И сказал Моисей Богу: вот, я приду к сынам Израилевым и скажу им: «Бог отцов ваших послал меня к вам». А они скажут мне: «Как Ему имя?» Что сказать мне им?
Бог сказал Моисею: Я есмь Сущий (Иегова). И сказал: так скажи сынам Израилевым: «Сущий послал меня к вам».31
Священный Коран — это не только Книга Благовестил и Предостережения. Это Книга — учебник жизни, учебник бытия. Аллах, наконец открыв Свое Собственное Имя всем грядущим поколениям человечества, в самом начале Священного Корана благовествует: все, что ни делается человеком, должно свершаться Именем Его и во Имя Его.
Более того, уже в этой начальной строке Аллах являет людям Свои наивеличайшие, но доступные и для человека Качества: Милостивость и Милосердие. Заметь, брат, что Всевышний не начинает со Своих непостижимых и вселяющих благоговейный страх Качеств: Он не пугает человека Своим грядущим Гневом. Напротив, Он сразу, с самого начала утверждает именно Свою любовь к человеку, заявляя о Своей Милостивости и Своем Милосердии.
31 Исход, Глава з, 13-14
Но почему отдельно о Милостивости и отдельно о Милосердии? Ответ на этот вопрос содержится в последующих строках логически развивающейся Суры Фатиха.
2. Вся хвала надлежит Аллаху, Владыке всех миров.
В одной этой, неисчерпаемой по смыслам и содержанию строке вновь явлено нам и Святое Собственное Имя Всевышнего, и устройство мироздания, состоящего из множественных миров, и вознесенность Всевышнего над этими мирами, и вся человеческая жизнь перед Всевышним.
Ведь не говорится в ней о Владыке Ада и Рая, но о Владыке миров, которых в системе мироздания тем самым оказывается бесконечное множество: уже одним этим раскрепощается разум человека и усмиряется его кичливая гордость тем, что он обитает в единственном живом мире Вселенной.
Как объяснят те скептики, которые настаивают, что Священный Коран якобы сочинен самим Пророком, это феноменальное откровение, явленное в мире за семьсот лет до Коперника?
В начале седьмого века неграмотному жителю Аравийской пустыни были явлены в одной строке скопления звезд и галактик; все измерения пространства, о которых человек и теперь еще только догадывается, а также и то, что как бы колоссально ни выглядела эта картина мироздания, она управляется Одним Владыкой, перед взором Которого микроскопичны все созданные Им миры.
Чтобы сочинить такое, и разума Эйнштейна было бы мало...
О бесконечность и неистощимость метафор Аллаха! Так просто человеку указаны его истинные размеры в системе мироздания!
Равиль БУХАРАЕВ
Дорога Бог знает куда
Однако человек тем самым не унижен, поскольку и он, человек, является согласно Корану целым миром, равным звездным мирам.
Другое дело, что здесь, на фоне звездных скоплений, ничтожными становятся человеческое тщеславие и человеческая гордыня, все неистовство нашего мятежного «я». Одна эта, первая после призыва ко Всевышнему, строка Фатихи открывает перед тобой звездное небо как совершенное произведение совершенного Творца, и ты начинаешь постигать: за все созданное тобой в жизни вся хвала действительно надлежит Аллаху, создавшему и все твои способности, и целый мир, где ты можешь их проявить. Тебе не с кем соперничать и не перед кем выставляться со своими достижениями, и в твою душу, не раздираемую уже необходимостью первенствовать, нисходят покой и равновесие для новых трудов во славу Того, кто сотворил мир.
Никто не достоин хвалы, кроме Аллаха: разве это не изумительная философия равенства и справедливости между людьми, часто корящими Всевышнего за недоданные им способности?
Так гармония и Абсолютная Справедливость мироздания утверждается уже в самой первой, начальной строке Суры Фа-тиха, первой главы Священного Корана...
3- Милостивому, Милосердному,
Этими двумя Атрибутами или Качествами Всевышнего утверждается здесь ни что иное, как бесконечность бытия человека, бессмертие его души. Эти два Качества существуют в Единстве, поскольку для Аллаха Его Бытие не делится между этим и тем светом.
Но в мироздании человека Милостивость Аллаха проявляется в этой жизни, а Милосердие Его — в жизни будущей.
Человек, прозревший к вере и сознающий, что всем обязан Аллаху, никогда не сочтет во всем невероятном множестве проявления Его Милостивое™, дарующей и поддерживающей физическую жизнь. Но Милостивость Аллаха простирается намного дальше: уже в этой жизни строкой Суры Фатиха Он являет, что и в жизни будущей продлится Его нескончаемое Милосердие, Его Снисходительность к несовершенствам, пусть и бессмертной, но все же человеческой души.
Так страх Божий оборачивается не унизительной боязнью наказания, но страхом утратить Его любовь к себе.
4- Властителю Судного Дня.
Идея бессмертия души продолжается в этой, следующей строке Фатихи. Да, Судный День, День ответа за содеянное при физической жизни — будет.
Но Аллах, являясь Властелином надо всем, есть и Властитель Судного Дня: Он утверждает этот суд, Он Один является на нем Истцом и Свидетелем, Обвинителем и Защитником. Над Ним не властны правила этого суда; над Ним не властны его законы, потому что Он сам устанавливает их в Своей Абсолютной Справедливости. Это по сути означает, что Аллах вправе применить наказание, но вправе и смягчить, и даже вовсе отменить кару по Своему Хотению. Тем самым человеку как бы говорится: «не отчаивайся, Милосердие Аллаха простирается на всех, не считай себя обреченным на адское пламя, у тебя еще есть время стать лучше, каждая минута твоей жизни дает тебе эту возможность...»
А содеянное в прошлом — не препятствие для того, кто по-настоящему раскаялся. Аллах примет во внимание все поступки человека, и Аллах вправе применить Свое Милосердие к тому, к кому Он Сам захочет.
Равиль БУХАРАЕВ
Дорога Бог знает куда
Я сейчас не говорю, понятно, о деяниях, подлежащих не только суду Аллаха, но и земному суду. Я говорю о тяжком грузе человеческой души, приводящем в отчаяние и заставляющем думать, что прощения нет.
Прощение есть всегда — утверждает сура Фатиха. Все в этом смысле зависит от самого человека, от того, как он проходит через испытания и сложности жизни...
5- Тебе Одному мы поклоняемся и к Тебе Одному взываем о помощи.
Аллах — Один и нет Ему равных. Он — Един и не имеет ипостасей или сотоварищей. В развитие предыдущей строки Открывающей Суры тебе говорится, что нет никого, кроме Него, кто может простить.
Ему Одному надлежит поклонение. Здесь речь идет не только о поклонении другим богам и идолам, но и о поклонении другим людям или даже идеям. Ничто, никакой посредник не стоит и не имеет права вставать между человеком и его Творцом.
Уже этой единственной строкой отрицается всякая иерархия священства в исламе, всякий институт мулл, муфтиев, шейхов, аятолл и прочих, кто считает себя вправе говорить и судить не по Закону Аллаха, но от Его имени.
Всякий человек обязан сам знать и исполнять Закон. Все люди равны перед Аллахом и все равно ответственны перед Ним. Поэтому стремиться к знаниям и просвещаться — это не только право людей, но и их долг.
И никто, кроме Него, не может воистину помочь тебе.
Как мощно утверждается в этой строке свобода воли человека! Никто не вправе заставлять верующего делать что-то, что противно его воле и его понятиям о добре и зле. Аллах го-
ворит, что никто человеку не помощник, кроме Него, потому что каждый человек сам несет ответственность перед Ним за свои поступки. В Судный День рядом с человеком не будет ни тех, кто приказывал ему при жизни, ни тех, кто советовал ему, ни тех, кто корыстно толковал для него исламские учения...
Разделить ответственность будет не с кем.
Но тогда кто вправе повелевать человеку, кроме Аллаха? Никто. Все начинается именем Аллаха и все завершается в Нем. Но как быть послушным Его велениям, как не попасть впросак?
Сура Фатиха далее отвечает и на этот вопрос, призывая людей просить помощи в постижении Закона у одного лишь Аллаха, взывая к Нему: помоги нам понять Закон Твоего Мироздания, помоги нам узнать и исполнить наше предназначение,
6. Наставь нас на путь правый.
Насколько же глубже эта строка отражает крик человеческой души, чем предыдущее откровение «Хлеб наш насущный даждь нам днесь», явленное на более раннем этапе духовной и нравственной эволюции человечества...
Этим откровением Аллах указывает человеку, что если тот будет идти правым путем, все остальное приложится, в том числе и насущный хлеб. Правый путь, стезя, ведущая к Совершенству, существует, нужно только найти ее в смятениях и смуте жизни...
А ведь то, что правый путь — есть, существует — это единственное утешение, взаправду нужное человеку. Но Аллах в Своей Милостивости указывает, что не нужно спрашивать дорогу ни у кого, кроме Него, поскольку никто, кроме Него, ее не ведает...
Ровиль БУХАРАЕВ
Дорога Бог знает куда
I!!
Лишь Своим пророкам доверяет Он указывать Путь и возвращать на него отклонившихся и заблудившихся людей.
Правый путь — это путь предназначенной духовной эволюции человечества. А духовная эволюция отличается от физической тем, что идет по пути наибольшего сопротивления. Физическая эволюция, как мы уже говорили, идет по пути наименьшей боли. Духовная эволюция возможна лишь по пути наибольшей боли и наибольших трудностей, то есть наибольшего бескорыстия...
Поэтому путь правый — это трудный путь терпеливых и благородных людей. Но и они — люди и могут утратить дорогу. Поэтому Аллах говорит, что нужно постоянно просить у Него указать направление, нужно постоянно сверяться с Ним, чтобы идти по правому, правильному пути.
В обращении к человеку это, быть может, самая важная строка Суры Фатиха, которую верующий обязан повторять при каждой своей молитве. Так легко утратить путь, но если ты несколько раз в день искренне просишь у Всевышнего указаний, риск заблудиться сводится к минимуму...
7- Путь тех, кого Ты одарил Своими благами; тех, кто не навлек на себя Твоей немилости, и тех, кто не впал в заблуждение.
Но риск заблудиться всегда есть, потому что мы — только люди. Нас может подвести любое из наших чувств, ощущений; нас может подвести прекраснодушное доверие к недостойным людям...
Поэтому Сура Фатиха разъясняет, о каком именно пути должен просить Аллаха человек.
О пути людей талантливых и достойных, которых Аллах одарил способностями и благами нравственной цельности, о пути пророков, коль скоро высочайшими духовными благами Аллах наделяет именно Своих избранников — пророков человечества.
О пути людей простых, но честных, праведных и нежадных, которые не навлекли на себя немилости Аллаха скверными и корыстными поступками.
О пути тех, кто не впал в заблуждение после того, как единожды получил Благовестив Аллаха. Здесь речь идет о верующих, отклонившихся от строгого Единобожия и придавших Аллаху сотоварищей в виде сына, богоматери или сонма святых, тем самым создав целый легион посредников между Аллахом и людьми.
Святость святых не отрицается здесь, но что есть подобная святость по сравнению со Святостью Аллаха? Это несопоставимые категории, говорит Священный Коран, и заблуждаются люди, которые уверены, что на решение Аллаха может повлиять кто-либо вообще...
Проси защиты у одного лишь Аллаха от всех возможных заблуждений, настаивает Сура Фатиха: только истинная вера поможет тебе избежать их...
3.
Когда я произносил строки Фатихи во время молитвы в маленькой сиднейской миссии, я не вдумывался, конечно, в эти множественные и неисчерпаемые смыслы. Я делал то, что делали другие.
Конечно, во время молитвы и не время размышлять.
Благость Суры Фатиха и других сур Священного Корана в том, что в них содержится все, что отражает твой человеческий
Ровиль БУХАРАЕВ
Дорога Бог знает куда
мир: все твои просьбы, желания и надежды. Аллах знает человека и снисходителен к человеку.
Твоя обязанность во время молитвы — это устремиться к Аллаху всем твоим существом, известным и неизвестным тебе. И тогда происходит очищение, поначалу незаметное для тебя, но впоследствии все более явственное; каждая молитва дает тебе не только духовное облегчение, но и преисполняет тебя энергией для продолжения жизни.
Вначале тебе трудно: и спина болит, и сидеть на коленях неудобно, так что ты все время наклоняешься вперед и норовишь опереться руками... Но это быстро проходит, и молитва из обязанности превращается в настоятельную необходимость. Более того, если ты не можешь произнести ее вовремя, ты начинаешь чувствовать себя обделенным.
Пять ежедневных молитв — как пять глотков воды, когда идешь по пустыне.
Но есть и еще одно, что не дает человеку, подобному тебе, прибегнуть к молитве. Это некое ощущение нарочитой униженности, которое ты, видимо, полагаешь неотъемлемой частью всякого намаза. Тебе кажется, что если ты встанешь на колени или совершишь земной поклон, ты будешь при этом неискренен и уронишь свое достоинство, с таким трудом и такими боями добытое в будничной жизни...
Но если ты думаешь так, ты размышляешь не в категориях исламского Единства, а нечувствительно для себя придаешь Аллаху человеческий облик и человеческое отношение к миру.
Ведь в категориях и координатах Единства твое положение ничего не меняет в твоем человеческом достоинстве.
Ну, действительно, если тебе нужно пригнуться, чтобы пройти под низко нависающими ветвями дерева, разве это тебя унижает?
Разве унижает тебя бегство от проливного дождя или необходимость согнуться в три погибели, идя навстречу штормовому ветру? Нет, не унижает даже необходимость проползти ползком, если надо, потому что при этом ты не мыслишь в категориях человеческого общества и своего места в нем...
То же самое и с молитвой: в ее пределах нет ничего, кроме Единства Аллаха и мира.
Во время намаза есть одно положение, когда ты, сидя на коленях, простираешься перед Аллахом и совершаешь поклон, касаясь лбом пола... Через некоторое время после начала ежедневных молитв я вдруг обнаружил, что во время этого простирания на меня нисходит огромный покой — покой уверенности и безопасности...
Я задумался, почему? А потом понял, что при этом мое тело принимает положение, тождественное положению младенца во чреве матери! То само положение, в котором каждый из нас, людей, ощущал себя центром Вселенной, ее сокровенной серединой, и был окружен таким покоем и такой безопасностью, как никогда потом, после рождения...
Аллах возвращает тебе этот покой во время молитвы. Позы намаза ведь далеко не случайны. Каждая из них имеет свой сокровенный смысл и в духовном, и в физическом отношении. Все эти позы являются позами, ранее известными из Хатха-йоги, если это тебе говорит больше, чем мои сравнения. Они снимают с организма стресс и нервное напряжение и придают ему энергию, исполняя функции пятикратной физической и духовной зарядки в течение всего дня...
Когда мне иногда приходится работать — писать, переводить по шестнадцать-восемнадцать часов в сутки, только регулярно приходящая на помощь молитва способна мне помочь продраться сквозь чащу срочной работы. Те пять-десять
Равиль БУХАРАЕВ
Дорога Бог знает куда
минут, которые я провожу в молитве, полностью заряжают меня. Без молитвы я бы не справился с той истерикой усталости, которая накатывает от необходимости работать, когда уже, казалось бы, нет сил.
Я говорю о той работе, что уподобляет человека кормящей матери, которая не вправе оставить ребенка без внимания, даже если должна несколько раз за ночь просыпаться в слезах жалости к самой себе.
Именно такой работой я занят все последние годы, и началась она именно там, в тихой миссии возле мечети Божественного Руководства, снежно-белевшей в заутренних сумерках австралийской зимы...
Я много работал, и это получалось у меня. После заиндевелых рассветов наступали солнечные, зеленые дни, и щебетали среди невзрачных деревьев стайки попугаев; прилетали и садились на забор короткохвостые австралийские сороки; кролики грелись на солнце, а из-за рощи, от соседнего поселка доносилась иногда затихающая музыка...
Я, конечно же, взошел-забрался на минарет и обнаружил наверху теплое голубиное гнездо с пятью матовыми, облепленными пухом яйцами... Оттуда, сверху, хорошо было видно только небо и пределы миссии, и ближние поселки за грядой деревьев...
Но если видеть сердцем и памятью, то показывались на горизонте и небоскребы Сиднея, и бухта Дорогуша, и выбеленные солнцем ноздреватые пепельно-желтые скалы, и под ними, далеко внизу, мощное зеленое море, океан, до паркетного блеска отполировавший свое скальное, в трещинах, дно и наваливающийся протяженными пенистыми валами на узкую прибрежную полосу...
А дальше, за океаном, уже не было ничего — там был конец географии, Тасмания и Антарктида...
Но довольно было и самого пятого континента — и моего автобусного путешествия через зеленые нагорья его огромных штатов Южная Австралия и Новый Южный Уэльс, и Аделаиды, рая для пенсионеров, и призрачного, нежно-голубого, опалового, пронизанного дымчатым солнцем, печального и нереального штата Нера с его горными пальмами и убегающей к океанским волнам тропической равниной, с его огромными красными кенгуру, приходившими на рассвете прямо к окнам моей веранды...
Как же прекрасно все это было! И со мной ли было это?!
Я был счастлив в молитве и в ежедневной работе, и мне все время и по-настоящему хотелось, чтобы все те, кого я люблю, были здесь рядом со мной, потому что счастье это было истинным и непреходящим, и для меня одного — слишком, слишком огромным...
...просторный зал мечети, высокие окна, сквозь которые виднелись рощи над маленьким озерцом... Еще совсем свежий, первозданный, зеленый, как трава, во весь простор молельного зала ковер... Белые, белые стены: прозрачная, звенящая тишина внутри мечети и в зимнем, переливающемся ветром и солнцем воздухе за ее окнами...
Я, которому казалось когда-то самоуничижением встать на колени, счастливо и благодарно простирался и касался лбом ковра в живом присутствии Аллаха, Который стал для меня Всем — всем прекрасным, возвышенным, чистым в моей возрожденной жизни...
Я не был привязан к словам молитвы: я просто старался забыть самого себя и раствориться в Нем, представляя себе то высокие волны, разбивающиеся на закате о сиднейские скалы; то алмазное мерцание Южного Креста над ночным полярным океаном; то искрящуюся белизну снегов Алтая в зелени
Равиль БУХАРАЕВ
Дорога Бог знает куда
кедров и голубое пламя восходящих над кедрами небес; то мощное молчание бесконечной, серебристой, убегающей по черно-белым сопкам на Северный Полюс чукотской тундры, под опрокинутым в зенит ковшом Малой Медведицы...
Я вызывал в памяти все величие, которому оказывался в жизни свидетелем: горячее тепло переполняло меня, хотя пальцы и мерзли иногда в этом австралийском июне...
Мне хотелось, мнилось мне, чтобы моя душа опять стала прозрачной, как на рассвете жизни, чтобы не осталось в ней никакой тьмы, никаких сумерек тщеты, себялюбия, корысти... Когда, в конце молитвы, я перебирал на устах Божьи имена —
Субхан Алла, Субхан Алла, Субхан Алла...
— я воображал себе, что вот мое сердце исподволь начинает светиться, истекать золотым свечением, и уже не сердце это было, но алая живая роза или прозрачно-золотая, живая, мерцающая виноградная гроздь, испускающая лучи и разгоняющая ими тьму...
Свет начинал перекипать за пределы моего скудного существа и разливаться вокруг, заполняя сначала все звенящее счастьем чистое пространство мечети, а затем — и заоконный простор до самых синих небес... Сияние стояло вокруг и не исчезало, и мир соединялся этим сиянием в нерасторжимое Единство, где уже не было других и другого, но все составляло одно целое в счастье, боли и страдании...
Так я начал молиться, брат, и так я продолжаю молиться с тех самых пор. Но как долго еще, как нескончаемо долго еще мне до того молитвенного состояния, в котором обращаются к Аллаху мои братья по Общине...
Если бы видел ты, как они молятся...
БИБЛЕЙСКИЕ ЛЮДИ
Он плакал рядом со мною.
Простираясь ниц в молитве, он не сдерживал слез. Он о чем-то просил Аллаха при каждом простирании, и я не ведал, о чем, но он плакал рядом со мною.
Особенно заутро, задолго перед рассветом, когда бывало еще так темно, сумрачно и сыро, и за стенами нашей старенькой деревянной мечети октябрьская, чуть тронутая желтизной ива шелестела в порывах пробуждающегося ветра, осыпая ледяную росу с узких своих листьев, плакал он так близко и так бесконечно далеко от меня...
И я думал тогда, слыша его еле сдерживаемые всхлипы, что у него в этом мире нет ничего, помимо Аллаха.
Так же молились библейские люди в скалистой пустыне вокруг Мертвого Моря; так молятся они и сейчас, отделенные от нас веками и тысячелетиями живой истории, в которой не бывает прошлого. Для Аллаха и они, и мы — равно живы, и драмы наших разделенных целой эпохой жизней разыгрываются перед Его глазами как бы в один и тот же миг Единства, и если прислушаться сердцем, можешь и ты услышать и ощутить, как предутренний звездный ветер шуршит по пустынным пространствам сухими песчинками, как раздувает он пламя кочевого очага и хлопает серыми пологами шатров; как овцы пугливо сбиваются в кучу и жмутся друг к другу, пытаясь сберечь последнее, беспощадно отнимаемое ветром тепло, и как всхрапывают во мраке стреноженные верблюды.
Мир, пугающий своей страшной распахнутостью и безнадежными далями, открыт во все стороны, но, сколько ни странствуй, — все едино: мертвые острые скалы, песок и песок, следы, заносимые ветром.
Ровиль БУХАРАЕВ
Дорога Бог знает куда
Так скудно, брат, так тяжко и сиротливо человеческое существование, так непохожи ни на что живое эти очертания диких скал и бесконечных синусоидальных всхолмий, что лишь теплая истина Единобожия и хранит человека от лютого отчаяния мирского сиротства.
Скуден, нищ и одинок в миру человек. Но пока у него нет ничего лишнего — он не выдумает себе идола.
Мы встречались с ним почти всякий день и становились рядом на молитве. Кто он? Я не знал. Мне стало известно, что его зовут Азим, но и только. Он и подобные ему возникают ниоткуда и уходят в никуда, словно забредая в наш с тобою мир из неведомых библейских измерений пространства. Я и теперь почти ничего не знаю о нем, но знаю, как теплы и печальны его глаза, как светла его застенчивая улыбка, как горячи его смуглые руки, когда он, протягивая мне обе руки, говорит: «Мир тебе»...
И так мы молились рядом с ним на случайном перекрестке пространства и времени, в южной Англии, в начале очередной осени, в Исламабаде — эфемерной и сплошь деревянной деревушке Ахмадийской мусульманской Общины, смиренно соседствующей бок-о-бок с живописной, богатой и консервативной деревней Тилфорд, веками одетой в камень, непреходящей и добропорядочной, как ее приземистая и тихая, поросшая по фундаменту изумрудным мхом англиканская Церковь Всех Святых.
Исламабад стоит на отшибе, и, огражденный со всех сторон, как и все южно-английские владения, высокими соснами и елями и непролазной, в человеческий рост, ежевичной изгородью, неприметен с дороги и мало кого из соседей раздражает своей неуместностью. Это поселок, в котором когда-то располагалась сельскохозяйственная школа (а еще раньше, во время
последней войны, отдыхали между боевыми вылетами британские летчики), состоит из нескольких обсаженных цветами и деревьями длинных деревянных строений, где живут около двадцати ахмадийских семей, и где расположены мечеть, типография, книжные склады и маленький музей истории Ахмадийской мусульманской Общины. На вид, словом, пионерский лагерь, как ты его и определил, навещая меня однажды, когда я тоже жил здесь, работал над переводами и видел, как страницы моих рукописей превращались в книги, которые я потом находил и в Москве, и в Казани, и в Индии, и в Америке.
Я понимаю, при всей своей нужности Исламабад — городок ислама — мог бы действительно показаться неуместным в богатом графстве Суррей, как был бы неуместен библейский, одетый в рубище пророк на зеленой лужайке для крикета, широко и ухоженно раскинувшейся посреди Тилфорда между церковью и пабом «Барли Моу»...
Но у Аллаха — свои пути, да и Тилфорд, который и деревней-то можно назвать лишь условно, поскольку вот уже и последняя его ферма продана и устранена за ненадобностью, издавна стоит на дороге паломников. А картинные развалины средневекового Веверлейского аббатства, лежащие чуть выше по прозрачной и несущей по струе красные кленовые листья, то открыто текущей под столетними ивами, то теряющейся в луговых кустах ежевики речке Уэй, и сейчас привлекают к себе праздных пилигримов...
Если выйти из исламабадских ворот и пройти извилистой конной тропой через отгороженный с обеих ее сторон сумрачный, блистающий мокрыми листьями олеандров и магнолий лес, можно вскоре выйти к развалинам этого Аббатства, основанного в 12 веке цистерианцами, католическими монахами-молчальниками...
Равиль БУХАРАЕВ
Дорога Бог знает куда
Это был огромный монастырь, в котором обитало около jo постриженных монахов и до 120 иноков: хозяйство было большое...
Теперь сюда иногда приходят туристы. Место здесь действительно замечательно красивое — на берегу старицы, летом зацветающей белыми лилиями и желтыми кувшинками. Через старицу перекинут старинный каменный мост, и на другом берегу, среди столетних багровеющих по осени вязов и кленов, стоит ныне Веверлеиская христианская миссионерская школа.
Развалины — каменные остовы некогда величественного католического храма и монастырских зданий — лежат в низине, окруженной маленькой, но очень коварной речкой Уэй, в 13 веке разливавшейся так, что монахам приходилось покидать монастырь и голодать впоследствии, поскольку половодьем смывало все посевы...
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 27 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |