|
Равиль БУХАРАЕВ
Дорога Бог знает куда
Однако только Всемирная Ахмадийская мусульманская Община открыто и гласно заявила о своем несогласии с этим смертным приговором, хотя, будучи мусульманской Общиной, естественно осудила сам факт публикации этой святотатственной книги.
Но в чем же здесь дело? Почему книга Салмана Рушди вообще вызвала такой шум? Я читал эту книгу и согласен с теми, кто говорит, что необязательная для сюжетных ходов и кощунственная глава была вставлена в ткань повествования нарочито и с прямой провокационной целью.
Несколько лет назад в одной из радиопередач Русской Службы БИБИСИ я рецензировал небольшую английскую книжку под названием «Краткая история кощунства». Книжка была посвящена разбору всех обстоятельств драмы Рушди с точки зрения независимого и не особенно сочувствующего исламу английского журналиста, который, однако же, свидетельствует в ней, что кощунственная часть книги Рушди является нарочитой провокацией, угаданной как раз к тому времени, когда весь западный мир ополчился на Иран...
Будучи западным журналистом и хорошо представляя себе западный интеллектуальный истэблишмент, автор «Краткой истории кощунства» довольно четко выявил, вокруг чего же на самом деле идет борьба, которую множество интеллектуалов Запада называет бескомпромиссной борьбой за свободу слова и свободу творчества. Он ясно показывает, что смысл всей этой затеи в том, чтобы искусно противопоставить, сшибить лбами две равноправные категории прав человека, а именно,
кощунство не наказываются смертью согласно Шариату, поскольку наказание за эти проступки принадлежит Всевышнему и не может узурпироваться людьми.
свободу слова и свободу совести, выдавая это противопоставление за схватку свободы слова с автократией и религиозным
фанатизмом.
Такая псевдоинтеллектуальная эквилибристика шита, в принципе, белыми нитками, поскольку книга Рушди глубоко оскорбила не только фанатиков, которые, конечно же, есть в исламе, как и в любой другой религии.
Эта книга оскорбила всех мусульман мира. С чем же сравнить это провокационное святотатство, чтобы люди, стремящиеся понять, наконец поняли, какого именно рода оскорбление было нанесено верованиям, образу жизни, культуре и религиозному чувству одной пятой всего человечества? Не знаю. Разве если бы Дева Мария, да простит меня Аллах, вдруг стала бы всерьез персонажем для порнографического журнала... Отстаивал бы кто-нибудь из ополчившихся на ислам право для производителя подобной грязи продавать и рекламировать это произведение на многих языках и на каждом углу? То-то вот и оно... К тому же следует учитывать, что нравственное чувство мусульман намного более наивно, и потому намного более ранимо...
Кто знает о том, что английское издательство «Пингвин», выпустившее роман Рушди и во все рупоры мира отстаивающее свое право печатать, что ему вздумается, за десять лет до издания книги Рушди за одну ночь само уничтожило весь тираж другой книги, в которой был усмотрен всего лишь намек на святотатство против христианства?
А книгу, в которой самый благородный и великий человек в истории человечества, продолживший и завершивший стезю Моисея и Иисуса Христа, обливается грязью и изображается Антихристом, а его жены — Вечные Матери всех мусульман —
Ровиль БУХАРАЕВ
Дорога Бог знает куда
обитательницами публичного дома, такую вот книгу кинулась защищать вся «христолюбивая» пресса-Автор книги «Краткая история кощунства» справедливо замечает, что свобода слова не означает свободы лгать и клеветать. Но самый главный его вывод гораздо глубже. Допуская, что Салман Рушди хотел своей книгой нанести урон не исламу в целом, но именно теократии Ирана, он пишет, что этот удар был изначально направлен мимо избранной мишени, потому что никакое святотатство никогда не достигает своей цели, и никакое кощунство никогда не причиняет ущерба автократии или фанатизму.
Напротив, любое кощунство, будь оно направлено против культа Сталина или Хомейни, в итоге только усиливает тиранический гнет, поскольку является доказательством того, что у этого режима действительно есть враги, а раз так, то и концлагеря для этих врагов — необходимость.
3.
Почему я вспомнил об этом, брат?
Да потому, что Салман Рушди, мусульманин по рождению, атеист по убеждениям67, нечаянно выразил само существо бытующего сейчас европейского понятия о Боге, и все, кто прежде защищал и ныне защищает его, молча согласились с ним в этом понимании.
Попробую объясниться.
67 То. что он публично принял Ислам, чтобы отвязаться от своих преследователей, а затем вновь отказался от него, дав добро на издание своей книги в мягкой обложке, говорит только о глубине его лицемерия, тщеславия и, быть может, жадности, коль скоро это издание принесло ему миллионы.
Дело в том, что Салман Рушди, отстаивая свое право на то, что он сделал, говорил, что в его случае речь должна идти не о святотатстве с его стороны, но о веротерпимости со стороны тех, кого он оскорбил.
Он утверждает, что для него свобода слова равна свободе совести, поскольку то место, которое в душе верующего занимает Бог, в его писательской душе занято поклонением роману как жанру. Следовательно, если его бог — это сюжетный роман, то он имеет право поступать согласно требованиям своей веры точно так же, как любой верующий имеет право следовать велениям собственной веры. С точки зрения ислама — это очередной вид идолопоклонства; с моей писательской точки зрения — это циничная игра понятиями, но не об этом сейчас речь.
Видишь ли, если смотреть на западное христианство с точки зрения эволюции человеческой духовности, то становится все виднее, что со времен Реформации христианский Бог все больше перемещается из пределов Церкви в пределы человеческой души.
«Иисус не в церкви — Он в душе человеческой!» — провозгласил Лютер, и в этом еретическом освобождении веры от тирании средневекового папства была суть Реформации.
Однако вот что произошло вкупе с этим освобождением. Христианский Бог, и без того уже вместившийся в человеческие размеры Иисуса, уменьшился настолько, что стал вмещаться уже в пределы человеческой души. Для теологов это было, конечно, только метафорой, но в сознании простых прихожан, не грешивших абстрактным мышлением, понятие «Бог в душе» постепенно привело именно к сведению Бытия до размеров человеческой души, то есть Творец стал целиком и полностью вмещаться в творение.
Равиль БУХАРАЕВ
Потом появилось крылатое понятие «Христос в сердце». Бытие приобрело размеры человеческого сердца, которое при любом буйстве метафор размерами все же поскромней вселенной. И все это происходило на фоне все более возраставшего на Западе приоритета человеческой личности, на фоне все большей независимости ее от общественных или родственных уз и связей.
И как только понятие «Бог в душе, Бог в сердце» укрепилось в общественном сознании; как только Бог стал занимать всего лишь отдельную часть человеческого космоса, следующим и вполне логичным шагом в таком понимании бытия стало то, что Бог может и выпасть из души или сердца, а место его может занять, скажем, поэзия, идея коммунизма или тот же жанр романа.
Именно в этом мне видится исток того мировоззренческого кризиса, который переживается сейчас христианским миром.
С точки зрения эволюции подобное развитие событий совершенно очевидно: если изначально Бог способен вместиться в ограниченные размеры человеческого образа (Кришна, Иисус), то ограниченность Его Бытия в пространстве и во времени становится хоть и неназываемой, но исподволь понимаемой и впитываемой с младенчества частью веры.
Сейчас я даже не затеваю разговора о категории Святой Троицы, хотя убежден, что именно тщетные — сознательные и подсознательные — попытки разгадать загадку этого заведомо иррационального таинства и лежат в основе развития европейской философии от средневековых схоластических увертюр до финальных аккордов ницшеанства.
Уже сама начальная посылка — возможность существования Бого-Человека и Человеко-Бога — в мирском массовом
______ Дорога Бог знает куда
подсознании оборачивается представлением о том, что Бог имеет размеры.
Следовательно, согласно такому подсознательному представлению, Он не Всеобъемлющ и не Вездесущ, и Ему вполне может оказаться не до тебя, отдельного человека, не до твоих мелочных болей и просьб, как бы они ни были выстраданы на самом деле.
Так - в народном сознании - евангельская отповедь по поводу необходимости исполнять клятвы, данные Божьим Именем, а именно, «Не поминай Имени Господа твоего всуе!» превратилась в расхожее наставление вроде «Не докучай ты Богу своей малостью!»
И вот, брат, античная еще аксиома, предполагающая, что Бог, в принципе, подобен человеку, только гораздо более могущественен, вновь самым неожиданным образом дала себя знать в конце блистательной и плодотворной христианской философии тем, что сначала завела ее в тупик нигилизма и культа сверхчеловека, а потом - в сумрачное отчаянье и разочарование всем и вся.
Но ведь из Писания следует, что «человек создан по образу Божию», не так ли?
Да, но то, что человек создан по образу и подобию Божьему, вовсе не означает, что у Бога есть борода.
Не означает это определение и того, что формы человека подобны формам Бога.
Ведь Бог не имеет формы уже потому, что Он есть Творец всех форм и Создатель понятия формы. Форма есть Ограничение, Предельность Переменчивость, Смертность, Определенность, Частность. Ни одна из этих категорий согласно исламу не применима к Богу, Который есть Абсолютная Цельность, Абсолютная Беспредельность и Абсолютное Единство.
Ровиль БУХАРАЕВ
Дорога Бс" знает куда
Но ведь и ислам говорит о человеке как подобии Божьем, однако не в смысле завершенности формы, а в смысле цели человеческого бытия.
Глубинный смысл этой великой истины в том, что человек изначально создан ради обретения доступных ему Божественных Свойств, ради обретения Подобия Божьего.
Главные же свойства Аллаха в Его отношении к человеку — это Милостивость (Рахманиййат) и Милосердие (Рахимиййат). Благодатная возможность приобрести эти свойства в горниле жизни — это и есть возможность обретения Подобия Божия.
Христианская философия на ее народном уровне приучила людей думать о Боге в человеческих терминах и представлениях68.
Отсюда, надо полагать, и тяга западного, пресыщенного, и нашего, в массе своей атеистического и суеверного, хоть и не без образования, жителя к Индии Духа, к духовности вне привычных образов и исторических догм, которые так часто ставят в тупик своей зашифрованностью, словно бы Бог даровал христианство лишь избранным и посвященным людям. Остальным как бы не дозволяется и притрагиваться к таинствам веры в попытке понять и осознать их.
В исламе же Вера направлена всем без исключения и потому сделана ясной и понятной для всех людей, и это — высшее проявление Абсолютной Справедливости Бога. Если Он спрашивает со всех равно69 и все равны перед Богом, тогда и Закон Его должен быть понятен и определен для всех.
68 Как писал А. Ремизов в книге «Взвихренная Русь»: «Николай
Угодник — это наш русский народный Бог!»
69 Конечно, равенство здесь следует понимать в том смысле, что Бог
спрашивает с тебя по мере тех способностей и талантов, которые Он
же и дарует. Никакая душа не понесет тяжести большей, чем способна
поднять.
Но когда я стремился в Шдию Духа, я еще не эй1*-71 об этом. Лишь теперь, в Кадиане, поД сверкающим зимний солнцем, среди многих людей, пришедших со всех концов м'*Ра> я с открытым сердцем признаюсь Гебе, брат, — Свет воистину идет из Индии.
Но, как это всегда бывает с Божественным Свет<)м> он иДет не оттуда, откуда его ждали и Ждут.
Свет просиял здесь, в маленьком неприметном Кадиане — в глухом и заброшенным Назарете сегодняшнего м^Ра-
Но, как бы то ни было, Его, этот Единственный Свет, увидят те, кто действительно ждг'л из Индии Света.
БЕЛЫЙ МИНАРЕТ 1.
Ехали мы по Кадиану недолго. Очень скоро — ог базарной площади в центре городка — *tac направили к двум гостевым домам, которые ко дням праздника как раз, как на»1^ сказали, были достроены Британской и Немецкой национальными ахмадийскими Общинами. ЗДесь мы и расстались с нашими сикхскими таксистами, которое, надо думать, посл^ долгого и заслуженного отдыха отправились себе восвояси, нс'уж наверняка ехали обратно в Дели ис'шючительно при свет*1 Дня-
Итак, я был в Кадиане, и нужно было устраиваться. Британский и немецкий гостевые дома оказались и B;ttPaW Достроенными, по крайней мер* снаружи, и были уже переполнены, хотя внутри, в комнатах, еще продолжалась отделка, прерванная только на время Праздника. Атмосфер/1 там была дружеская и походная: я встретил множество зн^комых из
Равиль БУХАРАЕВ
Дорога Бог знает куда
Гамбурга, Кобленца и Франкфурта, угостился общим обедом, состоявшим из горячей лепешки и горохового дала, а затем вышел на недостроенную веранду и попытался пристроиться в сторонке со своим компьютером, чтобы занести в него все переживания минувшей ночи...
Это оказалось непросто, потому что электропитание пришлось тянуть Бог знает откуда, кругом была оживленная толчея и громкие разговоры, и я призадумался. Похоже было, что мечту о походной работе и ежедневных записях придется оставить, но зачем тогда я тащил эту свою «Тошибу» из Лондона в Пенджаб, да еще прошел часовую процедуру самой дотошной проверки всех ее частей на индийской таможне?
Так или иначе, в тот момент первого смущения компьютер я включил и попытался просто описать место, где нахожусь.
Это были два новых двухэтажных дома, стоявших бок-о-бок на окраине Кадиана; рядом велось еще какое-то незамысловатое строительство. Я писал, пристроив компьютер на красном пластмассовом стуле, а за моей спиной, в лабиринте свежеоштукатуренных комнат многочисленные гости устраивались прямо на засыпанном золотой соломой цементном полу, на застеленных рядами белых поролоновых матрасах. Всем выдавались подушки и одеяла, но самые разумные и предусмотрительные, вроде моего спутника господина Мубарака, прихватили байковые одеяла с собой из Англии. Я, полагая, что еду-таки в Индию, ни о каком одеяле не подумал, но после промозглой и туманной дорожной ночи уже понимал, что без добротного одеяла не обойтись...
Устроиться на полу я мог запросто, и такая полубивачная ночевка не представляла для меня проблемы, как и для всех других. Подобные небольшие тяготы входили в долю пилигрима так же, как и простая еда и питье — во утоление голода
и жажды, а не во прихоть. Я думал о том, что более привычным к удобствам немцам, англичанам и вообще европейцам обрести походный уют труднее, но опять-таки, они были мусульманами-ахмади, а значит, умели ценить необходимые ценности жизни в любом их воплощении: были бы пища, вода и крыша над головой...
Иногда и крыши над головой не нужно, чтобы жить со вкусом. Ты помнишь, брат, что лет в четырнадцать я приспособился спать на раскладушке на балконе четвертого этажа нашего старого казанского дома на улице Попова... Я переходил спать на этот балкон в марте, когда только-только начинали журчать вдоль уличных сугробов золотые ручьи, и на карнизах принимались расти кружевные сосульки, а в квартиру перебирался в позднем ноябре, гораздо позже первого снега...
Я помню, какое оно, ночное небо. Я помню, как оно меняется со временем года, как в августе сыплются с него звезды, как эти же звезды дрожат и расплываются в заморозки, когда так отрадно, взглянув на них, завернуться с головой в одеяло верблюжьей шерсти и чувствовать, как согревается твой холодный, как у собаки, нос...
Это изумительное, дарованное нам небо сияло надо мною и в глухой тайге, и в горах, и в подмосковном Переделкине, когда я однажды под страшный соловьиный перепев спал на крыше дачи писателя Николая Ершова, а речка Сетунь, по-июньски полноводная, шумела неподалеку так, что перекрывала журчаньем отчаянные вопли электричек... А, может, и не Сетунь это шумела, а едва распустившиеся многолетние березы в случайном порыве влажного ветра, а может, и вообще было до крайности тихо, и только звезды, звезды над моей беспутной головой перезванивались, упорно намекая на реальность вечности, о которой я тогда думал так мало и легкомысленно...
Равиль БУХАРАЕВ
Дорога Бог знает куда
Помню и ту одинокую острую звезду, что светила сквозь окно, проделанное в крыше Ахмадийской миссии в мюнхенском предместье Нойефарн в ночь начала очередного благословенного месяца Рамадан, когда я вместе с другими оказавшимися в миссии гостями ночевал на чердаке, а вернее, лежал на вездесущем, как повсеместные красные пластмассовые стулья, желтоватом поролоновом матрасе и думал, как чудесно и невероятно складывается моя жизнь после того, как я сделал один-единственный, но верный шаг по дороге к Богу...
Небо надо мною было то же самое, что и в детстве, только те праздные и наивные балконные мечтания о далеких краях и странах стали обыденной, но всегда полной сюпризов и открытий реальностью...
Так что устроиться на поролоновом матрасе и в Кадиане не представлялось мне чем-то не от мира сего. Но вот спать под открытым небом здесь было трудно — и из-за сырого тяжелого тумана, и из-за местных понятий о приличиях...
Люди вокруг меня, не обращая внимания на походные условия, готовились к празднику. Прямо передо мной, через неширокую грунтовую дорогу, по которой в два гостевых дома то и дело прибывали — кто на машинах, кто на конных повозках и рикшах — ахмадийские паломники, лежало широкое поле, на одном краю которого была воздвигнута большая сцена, накрытая тентом. На этом поле — ближе к сцене — уже ставились рядами стулья для тех гостей, кто не привык сидеть на простой подстилке по индийскому или пакистанскому обычаю. Остальное пространство было застелено широкими полосами таких подстилок — и для сиденья, и для молитвы...
Это как бы разделенное тентовой перегородкой на залы для мужской и женской аудиторий пространство принадлежало семье и роду Обетованного Мессии и переходило оно вдалеке
в зеленый, просторный и тщательно ухоженный манговый сад, также по наследству принадлежащий роду основателя Ахма-дийского Движения в исламе Хазрата Мирзы Гулама Ахмада.
2.
Как бы ни мистичны были сама фигура и земная миссия Обетованного Мессии, реальность окружавшего меня Кадиана, история которого так тесно переплетена с историей Ахмадийского Движения в исламе, превращала мои религиозные убеждения в нечто столь же душевно осязаемое и естественное, как и простые исторические факты, связанные с происхождением древнего рода Мирзы Гулама Ахмада.
Этот в свое время знатный род, по сохранившимся сведениям, происходил не из Индии, а из Самарканда, откуда примерно в 1530 году выехал в эти пенджабские края некто Мирза Хаджи Бек, по боковой линии потомок самого Тимура Тамерлана70. В истории Ахмадийята, а также в книге Иена Адамсона «ирза Гулам Ахмад из Кадиана» род Обетованного Мессии упорно называется персидским. Надо думать, что, как и во многих подобных случаях, в крови его смешалась и персидская (таджикская), и тюркская струя.
Кое-кто из историков Ахмадийята, меж тем, утверждает, что род Обетованного Мессии происходит не из Самарканда, а из Бухары, что мне, конечно, больше греет душу по причине моей фамилии — извинительная, надеюсь, степень тщеславия... Но продолжим.
Представитель мусульманской аристократии и потомок властителей, основавших саму империю Великих Моголов,
70 Он числил свое происхождение от родного дяди великого завоевателя.
Ровиль БУХАРАЕВ
Дорога Бог знает куда
Мирза Хаджи Бек, подобно другим благородным выходцам из Бухары и Самарканда, удостоился в пенджабской области Гур-дашпур поместий, состоявших из нескольких десятков деревень, и был назначен судьей или кади над всем Гурдашпуром.
Сам он, однако, со своей семьей и челядью из двухсот человек основал новое поселение, которое укрепил, как настоящую крепость, против местных мятежных племен, обнес высокой глиняной стеной и нарек Ислампур. Местный народ скоро прозвал это феодальное поселение Ислампур Кади, а по прошествии время изначальное прозвание утратилось, и деревню стали называть просто Кадиан.
С течением времени утратилось не только прежнее название деревени-крепости, но и громкая слава и относительное могущество ее владельцев. Если некоторые представители рода Обетованного Мессии командовали собственной армией из семи тысяч воинов и были фактическими суверенами над своими владеньями в Пенджабе, то к началу 19 века под военным нажимом сикхов владения эти сузились до небольших пределов собственно Кадиана, окруженного к тому времени стеной высотой в 7 и шириною в 6 метров.
Несмотря на то, что часовые с четырех угловых башен ежечасно следили на окрестностями и ждали нападения, в 1802 году сикхи благодаря предательству одного из жителей ворвались в Кадиан и предали его огню и мечу. В грабежах и пожарах погибла и большая библиотека владетельной семьи, где хранились важные документы, закреплявшие за ними права собственности на земли и поместья.
Впрочем, и сама семья подверглась изгнанию и прожила вне Кадиана 15 лет.
В 1818 году сикхский властитель Махараджа Ранжит Сингх позволил семье вернуться в Кадиан. Отец Обетованного
Мессии, Мирза Гулам Муртаза, сражался в войсках Махараджи и отличился так, что к 1834 году этот государь Пенджаба вернул ему 5 фамильных деревень из наследственных 85. Однако и эта милость продолжалась недолго: в 1839 году милосердный сикхский властитель умер, Пенджаб обуяли междоусобицы, а тут подоспели и британцы, которые, подтвердив права Мирзы Гулама Муртазы на владение Кадианом и несколькими крошечными близлежащими деревушками, наотрез отказали ему во владении пятью деревнями, возвращенными было Махараджей. Вместо утверждения его в земельных правах британцы выдали ему пенсию в 700 рупий в год, однако судебная тяжба по поводу отнятых деревень продолжалась ни много ни мало 50 лет.
В такой семье, сравнительно состоятельной по индийским масштабам, но практически нищей и безвестной по сравнению с былыми временами, и родился 13 февраля 1835 году Мирза Гулам Ахмад, второй сын Мирзы Гулама Муртазы, человек, которому было Богом суждено стать Обетованным Мессией и Имамом Махди — основателем Ахмадийского Движения в исламе.
3.
Тут, словно остерегая мои мысли от чрезмерной торжественности тона, меня отвлекли от экрана компьютера. Оказалось, что поселился я волей случая вовсе не там, где мне было назначено утвержденным еще в Лондоне распорядком торжеств. Я снова собрал свой небольшой скарб, и после совсем недолгой езды оказался в исторической части священного города, где мне было суждено прожить неделю в самом старом и самом уютном гостевом доме Кадиана, о котором ты уже знаешь, поскольку с описания его и началось мое искреннее повествование...
Равиль БУХАРАЕВ
Дорога Бог знает куда
Вообще, одно из главных моих впечатлений от Кадиана — это поразительные цельность и единство мыслей, чувств и духовных ощущений независимо от того, где находишься — под крышей Благословенной Мечети возле Белого Минарета, на узких арычных улочках Дома-Города под полуденным солнцем или в прохладной столовой комнате Гостевого Дома, где вкруг огромного круглого стола собирались на завтрак, обед и ужин почетные гости праздника, и я в их числе...
Если попытаться как-то определить это состояние, то слова точнее, чем «покой», пожалуй, и не отыщется. И этот покой, поверь мне, брат, проистекал вовсе не от сознания собственных привилегий. Скорее наоборот, именно вопреки этим привилегиям, которые вызывали в моей бродяжнической душе чувство неловкости перед моими братьями, заслужившими подобное уважение куда больше, чем я.
И действительно, чем более укрепляется во мне Ахмадий-ское мироощущение, тем яснее я пониманию, что в этой системе ценностей всякие привилегии и всякое дополнительное к тебе внимание является скорее знаком сочувственности к тому, что ты покамест лишь начинаешь свой бесконечный путь к пониманию истинных ценностей...
Так, к гостям и попутчикам в Общине относятся с гораздо более предупредительным вниманием, чем к людям, посвятившим Общине всю жизнь. Но, чем религиознее и просветленнее становишься ты сам, тем более тяготят тебя и почет, и обходительность, и предупредительность и повышенное внимание со стороны людей, с которыми ты делишь и веру, и убеждения, и жертвы во имя веры. Начинаешь чувствовать себя как бы больным, которому благородно и сочувственно помогают здоровые люди.
Не случайно Священные Писания постоянно сравнивают
религиозное просветление с возвратом зрения слепым. Зрячий, который сам видит, куда идет, не нуждается в предупредительности и сочувственности, но полузрячему помощь необходима.
Поэтому и в Общине, чем меньше в тебе духовного зрения, тем большими привилегиями ты будешь окружен. По мере укрепления веры в сердце вся привычная иерархия ценностей как бы становится с ног на голову, а на деле-то — с головы на ноги.
Чем выше ты стоишь духовно — тем больше в тебе скромности и смирения.
Чем выше ты стоишь духовно — тем больше ты служишь людям, помогая им стать выше тебя на этой незримой лестнице совершенства, не имеющей конца... Высокомерность и надменность чужды Общине и не удерживаются в ней, потому что считаются одним из главных препятствий на пути к Богу. Разоблачая различные личины высокомерия в одной из своих книг, «Малфузат», Обетованный Мессия писал:
«Обуян гордыней не только тот, кто не спешит на помощь нуждающемуся. Тот, кому даровано знание, и пн не спешит поделиться им, также одержим гордыней. Человек, который не делится знанием из опасения, что это понизит его респектабельность или его доходы, совершает Ширк, то есть грех поклонения идолам, ибо он полагает, что его познания — это божество, опекающее его. Всякий, кто не проявляет добрых нравственных качеств, также грешит высокомерием, ведь следуя примеру его нравственности, и другие могли бы следовать его путем».
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 46 | Нарушение авторских прав
<== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |