мишель не тешила себя иллюзиями по поводу того, что Филипп вернется, сердце подсказывало, что здесь кроется что-то не то, но что именно девушка, конечно же не могла понять, не могла знать. Она просто догорала час за часом, минута за минутой. Первая любовь оказалась жестокой.
В комнату вошел Жан Поль. Будучи человеком мудрым и тактичным, он не стал сыпать соль на свежую рану, а старался отвлечь дочку от грустных мыслей, он – единственный человек, который мог понять ее, которому переживания Мишель были не безразличны. И сейчас он тоже очень переживал, думал, что пришло счастье, а вышло совсем наоборот.
- Дочка, сходи, пожалуйста, к профессору Шору, он обещал дать некоторые книги, которые мне очень нужны, а то сегодня что-то не здоровится что-то.
- Конечно, папа, - ровно, пугающе спокойно ответила Мишель, стараясь выдавить из себя подобие улыбки.
Через минуту девушка уже шагала по знакомому адресу. Профессор Шор был другом семьи, с ним Жан Поль был знаком практически с детства, они вместе прошли огонь, воду и даже, медный трубы. Они были, как братья, даже внешне похожи.
Сама того не заметив, Мишель дошла до высокой резной калитки. Сколько лет прошло, когда она последний раз гуляла в этом саду, еще смешной девчонкой, а здесь так ничего и не изменилось: также цвели под окном пионы, также обвивал стену раскидистый зеленый плющ. Девушка вошла без стука, дверь во двор здесь всегда была открыта. Поднявшись по широким ступенькам на крыльцо, она постучала три раза, это был сигнал «своих», чтобы прислуга могла лишний раз не переспрашивать: «Кто там». Дверь в ту же секунду открыла Марта, старая экономка, которую Мишель так любила. Доброе, морщинистое, улыбчивое лицо стало еще приветливей, при виде гостьи.
- Мадмуазель! Какая радость! Господин Шор, господин Шор, вы только посмотрите, кто к нам пришел!
Марта провела Мишель в зал, в котором сидели профессор Шор со старшим сыном, Люком, недавно приехавшим из Италии, в которой он проходил очередную стажировку. Профессор радостно замахал руками, приглашая девушку в дом, а Люк, замер, не в силах сказать ни слова. Последний раз они виделись пять лет назад, и тогда крепко поссорились из-за какого-то пустяка, который теперь не имел никакого значения, а тогда по этой причине Люк и решил уехать подальше от Франции, подальше от дома, подальше от Мишель. Но теперь, при виде ее, былые чувства проснулись, причем в гораздо больших масштабах.
- Здравствуй, красавица наша, - справившись со своими эмоциями, сипло произнес Люк, пламенный взгляд красивых серых глаз прожигал девушку, но она как будто и не заметила этого, а ведь прежде тоже переживала по поводу их разлуки.
- Здравствуй, Люк, - вежливо ответила она и присела на край мягкого дивана, обитого бархатистой тканью. – Профессор Шон, отец говорил, вы хотели передать ему какие-то книги…
- Конечно, конечно, дочка, сейчас принесу. А что он сам не зашел?
- Да, чувствует себя неважно…
- Как жаль. Но ничего, он у нас крепкий, сильный, уверен, уже к вечеру, будет как огурчик. Вот, дорогая, книги, я их упаковал, чтобы нести было легче. А… впрочем, зачем тебе тяжести носить… Люк, а ну пойди сюда, поэксплуатирую я тебя в качестве носильщика, помоги девушке.
Люк кротко улыбнулся:
- Быть носильщиком такой принцессы – высшая степень счастья.
Парень стремительным жестом отбросил со лба прядь густых черных, как смоль волос, и поспешил взять книги.
- Да я бы и сама…
- Никаких сама, - в один голос продекларировали отец и сын.
Когда за молодежью захлопнулась дверь, профессор стрелой подскочил к окну, и, стараясь казаться незаметным уходящим, шепотом сказал экономке:
- Марта, ну ты посмотри, они же идеальная пара! Оба такие упрямые гордецы, и обоих я так люблю!
31.
Первую часть пути Мишель и Люк шли в неловком молчании. В душе Люка гремели бури страстей, на языке вертелось великое множество тем для разговора, ведь они не виделись так давно, но, попытавшись спросить раз другой о новостях, молодой человек получал лишь обрывочный, сухой и какой-то неживой ответ, после чего он отбросил попытки наладить общение и попросту замолчал, с грустью отметив про себя, что подруга его детства и юности стала еще прекрасней и загадочней. Мишель думала о своем, и навязанный спутник, пусть и бывший лучший друг, ей был сейчас совсем не нужен. Ей не хотелось разговаривать, не хотелось вообще видеть кого-то, она старалась по максимуму ускорить шаг, чтобы дойти до дома побыстрей.
- Мишель, а помнишь, как мы чудачили в доме старика Жульена? Ты знаешь, я его недавно видел, выглядит хорошо, такой же энергичный, жизнерадостный, нас помнит, о тебе спрашивал….
- Правда? - Оживилась Мишель, Жульен был самым добрым, милым, хорошим человеком, каких только знала она, троюродный брат профессора Шона, живущий в далекой французской провинции, он постоянно устраивал незабываемые празднества для детей, наряжаясь то в Санта Клауса, то в других сказочных персонажей. Где был Жульен, там была радость, с ним у Мишель связаны только самые светлые воспоминания детства.
- Я так рада, что с ним всё хорошо, и ты молодец, что навещаешь его.
- Да как же можно забывать такого человека. Он недавно помог церковь построить новую, и это дало ему новый заряд энергии и сил. Ты бы видела его, смеется, как ребенок, он всем молодым еще фору даст. Бегать по утрам начал.
- Да ты что?! Какая хорошая новость. Прямо и на душе светлее стало, а то, что-то последнее время на ней одни лишь грозовые тучи, даже сама не пойму почему….
- Да я заметил, только тревожить тебя не хотел. Но ты знаешь, жизнь она такая, то черные в ней полосы, то светлые…. Но хочу, чтобы ты знала, что на Земле есть человек, которому ты всегда можешь рассказать и боль свою, и радость…. Я никогда тебя не обижу и в обиду не дам, и я всегда буду рядом. Но я не навязываю тебе свое общение, это так, просто чтобы знала….
- Спасибо тебе, Люк, - уже более искреннее ответила Мишель, открывая калитку своего дома.
Перенимая книги из рук Люка, она отметила, что действительно, только с этим человеком ей бесконечно легко и весело, и он никогда не предаст, не то что, некоторые….
32.
Россия, 1919 год.
В камере, в которой томился отец Иоанн уже несколько недель было тихо и спокойно. Арестанты, ставшие невольными свидетелями воскрешения человека, о многом задумались, во всяком случае, старались задуматься. Они теперь другими глазами смотрели на этого, такого странного человека в черной рясе. Прежде они никогда не видели таких из его чина, потому и не было в них веры. Да и откуда ж ей было взяться, когда церковнослужители сами марали всё и вся, перевернув слова Христа в своих подлых целях, полностью игнорируя духовность, упиваясь материальными благами. По их вине и происходило то страшное бедствие, которое длилось восемьдесят лет, да и после оставило несмываемый налет на душах русских людей. Если бы не было таких серьезных ошибок, допущенных церковнослужителями за все века, то простые люди смели бы ураганом шакалов марксистов, призывающих грабить церкви, сквернить и рушить их. Если бы простые люди понимали разницу между Христом и фарисеями! Они бы никогда не поддались атеистическому угару, если бы они знали, как тяжело Ему самому видеть то, во что превратили Его Церковь. Если бы! Но люди, в большинстве своем, не задумывались над такими глубокими вопросами, да и стадный инстинкт сработал «я как все… чтобы не посмотрели косо….». Вот от этого и все беды на Руси!
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 27 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |